СИГИЗМУНД КАЗИМИРОВИЧ (1506—1529)

СИГИЗМУНД КАЗИМИРОВИЧ (1506—1529)

Долго жила в Великом Княжестве Литовском «солодкая память» о великом князе Сигизмунде Казимировиче. Ностальгия по старым и добрым временам Сигизмунда печалью и жалостью наполняла сердца литвинской шляхты. В ее представлении Сигизмунд Казимирович был последним «прыроджоным» господарем из плеяды «князей наших, которие королевали», по выражению слонимского маршалка Ивана Мелешко. Добродушный и простой в жизни, Сигизмунд был последним правителем Великого Княжества Литовского, который придерживался патриархальных традиций своих предков. Сигизмунд «немцев, як собак, не любил и ляхов з их хитростью велми не любил, а Литву и Русь нашу любительно миловал», писал о нем Иван Мелешко.

Сигизмунд родился 1 января 1467 года и был младшим в семье Казимира Ягайловича. В отличие от старших братьев — Владислава, Яна Альбрехта и Александра — ему не досталась корона монарха. Старший брат Владислав (венгерский и чешский король) в 1499 году выделил ему небольшое Глоговское княжество в Силезии, в 1501 году Сигизмунд получил от брата Опавское княжество, а в 1504 году город Лужицы в Чехии. В государственных делах Сигизмунд не принимал участие. Жил в свое удовольствие с любовницей Катаржиной Тельничанкой, родившей ему сына Яна и дочерей Регину и Катаржину. Как и отец, Сигизмунд увлекался охотой, но прославился своей необыкновенной силой — разламывал подковы, рвал канаты. С такими способностями нелегко править государством. Все же природный ум и житейская рассудительность воспитали у Сигизмунда мудрость правителя.

Казалось, что судьба обрекла младшего из Ягеллонов зависеть от милости старшего брата Владислава. Он, как глава династии Ягеллонов, попросил у Александра восстановить Киевское княжество и отдать его Сигизмунду в самостоятельное правление. Если бы Александр послушался брата и разделил Великое Княжество на две части, то не повторилась ли бы история Свидригайлы Ольгердовича и Сигизмунда Кейстутовича? Поэтому паны рады не допустили раздела державы. Сигизмунду оставалось смириться с судьбой и терпеливо ждать ее милости. Видимо, поэтому он и не женился, ибо монарху жену дает Бог.

Смерть брата Александра в 1506 году позволила Сигизмунду стать великим князем. Литвины «за вольным обраньем тех же всех станов и обывателей Великого Князьства» выбрали Сигизмунда своим правителем. На коронации 20 октября 1506 года паны рады, литвинские магнаты и шляхта торжественно присягнули ему. «Обираем собе и берем господаром на вечные часы господаря своего прырожонного яго мосць королевича Жыгимунта на великие князьства и маем яго мосци верне и справедливо служити, мы сами и дети наши, а мимо яго мосци королевича Жигимунта иного господаря не маем сябе искати, а ни обрати...».

В свою очередь Сигизмунд подтвердил привилеи Великому Княжеству и уставные грамоты Киевской и Полоцкой землям и торжественно поклялся: «мы старины не рушаем, а новины не уводим, хочем все потому мети, как было за великого князя Витовта и за Жигимунта». Вслед и поляки 8 декабря 1506 года на Петрковском сейме выбрали Сигизмунда королем Польши, а 24 января 1507 года короновали его.

Сразу встал вопрос об унии Польши с Литвой. Поляки требовали свое, а литвины — свое. Сигизмунд, как и его отец, решил не обострять отношения между своими подданными и предложил сохранить союзные отношения между обоими государствами и ставил вопрос об унии для обсуждения в союзе. Поляки, скрепя сердце, вынуждены были показывать братскую любовь к литвинам и согласиться на союз.

Пришлось решать еще одну важную проблему — наполнение казны обоих государств. Вновь, как и его предшественник, Сигизмунд влез в долги под залог королевских и великокняжеских владений. Он рассчитался с наемным войском, добился на сейме 1507 года от литвинской шляхты военного налога «сребщины». Литвины понимали неизбежность войны с Московией, тем более, что новый московский князь Василий III Иванович претендовал на престол ВКЛ и был зол на литвинов за избрание ими своим правителем Сигизмунда. Московские войска начали опустошать «украинные» земли Литвы, подступали к Кричеву и Мстиславлю.

Но Сигизмунд совершил роковую ошибку, которая свидетельствовала о его незрелом политическом мышлении. Под натиском панов рады он лишил князя Михаила Глинского уряда дворного маршалка. Хотел ли Сигизмунд тем самым сохранить в государстве спокойствие или опасался, что князь Глинский захватит власть, но вот удалил славного полководца со своего двора.

Король был в нелегком положении. На князя Глинского сыпались обвинения: то он хотел Княжество под себя «подсести», то «у великое нежитье ввел» Александра с московским князем, то его самого «чарами сослал с сего света», то «великой княгине Елене много прикрости починил». Вот и поддался Сигизмунд наговорам. «Хотели есмо судом справедливого доводу, за таковую великую проступку его сказнити и стяти», но все же решил лишить его должности. Роковое решение! Глинский не стерпел обиды.

На Виленском сейме 16 июля 1507 года Глинский просил Сигизмунда: «Каб з паном Яном Заберезинским, иж бы ему справедливость сталася». Но король не прислушался к словам опального князя. И ему осталось только в сердцах сказать: «Покушуся, кролю, о такую речь, которая тобе и мине напотом будет жалосная». Видимо, Сигизмунд посчитал, что Глинский просто пугает его. Тому же оставалось самому подумать о себе.

Польский канцлер Ян Лаский предупредил опального князя: «Пане Михаил, никогда ты не будешь в безопасности среди этих панов, которые тебя ненавидят и покушаются на твою жизнь. Подумай о своей безопасности». Глинский ответил: «Ни перед кем не виноват, но все же вынужден уже сейчас подумать о своей безопасности», и начал действовать.

В Турове князь стал собирать своих приверженцев. И когда в 1508 году он начал «сеять искры мятежа», то Сигизмунд понял свою ошибку. Но было поздно. Мятеж уже вовсю полыхал в Литве. Князь Глинский напал на двор Яна Заберезинского в Городно и убил своего врага. Встревоженный Сигизмунд прислал к мятежному князю посла и через него высказал желание «всякую управу учинити в их делах с литовскими паны». Король и великий князь хотели образумить своего подданного. «Семь раз посылал по поводу этого приватного человека, но усомнился в его непоколебимой преданности Речи Посполитой»[58], — признавался Сигизмунд. Но и князь Глинский не поверил в искренность Сигизмунда. Он договорился с великим князем московским Василием Ивановичем. Московский князь пообещал князьям Глинским «жаловать и стоять за их вотчины». Собрав около 3 тысяч воинов, князь Михаил Глинский в 1508 году поднял мятеж. В марте он овладел Мозырем, который ему сдал мозырский староста Андрей Дрозд, его родственник. На Украине восстал брат Михаила — брестский староста Василий Глинский. Он открыто говорил, что цель мятежа — «Великое Княжество из рук Литвы отобрать и вернуть Руси, как перед этим было испокон, и восстановить киевскую державу». Мятеж мог перерасти в восстание православного населения, которое охотно поддержал бы московский князь Василий Иванович.

Сигизмунд арестовал князей и панов, заподозренных в сговоре с мятежными князьями. В темницу попали новогородский воевода Альбрехт Гаштольд, дворный маршалок Александр Ходкевич, дворный конюшный и ловчий Мартин Хребтович, князья Федор Лукомский и Василий Полубенский. Возможно, этот шаг короля предупредил более тяжелые последствия мятежа. Альбрехт Гаштольд позже признавался: «Если б я тогда содействовал Глинскому, чего он сильно просил, то легко овладел бы, по своему желанию, целой Литвой, которая была в большой смуте».

Опасения короля и великого князя Сигизмунда оправдались. Московский князь Василий начал войну с Великим Княжеством. В марте 1508 года из Москвы на Смоленск выступило 60-тысячное войско. Еще одно московское войско из Великих Лук двинулось на Полоцк. Активизировался и князь Глинский: он захватил Глуск, осадил Менск. Отряды мятежников и московский полк Андрея Трубецкого «огонь пускали и шкоды чинили» под Слуцком, Слонимом, Клецком, Новогородком и даже недалеко от Вильно. Сигизмунд срочно выехал из Польши в Великое Княжество, ведя с собой 5 тысяч польских наемников. Он лично возглавил собранное в Новогородке войско Великого Княжества. Как только Глинский узнал о приближении Сигизмунда, то снял осаду Менска и отступил за реку Березину. Мятежники заставили друцкого князя Андрея сдать им Друцк. Вот-вот должна была пасть Орша, осажденная московскими полками и отрядами Глинского. К Орше и двинулся Сигизмунд. 22 июля он дал бой врагу. Под обстрелом врага литвины перешли через брод Днепр. Одновременно несколько конных хоругвей переправились выше по реке и налетели на московский стан.

Неожиданное нападение вызвало среди московитов панику, и они начали отступать. Сигизмунд лично повел в бой резервные хоругви, переправившись через Днепр. Основные силы московитов стояли в бездействии. Глинский обещал воеводам «певное и велми сладное звитязство», но они не стали рисковать и отступили. А Сигизмунд повел войско к Смоленску и освободил город от осады.

На этом война закончилась. 8 октября 1508 года в Москве был подписан очередной «вечный мир». Обе стороны согласились на компромисс. Василий не требовал захваченных Глинским городов — Турова, Мозыря, Глуска, Друцка. Взамен Сигизмунд признавал переход к Московии захваченных у Литвы земель. Но обе стороны понимали, что мир — только передышка перед новой войной.

Остался недовольным итогами войны и Михаил Глинский. Он лишился своих владений в Литве и склонял Василия к новой войне, обещая ему победу. Князь, пользуясь своими связями, наладил отношения с Орденом и Саксонией. Возмущенный Сигизмунд укорял Василия Ивановича: «...брат наш, сам посмотри, гораздо ль ся то деет? Ты з нами в любви, и в докончаньи, и в крестном целованьи, а тот здрадца наш, слуга твой, будучи в твоей земли, нашу легкость шлет к братьи нашой королям хрестиянским, пишучи неправдивыи слова. А про то, абы еси того злого человека за таковый збыток сказнил, абы вперед того не починал». Василий не ответил и не покарал Глинского, «ибо знал, что в Литве нет равного Глинскому», и надеялся завоевать все Великое Княжество Литовское, «пользуясь советом, содействием и искусством Михаила», как отметил Герберштейн.

Упрекал Сигизмунд и саксонского герцога Георга: «Вместо помощи против грозных врагов, которую мы заслуживаем, обороняя всеобщий спокой нашей кровью, всеми нашими средствами, вы, забыв на страх Божий и человеческий стыд, не боитесь готовить нам врагов и приводить их на нас и владения наши». Сигизмунд говорил правду: Великое Княжество Литовское своей кровью и своими силами сдерживало татарские набеги на Европу. Крымский хан посылал свои загоны на Украину и обещал помочь «своему сыну» Михаилу Глинскому. В 1510 году отдельные загоны крымских татар доходили до Вильно. Хан Менгли-Гирей оправдывался тем, что он послал своих сыновей «воевать Валахию»[59], но те попали под уговоры злых людей и пошли на Литву, обещал вернуть весь полон и награбленное. «Как можно верить татарам, которые помогают Москве?» — удивлялся Сигизмунд. «Ты, брат, не имеешь уже стыда и побойся Бога, именем которого присяги так величественно и часто нам даешь и присяги эти во имя величия Божиего данные, без никакой причины нарушаешь», — увещевал Сигизмунд крымского хана. Но это было бесполезно, что и понимал сам Сигизмунд. Он не тешил себя надеждой смирить Менгли-Гирея. Разумней было держать наготове войско, которое лето и осень 1511 года простояло в Петриковичах в ожидании очередного татарского набега. Татары, узнав об этом, дальше Киева не пошли. Но от возмездия не спаслись. Возле урочища Рутна их нагнали слуцкая дружина князя Юрия Семеновича и отряд новогородского шляхтича Андрея Немировича. Восемь тысяч татар погибли. Но и это поражение не остудило хищный порыв грабителей. В начале 1512 года сорок тысяч татар во главе с самим ханом Менгли-Гиреем напали на Подолье и Волынь. В это время Сигизмунд собирался в Кракове венчаться со своей невестой Барбарой, дочерью семиградского воеводы Стефана Запольи. Король послал гонца к великому гетману литовскому князю Константину Острожскому: «Имея надежду на Бога, с помощью старания и успеха, отомсти врагу за беду».

Константин Острожский наскоро собрал три тысячи воинов и пошел на хана Менгли-Гирея. Татары стояли на реке Горынь возле Вишневца и чувствовали себя в безопасности. По дороге к Острожскому присоединился трехтысячный отряд с Подолья под командой польского гетмана Николая Ланцкеронского. 28 апреля войско литвинов и поляков наголову разбило войско Менгли-Гирея, положив на поле брани двадцать четыре тысячи его воинов. Хан Менгли-Гирей первым убежал с поля сечи.

Крупное поражение вынудило хана прислать к Сигизмунду послов (и как заложника своего внука Джель-аль-Дина) и просить мира. «Если король, брат мой, желает от меня, брата своего, помощи для возвращения земель своих, клянусь Богу на веру, что дам помощь, которую захочет», — обещал Менгли-Гирей. Впрочем, у хана был свой интерес — вновь поссорить Сигизмунда и Василия Ивановича и безнаказанно грабить их земли.

И когда мир между Великим Княжеством Литовским и Крымским ханством был подписан, крымские татары начали разорять московские земли. Василий III заявил, что набеги были по «королеву же наводу». Он послал Сигизмунду разметную грамоту — «взявши себе Господа в помощь, иду на тебя». Терпение великого князя московского кончилось, когда он узнал об аресте своей сестры Елены — вдовы великого князя Александра. Она хотела выехать из Вильно в Браслав, но виленский воевода Николай Радзивилл заподозрил ее в желании бежать в Москву и не отпустил. Елену под стражей вывезли в имение Стеклышки. Там при загадочных обстоятельствах 20 января 1513 года великая княгиня умерла. Таким образом, у великого князя московского было достаточно поводов разорвать мир. Сил для войны он собрал достаточно. Как доносили императору ливонские послы, Московия никогда не имела такого многочисленного войска, как теперь. Довольный Василий хвалился: «Пока конь мой будет ходить и меч сечь, не дам покою Литве». Целью новой войны был Смоленск, а после взятия его — поход на Вильно и Киев, т.е. завоевание всего Великого Княжества Литовского.

В начале декабря 1512 года московские войска подступили к Смоленску. Несколько московских полков пошло в глубь Великого Княжества Литовского — под Оршу, Друцк, Борисов, Кричев и Браслав. Однако осада Смоленска была безуспешной. Шесть недель простояло московское войско перед городом, но, как только Василий узнал о собранном Сигизмундом 30-тысячном войске, сразу снял осаду. Московиты потеряли под стенами города четыре тысячи воинов, а за всю кампанию — одиннадцать тысяч, но от завоевательных планов Василий III не отказался. Военный потенциал Московии позволял быстро восстанавливать потери.

В середине июня 1513 года 80-тысячное московское войско вновь осадило Смоленск. Город обстреливали из пушек, даже посылали туда подожженных голубей. «Добрые люди в крепости рыцарски оборонялись, терпели большую нужду от врагов, а также голод, потом съели всех лошадей, решившись все-таки скорее съесть друг друга, чем сдаться. Они жили в надежде, что их спасут... Они закрылись в крепости... в ней было более 10 000 мужчин и женщин. Эти благочестивые достойны венца», — сообщало об осаде Смоленска немецкое издание «Новое известие». Одновременно в осаду были взяты Полоцк (24 тысячи московских воинов), Орша (14 тысяч) и Витебск (8 тысяч). Сигизмунд не был подготовлен к войне. «Московский враг опустошает и разоряет наши владения. Литвины же, охваченные страхом, располагают для защиты лишь своими силами, так как приглашать на помощь иноземцев уже поздно», — жаловался Сигизмунд своим советникам. Но мужество защитников осажденных городов сковало московские силы и дало возможность Сигизмунду собрать войско. Тем временем «приспе осени дни студеныа, а корму конского скудно бе». Именно это, по мнению автора «Повести о Смоленском взятии», и стало причиной снятия осады. Штурмы Смоленска приносили московскому войску огромные потери — 20 тысяч убитых, да еще 8 тысяч полегло в боях за Полоцк, Оршу и Витебск. Еще месяц-два таких безуспешных осад, и у московского князя Василия не осталось бы войска.

Тем временем Сигизмунд с войском в Чернигове ждал подхода крымских татар. Но Василий заблаговременно отступил. Он боялся встретиться с Сигизмунд ом в открытом бою.

Бои под Смоленском впечатляли современников. Свидетель их удивленно писал: «Кто и когда слышал о такой осаде, которая так долго и сильно продолжалась?».

Император Священной Римской империи Максимилиан I загорелся идеей с помощью Московии сокрушить Королевство Польское и Великое Княжество Литовское. В Москву приехал императорский посол Георг фон Шнитценпайнер. Между Священной Римской империей и Великим Княжеством Московским был подписан договор о совместной борьбе против Польши и Литвы. Признавались права Василия Ивановича на Киев, на украинские и белорусские земли, а за императором — на бывшие Орденские земли, перешедшие Польше. В грамоте Василий Иванович именовался «царем всея Руси», что впоследствии даст повод его сыну Ивану Грозному принять этот титул. К этому союзу присоединились Ливонский орден, Саксонское и Бранденбургское герцогства.

Возобновилась война вновь с осады Смоленска. 29 июля 1514 года с утра начался обстрел города из 300 орудий. Это был ад, «...яко от пушечного и пищалного стуку и людского кричяния и вопля, такоже и от градских людей супротивного бою пушек и пищалей земля колебатися и друг друга не видети, не слышати, и весь град в пламени и курении дыма мнешеся воздыматися, и страх велик нападе на гражданы», — писал автор Иоасифовской летописи. После шквального огня пушек город загорелся. Смоляне пали духом, «видели, что биться нечем, а передаться — боялись короля».

Не зря князь Михаил Глинский склонял смолян к сдаче города и внушал, что «мы не отступим в течение года и не пропустим к вам никакой помощи». Князь обещал, что «великий князь московский будет платить вам лучше, чем польский король». Смоляне дрогнули и взмолились, чтобы Василий «меч свой отпустил и приказал остановить бой». Василий унял свой гнев и пообещал смолянам «их держати о всем по тому, как их держал князь великий Витофт и иные государеве, и Александр король и Сигизмунд». Как видим, смолян подкупило обещание сохранить прежние, данные им великими князьями литовскими права и вольности. Великий князь московский Василий пошел на эту уступку, чтобы взять Смоленск и привлечь на свою сторону другие белорусские города. И Смоленск 30 июля сдался.

Василий милостиво обошелся с гарнизоном. Желающих сохранить верность великому князю литовскому отпустил, дав на дорогу по рублю, а тех, кто перешел на его службу, тоже одарил деньгами. В данном случае он использовал хитрость, желая задобрить защитников других городов в надежде на дальнейший поход. И совсем немилостиво отнесся он к смоленскому воеводе Юрию Сологубу, которого казнил за отказ служить ему.

Утрата Смоленска расстроила Сигизмунда. Горечь и растерянность звучат в его письме к брату Владиславу. Он жалуется на «подлую» измену наемников и смоленской знати, осуждает императора Максимилиана, настроившего папу против него и навевшего московитов на Великое Княжество. Сигизмунд просит брата убедить Максимилиана оставить «злость» против него. Казалось, что Литва и Польша находятся на грани разгрома. Польский представитель в Риме Павел Плоха доносил Сигизмунду, что «люди высокого положения переживали, что с Польшей уже покончено». Сигизмунд потерял было надежду спасти ситуацию.

И в это трудное время совсем неожиданно к нему в Менск приезжает гонец от князя Михаила Глинского. Князь просил прощения былой вины, потому что он «к Литве от московского вернулся». Глинский, не получив от Василия Смоленска, решил вернуться на родину. Он и советовал Сигизмунду двинуться к Орше, обещая помощь в боях с московитами. И этот шанс нужно было использовать. Сигизмунд воспрянул духом и отправил под Оршу 30-тысячное войско, а сам остался в Борисове под охраной четырех тысяч воинов.

8 сентября 1514 года возле Орши произошла решающая битва. Стремительный марш к Орше, бои с московскими заставами отняли пять тысяч человек. На начало сражения гетман Константин Острожский имел в своих рядах 25 тысяч боеспособных воинов против 80-тысячного московского войска.[60] Чтобы победить такую рать, литвины должны были победить в себе страх против грозного неприятеля — и они победили его.

Сигизмунд Герберштейн так описал эту битву: «Наконец, построив передовые отряды, московиты затрубили наступление и первыми двинулись на литвинов, несколько оробев, стали твердо и отбили их. Но вскоре к московитам были посланы подкрепления, которые в свою очередь обратили литвинов в бегство. Таким образом, несколько раз то та, то другая сторона, получая подкрепление, поражала друг друга. Наконец сражение разгорелось с величайшей силой. Литвины, умышленно отступив к тому месту, где у них были спрятаны пушки, направили их против наседавших московитов и поразили задние их ряды, выстроенные в резерве, но слишком скученные, привели их в замешательство и рассеяли. Такой неожиданный боевой прием поверг московитов в ужас, ибо они считали, что в опасности находится только первый ряд, бьющийся с врагом. Придя в смятение и полагая, что первые ряды уже разбиты, они обратились в бегство. Литвины, развернувшись и двинув все свои силы, преследовали их, гнали и убивали. Только ночь и леса положили конец этому избиению».

Никогда московское войско не терпело такого сокрушительного поражения: 30 тысяч убитых, в плен попали предводители Иван Челядин и Михаил Булгаков, а также 6 воевод, 37 князей, 1500 боярских детей и около 8 тысяч воинов.

Окрыленный победой, князь Острожский повел войско к Смоленску, где против московских властей возник заговор во главе со смоленским епископом Варсонофием. Но заговор был раскрыт, и участники его казнены. Острожский не стал осаждать город, ибо не имел осадных орудий, а пошел в Поднепровье и освободил Дубровно, Мстиславль и Кричев.

Известие о поражении московского войска под Оршей быстро облетело Европу. В апостольском Риме были отслужены благодарственные молебны. Все союзники Московии не поддержали ее в войне. Новый крымский хан Махмет-Гирей совершил набег на московские земли. Император Максимилиан искренне признался Сигизмунду в сговоре с Василием. Наконец он понял ту опасность, которая угрожала Европе.

«Цельность Литвы необходима для пользы всей Европы: величие Московии опасно», — заявил он.

До примирения с Москвой дело так и не дошло — война продолжалась, но без крупных военных действий и сражений. Главные действия развернулись на дипломатическом фронте. Летом 1515 года в Вене встретились император Максимилиан I, король и великий князь Сигизмунд и его брат, венгерский и чешский король Владислав.

Чтобы в дальнейшем не допустить союза Священной Римской империи и Московии, Сигизмунд уступил Габсбургам свое право на Чехию и Моравию. Он не страдал тщеславием великого государя. Не в расширении границ своего государства видел Сигизмунд величие, а в процветании его. Позже, когда в 1526 году погибнет в битве с турками его племянник, венгерский и чешский король Людовик, он откажется от предложенной чехами чешской короны. «Достаточно нам нашего королевства и панств, над которыми нас провидение желало поставить. Только б их в таких тяжелых и всякий раз возрастающих опасностях в целости и в добром состоянии мог сохранить», — ответил Сигизмунд чешским послам.

Союз со Священной Римской империей нужен был Сигизмунду. Он справедливо отметил в письме к кардиналу-протектору: «В то время, как мы два брата (чешский и венгерский король Владислав. — Авт.) воюем за веру с неверными и схизматиками, иные бьются в междоусобных войнах в лоне христианства». И вот вместо благодарности эти христианские государи плели интриги против Сигизмунда. Хотел он или нет, но ему приходилось уступать императору. Тем самым жертвовал династическими интересами ради своей Отчизны. Сигизмунд согласился на брак с внучкой императора, Боной Сфорца, дочерью миланского герцога Иоанна Галезы Сфорца Д’аратона. В свою очередь император Максимилиан отказывался поддерживать Тевтонский орден и предложил быть посредником в заключении мира с Московией, заверяя, что с Сигизмундом он готов «пойти и в рай, и в ад».

Важные дипломатические победы одержал и великий московский князь Василий, заключив союзы с Орденом, Данией и Крымским ханством. Хан Махмет-Гирей писал Василию: «Не думай ни о чем ином, возьми для меня Киев, я помогу тебе завоевать Вильно и всю Литву». К Василию вновь вернулась уверенность в своих силах. Теперь он особенно не переживал из-за поражения под Оршей. Императорскому посреднику барону Сигизмунду Герберштейну, приехавшему в 1516 году в Москву, Василий сказал, что не вернет Смоленск Великому Княжеству Литовскому. Даже переход крымского хана на сторону Великого Княжества и поход литвинского войска в сентябре 1517 года на Псковщину, в результате которого были взяты Воронеч, Велье, Красный Городок, не пошатнули твердости Василия. Он стал уже требовать всю свою «отчину» — Киев, Полоцк и Витебск. Где тут было говорить о мире, когда и о перемирии послы Сигизмунда не договорились с Василием.

Собрав новые силы, великий князь московский развернул очередное наступление на Великое Княжество Литовское. В 1518 году московские полки совершили глубокий рейд по землям Литвы, сожгли и разорили окрестности Могилева, Слуцка, Менска, Новогородка и Вильно. Главный удар пришелся по Полоцку. Но воевода Василий Шуйский потерпел под городом поражение после ночной вылазки полочан.

Летом 1519 года московские войска разоряли предместья Могилева, Менска, Борисова, Молодечно, Крево. Губительным оказалось разногласие между панами рады. Виленский воевода Николай Радзивилл из-за ссоры с Альбрехтом Гаштольдом задержал «господарские» листы для сбора войска, а когда разослал их — уже было поздно. Беззащитное Великое Княжество Литовское полыхало в огне. Некому было защитить его. Король и великий князь Сигизмунд находился в Польше, гетман великий Константин Острожский на Волыни охранял южные границы от татар, а гетман Юрий Радзивилл воевал в Жемайтии против прусских рыцарей. Московского князя вновь поддержали крымские татары, напавшие на Белзскую и Люблинскую земли. 2 августа 1519 года в битве под Сокалем 6-тысячное войско литвинов и поляков было разбито 40-тысячным войском крымских татар.

Победы сменялись поражениями. Казалось, что война так и не кончится. Обе сражающиеся стороны обессилели. В 1520—1521 годах на войне ничего значительного не происходило. Наконец, 14 сентября 1522 года Василий III подписал с послами Сигизмунда пятилетнее перемирие. Смоленск оставался за Московией, но Сигизмунд с этим не соглашался. Как признавался канцлер Криштоф Шидловецкий императорскому послу, Сигизмунд никогда не согласится на мир с Москвой, если его условием станет уступка Смоленска, «хоть бы война будет идти вечно». Утрата Смоленска задела честь Сигизмунда. Даже шут Станьчик потешался над ним: «Больше, король, тебя дразнить, а не меня, что забран Смоленск, а ты про это молчишь». Поставленной цели возвращения захваченных Москвой литвинских земель Сигизмунд не достиг, и можно считать, что войну Великое Княжество Литовское проиграло. Но и Московия не выиграла, не завоевала Великого Княжества Литовского, а только отняла Смоленск.

В глазах подданных Сигизмунд был победителем. Поэт Ян Вислицкий посвятил ему поэму «Прусская война» с предисловием: «Сигизмунду, непобедимому королю Сарматской Европы», искренне благодарил его: «Спасибо тебе за опекунство, хвала твоему мужественному сердцу» и воспевал его военные победы:

Сигизмунде, украшение своей земли,

Ты счастливый славы Марсовой обладатель,

Тремя триумфами украшенный

Сияешь над всеми краями света.

Превзошел ты славой властителей,

Которых вспоминает поэт-вещун:

Они в столетиях вечных

Светлой красой триумфов сияют,

Но сникнут сиитионы перед тобой.

Прославлял Сигизмунда в поэме «Песня о зубре» и Николай Гусовский:

Клонит перо мое в сторону, чтобы тебе, Сигизмунде,

Отец короны и уделов Литовского Княжества,

Славу воспеть и восхвалить твои успехи в деле,

Дома великой, за межами края — не меньшей.

А самому Сигизмунду была милей слава законодателя, мецената, мудрого правителя, чем слава полководца и победителя. Главной целью своего правления он считал «добропорядочный стан» Короны Польской и Великого Княжества Литовского. В Литве давно назрела необходимость в упорядочении законов, ибо «юстиция руководилась исключительно обычаем и рассуждениями каждой отдельной головы и совестью, как казалось, каждому судье, более справедливо и слишком ненадежно», — писал Сигизмунд в 1522 году в своей грамоте. Поэтому на сейме в том же году он обещал дать «всем жителям и обывателям (ВКЛ. — Авт.), каким бы благородством и знатностью они не отличались, одно писаное право и один закон».

Тогда началась работа над составлением общегосударственного свода законов — Статута Великого Княжества Литовского. Статут должен был установить «одинаковую справедливость» для граждан государства. Основой законов, помещенных в Статуте, стали «звычаёвые» права белорусских и литовских земель, а также писаное право из прежних земских привилеев.

В 9-м разделе Статута декларировалось: «Теж хочем и уставляем вечными часы быти хованы, иж вси подданные наши так убоги, яко и богатые которого бы колвек ряду або стану были розно а одностайно тым писаным правом мають сужаны быти». Равноправие перед законом не только декларировалось, но и юридически закреплялось. Сам Сигизмунд выступал гарантом соблюдения законов.

«Господар шлюбует никого не карати на заочное поведанье, хотя бы ся тыкало ображеня Маестату[61] его милости. А хто бы теж не справедливе на кого вел, сам тым мает коран быти». Были установлены меры наказания за преступления, подтверждены права и привилеи феодалов для «размноженью великого князства Литовского». Сигизмунд обещал «панства его милости великого князства литовского и панов рады ни в чом не понижити». Важным для государственности ВКЛ был пункт, в котором Сигизмунд говорил, что «шлюбует размножати великое князство Литовское и што не добре разобрано ку панству привернута», т.е. сохранять территориальную целость ВКЛ и вернуть его утраченные земли. Уряды, достоинства, земли в государстве должны были даваться только «прирожоным и тубылцом». Издавать новые законы и привилеи великий князь (господар) мог только «з ведомостью и порадою и призволенем рад наших великого княжества Литовского ради оправовати будем».

Работа над Статутом шла под руководством канцлера Николая Радзивилла из Гонёндзи, а после его смерти — канцлера Альбрехта Гаштольда. Есть данные, что в подготовке Статута принимал участие и белорусский первопечатник Франциск Скорина. По мнению исследователя Иосифа Юхо, многие правовые идеи Скорины использованы в Статуте. Необходимо отметить и то, что этот выдающийся памятник правовой мысли Европы написан на старобелорусском языке. Это содействовало закреплению его как государственного в Великом Княжестве Литовском.

В действие Статут был введен привилеем Сигизмунда от 29 сентября 1529 года. Статут стал лучшим в Европе систематизированным сборником законов. Сигизмунд мог гордиться по праву законодательной деятельностью. И прославился он как «пан и хранитель чести, достоинства, доброты и счастья всех своих под данных и свободы народного права». В знак уважения королю-законодателю в его гробнице был поставлен бюст библейского царя-законодателя Соломона, который под рукой скульптора приобрел сходство с чертами лица Сигизмунда. Это своего рода символическое указание на духовное родство между двумя правителями. Сигизмунд воспринимался наследником мудрости Соломона.

Воспитанный известным итальянским гуманистом Филиппом Буонарроти (Каллимахом), Сигизмунд любил ренессансную культуру, приглашал в Краков итальянских художников, скульпторов, мастеров. Вслед за Александром, который начал перестройку Вавельского замка после уничтожающего пожара в 1499 году, Сигизмунд завершил ее. Замок превратился в огромный дворец-крепость. Для украшения парадных залов дворца Сигизмунд приобрел в Антверпене 108 гобеленов, украшали залы полихромная стенопись и живописные картины. В архитектуре и искусстве Сигизмунд хотел показать величие династии Ягеллонов, которой принадлежало почти пол-Европы. И великолепный Вавель достойно представлял Ягеллонов перед послами европейских монархов и знатными гостями из других стран. Покровительствовал Сигизмунд и ученым людям, профессорам Краковского университета дал дворянские права. Знал он и белорусского первопечатника и просветителя Франциска Скорину. Когда Скорину в 1532 году преследовали кредиторы, Сигизмунд издал указ об аресте его, но, разобравшись в чем дело, дал ему привилей. «Считая достойными доверия добродетельность, — говорилось в нем, — необыкновенную ученость в искусстве медицины, знание и умение выдающегося Франциска Скорины из Полоцка, доктора искусств и медицины, желаю ради этого одарить его особенной нашей лаской». Сигизмунд взял Скорину под защиту и опеку, запретив его задерживать или арестовывать и судить «под страхом тяжелого покарания по нашему осуждению».

Гуманизм отразился и на принципах правления Сигизмунда, которые он изложил в письме к племяннику, венгерскому и чешскому королю Людовику, желая наставить его «на дорогу добродетельной жизни». Королевскую власть Сигизмунд рассматривал как святую миссию, доверенную самим Богом, поэтому правитель должен руководствоваться Божьими заветами. «Тем более, когда власть и целое бытие наше в руке Бога, и что значит королевство перед его обликом — есть только ненужный прах. Просим Вашу Королевскую Милость, чтобы во всех делах своих Бога перед глазами всегда имел, ему служил, и не только в костеле, но и в покое своем ему молился, мессу и святое письмо слушал. В святые дни на охоту не ездил, а когда имеешь важное дело для решения, то совсем откажись от той охоты». Сигизмунд советует племяннику вести себя в жизни достойно его высокого положения. «Не будь неприступным с людьми, уважаемыми за доброту и знаки науки. В наградах смотри, что должен дать, одинаково остерегайся и расточительности, и скупости. Всегда избегай В.К.М.[62] компании нахлебников, людей, которые легко бросаются во все стороны, ничему В.К.М. хорошему не научишься от них, а следуя за их советами, не осчастливишь своих подданных». Что еще должен был делать правитель для счастья своих подданных? Быть мудрым в своих решениях, если этого дано, то слушать мудрых советников. «Когда В.К.М. на совете находишься, говори то, что нужно говорить, не в спешке, но тщательно все дела обдумай и делай... Не слишком доверяй своему уму, советуйся с сообразительными и знающими». По-отцовски Сигизмунд советовал племяннику соблюдать во всем умеренность: «Остерегайся пьянства и вседозволенности, ибо они позорят королевское величие». Вот и все. Этих принципов придерживался и сам Сигизмунд.

Людовик был для него как сын. Когда в 1522 году королева Бона захотела, чтобы Сигизмунд отнял у Людовика Глоговское княжество и отдал их сыну Сигизмунду Августу, он отказался. «Подумай, Ваша Королевская Милость, хорошо ли получается и какую нам славу снискаем у народов, если б мы от молодого племянника, доверенного нашей опеке, нарушая всеобщие права, вместо предоставления ему помощи и приложения стараний для возврата утраченного, желали б еще что-то с того малого, что ему осталось, для маленького сына, который этого не требует», — ответил жене Сигизмунд. И он был прав, усмиряя алчность королевы Боны. Какая слава от вероломства и грабежа своего племянника? Только бесславие.

А племянник Людовик, к огорчению Сигизмунда, не прислушался к его предостережениям и советам, жил и правил государством беспутно. Можно понять горечь Сигизмунда, когда он жаловался на своего племянника канцлеру Криштофу Шидловецкому: «До этой поры заботились мы о деле нашего племянника Людовика и посылали в его интересах много дорогих посольств, однако он мало уважает нашу заботу и внимание о нем, потому что пренебрегает советами преданных ему людей, а слушается чужих, и врагов наших принимает ласково с великими почестями, чего они не стоят». Не мог понять Сигизмунд, зачем Людовик по его совету не заключил мира или перемирия с грозной Турцией, ибо «христианские правители» разделены между собой и на них нет никакой надежды. Но именно эти правители, и прежде всего император Карл V, подталкивали молодого короля Людовика к войне с Турцией, прославляя его как защитника христианства. А тот и был рад стараться и ввязался в войну с Турцией, в которой и погиб.

Политика часто нарушала принципы Сигизмунда. Так, из-за излишней осторожности или нежелания воевать с Турцией он не поддержал Людовика в борьбе с турками. Когда Людовик узнал, что турецкий султан Сулейман замышляет поход на Венгрию, то послал к Сигизмунду своего гофмейстера Трепку с просьбой приехать к границам Венгрии и встретиться с ним для обсуждения плана действия. А когда Сигизмунд наотрез отказался, то Трепка со слезами произнес: «Король, ты никогда больше не увидишь своего племянника, и ни одно его посольство не явится к тебе более». Так и вышло. Король Сигизмунд под предлогом религиозных дел отъехал в Пруссию, к Гданьску, а его племянник погиб в битве с турками 26 августа 1526 года под Могачевом. Посланный Сигизмундом польский отряд во главе с великим гетманом Яном Тарновским опоздал. Гетман решил, что выполнил свою задачу и вернулся в Польшу. Стоит ли винить в этом Сигизмунда? Видимо, прав был епископ Войцех Крыцкий, когда заметил: «Король не сделает ничего сам по себе, однако сделает все, что захотят уважаемые сенаторы, для этого нужно придать ему импульс». Видимо, «уважаемые сенаторы» не были заинтересованы в войне с Турцией и не «придали импульс» Сигизмунду поддержать Венгрию.

Со смертью Людовика династия Ягеллонов лишилась чешской и венгерской короны. Сигизмунд не боролся за них. Самому ему было не по силам править еще Чехией и Венгрией, а малолетний сын Сигизмунд Август был просто не готов править двумя королевствами. По венскому договору Чехия и Венгрия перешли Габсбургам.

Своим урядникам Сигизмунд наказывал чинить справедливость и руководить «водле нынешних прав нашых от нас всему панству новодданных». Так, когда в 1536 году восстали жемайты, он не послал войско, а оказал им свою милость, простил «бунт и збурене», наказал жадных тиунов и облегчил феодальные повинности. Вместо разорения Сигизмунд «з ласкою и с полегчанем своим господарским новую, а лепшую справу в той земли Жомойтской вделал». Простил он и участников мятежа Глинского, хотя с печалью жалел князя: «Я переживаю, что такой муж стал недостойным себя и своих предков». Для того чтобы мещане «украинных» городов были довольны его политикой, Сигизмунд давал им свободы и наказывал наместникам: «а к людям украинным треба ся ласкаве заховати и не годиться им ни в чом обтяжженья чинити». Такая мудрая политика приносила свои плоды. Города на границе с Московией мужественно защищались от московских ратей, отстаивая свою свободу. Никого не карал Сигизмунд без вины, а заслуженных людей уважал и достойно награждал. И совсем не льстивыми восхвалениями являются искренние признания современников. «Это муж, в котором можно видеть сосредоточие одних высоких качеств». Придворный поэт Андрей Оржевский без стеснения говорил: «Имею такого правителя, что болей за него славного не найти на свете».

Время правления Сигизмунда отмечено и веротерпимостью. Он отказался от политики ограничения прав православной церкви. При нем в ВКЛ было построено около 90 православных храмов. Наделяя города магдебургским правом, Сигизмунд указывал, что дает его «обудву законам» и городская рада должна была состоять равно из католиков и православных. В 1522 году, нарушив прежние привилеи, он отдал уряд трокского воеводы православному Константину Острожскому. Хотя и возмущались феодалы-католики, да только Сигизмунд не отменил своего решения. Человека он оценивал по его заслугам.

Не преследовал он протестантов, которые чувствовали себя в Польше и Литве вольготно. Когда католические епископы посоветовали Сигизмунду ввести в Польше и Литве инквизицию, он возмущенно ответил: «Позвольте мне быть королем козлов и баранов».

Из дел, которыми мог гордиться Сигизмунд, следует отметить присоединение Пруссии к Польше. Своеобразным «импульсом» для этого была просьба жителей Торуня заставить Орден признать королевскую власть. В конце 1519 года Сигизмунд начал войну с Пруссией. Военных триумфов поляки не добились, только заняли часть Помезании. Сигизмунд рассматривал войну с Пруссией как продолжение войны с Московией, с одним из ее союзников. Когда папа римский Леон X укорял его, что воюет с противником, не равным ему по силам, он справедливо заметил: «Разве Великий магистр, укрепленный силами московскими, татарскими и немецкими, неровня ему?» Да, так оно и было — московские и татарские полчища опустошали Литву. Но даже это не спасло Орден от поражения. 5 апреля 1521 года в Торуне было подписано перемирие на четыре года. За это время Орден не укрепился и продолжать войну не мог. Последний магистр Тевтонского ордена Альбрехт Гогенцоллерн 9 апреля 1525 года заключил с Сигизмундом договор, по которому ликвидировался Тевтонский орден, а Пруссия становилась герцогством. Альбрехт принес клятву вассальной верности польскому королю и великому князю литовскому Сигизмунду. Так бесславно закончилась история Тевтонского ордена. Не все были довольны заключенным договором. Многие желали включения Пруссии, как одной из земель, в Польское Королевство. Молодой ксендз Станислав Гозиус, будущий гонитель протестантов, укорял Сигизмунда: «Разве не назовешь монарха сумасшедшим, который мог легко победить врага, но взглянул на него ласково». А Сигизмунд не хотел отнимать у своего племянника[63] его владения.

В 1526 году Сигизмунд после смерти последнего мазовецкого князя присоединил к Польше Мазовию. Но для польской шляхты эти его заслуги мало значили. Она добивалась от короля новых привилеев и вольностей. В феврале 1537 года на очередном сейме представители шляхты потребовали «роздания урядов». Король отказался. Вновь Сигизмунда обвинили: «Король нарушает права и конституцию государства, не дает награды, отменяет привилегии, нарушает уставы и вольности, не держит присяги». Что мог сделать значительное без сильной власти Сигизмунд в государстве, где под «золотой вольностью» понимали право нарушать законы и права? Где любили напоминать, что Речь Посполитая не по королевской воле жить должна, а по писаным правам и он обязан находиться под властью права, которое выполняли важные сенаторы. А для этого королю нужно «давать импульс», т.е. обвинять, наседать на него, требуя от него новых уступок для себя.

Сигизмунду оставалось нарекать: «Связанный правами и порочными уставами... ничего сделать не можем к пользе и достоинству нашего государства». Даже если и не был бы он связан этими правами и уставами, то навряд ли мог что-то сделать. Просто из-за бедности государственной казны. Когда Андрей Косцелеский в 1509 году принял уряд польского подскарбия, то в кассе насчитали только 61 злотый. Что можно было сделать с такими финансами? Да ничего. Не лучше положение финансов было и в Литве. В 1532 году перед войной с Московией в казне ВКЛ великий князь Сигизмунд не обнаружил «ни гроша». Казну по своему усмотрению растащили паны рады. Спокойный Сигизмунд, сдерживая гнев, приказал подканцлеру без его согласия не выдавать из казны денег, и всегда иметь в ней запас.

Не мог похвалиться Сигизмунд и личными доходами с королевских и великокняжеских имений. Многие из них давно были подарены, проданы или заложены его предшественниками и им самим, а денег выкупить их не хватало. «Какой убогий король, имеет едва 300 тыс. дукатов разного дохода», — писал о Сигизмунде в 1532 году венецианский посол. А на самом деле годовой доход был еще меньше — 60 тысяч.

Сигизмунд словно попал в заколдованный круг. Он и хотел что-то свершить для своих держав, для которых «не жалел фортуны, здоровья, жизни своей, наконец, если смертью своей принести мог ей пользу» (так писал король в послании сеймикам), но не мог. Наиболее умные люди видели и понимали истинное положение Отчизны. Краковский каноник Станислав Гурский откровенно делился своими горькими мыслями с другом: «Вымерли мудрые сенаторы; стерно Речи Посполитой схватили или глупцы, или те, кто только заботится о личном интересе. Что же иное представляет наша Речь Посполитая, если не измену самой себе, бесчестные обманы, беспечность, продажу, если так дела пойдут дальше, то не сможем устоять и внезапно упадем. Провидение наше клонит нас к гибели». Но этот голос был заглушен голосами недовольной шляхты. «Речь Посполитая не по воли королевской, но по правам писаным должна управляться». Напоминали, что король находится под властью закона. Может, вопреки провидению, своим авторитетом Сигизмунд, как Атлант, удерживал Польшу и Литву от падения. Удивительно!