История одной директивы
История одной директивы
На одном из заседаний политбюро мне предстояло доложить о ряде проблем, и я открыл свою папку с подготовленными материалами и документами. Следовало высказаться, как сейчас помню, по двадцати трем вопросам. Заседания этого органа проходили нечасто, и вопросы накопились. Расположив соответствующим образом бумаги, я начал сообщение. В это время В.М. Молотов сделал замечание:
– Товарищ Громыко, этот вопрос можно было бы поместить и в конец. Ведь есть другой, который следовало бы обсудить первым.
Я, признаться, несколько удивился, почему это В.М. Молотову, который в то время уже не являлся министром иностранных дел, а стал первым заместителем Председателя Совета министров СССР, обязательно хотелось переставить вопросы. Его замечание, на мой взгляд, было, скорее, вкусового порядка.
Но тут Сталин остановил В.М. Молотова и сказал:
– Дело докладчика, как ему расположить вопросы, и пусть товарищ Громыко докладывает их в том порядке, в каком считает нужным.
Разумеется, так я и сделал. Все двадцать три вопроса доложил. Конечно, докладывал кратко, как было принято, по две, максимум по три минуты на вопрос. Так поступали и другие, не считая особых случаев.
Сохранился в памяти такой эпизод. В 1950 году южнокорейские марионеточные власти с поощрения Вашингтона пошли на развязывание войны против Корейской Народно-Демократической Республики.
Начало военных действий в Корее внесло в международную обстановку серьезную напряженность. Для всех стало ясно, что эта война таит потенциальную опасность расширения конфликта.
Немедленно созвали Совет Безопасности для рассмотрения сложившейся ситуации. За сутки до его заседания в Москве решался вопрос, какую позицию следует занять на нем советскому представителю. То, что он должен сурово осудить агрессию и политику США как соучастника агрессии, ни у кого не вызывало сомнения. Но нужно было определиться: должен ли советский представитель принимать участие в заседании, созванном в связи с провокационным и даже оскорбительным по своему тону письмом, с которым США обратились в Совет Безопасности и в котором излагалась ложная версия о войне.
Сталин, прочтя присланную из Нью-Йорка телеграмму советского представителя при ООН Я.А. Малика, позвонил вечером мне:
– Товарищ Громыко, какую, по вашему мнению, в данном случае следует дать директиву?
Я сказал:
– Министерством иностранных дел, товарищ Сталин, уже подготовлена на ваше утверждение директива, суть которой сводится, во-первых, к решительному отклонению упреков по адресу КНДР и Советского Союза и к столь же решительному обвинению США в соучастии в развязывании агрессии против КНДР. Во-вторых, в случае, если в Совет Безопасности будет внесено предложение о принятии решения, направленного против КНДР либо против этой страны и СССР, Малик должен применить право вето и не допустить принятия такого решения.
Сказав это, я ждал реакции Сталина. Он заявил:
– По моему мнению, советскому представителю не следует принимать участия в заседании Совета Безопасности.
Тут же он в жестких выражениях высказался по адресу Вашингтона за его враждебное к нашей стране и КНДР письмо Совету Безопасности.
Мне пришлось обратить внимание Сталина на важное обстоятельство:
– В отсутствие нашего представителя Совет Безопасности может принять любое решение, вплоть до посылки в Южную Корею войск из других стран под личиной «войск ООН».
Но на Сталина этот довод особого впечатления не произвел. Я почувствовал, что менять свою точку зрения он не собирается.
Затем Сталин фактически продиктовал директиву, хотя обычно он прибегал к такому способу редко. Текст директивы минут через сорок и направили нашему представителю в Совете Безопасности.
Как известно, случилось то, о чем я предупреждал Сталина. Совет принял решение, навязанное Вашингтоном, а на воинские контингенты разных стран, направленные в Южную Корею, приклеили этикетку «войск ООН». Конечно, в этом случае Сталин не лучшим образом рассчитал свой шаг, явно продиктованный эмоциями. Казалось бы, это не соответствовало складу его ума. Но так было.
Однажды Сталин при обсуждении проблем международного характера коснулся вопроса о государственном аппарате и необходимости его совершенствования. Случилось это, когда кто-то из членов политбюро затронул тему о деятельности некоторых государственных органов, которые, хотя в основном занимаются делами внутренними, иногда имеют отношение и к международным. Участники заседания постепенно переключились на обсуждение именно этой стороны вопроса.
Завязалась дискуссия о работе органов власти городов, в частности столицы – Москвы. Раздавались голоса о том, что Московский совет неоперативно решает вопросы, имеют место медлительность в рассмотрении дел, излишние ненужные дебаты. Говорили, что даже само название – Московский совет депутатов – ориентирует на совещания, а не на быстрое и оперативное решение проблем.
Вдруг Сталин заявил:
– А почему бы не восстановить кое-что из прошлого? Ведь когда-то власть была в руках «головы». Он, «голова», был конечной инстанцией, принимавшей решения в масштабах города.
Некоторые члены политбюро эту мысль поддержали. Высказал сомнение Молотов. Остальные уклонились от выражения определенного мнения, посматривая друг на друга. Явно ощущалось, что они колеблются.
Сталин не настаивал на принятии решения. Видимо, он считал, что этот вопрос требует дополнительного обдумывания. В последующем – насколько мне известно – попытки обсуждать проблему «городского головы» больше не предпринимались. Видимо, сам Сталин пришел к выводу, что следует оставить положение таким, каким оно сложилось.
Случай этот примечателен тем, что он позволил выявить и прояснить одну характерную особенность этого человека. Сталина, как магнитом, притягивали идеи авторитарной природы, администрирования, бывшие сродни культу личности.
При Сталине в заседаниях участвовали только члены политбюро. Кандидаты в члены политбюро и секретари ЦК в помещении, где проходило обсуждение вопросов, как правило, отсутствовали. Сами заседания напоминали беседу. Если посмотреть со стороны, то вроде бы собралось несколько человек и просто ведут друг с другом о чем-то разговор. Не устанавливалось никакой очередности или регламента. Строго соблюдалось лишь одно правило: если выступает кто-то, то, сколько бы он ни говорил, его не перебивали.
Наверное, поэтому все члены политбюро сами приучили себя излагать свои мысли коротко. Никто длинных речей не произносил. Однако если выявлялась необходимость, то один и тот же человек мог брать слово два-три раза и даже больше. За это Сталин не упрекал.
Наиболее часто, по-моему, выступали Молотов, Маленков, Булганин, Каганович. Остальные говорили реже. Нерегулярно в заседаниях участвовал Ворошилов и совсем редко Шверник.
Резюме всегда делал Сталин. Он подводил итоги обсуждения и четко высказывал суждение о решении, которое необходимо принять. Оно же считалось окончательным.
Никакого голосования при одобрении обсуждавшегося постановления не проводилось.
Когда в работе над данной книгой воспоминаний я подошел к необходимости высказаться о Сталине, то исходил из следующего.
Во-первых, я был его современником и многократно наблюдал его в разных ситуациях, относящихся главным образом к внешним делам как в годы войны, так и после ее окончания.
Во-вторых, люди справедливо ставят и будут постоянно ставить вопрос:
– Как относиться к Сталину, в котором могли совмещаться и совмещались совершенно противоположные качества?
Личность Сталина вызывает и будет на протяжении десятилетий, а возможно, столетий вызывать разные суждения, в том числе противоречивые. Человек большого масштаба, он, несомненно, явление в истории.
Уже одно то, что Сталин возглавил Коммунистическую партию и Советское государство после смерти Ленина и на протяжении трех десятков лет играл определяющую роль в руководстве великой державы, решавшей грандиозные задачи своего развития, говорит о многом. С именем Сталина на устах жертвовали жизнью воины Красной армии и партизаны, чтобы отстоять свое Отечество в борьбе против фашистских захватчиков.
Но видеть лишь положительное в Сталине было бы неправильным и глубоко ошибочным. Сталин еще и глубоко противоречивая, трагически противоречивая личность.
Он занимал первый пост в Советском государстве в течение длительного периода. Партия коммунистов, история в основном уже сказали свое слово о нем.
С одной стороны, сильного интеллекта, железной воли революционер, руководитель с непреклонной решимостью добиться победы над опасным и сильным врагом, с умением в годы войны находить взаимопонимание с союзниками, отстаивать достойное для страны место в послевоенном мире.
С другой стороны, человек жестокий, коварный, не считающий количества жертв, принесенных им во имя достижения поставленной цели, творивший чудовищный произвол, который привел к гибели множества советских людей, – таков был результат культа его личности. Страна и народ, конечно, никогда не смогут простить ему этих беззаконий – массового истребления коммунистов и беспартийных, не имевших за собой никакой вины, бывших патриотами, преданными делу социализма.
У читателя может возникнуть вопрос: всегда ли в период сталинских репрессий небо выглядело безоблачным лично для меня?
Неужели не было случая, когда в бурном потоке клеветнических писем и доносов, исходивших от лгунов и провокаторов, старавшихся выслужиться и за ложь получить повышение по службе, не оказалось ни одного поганого листка, касающегося меня? Да, был такой листок.
После назначения послом в Лондон в 1952 году я стал энергично изучать материалы об Англии. Перечитал много документов, официальных и неофициальных, которые находились в архивах министерства иностранных дел. Внимательно прочел и записки, незадолго до этого присланные из нашего посольства в Лондоне, а среди них письмо поверенного в делах, в котором давалась характеристика экономического положения Великобритании. Характеристика была краткой и касалась в основном фактического положения. Как обычно, в примечаниях к письму указывалось, какие источники использовались при подготовке этого документа. Речь шла об изданных на Британских островах книгах и журналах, из которых были почерпнуты соответствующие цифры.
Я решил выписать названия некоторых книг, чтобы уже на новом месте работы сразу же их приобрести. Перечень названий отдал дипкурьерам, которые ехали вместе со мной в Лондон. По прибытии в посольство воспользовался этим списком и некоторые книги приобрел. Они мне пригодились – там имелись данные и по Англии, и по США, так как тогда я собирал материал для задуманной книги «Экспорт американского капитала». Впоследствии она вышла в Москве и была представлена ученому совету, когда я защищал диссертацию в Московском государственном университете на соискание ученой степени доктора экономических наук.
Несколько месяцев я пробыл на новом посту, а затем получил указание прибыть в Москву для рассмотрения некоторых вопросов. Прибыл. Вопросы, в основном текущего порядка, были обсуждены. Затем Вышинский сказал мне:
– Да, между прочим, на вас из посольства была послана записка о том, что какие-то секретные материалы вы с нашей диппочтой пересылали в Лондон. Материалы были адресованы вам же.
Услышав это, я очень удивился, а министр продолжал:
– Вы, конечно, знаете, в какое ведомство попала записка. Поэтому вам предстоит написать объяснение на имя Сталина.
Пришлось рассказать все, как было. По всему чувствовалось, что и сам Вышинский, мерзкий по натуре, понимал гнусность, проявленную автором записки. Но он мне сказал: – Объяснение все же предстоит дать.
Я коротко заявил:
– Объяснение я дам.
Даже ныне, когда я пишу эти строки, не знаю, рассматривалось ли мое объяснение и какова была на него реакция. Сам я больше этим не интересовался. Главное, что хотелось бы подчеркнуть: тогда вся эта история не вызвала у меня никакого беспокойства. Оценивая ее с позиций всего того, что стало известно о периоде сталинских репрессий в нынешнее время, я сознаю всю опасность описанного факта, поразительного по своей нелепости, но, безусловно, для меня угрожающего. Но тогда опасности я не чувствовал.
Возникает вопрос: почему? Во-первых, я все же верил, что кто-то, если не сам Сталин, то, возможно, близкие к нему люди сразу же увидят, что дело это дутое, в ход пущена клевета. Во-вторых, тогда я был еще и под впечатлением сообщения бывшего американского посла в Москве Болена о том, что Сталин сказал Рузвельту в Тегеране, что он высоко ценит работу Громыко на посту посла в США.
Это сейчас стало широко известно, что Сталин мог с легкостью давать людям успокоительные обещания и даже заверения в уважении, а за ними следовали самые жестокие расправы. Тогда же для большинства людей эти дьявольские способности Сталина не были известны.
Имена его жертв никогда не сотрутся со страниц истории. С большой силой прозвучали слова о Сталине генерального секретаря ЦК КПСС М.С. Горбачева, произнесенные на торжественном заседании, посвященном 70-летию Великой Октябрьской социалистической революции. В них выражены мысли и чувства советских людей.
Гнев советских людей по отношению к Сталину, творившему грубый произвол над ни в чем не повинными людьми, – оправданный гнев. Никто никогда не облекал этого человека правом и властью творить суд над бесчисленными жертвами. Его действия в период культа личности представляют собой такую громаду преступлений, перед которой меркнут тягчайшие злодейства, совершенные в прошлом российскими самодержцами против собственного народа.
Вполне понятно, почему праведный гнев миллионов людей не ослабевает.
Накопившаяся в обществе боль иногда выходит наружу в таких формах, которые заслоняют подвиг народа, совершенный как во время войны, так и во время мира.
Конечно, особое место в суровой, но великой летописи занимает самая важная ее страница – триумф победы в войне против гитлеровской Германии. Никакие, даже самые беспощадные оценки культа личности Сталина не должны и не могут умалить богатырских усилий и заслуг в этом народа. Они являются органической частью истории страны.
Советские люди отдают себе отчет в том, что все героические дела, совершенные народом как в мирной обстановке, так и в годы войны, это именно его подвиг. Подвиг тех миллионов, кто был беззаветно предан Родине, кто шел на смерть во имя защиты ее независимости, во имя защиты социализма и всего того, что дала революция в 1917 году, всего того, что так убежденно и страстно отстаивал В.И. Ленин.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.