День германского нападения
День германского нападения
Для того чтобы опровергнуть огромные заслуги Сталина, бесспорно, величайшего военного руководителя в антифашистской войне, его враги любят ссылаться на «немыслимые ошибки», допущенные им при определении точной даты нападения.
Хрущев в секретном докладе заявлял:
«Документы… показывают, что 3 апреля 1941 года Черчилль… лично предупредил Сталина, что немцы начали перегруппировку своих вооруженных соединений с намерением нападения на Советский Союз…
Однако Сталин не обратил внимания на предупреждение»{692}.
Хрущев продолжал в том же духе, заявляя, что советский военный атташе в Берлине сообщил о слухах, согласно которым нападение на Советский Союз произойдет 14 мая или 15 июня.
«Несмотря на эти особо серьезные предупреждения, необходимые шаги для должной подготовки страны к обороне не предпринимались…
Когда фашистские армии действительно вторглись на советскую территорию и начались военные операции, Москва издала приказ не отвечать на огонь немцев…
Некоторые граждане Германии переходили нашу границу и заявляли, что немецкие армии получили приказ начать нападение на Советский Союз в ночь на 22 июня в 3 часа. Сталину немедленно сообщили об этом, но даже это предупреждение было проигнорировано»{693}.
Эта версия обнаруживается во всех буржуазных и ревизионистских изданиях. Элленштейн, например, писал, что в условиях «диктаторской системы, установленной Сталиным, никто не осмеливался сказать ему, что он ошибся»{694}.
Что можно сказать о первом дне войны?
Сталин прекрасно знал, что грядущая война будет невероятно жестокой, что фашисты будут безжалостно уничтожать советских коммунистов и будут, используя небывалый террор, обращать советский народ в рабство.
Гитлеровская Германия укрепилась за счет европейского экономического потенциала. Каждый месяц, каждая неделя мира означала значительное укрепление советской обороны. Маршал Василевский писал:
«Политические и государственные руководители видели надвигающуюся войну и напрягали все силы, чтобы задержать ее наступление для Советского Союза. Это была разумная и реалистическая политика. Ее применение требовало мастерского ведения дипломатических отношений с капиталистическими странами, особенно с агрессорами».
Армия получила приказ избегать «любых действий, которые могут быть использованы нацистскими лидерами для обострения ситуации или военной провокации»{695}.
Положение на границе было очень напряженным с мая 1941 года. Было важно сохранять спокойствие и не поддаться на провокации немцев. По этому поводу Василевский писал:
«Состояние тревоги в пограничной области само по себе является экстремальным событием…
Преждевременная тревога в войсках может быть также опасна, как и задержка с ее объявлением. Довольно часто бывало, что от враждебной политики на границах до настоящей войны проходило немало времени»{696}.
Гитлер не преуспел в нападении на Британию. Британская империя еще оставалась ведущей мировой державой. Сталин знал, что Гитлер хотел бы как-то избежать войны на два фронта. Были веские основания полагать, что Гитлер будет делать все, что в его силах, чтобы разбить Британию до нападения на Советский Союз.
В течение нескольких месяцев Сталин получал информацию от советской разведки, говорящую о том, что германская агрессия начнется в ближайшие 10–15 дней. Немалую ее часть составляли слухи, распространявшиеся Британией или США, которые хотели развернуть фашистов против социалистического государства. Любая мера защиты на советских границах подавалась правыми из США как объявление о близком нападении Советского Союза на Германию»{697}.
Жуков писал:
«Весна 1941 года была отмечена новой волной слухов в восточных странах о широкомасштабных приготовлениях Советов к войне против Германии»{698}.
Англо-американские правые подталкивали Германию к борьбе с Советским Союзом. Более того, Сталин не имел точных данных о том, как Рузвельт будет реагировать на нацистскую агрессию против Советского Союза. В мае 1941 года Рудольф Гесс, второй человек в нацистской партии, приземлился в Шотландии. Сефтон Демлер, который вел пропагандистские передачи для Германии на британском радио, писал в своей книге:
«Гесс… заявил, что целью его полета в Шотландию было установление мира „на любых условиях“, при условии, что Британия впоследствии присоединится к Германии в нападении на Россию.
«Победа для Англии, как союзника русских, – говорил Гесс, – была бы победой большевиков. А победа большевиков будет означать, рано или поздно, русскую оккупацию Германии и остальной Европы»{699}.
Настроения о том, чтобы иметь дело с Германией, имели в Британии глубокие корни. В начале 1993 года в Британии развернулась полемика в связи с книгой «Конец славы» Джона Чармли. Алан Кларк, бывший министром обороны в правительстве Тэтчер, заявил в интервью, что было бы лучше, если Черчилль заключил бы мир с Германией весной 1941 года. Нацистская Германия и большевистская Россия уничтожили бы друг друга, и Британия смогла бы сохранить империю»{700}.
Но вернемся к началу 1941 года. Сталин получал в то время различную информацию со всего мира, извещавшую о скором нападении Германии на Британию. Когда же Сталин видел сообщения, тогда же приходившие из Британии, о скором нападении Германии на Советский Союз, он должен был спросить себя: сколько здесь британской лжи, пущенной с целью предотвращения гитлеровского вторжения в Британию?
После войны стало известно, что немецкий фельдмаршал Кейтель, выполняя данную Гитлером 3 февраля 1941 года инструкцию, издал «Директиву о дезинформации врага». Жуков писал:
«Было отпечатано огромное количество карт Англии, подразделениям придавались переводчики с английского, велась подготовка к полному закрытию некоторых зон вдоль побережья Ла-Манша, Па-де-Кале и Норвегии. Распространялась информация о многочисленных „воздушных десантниках“, на побережье устанавливались искусно сделанные „ракетные батареи“… активно велась антибританская пропаганда, а обычные угрозы и критика Советского Союза прекратились»{701}.
Все это объясняло крайнюю осторожность Сталина. Едва ли он был похож на недалекого диктатора из Элленштейновских представлений, это был весьма здравомыслящий коммунистический лидер, обдумывавший каждую возможность. Свидетельствует Жуков:
«Однажды Сталин сказал мне:
„Один человек шлет мне очень важную информацию о намерениях гитлеровского правительства, но у нас есть некоторые сомнения“.
Возможно, он говорил о Рихарде Зорге (знаменитом советском шпионе)»{702}.
Согласно Жукову, советская разведка несет ответственность за неверные данные о дне нападения. 20 марта 1941 года ее начальник, генерал Голиков, представил Сталину доклад, содержавший информацию жизненной важности: нападение произойдет в срок между 15 мая и 15 июня. Но в выводах Голиков указал, что, возможно, это «дезинформация, пришедшая от англичан или даже германской разведки». По оценке Голикова, нападение должно было произойти после победы Германии над Англией{703}.
13 июня маршал Тимошенко позвонил Сталину с просьбой о переводе войск в состояние боевой тревоги. «Мы подумаем над этим», – ответил Сталин. На следующий день Тимошенко и Жуков обратились снова. Сталин поговорил с ними.
«Вы предлагаете провести мобилизацию, поднять войска и двинуть их к западной границе? Но это война! Вы это понимаете или нет?»
Жуков ответил, что, согласно их разведслужбе, мобилизация немецких дивизий завершена. Сталин ответил:
«Нельзя верить всему из сообщений разведки».
В этот самый момент Сталину позвонил Хрущев. Жуков продолжает:
«Из его ответов мы поняли, что разговор идет о сельском хозяйстве. Прослушав некоторое время, Сталин сказал: „Это хорошо“.
Н. С. Хрущев, должно быть, разрисовал радужные перспективы получения урожая»{704}.
Это невероятное замечание от Жукова!
Нам известно, что Хрущев обвинял Сталина в «недостатке бдительности» и «безответственности». Но в то время, когда Жуков, Тимошенко и Сталин оценивали возможность надвигавшейся агрессии, бдительный Хрущев вел рассуждения о зерне и овощах.
Вечером 21 июня немецкий дезертир сообщил, что нынешней ночью произойдет нападение. Тимошенко, Жуков и Ватутин были вызваны к Сталину:
«Возможно ли, что немецкие генералы послали этого перебежчика, чтобы спровоцировать конфликт?» – спросил Сталин.
Тимошенко: «Мы считаем, что перебежчик сказал правду».
Сталин: «Что будем делать?»
Тимошенко: «Надо немедленно дать директиву о приведении в боевую готовность всех войск приграничных районов».
После короткого обсуждения военные представили текст, который был немного изменен Сталиным. Вот его суть:
«Приказываю:
а) в течение ночи 21.6.41 тайно занять боевые посты в укрепленных районах государственной границы;
b) до рассвета 22.6.41 все боевые самолеты, включая армейскую авиацию, должны быть рассредоточены на полевых аэродромах и тщательно замаскированы;
с) все соединения поднять по боевой тревоге. Вооружения должны быть рассредоточены и замаскированы»{705}.
Подписали Тимошенко и Жуков. Передано в разные регионы, окончание передачи вскоре после полуночи. Это было уже 22 июня 1941 года.
Хрущев писал о первом месяце войны:
«После первых жестоких неудач и поражений на фронте Сталин думал, что пришел конец…
Долгое время Сталин фактически не руководил военными операциями и почти ничего не делал вообще. Он вернулся к активному руководству, только когда его посетили некоторые члены политбюро»{706}.
«Была попытка созвать пленум Центрального комитета в октябре 1941 года, когда в Москву были вызваны члены ЦК со всей страны… Сталин не хотел даже встретиться с членами ЦК. Этот факт показывает, насколько был деморализован Сталин в первые месяцы войны»{707}.
Элленштейн добавил к этому:
«Целыми днями нагружаясь водкой, он оставался пьяным почти одиннадцать дней»{708}.
Давайте вернемся к Сталину, мертвецки пьяному в первые одиннадцать дней войны и деморализованному еще четыре месяца.
Когда Жуков в 3:40 утра 22 июня 1941 года объявил Сталину, что бомбили приграничные города, Сталин отдал распоряжение о сборе Политбюро. Его члены встретились в 4:30. Ватутин рассказал им, что немецкие сухопутные войска начали наступление. Вскоре после этого Германия объявила войну{709}.
Сталин лучше, чем кто-либо, понимал, какие жестокие испытания предстоит вынести стране. Он долго молчал. Жуков вспоминал этот драматичный момент.
«Сталин обладал сильной волей и был лишен трусости. Только однажды я видел его немного подавленным. Это было на рассвете 22 июня 1941 года, когда его вера в то, что войны удастся избежать, была разрушена»{710}.
Жуков предполагал, что вражеские соединения должны быть немедленно атакованы. Сталин приказал ему написать директиву, которая была выслана в войска в 7:15. Но «учитывая баланс сил и сложившуюся обстановку, она оказалась совсем нереальной – и поэтому никогда не выполнялась»{711}.
Утверждения Хрущева о том, что Сталин «отдал приказ не отвечать на огонь немцев», были очевидной ложью{712}.
Если Сталин был поражен, когда он услышал о том, что началась война, то как же «после 22 июня 1941 года и в течение всей войны Сталин твердо управлял страной, руководил вооруженной борьбой и международными делами вместе с Центральным комитетом и советским правительством»?{713}
Уже 22 июня Сталин принял жизненно важное решение. Жуков утверждал, что в этот день в 13 часов Сталин позвонил ему и сказал:
«Боевой опыт наших фронтовых командиров недостаточен, и они, очевидно, в чем-то оказались смущены. Политбюро решило послать вас на Юго-Западный фронт как представителя Ставки Верховного командования. Мы также посылаем маршала Шапошникова и маршала Кулика на Западный фронт»{714}.
Верховное командование было коллегией военных и политических лидеров во главе со Сталиным.
В конце дня Жуков был уже в Киеве. По прибытию он узнал, что Сталин отдал директиву начать контрнаступление. Жукову эта директива показалась преждевременной, так как Генеральный штаб не имел необходимой информации о том, что происходит на фронте. Тем не менее 24 июня Жуков послал в наступление 8-й и 15-й механизированные корпуса. Они «успешно провели свой первый контрудар по врагу»{715}.
С должным основанием Жуков привлек внимание к «грандиозному приграничному сражению в начальный период войны», не слишком известному, по его мнению. Но основание хорошее. Развивая свои политические интриги, Хрущев расписал тот период как серию преступных ошибок Сталина, который полностью расстроил оборону. Но в противостоянии нацистскому блицкригу дезорганизация, поражения и большие потери были в большой степени неизбежны. Важный факт состоит в том, что поставленные в очень трудные обстоятельства армия и ее руководящие кадры оказали невероятное, непреклонное сопротивление. Эта героическая борьба прямо с первых дней войны стала создавать условия для поражения блицкрига. Все это было возможным во многом благодаря решительному сопротивлению Сталина.
Начиная с 26 июня Сталин принял стратегическое решение о создании резервного фронта, в 300 километрах позади основной линии фронта, чтобы остановить врага, если ему удастся прорвать оборону.
В эти самые дни Западный фронт был взломан, и нацисты устремились к Минску, столице Белоруссии. В этот вечер Сталин собрал Тимошенко, Жукова и Ватутина и приказал им: «Подумайте вместе и решите, что можно сделать в нынешней ситуации».
Жуков сообщает:
«Все эти предложения нашли одобрение у Сталина…»
«Создание обороны в глубину на подходах к Москве, постоянные выпады и атаки на врага, сдерживание его передовых частей на одной из линий обороны, а затем организация контрнаступления с привлечением для этой цели войск с Дальнего Востока и новых формирований»{716}.
Подписав 29 июня решение о принятии серии важных мер, Сталин сообщил о них народу в своем известном радиообращении от 3 июля 1941 года. Его содержание затронуло каждого советского человека своей простотой и неукротимой волей к победе. Сталин говорил:
«Враг жесток и беспощаден. Он всеми силами стремится захватить наши земли, напоенные нашим потом, захватить наше зерно и нефть, добытые нашим трудом. Он изо всех сил стремится восстановить правление помещиков, восстановить царизм, разрушить нашу культуру и национальную государственность русских, украинцев, белорусов, литовцев, латышей, эстонцев, узбеков, татар, молдаван, грузин, армян, азербайджанцев и других свободных народов Советского Союза, онемечить их, превратить их в рабов немецких князей и баронов.
Сейчас стоит вопрос о жизни и смерти советского государства, народов СССР; вопрос о том будут ли оставаться народы Советского Союза свободными или попадут в рабство…
Наш народ не должен знать страха в борьбе и должен самоотверженно вступить в патриотическую войну за освобождение, нашу войну против фашистских поработителей.
Ленин, великий основатель нашего государства, часто говорил, что главной доблестью большевика должна быть храбрость, мужество, бесстрашие в борьбе, готовность сражаться вместе с народом против врагов страны…
Красная армия, Красный флот и все граждане Советского Союза должны защищать каждую пядь советской земли, должны сражаться до последней капли крови за наши города и деревни…
Мы должны укреплять тыл Красной армии, подчинить всю нашу работу этому делу. Вся наша промышленность должна взяться за работу с огромным напряжением для того, чтобы больше производить винтовок, пулеметов, артиллерии, пуль, снарядов, самолетов…
Мы должны начать безжалостную войну против всех дезорганизаторов в тылу, дезертиров, паникеров, распространителей слухов, мы должны уничтожать шпионов, диверсантов и вражеских парашютистов…
В случае вынужденного отхода частей Красной армии все подвижное хозяйство должно быть эвакуировано, врагу не должно достаться ни единого мотора, железнодорожного вагона, ни единого грамма зерна или литра топлива…
В областях, оккупированных врагом, должны быть созданы партизанские отряды, пешие и конные, должны формироваться диверсионные группы для борьбы с вражескими войсками, для разжигания повсеместной партизанской войны…
Вперед к нашей победе!»{717}
10 июля началась битва за Смоленск. После захвата этого города гитлеровцы думали, что они смогут обрушиться на Москву, до которой было 300 километров. Борьба за Смоленск шла в течение двух месяцев.
«Битва за Смоленск сыграла решающую роль в начальном периоде Великой Отечественной войны… По признанию немецких генералов, их войска потеряли 250 тысяч солдат и офицеров…
В результате мы выиграли время и смогли увеличить свои стратегические резервы и провести оборонительные меры в Московском секторе»{718}.
Василевский сделал такое замечание:
«Смоленская битва… лежала в основе для разрушения блицкрига…
Это была наиболее ценная школа для проверки боеспособности советских солдат и командиров, включая высших командиров и Верховное командование»{719}.
30 сентября нацисты начали решительное наступление на Москву.
Около 450 тысяч жителей города, три четверти из которых составили женщины, были мобилизованы на строительство оборонных сооружений. Войска генерала Панфилова вели памятное сражение на Волоколамском шоссе, увековеченное в одноименной повести Александра Бека{720}.
Москву бомбила немецкая авиация. Началась паника, охватившая городское население. Нацисты были всего в 80 километрах. Часть государственных органов была эвакуирована. Но Сталин решил остаться в Москве. Сражения стали приобретать все более и более жестокий характер. И в начале ноября нацистское наступление было остановлено. После консультаций с Жуковым Сталин принял решение о проведении 7 ноября традиционного военного парада на Красной площади. Это был грозный вызов нацистским войскам, стоявшим у ворот Москвы. Сталин выступил с речью, передававшейся на всю страну.
«Враг находится у ворот Москвы и Ленинграда.
Враг считал, что наши армии будут рассеяны самым первым ударом, и наша страна будет поставлена на колени. Но враг полностью просчитался… наша страна – вся наша страна – превратила себя в единый боевой лагерь, чтобы вместе с нашей армией и флотом разбить немецких захватчиков…
И разве можно сомневаться в том, что мы можем и должны одержать победу над немецкими захватчиками? Враг не настолько силен, как его рисуют некоторые перепуганные горе-интеллектуалы. Не так страшен черт, как его малюют…
Товарищи, красноармейцы и краснофлотцы, командиры и политические работники, партизаны и партизанки:
Весь мир смотрит на вас как на силу, способную сокрушить бандитские орды немецких захватчиков. Порабощенные народы Европы видят в вас своих освободителей. Вам выпало великое предназначение.
Будьте достойны его!
Под знаменем Ленина – вперед к победе!»{721}
15 ноября нацисты начали второе наступление на Москву. 25 ноября некоторые их части выдвинулись к южным пригородам Москвы. Но к 5 декабря атаки были отбиты. А за это время свежие войска со всей страны смогли добраться до Москвы. Даже в самые драматичные моменты Сталин сохранял свои стратегические силы в резерве. Рокоссовский писал:
«Оборона армии была настолько растянута, что немцы угрожали прорвать ее. И от войск потребовалось совершить подвиг, чтобы не допустить этого»{722}.
После совещания с военачальниками Сталин решил провести большое контрнаступление, которое началось 5 декабря. Около 720 тысяч советских солдат отогнали 800 тысяч гитлеровцев от Москвы на 100–300 километров.
Впервые «непобедимые» немецкие войска потерпели поражение, и весьма существенное. В боях под Москвой фашисты потеряли более 500 тысяч человек, 1300 танков, 2500 орудий, более 15 тысяч бронетранспортеров, грузовиков и других средств передвижения, а также много других военных запасов. Гитлеровская армия никогда еще не несла такие потери{723}.
Многие рассматривают битву за Москву как поворотный пункт в антифашистской войне. С начала войны до этой битвы прошло меньше шести месяцев. Несгибаемая воля, выдающиеся организаторские способности и способность решать большие стратегические задачи определили важность вклада Сталина в победу в битве за Москву.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.