Войны со Швецией и Оттоманской империей

Войны со Швецией и Оттоманской империей

Тильзитский мир положил конец периоду российского влияния на Центральную Европу, но дал Александру возможность защитить интересы России на севере против Швеции и на юге против Оттоманской империи. По ходу дела он снова столкнулся с конституционализмом в лице присоединенной к России Финляндии, принадлежавшей прежде Швеции.

Швеция отказалась присоединиться к Континентальной блокаде против Британии, и Александр использовал это как оправдание для нападения на нее в 1808 году. Он был не столь озабочен экономическими проблемами, как стратегической угрозой, которую могла представлять Швеция для России в Балтике, если бы добилась союза с Британией. Наполеон казался вполне удовлетворенным тем, что Россия отвлечена на севере, частично оттого, что, пусть лишь номинально, это было в защиту его Континентальной системы. Он даже предложил предоставить России французские войска, но в итоге (и, вероятно, к облегчению Александра) они оказались слишком заняты войной в Испании с лета 1808 года, чтобы привлекаться куда-нибудь еще.

Русская армия быстро победила шведов в Финляндии (примерно 24 000 русских столкнулись с 20 000 шведских и финских войск, правда, плохо оснащенных и слабо подготовленных к войне). Они держались только с помощью гарнизона крепости Свеаборг, которая контролировала подход с моря к Хельсинки. Когда в мае эта крепость сдалась, что сопровождалось обвинениями в измене, путь к Хельсинки стал открыт, и Александр объявил присоединение Финляндии к Российской империи. Однако партизанская война в Финляндии продолжала досаждать русским, и только отчаянное наступление на Стокгольм по льду Ботнического залива в начале 1809 года, закончившееся свержением короля Густава IV, окончательно подтвердило шведскую капитуляцию. При заключении Фредрихсгамского мира в сентябре 1809 года Финляндия и Аландские острова (имеющие в Балтике стратегическое значение) были окончательно переданы России, а Швеция, к тому же, согласилась присоединиться к Континентальной блокаде Британии. 18 сентября Александр писал сестре Екатерине, пытаясь, возможно, снова обрести ее поддержку после осуждения ею Тильзитского договора:

«Этот мир является именно тем, чего я добивался. Я не смогу достаточно возблагодарить Всевышнего. Передача России всей Финляндии до Торнео [река] с Аландскими островами, присоединение к Континентальной и закрытие для Англии портов, наконец, мир с союзниками России; и все это достигнуто без посредников. Здесь есть чему спеть великолепный „Те Deum Laudamus“, не далее чем завтра в Исакии, со всей военной церемонией, со всем блеском!»^[105]

Война была успешной, но она была непопулярна в России. Многим россиянам казалось, что Александр был всего лишь пешкой Наполеона, позволив отвлечь себя от настоящей заботы России о судьбе Центральной Европы и Балкан. Многим Финляндия не казалась ценной наградой, а нападение на Швецию, с которой Россия поддерживала хорошие отношения, критиковалось как несправедливое и ненужное.

Еще до подписания мирного договора со Швецией Александр объявил вхождение Финляндии в Россию в качестве Великого княжества Финляндского, с русским царем — великим князем. Он созвал в Бордже (Порво) Финское собрание, где утвердил права, привилегии, религию и основные законы Финляндии согласно ее конституции. В конце XIX века этот акт привел к полемике между финскими и русскими юристами и историками о статусе Финского государства в составе Российской империи, к полемике, которая основывалась на разногласиях в смысле манифестов, речей и переписки Александра. (Вопрос этот еще более запутывался тем фактом, что языку этих заявлений часто недоставало юридической точности, а в русских и шведских текстах были некоторые различия). В конце столетия финны заявили, что, гарантируя их «Конституцию», Александр сознательно делал уступку финскому народу, отчасти из-за слабости русских сил, что и обеспечило Финляндии некоторую автономию. Конечно, российская армия постоянно подвергалась нападениям финских партизан, и Александр стремился привести кампанию к удачному завершению настолько быстро, насколько только было возможным, но нет никаких свидетельств того, что он находился под давлением, вынуждавшим его «вести дела» с финнами с позиций слабого. Собрание не было сформировано по собственному их желанию с целью потребовать уступок — его созвал Александр. Но политика Александра по отношению к финнам представляет большой интерес хотя бы как дополнительный показатель его мнения по поводу конституционализма.

Гарантируя финскую конституцию, Александр принимал права и формы правления, которыми обладала Финляндия под управлением Швеции. В сущности, это была конституция в стиле ancien regime: структура Собрания — одна палата, в которой представлены все четыре сословия — типичнейшая для представительских образований в Европе перед французской революцией. Александр, другими словами, не вводил конституцию в Финляндии, позволив ей самой создать нечто, объединяющее идеи «прав человека», но скорее просто утвердил статус кво. Это, таким образом, не очень отличалось от утвержденных им в начале правления прав и привилегии балтийских провинций. Тем не менее на практике Александр выказывал мало уважения к правам Финского собрания. Он не отвечал на запросы финских представителей в Санкт-Петербурге о назначении даты созыва нового Собрания после 1809 года; на деле следующее Собрание состоялось лишь в 1863 году, уже в правление Александра II. Делегатам Собрания 1809 года не было разрешено обсуждение проекта, который должен был определить финскую конституцию. Царю от Собрания нужны были не декреты, а «только лишь их мнение», комментировал Сперанский 9 июля 1809 года.^[106]

Более того, Александр производил изменения в административной структуре Финляндии без консультаций с Собранием и без всякой оглядки на финские права или «конституцию». Главной его целью было достижение административной эффективности. Его отношение было прагматичным: он не видел причин фундаментально менять административную структуру Финляндии, если она эффективно действовала. В 1811 году Александр объединил земли Княжества с финской территорией к северу от Санкт-Петербурга (известной как «Старая Финляндия»), которые были отвоеваны у Швеции в течение XVIII века и в которых в правление Екатерины II вводились российские правительственные институты. В этой акции немало было элементов «красивого жеста», Александр хотел и перед финнами, и перед зарубежными государствами представиться великодушным правителем. Но для такой политики имелись также и прагматические причины. Ни управление, ни экономика губерний Старой Финляндии не были удовлетворительными, и существовала надежда, что при объединении этих земель с княжеством ситуация улучшится.

Политика Александра в Балтийских провинциях и в Грузии в ранние годы его правления уже показала, что он рад был оставлять управление местным инстанциям, если они функционировали действенно. Русификация в смысле принудительного внедрения структуры российского местного управления не ставилась целью, и в этом отношении Александр отличался от Екатерины II, которая намеренно вводила одни и те же формы и структуры управления повсюду в империи. Его политику в Финляндии необходимо рассматривать скорее в этом контексте, чем как этап в развитии его представлений о конституционности. Тем не менее в 1809 году Александр ввел Сперанского в курс финских дел, как раз в то время, когда тот готовил свой проект конституции России. Это заставило некоторых финских историков предположить, что Сперанский в своей работе находился под влиянием финской конституции и использовал Финляндию как опытную почву для реформ в России. Действительно, существует некоторое сходство между финским Собранием и Собранием, которое Сперанский предлагал для России: например, представительство должно было осуществляться от социальных слоев, как и в Финляндии, — но это не значит, что Финляндия стала моделью для России. Сперанский находился под влиянием взглядов нескольких авторов и практики управления в Англии и во Франции и сформулировал многие свои идеи еще до того, как на него была возложена ответственность за Финляндию. Хотя он признавал отдельный статус Финляндии в Российской империи («Финляндия — государство, а не провинция», писал он в 1811 году) ^[107], он никогда не думал, что Финляндия или ее Собрание обладают какой-либо реальной независимостью. Он полагал, что после реформирования российских правительства и управления, которое он в 1809 году считал себя готовым провести, Финляндия окончательно сольется с Российским государством.

Успех, достигнутый российскими войсками в кампании на севере, не был повторен на юге против Оттоманской империи. Война разгорелась между двумя странами в 1806 году, и русские войска не слишком эффективно теснили турок в Дунайских княжествах (Молдавии и Валахии) и на Кавказе. В соответствии с одним из секретных условий Тильзитского договора, Александр должен был принять французское посредничество в этом конфликте. Между Наполеоном и Александром в Тильзите был неопределенный разговор о возможности раздела между собой Оттоманской империи. Но на практике позиция Александра в восточном Средиземноморье была ослаблена передачей Франции в Тильзите Ионических островов, а Наполеон никогда не намеревался развязывать России руки, позволяя ей увеличивать свое влияние на Балканах. Франко-русские отношения на Балканах после 1807 года продемонстрировали несовместимость их внешнеполитических целей и существенную нестабильность Тильзитского соглашения. Терпимость Наполеона и даже его поощрение российского расширения на север за счет Швеции не сопровождались равным принятием намерений России в областях, где у Франции также были коммерческие и стратегические интересы.

В феврале 1808 года Наполеон предложил совместный поход 50 000 французских и российских войск («включая, быть может, немного австрийцев») через Ливан и Египет для завоевания Индии. Ответ Александра Наполеону был прям: «Берите все, что захотите в Азии, кроме того, что граничит с Дарданеллами», ясно выражая его собственные интересы. В Тильзите, и затем позднее при перемирии с турками в августе, Александр вынужден был пообещать вывести войска из Княжеств при условии, что их не оккупирует турецкая армия до тех пор, пока не будет подписан мирный договор. Это лишило бы Россию ее территориальных преимуществ, и впоследствии российское правительство использовало многочисленные предлоги, чтобы не ратифицировать соглашение и сохранять войска на прежних позициях. Предложенная в конце 1807 года Александру Наполеоном альтернатива — Россия сохраняет княжества при условии, что Франция получает Силезию, — была не более привлекательна. В то самое время, когда Наполеон обещал Александру поддержку в Швеции, он предостерегал австрийцев насчет российских претензий на Балканах и выдвигал идею франко-австрийского союза для сдерживания России в этом регионе.

В 1808 году в Эрфурте Наполеон признал право России на присоединение Княжеств взамен на ее неопределенные обещания поддержать Францию в случае конфликта с Австрией, но к тому времени обе стороны уже оставили намерение поделить Оттоманскую империю. Россия тогда уже контролировала Княжества и позиции ее казались сильными (русские войска взяли важные крепости Рущук и Журжу в конце 1810 года). Мирные переговоры с турками все еще затягивались. Когда отношения с Францией начали ухудшаться, Александр понял, что не может больше позволить такому количеству войск быть связанным на юге, и осенью 1811 года приказал генерал-аншефу Кутузову начать мирные переговоры с турками на тех условиях, что Россия оставит Валахию и сохранит Молдавию. Турки проявляли вполне естественное нежелание заключать соглашение, пока внешняя ситуация оставалась неясной. На Кавказе русские войска отбили у турок и персов Поти, Сухум-кале и Ахалкалаки. К началу 1812 года военное столкновение между Францией и Россией было почти несомненно и Наполеон обратился к Оттоманской империи в поисках союза против России^[108]. Турки, однако, были истощены долгой войной и готовы уже подписать соглашение с Россией. 28 мая 1812 года в Бухаресте был заключен поспешный мир, в котором Россия отказывалась от своих притязаний на Княжества и останавливалась на присоединении Бессарабии до реки Прут. На Кавказе Поти и Ахалкалаки были возвращены туркам. Россия на Кавказе воевала и с Персией, и после замирения с турками персы также были вынуждены заключить мирное соглашение. Россия приобретала большую часть территорий, за которые боролась, к северу от рек Аракс и Кура (Александр заявил, что «этот барьер необходим для защиты от набегов варварских народов, населявших эти земли»)^[109], за исключением Ереванского и Нахичеванского ханств. Это была некоторая награда за долгую и дорогостоящую кампанию, но Россия получила куда меньше территорий, чем сперва надеялась и чем в самом деле казалось возможным в начале всего предприятия.

Русско-турецкая война вызвала подъем стремлений балканских народов к независимости. Наиболее активными в этом отношении были сербы, объявившие независимое «Сербское королевство» с конституционной монархией под российским протекторатом. Вопрос о независимости Сербии поднимался на мирных переговорах с Турцией в 1810 году, но в Бухарестском договоре запросы Сербии не были полностью удовлетворены. Повстанцам была дарована амнистия и достигнуто соглашение о таком управлении и обложении налогом, которые давали бы Сербии некоторую автономию, но эти меры были далеки от политической независимости. Даже когда договор уже был ратифицирован, адмирал П. В. Чичагов предлагал Александру, чтобы русские войска в Молдавии, находящиеся под его командованием, возглавили восстание на Балканах и двинулись в Далмацию, Адриатику и Швейцарию, призывая угнетенные народы восставать против Наполеона. Конечной целью этого предложения было основание на Балканах Славянской империи под русской эгидой. План этот был абсолютно нереальным (хотя не больше, чем до того план Чарторыского о Балканской Федерации под протекторатом России), но Александр поддержал Чичагова. Для достижения своих целей он вполне подготовился к роли защитника Балкан и поборника панславизма, но гораздо меньше хотел проявлять себя в этом качестве на деле. 21 апреля 1812 года он инструктировал Чичагова: «Вы должны использовать все средства, чтобы, согласно нашим целям, поднять дух славянских народов, — обещать им независимость, основание Славянского королевства, награждение достойных…»^[110]. На самом деле на этом этапе основной заботой Александра была предстоящая схватка с Францией, и ни он, ни Наполеон не планировали и не хотели полного распада Оттоманской империи и следующих за этим осложнений и беспорядка. Война между Россией и Францией была неминуема, и Александр использовал угрозу воплощения плана Чичагова для запугивания австрийцев, чтобы вынудить их не помогать Наполеону в российской кампании. Только когда австрийцы согласились держать свои силы в резерве, если Наполеон нападет на Россию, Александр формально отказался от этого проекта. Он также намеревался использовать этот план как основу диверсионной кампании против Франции на Балканах; в июне 1812 года русские посредники были посланы в Сербию для его обсуждения, но это ни к чему не привело.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.