V. Падение монархии
V. Падение монархии
В 1904 году Жильяр еще ничего не знал о российском обществе, его традициях и вере, его политическом устройстве. С жестокими реалиями русской жизни он столкнулся во время Русско-японской войны 1904 года и революции 1905 г. Упоминая о погромах и жестоких репрессиях, он писал: «С самого начала Россия открылась мне с самой ужасной стороны, полная угроз, ужасов и страданий, ожидавших меня». Воспитанный в демократическом духе, выросший в Швейцарии, где никогда не правил ни один монарх, и где право на свободу личности считалось важнейшим и неотъемлемым, он даже в сложнейших перипетиях судьбы смог сохранить способность к трезвой и справедливой оценке происходящих событий.
Своим родителям, обеспокоенным ситуацией 1905 года, Жильяр писал: «Я вас уверяю, что совершенно не рискую собой. Худшее, что может случиться, – это потеря работы. Ничего другого я не опасаюсь». В марте 1906 года Жильяр впервые был вовлечен в политическую жизнь, о чем он в тот же вечер с иронией рассказал в письме к матери. Сразу после начала работы I Государственной Думы Жильяра пригласили на обед, устроенный великим князем Петром Николаевичем во дворце. Окна бального зала выходили на Неву. Великая княгиня Милица была царственно красива. Она была в парадном, украшенном драгоценными камнями платье с многометровым шлейфом. Княгиня пришла на встречу с Жильяром вечером, потому что Император попросил его перевести на французский язык речь, которую он собирался произнести в Думе в день ее открытия. Эта просьба льстила Жильяру и в то же время очень беспокоила его.
Николай II с сыном на берегу Днепра. 1915 г.
Работа над переводом началась в 8 часов вечера. «Сперва мы столкнулись с почти непреодолимыми трудностями. Как передать по-французски длинные и изменчивые обороты русского языка, его неуловимый аллюр, его литургические фразы, его непереводимые обороты и образы, да и можно ли понять нрав русских, воплощенный в их языке? <…> Мой поезд пришел в 12.40 по полуночи; у меня неуклюжее перо, результаты работы плачевны. Я извиняюсь и предчувствую свой провал, узнав, что посыльный уже собирается в Александровский дворец, чтобы передать их Величествам мою чудовищную писанину. Я обращаюсь к нему с мольбами и показываю жалкий клочок бумаги, наполовину исписанный чернилами, наполовину – карандашом. <…> Было принято решение все переписать и послать во дворец только утром». У Жильяра оставалось десять минут для того, чтобы успеть на последний поезд. Он спустился по лестнице без четырех минут четыре и великая княгиня бросила ему на ступенях: «Признайте, месье, весьма знаменательно, что именно вы перевели эту речь, это каприз судьбы, и в этом вся прелесть! Должно же было случиться так, что именно республиканец из самой старой республики в Европе перевел речь для Императора».
После поражения в Русско-японской войне и революции 17 октября 1905 года Император подписал манифест, в котором объявлялось о создании парламента – Государственной Думы с обещанием установить конституционное правление. Согласие на эту уступку вырвал у Николая II его министр Сергей Витте, который вскоре получил титул графа. Реформы касались введения свободы печати, собраний, союзов и совести, а также равенства всех перед законом. Пьер Жильяр вспоминал о том, как нервозна и подавлена была Императрица во время чтения манифеста Сергеем Витте. В то время, когда всем казалось, что теперь Царь пойдет по пути реализации реформаторских планов, принятия конституции и т. д., произошел нечто совершенно неожиданное. Николай II обратился к великому князю Николаю Николаевичу с просьбой стать военным диктатором! Тот ответил отказом. Только одного манифеста оказалось недостаточно для успокоения общественного мнения, стачки и демонстрации продолжались. Витте отстранили от власти.
27 апреля 1906 года Николай II открыл первое заседание Государственной Думы, произнеся в Зимнем дворце тронную речь, которую Жильяр перевел для него: «Дa исполнятся горячие Мои желания видеть народ Мой счастливым и передать сыну Моему в наследие государство крепкое, благоустроенное и просвещенное». Мертвенно-бледный Николай фактически объявил ошеломленным депутатам о возврате к строгой авторитарной власти, что привело к крушению всех либеральных надежд. Он распустил I Думу до начала лета, после назначения нового премьер-министра, Петра Столыпина. Столыпин не останавливался перед самыми суровыми мерами для наведения порядка в стране. Казнь через повешение в России стали называть «столыпинским галстуком», а на самого Столыпина вскоре было совершено покушение, в котором он сам чудом остался невредим, однако его младшая дочь получила тяжелые ранения, пострадали четверо других его детей и погибло многожество людей, в момент покушения находившихся в приемной премьер-министра.
Между тем Столыпин работал по пятнадцать часов в сутки, смог убедить Царя принять множество законов, улучшил финансовое положение страны, обложив налогами дворянство. Он поощрял развитие торговли, основал банк, который выдавал беспроцентные кредиты мелким крестьянским хозяйствам на покупку земли. Столыпин сделал все возможное, чтобы вывести Романовых из изоляции от общества. Он требовал, чтобы они появлялись на публике, чтобы они показывались перед народом. Он также старался как можно чаще сообщать им о непристойных поступках Распутина и подчеркивал опасность, угрожающую репутации царственного дома, если Императрица не прекратит отношения со старцем.
В сентябре 1911 года Столыпин был смертельно ранен во время представления в Киевском оперном театре провокатором Дмитрием Богровым, агентом охранки. Жильяр упомянул об этом событии в одном из последних своих писем, посланных матери, умершей в конце того же года: «Новость о покушении на Столыпина и его смерти вызвала здесь огромное волнение <…> Какая горькая ирония судьбы в том, что Столыпина убили именно те, кто обязан был защищать его! <…> В момент покушения Император находился позади, в Царской ложе, вместе с великими княжнами Ольгой и Татьяной. Он выглянул и, поднявшись, бледный и спокойный, смотрел на публику, которая бурно приветствовала его и пела национальный гимн под аккомпанемент оркестра, в то время как в первом ряду несчастный Столыпин хрипел в своем кресле, истекая кровью, а толпа, бросившись на убийцу, рвала ему бороду и волосы, жестоко избивая. Добавьте к этому истерические крики женщин, стоны людей, сбитых с ног в первые секунды паники, и вы получите представление о кошмарной сцене, которая останется в памяти у девочек на всю оставшуюся жизнь».
Политическим обоснованием царской власти была идеология абсолютизма. Император являлся полновластным правителем и ни перед кем не должен был отчитываться. Его также считали «помазанником Божьим», то есть лицом, осененным особой благодатью. Род Романовых насчитывал около шестидесяти человек, которые жили за счет государственного бюджета, по усмотрению Императора. Великие князья получали ежегодную ренту 280 000 рублей. Принцам крови полагалась к тому же сумма в один миллион рублей на совершеннолетие, а великим княжнам – та же сумма на свадьбу. Никого из членов Царской Семьи нельзя было судить в обычных гражданских или уголовных судах, они занимали высочайшие гражданские и военные посты.
На следующий день после преждевременной смерти Александра III в 1894 году его сын Николай Романов получил доступ к неограниченной власти, включая власть над членами собственной Семьи. Всегда до этого находившийся в тени отца, он был человеком робким, подверженным чужому влиянию, с весьма скромными интеллектуальными способностями. Даже с его официальной любовницей (еще до свадьбы), балериной Матильдой Кшесинской, его познакомил отец. Правление Александра III было особенно авторитарным. Царь установил строгую цензуру, и в 1882 году принял законы, ограничивающие права пяти миллионов российских евреев.
С самого начала своего правления, будучи совершенно неподготовленным к самодержавной власти, молодой Император стремился продолжать внутриполитический курс своего отца и тормозил всякие попытки реформ, в то время как вся Россия ожидала от него либеральных уступок, принятия конституции и мер, необходимых для модернизации страны. Следуя советам Константина Победоносцева, непримиримого противника любых реформ, молодой Царь совершал ошибку за ошибкой и де факто отгородился от своей страны, положившись на безответственную и некомпетентную бюрократию.
Николай II не был правителем нового типа, способным откликнуться на вызовы времени. Он стал лишь тенью своего отца, Александра III, а его нерешительный характер раздражал всех, начиная с матери Марии Федоровны, вдовствующей Императрицы, слишком рано потерявшей мужа. Знаменательным фактом явилось уже то, что Мария Федоровна решительно отказалась передавать драгоценности Семьи Романовых и символы Царской власти своей невестке, которую невзлюбила.
Как бы там ни было, но Николай Романов и юная Алиса Гессенская по-настоящему полюбили друг друга. Бракосочетание состоялось в 1894 году во время траура по отцу. Их коронация в 1896 году должна была стать грандиозным событием с проведением киносъемки братьями Люмьер. Однако многодневные торжества были омрачены ужасной трагедией, в результате которой погибли две тысячи человек, затоптанные и раздавленные на Ходынском поле. Именно там собрались десятки тысяч людей в ожидании бесплатной раздачи Царских подарков. Ходынка, на которой производились войсковые смотры и учения, вся была изрыта траншеями и рвами. Перекрытые непрочными настилами или плохо засыпанные организаторами торжества, они стали настоящими ловушками для толпы. Число пострадавших было огромно, а праздник безнадежно испорчен. Правление началось с плохого предзнаменования.
С личностью Александры Федоровны связывали свои надежды те, кто желал установления в России конституционной монархии английского типа. Однако, по словам Жильяра, Александра Федоровна изменила своим убеждениям и стала преданной до абсурда защитницей абсолютизма. Болезнь сына сбила ее с толку, внушив слепую веру в чудеса, в Провидение, которое, по ее мнению, благоволило Царской Семье и служило единственной и достаточной защитой.
Война 1914 года застала Царскую Семью врасплох. В июле Жильяр написал своему брату Фредерику: «После полудня мы уезжаем в Финляндию (на яхте «Штандарт»), затем вернемся сюда на несколько дней, к прибытию Пуанкаре, а потом – назад, в Финляндию, вплоть до моего отпуска. После августовского отдыха, я, возможно, буду работать в течение года без единого дня отпуска и только с одним выходным в две недели».
Президент Пуанкаре 19 июля прибыл в Кронштадт на броненосце «Франция» с кратким визитом к своему русскому союзнику. Франция, являясь единственной республикой в Европе, за исключением Швейцарии, не входившей ни в один военный союз, стала парадоксальным образом союзницей самого авторитарного из европейских режимов. Займы России во Франции, которые вскоре приведут к крушению благосостояния стольких французских семей, составляли огромные денежные суммы. Пуанкаре прибыл в Петергоф.
После торжественного обеда Цесаревич поспешил к Жильяру, чтобы показать ему цепь ордена Почетного легиона, только что преподнесенного ему французским президентом. Немного позже Николай обратился к наставнику Цесаревича: «Известно ли вам, что я только что говорил о вас с господином Пуанкаре? Он минуту пообщался с Алексеем и спросил меня, кто давал ему уроки французского?» Эта похвала обрадовала Жильяра, который, будучи очень требовательным, считал, что его ученик знает язык недостаточно хорошо. В день отъезда Пуанкаре Австрия, искавшая повода для объявления войны, объявила ультиматум Сербии. В России была объявлена всеобщая мобилизация. 1 августа кайзер Вильгельм II объявил России войну.
Император узнал эту новость, находясь в Петергофе. Жильяр присутствовал при разыгравшейся сцене: «Императрица расплакалась и великие княжны, увидев горе своей матери, тоже залились слезами». Слезы быстро высохли, потому что Царя, появившегося 2 августа на балконе Зимнего дворца, приветствовала толпа, в исступленном восторге певшая российский гимн. Тогда казалось, что эйфория начала войны обеспечит мощный подъем популярности династии Романовых. В Москве Царь и Царица попали в атмосферу патриотической экзальтации, так поразившей Жильяра: «Огромная толпа заполнила площади и улицы, люди взбирались на крыши лавок, гроздьями висели на деревьях, собирались у витрин магазинов, давились на балконах и чуть ли не выпадали из открытых окон, в то время как все колокола непрерывно звонили, тысячи людей пели величественный, прекрасный российский гимн, в котором выразилась вера целого народа:
Боже, Царя храни!
Сильный, Державный,
Царствуй на славу нам,
Царствуй на страх врагам
Царь Православный!
Боже, Царя храни!
Николай II как будто слышал биение сердца великой России и верил в то, что наконец объединился со своим народом. Миллионы людей по всей Европе тоже верили в скорую и легкую победу.
Николай II с сыном. Могилёв. 1915 г.
Алексей Николаевич на русско-германском фронте. 1915 г.
Швейцария, сохранявшая нейтралитет, тем не менее тоже провела мобилизацию. Ее армией командовал генерал Билль, не скрывавший своих симпатий к Вильгельму II и выражавший несогласие с политическим нейтралитетом страны и большинства ее населения, особенно франкошвейцарцев. Жильяр направился в дипломатическую миссию Швейцарии в Санкт-Петербурге, «чтобы получить приказ о немедленном отъезде. В тот вечер я провел в долгой беседе с Императрицей, которая не могла смириться с моим отъездом в Швейцарию». В газетах по ошибке сообщалось о нарушении швейцарского суверенитета Германией. Эта новость обеспокоила Жильяра. Путь через Дарданеллы, которые оставались последними морскими воротами, был закрыт. Отныне он не мог покинуть Россию. Император потребовал от министра иностранных дел Сергея Дмитриевича Сазонова договориться со швейцарским правительством таким образом, чтобы Жильяр смог остаться с Царской Семьей. Это была особая привилегия, предоставленная Пьеру Жильяру Берном 14 августа 1914 года.
Алексей Николаевич с отцом на русско-германском фронте. 1915 г.
Его судьба с того времени была неразрывно связана с Россией. Обстоятельства очень сблизили его с Императором, который теперь часто беседовал с ним и попросил сопровождать Алексея в Ставку Верховного главнокомандования русской армии, находившуюся в Могилёве. Жильяр с Алексеем проводили в Ставке неделю за неделей. Жильяр давал уроки, приглашал других преподавателей и следил за образованием Цесаревича. Вместе с Императором он ездил вдоль линии фронта от Балтики до Черного моря. Он фотографировал отца и сына в походе или во время инспекционных выездов. Русская армия испытывала первые неудачи. Сотни раненых привозили с фронтов. В газетах сообщалось о тяжелых поражениях, затем, наконец, об успешной операции русских войск в Галиции. Русские удерживали Варшаву, которую стремились захватить германские войска.
Потери в личном составе русской армии были неоправданно велики. Весной 1915 года, когда Германия перешла в наступление, войска нуждались буквально во всем. Практически во всех частях не хватало оружия, боеприпасов, провианта, медикаментов. Это было началом большого поражения. «25 июня он (Николай II) отправил в отставку своего военного министра генерала Сухомлинова, преступная халатность которого привела к ужасному положению в плане материального снабжения войск». Летом 1915 года количество убитых и раненых приблизилось к 2 миллионам человек. Солдат посылали в бой с одним ружьем на двоих, с одной обоймой, а иногда – в штыковую против пулеметов противника. Однако Россия выполнила свои обязательства перед союзниками, своими действиями сковав значительную часть немецких сил на Восточном фронте. Франция благодаря этому обстоятельству избежала столкновения со всей немецкой военной машиной, которое могло стать для нее роковым. В целом в России было мобилизовано почти 15 млн человек. Потери в войне составили 5,5 млн русских солдат (50 % из них – погибшими).
При каждом новом поражении искали виноватых. Под подозрение попали все немцы, проживавшие в России. Специальным указом от 31 августа 1914 года Царь провозгласил, что отныне Санкт-Петербург переименовывается в Петроград, поскольку прежнее название имело немецкую этимологию. В 1915 году сэр Брюс Локкарт сообщил о том, что он стал свидетелем жестоких антинемецких погромов. За три дня, начиная с 10 июня, при попустительстве властей все лавки российских подданных в Москве, носивших немецкие фамилии, были разграблены и сожжены. Громили всё, даже магазин музыкальных инструментов Бехштейна и Блютнера был разбит погромщиками.
Николай II рядом с оленем, добытым во время охоты в Спале. 1913 г.
Алексей Николаевич с отцом на русско-германском фронте. 1915 г.
Алексей Николаевич в Могилеве. 1916 г.
Толпа, вышедшая к Царскому поезду. Русско-германский фронт. 1915 г.
Алексей Николаевич с отцом на русско-германском фронте. 1915 г.
Императрица, немка по происхождению, стала объектом политических нападок и ненависти, ловко разжигаемой оппозицией во всех общественных слоях, включая аристократию. По рассказам Локкарта, самым популярным был в то время анекдот о Цесаревиче, плачущем в коридорах дворца. Какой-то генерал якобы спрашивал его, что случилось. Цесаревич отвечал, полуплача, полусмеясь: «Когда терпят поражения русские, папа кричит и сердится. Когда проигрывают немцы – мама начинает кричать». Неуспехи на фронте становились поводом для погромов. Сэр Брюс Локкарт сообщал также, что теперь, восклицая «Боже, Царя храни», патриоты добавляли «бей жидов».
В августе 1915 года Царь отстранил от должности великого князя Николая Николаевича и отправил его руководить военными действиями на Кавказе. Александра Федоровна осталась в Царском Селе с Распутиным, «она безоговорочно и во всем следовала его подсказкам», – писал Жильяр. Он добавлял также, что она «сильно сдала, с ней стали случаться припадки мистического экстаза, когда она переставала узнавать людей и предметы <…> Стремясь спасти своего мужа и детей, которых она любила больше всего на свете, Императрица фактически приближала их гибель».
Жильяр, следуя за Императором в его поездках в места дислокации войск, все сильнее беспокоился за Алексея. Мальчик больше не учился и стал очень нервным. Дыхание войны обжигало юную душу. Его подвели к этому безжалостному пламени слишком близко. Алексея так шокировали посещения госпиталей, где находились раненые и умирающие, что он порой цеплялся за мундир своего отца, подобно утопающему посреди бурного океана. Жильяр писал своему брату Фредерику из Ставки: «Ах, эта третья зима на войне будет ужасной, чудовищной, но она будет последней, в 1917-м заключат мир, я в этом глубоко убежден».
Жильяр попросил у Императора разрешения вернуться с Алексеем в Царское Село. Через несколько дней, в начале декабря 1916 года, Алексей простудился. Началось сильное кровотечение, и Жильяр возвратился в Александровский дворец специальным поездом, шедшим на малой скорости, чтобы избежать сильной тряски. Освободившись на некоторое время от своих обязанностей, он направился в Петроград, где навещал друзей и возобновил связи, которые были прерваны на два года не по его воле, но силою обстоятельств. На досуге он пришел к выводам, весьма для него неутешительным: «Я вскоре убедился, что в общественных умонастроениях за последние месяцы произошла заметная перемена. Люди уже не ограничивались нападками на правительство, теперь они ополчились напрямую против Императора».
К весне 1917 года положение на фронте стало катастрофическим. Участились обращения к Царю с требованиями политических уступок. Великие князья Николаевичи, Владимировичи и Михайловичи, близкие друзья, влиятельные политики, например, князь Львов и Михаил Родзянко, – все стремились убедить Императора в необходимости реформ. Он сдался и согласился признать право Думы назначать и смещать министров. Это могло бы облегчить положение, но в тот же вечер после долгой беседы с Императрицей Царь изменил точку зрения. Он заранее подписал указ о роспуске Думы и передал его премьер-министру Голицыну. Все были ошеломлены.
Царь покинул Царское Село и направился в Ставку, оставив страну на грани революционного взрыва. Ему оставалось править только два дня. В это время он пишет из Могилёва: «Мой дух спокоен, здесь нет ни министров, ни щекотливых вопросов».
Народ, измученный голодом и лишениями военного времени, стал объединяться с казаками на улицах. Восстал Петроград. 25 февраля Императрица написала Царю: «Это хулиганские выступления: негодяи и безродные девки бегают и кричат, что у них нет хлеба, только для того, чтобы поднять шум». Отчаявшийся Родзянко в телеграмме умолял Николая II доверить пост главы правительства какому-нибудь лицу, обладающему доверием народа и армии. Из Петербурга в Могилёв срочно прибыла делегация от монархической партии с тем, чтобы убедить его без промедления даровать свободы, которых требовала нация». По совету «безумцев», как их называл Жильяр, Император ответил отказом.
По сообщению Жильяра, профессор Федоров, осознавая, что каждый час дорог и что катастрофа неизбежна, «бросился разыскивать генерала В., занимавшего один из самых высоких постов в окружении Императора. Он нашел его взгромоздившимся на лестницу, где он вбивал в стену гвоздь, чтобы повесить на него какую-то картину. Федоров рассказал о причинах своего беспокойства и умолял немедленно пойти к Царю. Однако тот посмотрел на Федорова как на сумасшедшего, и взяв молоток, продолжил занятие, прерванное докучливым просителем». Император больше ничего не предпринимал, в любом случае, было уже слишком поздно.
В это время Жильяр находился в Александровском дворце. Он поддерживал контакты с друзьями, оставшимися в Петрограде, следил за событиями и отмечал, что «правительство не делало ничего, что могло бы хоть сколько-нибудь успокоить массовые волнения. Своими карательными мерами, столь же неэффективными, сколь и преступными, Протопопов лишь вызвал ответное ожесточение». Через три дня солдаты перешли на сторону восставших. 13 марта Дума создала Временное Правительство, в котором премьер-министром стал князь Львов. Император принял решение вернуться в Царское Село своим поездом, но был остановлен восставшими в Пскове, в 50 км от Петрограда. Он предпринял попытку переговоров с председателем Думы Родзянко и заявил о своей готовности пойти на уступки. Однако никто уже не нуждался в Николае II, чьи решения, начиная с 1905 года, подготавливали катастрофу. Дума потребовала от него отречения. Император согласился на это и телеграммой объявил, что передает власть своему сыну, а потом заявил членам делегации, приехавшей, чтобы заставить его подписать документ об отречении, следующее: «Сегодня до трех часов пополудни я считал, что могу отречься в пользу сына, но я изменил свое мнение: я отрекаюсь в пользу моего брата Михаила». На этот раз Царю пришлось соприкоснуться с реальностью, а она оказалась жестокой. Он посоветовался с профессором Федоровым:
«– Сергей Петрович, ответьте мне честно, болезнь Алексея неизлечима?
Профессор Федоров, осознавая всю важность слов, которые он собирался произнести, ответил ему:
– Государь, медицина учит нас, что это неизлечимая болезнь. Те, кого она поражает, могут дожить и до преклонного возраста, и все же жизнь Алексея Николаевича постоянно находится под угрозой.
Император горестно опустил голову и прошептал:
– То же самое сказала мне Императрица… Что ж, если дело обстоит именно таким образом, если Алексей не может быть полезным своей стране, как мне хотелось бы, то мы вправе уберечь его от этой участи».
Царь решил отречься от престола в пользу своего брата Михаила. Менее чем через двадцать четыре часа тот тоже отказался от престола. С тех пор бывший Император содержался под арестом.
В Царском Селе Жильяр понял, что правые монархисты хотели заменить Николая II на другого человека, в то время как либералы и левые решили обойтись без института монархии. События развивались очень быстро. Жильяр находился рядом с Императрицей и ее детьми. Алексей болел корью. Ольга, Татьяна и Анастасия вскоре тоже заразились. Дворец был отрезан от всего мира. Во время Февральской революции Жильяр не отходил от телефона, чтобы узнать хоть что-то. Он выяснил, что резервные полки охраны выступили на стороне восставших. Все происходящее ошеломило Императрицу. Жильяр наблюдал через окно за стычками матросов и казаков из охраны с бунтовщиками.
Николай II беседует с Александрой Федоровной. 1910 г.
Две роты в четыре шеренги с винтовками наизготовку заняли позиции по меньшей мере в пятистах метрах от Александровского дворца: «Императрица, потеряв голову при мысли о том, что на ее глазах может пролиться кровь, выходила вместе с Марией Николаевной на улицу, к солдатам, в надежде призвать их к спокойствию. Она просила провести переговоры с восставшими, что было весьма опрометчиво в ситуации, когда люди гибли и с той, и с другой стороны». Между двумя противоборствующими лагерями была установлена нейтральная зона. Находясь в ходе переговоров рядом со своей матерью на улице, в холоде, Мария заболела пневмонией, последствия которой сыграли важную роль в жизни всей Царской Семьи.
Три дня от Императора не было никаких известий. Затем во дворец пришла новость об отречении: «Отчаяние Императрицы превосходило все мыслимые пределы». Дети все еще ничего не знали. На следующий день Жильяр снова посетил Александру Федоровну: «Она бледна, но очень спокойна. Она ужасно ослабела и постарела за эти дни». Она сообщила Жильяру, что она сама, ее дети и Император, который все еще не мог воссоединиться с Семьей, арестованы. Та же участь ожидает всех, кто до 16 часов не покинет дворец. «Я решил остаться», – ответил ей Жильяр без всяких колебаний.
Именно ему Императрица доверила деликатную задачу сообщить ее сыну о положении дел. В своем дневнике он передал свой диалог с Алексеем, который больше не был наследником престола. Жильяр начал с сообщения о том, что отец мальчика больше не вернется в Ставку в Могилёве.
«– Почему?
– Потому, что он слишком устал, он чересчур много работал.
Затем я сказал ему, что Император больше не желал оставаться Императором.
– Почему?
– Потому, что он слишком устал, и потому, что в последнее время у него было слишком много забот.
– Ага, а еще оттого, что остановили его поезд? Но ведь папа потом снова станет Императором?
– Нет, не думаю. Он оставил трон великому князю Михаилу, который тоже отрекся от него.
– И кто тогда будет Императором?
Не знаю. В данный момент – никто».
Жильяр добавляет: «Ни слова о том, что он сам – наследник. Он покраснел и выглядел взволнованным». Отныне часовые должны были не защищать его, а стеречь. «В четыре часа дворцовые ворота закрылись. Мы стали узниками».
Данный текст является ознакомительным фрагментом.