Социалистический вызов
Социалистический вызов
Война и ура-патриотизм могли лишь отстрочить, а не полностью погасить классовый гнев, порожденный реалиями повседневной жизни. В самом начале XX в. это недовольство возродилось вновь. Политические взгляды анархистки и феминистки Эммы Голдман сформировались под влиянием ее работы на фабрике, казней участников событий на площади Хеймаркет, Гомстедской стачки, длительного тюремного заключения ее возлюбленного и товарища по борьбе Александра Беркмана, экономического кризиса 90-х гг. XIX в., забастовочной борьбой в Нью-Йорке и собственного опыта пребывания в тюрьме на острове Блэкуэлле. Вот что она сказала на митинге спустя несколько лет после окончания испано-американской войны: «Как же наши сердца были переполнены возмущением свирепыми испанцами!..Но когда дым рассеялся, мертвецов похоронили, а военные расходы вернулись к народу в форме увеличения цен на товары и аренду, т. е., когда мы протрезвели после патриотической пирушки, неожиданно нас осенило, что причиной испано-американской войны была цена на сахар… что жизни, кровь и деньги американского народа использовались для защиты интересов американских капиталистов».
Марк Твен не был ни анархистом, ни радикалом. К 1900 г. писателю исполнилось 65 лет, и он являлся всемирно известным автором одновременно забавных и серьезных до мозга костей американских рассказов. Наблюдая за тем, как ведут себя Соединенные Штаты и другие страны Запада по отношению к остальному миру, Марк Твен написал в начале XX в. в нью-йоркской газете «Гералд»: «Я передаю тебе величественную особу, имя которой Христианство, вернувшуюся из своих пиратских налетов на Кяо-Чао, Маньчжурию, Южную Африку и Филиппины испачканной, измаранной, потерявшей честь, с душой, исполненной подлости, с карманами, набитыми добычей, с ханжескими речами на устах».
В начале XX в. писатели выступали в защиту социалистических идей или жестко критиковали капиталистическую систему, и это были не малоизвестные памфлетисты, а наиболее значительные фигуры в литературе США, чьи книги читали миллионы: Эптон Синклер, Джек Лондон, Теодор Драйзер, Фрэнк Норрис.
Роман Э. Синклера «Джунгли», вышедший в 1906 г., привлек внимание к условиям работы на чикагских скотобойнях, шокировав всю страну, и способствовал выдвижению требований принятия законов, которые регулировали бы мясную промышленность. Рассказывая о рабочем-иммигранте Юргисе Рудкусе, автор пишет о социализме, о том, какой прекрасной могла бы быть жизнь, если бы люди совместно владели имуществом и работали, делясь друг с другом богатствами земли. Сначала «Джунгли» были напечатаны в газете социалистов «Эпил ту ризон»; затем миллионы людей прочитали роман, вышедший отдельной книгой и переведенный на 17 языков.
Одним из факторов, повлиявших на философию Синклера, являлась книга Джека Лондона «Люди бездны». Дж. Лондон был членом Социалистической партии Америки (СПА). Он вырос в трущобах Сан-Франциско, был внебрачным ребенком. Будущий писатель работал разносчиком газет, трудился на консервной фабрике, был моряком и рыбаком, работал на джутовой фабрике и в прачечной, приехал по железной дороге на Восточное побережье США. На улицах Нью-Йорка Лондона избил дубинкой полицейский, в городе Ниагара-Фолс его арестовывали за бродяжничество. Он видел, как людей избивают и пытают в тюрьме. В заливе Сан-Франциско Лондон занимался браконьерским промыслом устриц. Он читал книги Г. Флобера, Л. Н. Толстого, Г. Мелвилла, а также «Манифест Коммунистической партии», проповедовал социалистические идеи в лагерях золотоискателей на Аляске зимой 1896 г., прошел на корабле 2 тыс. миль по Берингову морю. Дж. Лондон стал всемирно известным писателем – автором приключенческих книг. В 1906 г. он написал роман «Железная пята», предупреждающий о возможности появления фашизма в Америке и содержащий идеальные представления автора о социалистическом братстве людей. В этом романе устами героев писатель бросает обвинения системе.
«Убедившись, что современный человек живет хуже своего пещерного предка, хотя его производительность труда возросла тысячекратно, мы с неизбежностью приходим к выводу, что капитализм обанкротился… преступные, хищнические методы хозяйничанья ввергли человечество в нищету»[134].
Продолжая свое обвинение, Дж. Лондон подводит читателя к такому видению будущего: «Предлагаю не разрушать эти великолепные машины, работающие и хорошо, и дешево. Давайте возьмем их себе. Пусть они радуют нас своей производительностью и дешевизной. Будем сами управлять ими… Это, господа, и есть социализм».[135]
Это было время, когда даже такой литератор, как живший в добровольной ссылке в Европе и не склонный к политическим заявлениям романист Генри Джеймс, путешествовавший по Соединенным Штатам в 1904 г., увидел страну как «огромный сад Раппачини[136], переполненный всеми разновидностями ядовитых кустов страсти по деньгам».
«Макрейкеры» («разгребатели грязи») внесли свой вклад в атмосферу инакомыслия, просто рассказывая о том, что видели. По иронии судьбы во имя извлечения прибыли некоторые новые массовые журналы печатали их статьи (например, разоблачения деятельности «Стэндард ойл», принадлежавшие перу Айды Тарбелл, или очерки Линкольна Стеффенса о коррупции в крупных городах США).
К началу XX в. ни патриотизм времен войны, ни отвлечение энергии на проведение выборов не могли скрыть проблем, охвативших систему. Процесс концентрации бизнеса в руках немногих продолжился, стал более очевиден контроль со стороны банкиров. По мере развития технологий и укрупнения корпораций им требовалось все больше капитала, находившегося в руках именно банкиров. К 1904 г. свыше 1 тыс. линий железных дорог оказались консолидированы в шесть крупных объединений, каждое из которых было связано либо с Дж. П. Морганом, либо с Рокфеллерами. Вот что об этом пишут Т. Кохрэн и У. Миллер: «Имперским лидером новой олигархии был «Дом Моргана». В сделках ему ловко содействовали «Фёрст нэшнл бэнк оф Нью-Йорк» (директор Джордж Ф. Бейкер) и «Нэшнл сити бэнк оф Нью-Йорк» (президент Джеймс Стилмен, представлявший интересы Рокфеллеров). Эти три человека и их финансовые партнеры поделили между собой 341 директорскую должность в 112 огромных корпорациях. Общий объем ресурсов этих корпораций в 1912 г. составлял 22,245 млрд. долл., т. е. больше, чем оценочная стоимость всей собственности в 22 штатах и территориях к западу от реки Миссисипи».
Дж. П. Морган всегда стремился к порядку, стабильности и предсказуемости. Один из его партнеров по бизнесу сказал в 1901 г.: «Теперь, когда такой человек, как мистер Морган, возглавляет громадную промышленность в противовес старой схеме вовлечения в нее групп лиц с самыми разными интересами, производство обретает большую упорядоченность, трудящиеся получают больше гарантий стабильной занятости при более высокой зарплате, а паники, вызванные перепроизводством, уходят в прошлое».
Но даже Морган и его партнеры оказались не в состоянии полностью контролировать сложившуюся систему. В 1907 г. опять произошла паника и финансовый крах, за которыми последовал кризис. И хотя в действительности самые крупные предприниматели не пострадали, однако уровень прибылей после 1907 г. оказался не таким высоким, каким его хотели видеть капиталисты; индустрия развивалась не столь быстро, как могла бы, и промышленники начали искать способы сокращения издержек.
Одним из таких способов стал тейлоризм. Фредерику. Тейлор работал мастером в сталелитейной компании, детально изучая каждую заводскую операцию. В результате он разработал систему четко определенного разделения труда, повысил уровень механизации, ввел систему отдельной оплаты за каждый вид работ с целью увеличения производительности и роста прибылей. В 1911 г. Тейлор опубликовал книгу о «научных методах управления», которая оказала огромное влияние на мир бизнеса. Теперь управляющие могли полностью контролировать трудовую энергию заводского работника и его рабочее время. Как написал в своей работе «Труд и монополистический капитал» Г. Браверман, целью тейлоризма было сделать рабочих взаимозаменяемыми, способными выполнять простые задания, как того требовала новая система разделения труда. Люди превращались в подобие запчастей, лишенных индивидуальности и человеческих качеств, которые можно было покупать и продавать, как товар.
Данная система хорошо подходила для новой автомобильной промышленности. В 1909 г. Генри Форд продал 10 607 автомобилей, в 1913 г. – 168 тыс., а 1914 г. – 248 тыс. (т. е. 45 % всех произведенных в стране автомобилей). Его прибыль достигла 30 млн. долларов.
Притом что иммигранты составляли большую часть рабочей силы (так, например, в 1907 г. на заводах Э. Карнеги в графстве Аллегейни из 14 359 рабочих 11 694 человека являлись уроженцами стран Восточной Европы), тейлоризм с его упрощенными, не требовавшими квалификации видами деятельности становился более пригодным методом, нежели другие.
В Нью-Йорке вновь прибывшие иммигранты работали в условиях потогонной системы. В январе 1907 г. поэт Эдвин Маркэм писал в журнале «Космополитен»: «В непроветриваемых помещениях матери и отцы шили днем и ночью. Те, кто работал на дому, получали меньше, чем те, кто трудился в потогонных цехах фабрик… А дети должны, как на каторге, вместо игр работать наряду со старшими…
В течение всего года в Нью-Йорке и других городах вы можете наблюдать детей, входящих и выходящих из таких жалких домов. Практически в любое время их можно видеть в нью-йоркском Ист-Сайде – бледных мальчиков или худых девочек, – с унылыми лицами, согнувшихся под тяжелым грузом одежды, который они тащили на плечах и на голове, и все их мускулы были напряжены…
Разве не является жестокой цивилизация, позволяющая маленьким сердцам и маленьким плечикам надрываться от таких взрослых обязанностей, тогда как в этом же самом городе жалкая собачонка в мягких руках изящной леди, прогуливающейся по прекрасным бульварам, чувствует себя гораздо лучше?»
Город становился полем битвы. Десятого августа 1905 г. нью-йоркская «Трибюн» писала, что в ходе забастовки в пекарне Федермана в Нижнем Ист-Сайде произошла эскалация насилия, когда владелец привлек штрейкбрехеров, стремясь продолжить производство продукции: «Прошлым вечером в обстановке всеобщего ликования бастующие или их сторонники разгромили пекарню Филипа Федермана по адресу Орчард-стрит, № 183. Полицейские направо и налево размахивали своими дубинками, после того как толпа грубо обошлась с двумя их товарищами».
В Нью-Йорке было 500 швейных фабрик. Вот что одна женщина вспоминала об условиях работы: «…лестницы были сломаны и опасны… окон совсем немного, и они были такие грязные… Деревянные полы протирали раз в год… Освещения практически не было, кроме горевших круглые сутки газовых горелок… в темном коридоре находилась грязная, зловонная уборная. Не было свежей питьевой воды… Повсюду мыши и тараканы… В зимние месяцы… мы так страдали от холода, летом же мы мучились от жары…
Находясь в этих дырах – рассадниках болезней, мы, дети, работали рядом с мужчинами и женщинами по 70–80 часов в неделю! В том числе по субботам и воскресениям!..В субботу днем появлялось объявление: «Если вы не придете работать в воскресенье, можете не приходить на работу и в понедельник»…Детские мечты о дне отдыха не сбывались. Мы плакали, потому что были всего лишь детьми».
Зимой 1909 г. фабричные работницы «Трайенгл шертуэйст компани» организовались и решили провести забастовку. Вскоре их пикет стоял на холоде; они осознавали, что не смогут одержать победу, пока работают другие фабрики. Был созван массовый митинг работниц этих предприятий, на котором выступила красноречивый оратор Клара Лемлих, еще подросток, со следами недавних ударов, полученных во время стояния в пикете. Она сказала: «Предлагаю принять резолюцию о немедленном объявлении всеобщей забастовки!» Митинг буквально взорвался, его участники проголосовали за стачку.
Одна из участниц этих событий, Полин Ньюмен, годы спустя вспоминала о начале всеобщей забастовки: «Со всех сторон шли тысячи и тысячи людей, покидая фабрики и собираясь на Юнион-сквер. Дело происходило в ноябре, не за горами была холодная погода. У нас не было меховой одежды, чтобы согреться, но решимость вела нас вперед, пока мы не добрались до какого-то зала… Я видела молодежь, в основном женщин, которые шли, не думая о том, что с ними может случиться… не думая о голоде, холоде, одиночестве… В этот день их волновало только то, что это был их день».
Профсоюз надеялся, что к стачке присоединятся 3 тыс. человек. В действительности их оказалось 20 тысяч. Каждый день 1 тыс. новых членов вступали в Межнациональный союз портных дамской одежды, в котором до этого было очень мало женщин. Цветные работницы принимали активное участие в забастовке, которая продолжалась всю зиму, несмотря на действия полиции и штрейкбрехеров, а также аресты и тюрьмы. Более чем в 300 мастерских рабочим удалось добиться выполнения своих требований. Женщины теперь становились профсоюзными лидерами. Обратимся вновь к воспоминаниям Полин Ньюмен: «Мы старались заниматься самообразованием. Я приглашала девушек к себе домой, и мы по очереди читали стихи на английском, чтобы усовершенствовать свои познания в языке. Среди наших любимых произведений были «Песнь рубашки» Томаса Худа и… «Маскарад анархии» Перси Биши Шелли.
Восстаньте от сна, как львы,
Вас столько ж, как стеблей травы,
Развейте чары темных снов,
Стряхните гнет своих оков,
Вас много – скуден счет врагов![137]»
Условия работы на фабриках сильно не изменились. Во второй половине дня 25 марта 1911 г. пожар на предприятии «Трайенгл шертуэйст компании, начавшийся на складе, где хранилась ветошь, быстро распространился по восьмому, девятому и десятому этажам – на высоте, недоступной для пожарных лестниц. Начальник пожарной охраны Нью-Йорка сказал, что лестницы могут достать только до седьмого этажа. Однако из 500 тыс. нью-йоркских рабочих около половины трудились целыми днями, предположительно по 12 часов, в зданиях на этажах выше седьмого. По закону ворота фабрики должны были открываться наружу. Но ворота предприятия «Трайенгл шертуэйст компани» открывались внутрь. Кроме того, в рабочее время нельзя было запирать ворота, однако на указанной фабрике они были обычно закрыты, чтобы компания могла контролировать перемещения работников. Поэтому, оказавшись в капкане, молодые женщины заживо сгорали прямо у рабочих столов или в давке возле запертой двери или прыгали и разбивались насмерть в шахтах лифтов. Нью-йоркская газета «Уорлд» сообщала: «…мужчины и женщины, мальчики и девочки с криками толпились у оконных выступов и прыгали на улицу, которая была далеко внизу. Они выбрасывались прямо в горящей одежде. У некоторых девушек загорались волосы, и они прыгали. Один за другим раздавался глухой звук ударов о мостовую. Как ни ужасно, но по сторонам здания, выходившим на Грин-стрит и Вашингтон-плейс, росли горы трупов и тел умирающих людей… Из окон соседних зданий наблюдатели неоднократно видели несчастных, проявлявших друг к другу товарищескую поддержку перед смертью – девушек, бравшихся за руки».
Когда все было кончено, выяснилось, что 146 работников «Трайенгл шертуэйст компани», в основном женщины, сгорели или были задавлены. В траурной процессии на Бродвее приняли участие 100 тыс. человек.
Случались и другие пожары, несчастные случаи и вспышки болезней. В 1904 г. в промышленности, на транспорте и в сельском хозяйстве погибли 27 тыс. рабочих. В течение одного года только на нью-йоркских фабриках произошло 50 тыс. аварий. Шляпники получали респираторные заболевания, каменотесы вдыхали смертельно опасные вещества, работники типографий, печатавшие литографии, отравлялись мышьяком. В 1912 г. в докладе комиссии штата Нью-Йорк по обследованию предприятий говорилось: «Сэди – умная, приятная и чистоплотная девушка, которая трудится с тех пор, как получила разрешение на работу на швейных фабриках… В своей работе она привыкла к использованию белого порошка (обычно это мел или тальк), которым посыпают перфорации для переноса рисунка на ткань. Присыпанный меловым порошком или тальком рисунок легко стирался… Поэтому ее последний работодатель решил применить смесь порошка свинцовых белил с канифолью, которую нельзя было так просто оттереть, что снимало необходимость ее повторного нанесения. Никто из работниц не знал ни о смене порошка, ни об опасности его использования… Сэди всегда была очень крепкой и здоровой девушкой с хорошим аппетитом и цветом лица; но теперь она не могла есть… Ее ноги и руки опухли, одна рука перестала действовать, зубы и десны посинели. Когда в конце концов ей пришлось прекратить работу, после нескольких месяцев лечения от желудочного заболевания врач порекомендовал ей лечь в больницу. Проведенное там обследование показало, что она отравлена свинцом».
Согласно докладу Комиссии по отношениям в промышленности, в 1914 г. жертвами несчастных случаев на производстве стали 35 тыс. рабочих, а 700 тыс. человек получили различные травмы. В том году доходы 44 семейств, получавших по 1 млн. долл. и более, равнялись общей сумме доходов 100 тыс. семей, зарабатывавших по 500 долл. в год. Сохранилась запись беседы между членом Комиссии по отношениям в промышленности Харрисом Уайнстоком и Джоном Осгудом, президентом угледобывающей компании из штата Колорадо, которую контролировало семейство Рокфеллер:
УАЙНСТОК: Если рабочий погибает, получают ли его иждивенцы какую-либо компенсацию?
ОСГУД: Необязательно. В некоторых случаях – да, в некоторых – нет.
УАЙНСТОК: Если он искалечен на всю жизнь, положена ли ему компенсация?
ОСГУД: Нет, сэр, никакой…
УАЙНСТОК: Получается, что вся тяжесть ложится целиком на их [рабочих] плечи.
ОСГУД: Да, сэр.
УАЙНСТОК: А промышленность не несет никаких расходов?
ОСГУД: Верно, промышленность не несет никаких расходов.
Все большее число трудящихся вовлекались в профсоюзную деятельность. В первые годы XX в. рабочие союзы насчитывали 2 млн. членов (т. е. каждый четырнадцатый рабочий), из них 80 % состояли в Американской федерации труда, этой организации для избранных: практически все ее члены были белыми мужчинами, почти все – квалифицированными рабочими. Хотя количество женщин-работниц в целом продолжало расти – их число удвоилось с 4 млн. в 1890 г. до 8 млн. в 1910 г., и они составляли пятую часть всей рабочей силы в стране, – только каждая сотая труженица состояла в профсоюзе.
В 1910 г. чернокожий рабочий получал в среднем треть заработка белого рабочего. Хотя руководитель АФТ С. Гомперс и выступал с утверждениями о том, что верит в равные возможности, негров не принимали в большинство профсоюзов, входивших в Федерацию. Гомперс продолжал говорить, что не хочет вмешиваться во «внутренние дела» Юга: «Я считаю, что расовая проблема – это проблема, с которой вам, южанам, предстоит разобраться, причем без вмешательства назойливых посредников со стороны».
В реальной борьбе рядовые рабочие время от времени преодолевали эти барьеры. Ф. Фонер приводит воспоминания Мэри Макдауэлл[138] о том, как формировался женский профсоюз на чикагских скотобойнях: «Драматические события того вечера начались, когда в дверь позвонила ирландская девушка и спросила: «Наша цветная сестра просит принять ее. Что мне с ней делать?» Ответ дала другая молодая ирландка, сидевшая на стуле: «Прими ее, конечно, и все вместе от всей души поприветствуйте ее!»»
В 1907 г. в Новом Орлеане всеобщая забастовка на пристанях охватила 10 тыс. рабочих (докеров, возниц, грузчиков) – черных и белых – и продолжалась 20 дней. Лидер негритянских докеров Э. С. Суон сказал: «За мой тридцатидевятилетний опыт работы на пристани белые и негры еще никогда не были так прочно объединены общими проблемами, никогда ранее я не видел такой солидарности. Во всех предыдущих забастовках негра использовали против белого, но теперь это осталось в прошлом, и обе расы совместно отстаивают общие интересы.».
Это были исключения из правила. В целом чернокожих держали подальше от профсоюзного движения. В 1913 г. У. Дюбуа писал: «Конечная цель всего этого – убедить американского негра в том, что его главный враг – не работодатель, который его грабит, а работающий вместе с ним белый».
АФТ относилась к расизму прагматично. Исключение женщин и иностранцев также носило прагматичный характер. В основном это были неквалифицированные работники, а Федерация, состоявшая почти полностью из квалифицированных рабочих, основывалась на философии «делового юнионизма» (каждого руководителя профсоюза в составе АФТ называли даже «деловым представителем»). Эта организация пыталась совместить производственную монополию работодателя с монополией на рабочую силу, установленной профсоюзом. В этом смысле она добивалась улучшения условий для некоторых категорий трудящихся, а большинство рабочих оставляла за воротами.
Чиновники АФТ получали большое жалованье, были на дружеской ноге с работодателями, даже допускались в светское общество. Вот что говорилось летом 1910 г. в одном газетном репортаже из модного приморского курорта Атлантик-Сити (Нью-Джерси): «Сегодня утром, играя на пляже в бейсбол в купальных костюмах с президентом Сэмом Гомперсом, секретарем Фрэнком Моррисоном и другими лидерами АФТ, бывший руководитель Объединенного союза горняков Джон Митчелл потерял кольцо с бриллиантом стоимостью 1 тыс. долл., подаренное ему поклонниками после урегулирования большой забастовки угольщиков в Пенсильвании. Ветеран службы спасения капитан Джордж Бёрк нашел кольцо, после чего Митчелл извлек 100-долларовую купюру из пачки денег, которая лежала у него в кармане, и вручил ее капитану в качестве вознаграждения за находку».
Хорошо оплачиваемые лидеры АФТ были защищены от критики как строго контролируемыми митингами, так и «командами головорезов» – наемной охраной, первоначально использовавшейся против штрейкбрехеров, но через некоторое время начавшей унижать и избивать оппонентов внутри профсоюза.
В этой ситуации – в ужасных условиях труда, кроме тех предприятий, где существовали профсоюзы, – трудящиеся, стремившиеся к радикальным переменам и видевшие корни нищеты в капиталистической системе, проявили заинтересованность в создании рабочего союза нового типа. Июньским утром 1905 г. в одном из залов Чикаго собрался съезд, объединивший 200 социалистов, анархистов и радикальных профсоюзных деятелей со всей страны. Они учредили профсоюз, получивший название «Индустриальные рабочие мира» (ИРМ). Лидер Западной федерации горняков – Большой Билл Хейвуд вспоминал в автобиографии, что для открытия съезда поднял лежавшую на трибуне доску и использовал ее как молоток председательствующего: «Товарищи рабочие… Мы собрались на континентальный конгресс рабочего класса. Мы собрались для того, чтобы вовлечь рабочих нашей страны в общее рабочее движение, которое имеет целью освобождение рабочего класса от рабского подчинения капитализму… Цели и стремления этой организации заключаются в том, чтобы передать рабочему классу экономическую власть и средства к существованию, контроль над производством и распределением, не считаясь с владельцами-капиталистами».
Вместе с Хейвудом на трибуне находились лидер Соцпартии Юджин Дебс и Мамаша Мэри Джонс, 75-летняя седовласая женщина, стоявшая у истоков Объединенного союза горняков Америки. На съезде был принят устав организации, в преамбуле которого говорилось: «У рабочего класса и класса работодателей нет ничего общего. Не может быть мира, пока голод и нужда преследуют миллионы трудящихся, а горстка тех, кто представляет класс работодателей, получают все блага жизни. Борьба между этими двумя классами должна продолжаться до тех пор, пока трудящиеся все вместе не выйдут на поле битвы в политике и промышленности, пока при помощи экономической организации рабочего класса, не связанной с какой-либо политической партией, они не возьмут и не удержат в руках то, что производят своим трудом».
В одной из брошюр ИРМ разъяснялось, почему эта организация была не согласна с идеями АФТ о цеховых профсоюзах: «В справочнике союзов Чикаго за 1903 г. указано 56 различных организаций, существовавших только на мясоперерабатывающих предприятиях, которые разделены еще на 14 общенациональных профсоюзов, входящих в Американскую федерацию труда. Что за ужасный пример раздробленной армии на фоне очень сплоченных рядов работодателей».
ИРМ (или «уобблиз», как стали называть членов организации по не вполне понятным причинам[139]) стремилась объединить всех рабочих любой отрасли в «Единый большой союз», не разделенный по признаку пола, расы или квалификации. Организация выступала против заключения договоров с работодателями, поскольку довольно часто это мешало рабочим устраивать самостоятельные стачки или забастовки солидарности с другими трудящимися, что превращало членов профсоюзов в фактических штрейкбрехеров. По мнению «уобблиз», переговоры профсоюзных лидеров о таких договорах подменяли непрерывную борьбу простых рабочих.
Они говорили о «прямом действии» следующее: «Прямое действие означает действие индустриальных рабочих, осуществляемое ими самостоятельно, ради своих целей, без какой-либо вероломной помощи со стороны профсоюзных псевдолидеров или политиков-махинаторов. Забастовка, которая инициирована, контролируется и регулируется непосредственно рабочими, есть прямое действие… Прямое действие является индустриальной демократией».
В одной брошюре ИРМ говорилось: «Стоит ли мне объяснять вам, что означает прямое действие? Труженик на своем рабочем месте должен сказать хозяину, когда и где он будет работать, как долго, за какое жалованье и на каких условиях».
Члены ИРМ были мужественными бойцами. Однако, несмотря на репутацию, созданную им прессой, они не являлись сторонниками того, чтобы первыми применять насилие, но отвечали ударом на удар. В 1909 г. в местечке Маккис-Рокс (Пенсильвания) они возглавили забастовку 6 тыс. рабочих против филиала «Юнайтед Стейтс стил корпорейшн», бросили вызов полиции штата и вступили с ней в бой. Ирмовцы пообещали за каждого убитого рабочего убивать по одному полицейскому (в одной из стычек с применением огнестрельного оружия погибли четверо бастующих и три блюстителя порядка); им удалось сохранять пикеты на фабриках, до тех пор пока забастовка не достигла своих целей.
ИРМ смотрела на забастовки шире: «Забастовки являются эпизодами классовой войны; это проверки на прочность, периодические тренировки, в ходе которых рабочие обучаются слаженным действиям. Такая тренировка чрезвычайно важна для подготовки масс к финальной «катастрофе» – всеобщей стачке, которая довершит дело экспроприации [имущества] работодателей».
В то время в Испании, Италии и во Франции большую популярность завоевала идея анархо-синдикализма: рабочие берут власть не путем захвата государственной машины в ходе вооруженного восстания, а благодаря прекращению функционирования экономической системы в результате всеобщей забастовки. Завоеванная таким образом власть будет использована во благо всех. Один из членов ИРМ – Джозеф Эттор говорил: «Если рабочие всего мира хотят одержать победу, все, что от них требуется, – это осознать необходимость солидарности друг с другом. Им ничего не надо делать – только бездействовать, и весь мир остановится. Рабочие сильнее всей собственности капиталистов тогда, когда держат руки в карманах».
Это была идея огромной силы. За десять бурных лет, прошедших с момента своего возникновения, ИРМ стала представлять собой угрозу капиталистическому классу, и это как раз в то время, когда капитализм стремительно развивался, а прибыли становились огромными. В организации никогда не состояло более 5—10 тыс. членов одновременно; люди вступали в ее ряды, но могли и прекратить сотрудничество. Возможно, через ИРМ прошло до 100 тыс. человек. Однако их энергичность, напор, то вдохновение, которое они передавали другим, а также способность быстро собрать вместе тысячи людей сделали ИРМ той силой, которая оказывала влияние на ситуацию в стране, значительно превосходившее по масштабам численность самой организации. Ирмовцы ездили повсюду (среди них было немало безработных или рабочих-мигрантов), выступали как организаторы, писали, произносили речи, пели песни, распространяя свои идеи и вселяя свой дух.
Членов ИРМ атаковали всеми видами оружия, которыми располагала система: при помощи газет, судебных разбирательств, полиции, армии, насилия со стороны толпы. Местные власти принимали законы, запрещавшие ирмовцам выступать на митингах, но ИРМ это игнорировала. В городе Мизула (Монтана), в районе шахт и лесозаготовок, после того как нескольким «уобблиз» запретили выступать, еще сотни их соратников прибыли на место в товарном вагоне. Ирмовцев арестовывали одного за другим, пока не переполнились тюрьмы и суды, и в конце концов городские власти были вынуждены отказаться от постановления, которым запрещались выступления членов организации.
В 1909 г. в городе Спокан (Вашингтон) было решено запретить уличные митинги, а агитатора из ИРМ, настаивавшего на своем праве на свободу слова, арестовали. Тысячи «уобблиз» прошли маршем в центр города, чтобы собраться на митинг. Один за другим ирмовцы ораторствовали и подвергались аресту, пока в тюрьме не оказалось 600 человек. Условия их содержания были жестокими, несколько человек скончались в камерах, но ИРМ добилась права на выступления.
В 1911 г. в городе Фресно (Калифорния) также произошла стычка из-за права на свободу слова. Газета из Сан-Франциско «Колл» в своем комментарии отмечала: «Это одна из тех странных ситуаций, которые возникают неожиданно и которые сложно понять. Несколько тысяч людей, чье занятие состоит в том, чтобы трудиться, бродяжничают и воруют, проходят через испытания и сталкиваются с опасностями, чтобы попасть в тюрьму».
В тюрьме ирмовцы пели, громко разговаривали, через решетки произносили речи перед собравшимися у тюремных стен. Вот что пишет об этом Дж. Корнблю в сборнике документов ИРМ «Мятежные голоса»: «Сменяя друг друга, они выступали с лекциями о классовой борьбе и пели песни «уобблиз». Когда они отказались прекратить это, тюремный надзиратель послал за пожарными машинами и велел поливать заключенных в полную силу из брандспойтов. Мужчины использовали свои матрасы в качестве щитов, и их удалось усмирить только после того, как в камерах стало по колено ледяной воды.
Когда муниципальные чиновники узнали о том, что в город собираются прибыть еще тысячи людей, они сняли запрет на уличные митинги и небольшими группами освободили арестованных».
В том же году в городе Абердин (Вашингтон) были также приняты законы, ограничивавшие свободу слова, проходили аресты, участников акций бросали в тюрьму, но неожиданно ирмовцы победили. Один из арестованных, плотник и подсобный рабочий на ферме по прозвищу Коротышка Пейн, по совместительству редактор газеты ИРМ, так описывал происходившее с ним: «Вот они, эти 18 мужчин в расцвете сил, большинство из которых преодолели немалое расстояние сквозь снег, пробивая свой путь через враждебно настроенные поселки, идя без гроша в кармане и голодая по дороге туда, где заключение в тюрьму стало самым мягким приемом, который можно было ожидать, и где многих загнали в болота и избили до полусмерти… Однако вот эти люди, по-мальчишески смеющиеся над трагическими вещами, которые для них всего лишь шутка…
Но какой мотив стоял за действиями этих мужчин?…Почему они оказались здесь? Не является ли призыв к Братству людей сильнее любого страха или неудобства, несмотря на предпринимавшиеся в течение шести тысячелетий усилия хозяев жизни, которые были направлены на искоренение этого призыва из наших умов?»
В Сан-Диего члена ИРМ Джека Уайта, арестованного в ходе борьбы за свободу слова в 1912 г. и приговоренного к шести месяцам заключения в тюрьме графства, которые он провел, питаясь хлебом и водой, спросили, имеет ли он что-либо сказать суду. Стенографистка записала его слова: «Обвинитель в своем обращении к присяжным обвинил меня в том, что, выступая с трибуны на митинге общественности, я сказал: «К черту суды, мы сами знаем, что такое правосудие».
Солгав, он поведал великую правду, ибо он искал в самых потаенных уголках моего разума ту мысль, которую я ранее никогда не высказывал, но выскажу теперь: «К черту ваши суды, я сам знаю, что такое правосудие», поскольку я день за днем сидел в вашем зале суда и видел, как представители моего класса проходят через это так называемое правосудие. Я видел, как вы, судья Слоун, и другие люди вроде вас отправляли их за решетку, поскольку они посмели покуситься на священные права собственности. Вы стали глухи и слепы к правам человека на жизнь и стремление к счастью и уничтожили эти права, чтобы сохранить священное имущественное право. А теперь вы мне говорите, чтобы я уважал закон. Не стану я этого делать. Я нарушил закон и буду нарушать все ваши законы и все равно говорить вам «К черту суды…»
Прокурор солгал, но я принимаю его ложь как правду и еще раз заявляю вам, судья Слоун, чтобы вы не заблуждались по поводу моего отношения к этому: «К черту ваши суды, я сам знаю, что такое правосудие».
Случались и избиения, обмазывание дегтем и вываливание в перьях, поражения. Один из ирмовцев – Джон Стоун рассказывал о том, как в полночь его вместе с другим товарищем по ИРМ выпустили из тюрьмы в Сан-Диего и силой затолкнули в автомобиль:
«Нас вывезли примерно за 20 миль от города, где машина остановилась… человек, сидевший сзади, несколько раз ударил меня дубинкой по голове и по плечам; затем другой человек ударил меня кулаком в челюсть. Потом сидевшие сзади люди схватили меня и ударили в живот.
После этого я побежал и услышал, как рядом со мной просвистела пуля. Я остановился… Утром я проверил состояние Джо Марко и обнаружил, что ему сзади проломили череп».
В 1916 г. в городе Эверетт (Вашингтон) отряд из 200 вооруженных «виджиланте»[140], собранных по призыву местного шерифа, обстрелял катер с членами ИРМ – пятеро «уобблиз» были убиты, еще 31 человек получил ранения. В следующем году, когда Соединенные Штаты вступили в Первую мировую войну, «виджиланте» в Монтане захватили агитатора ИРМ Фрэнка Литтла, пытали его и повесили, оставив тело висеть на железнодорожной эстакаде.
Ирмовец Джо Хилл написал десятки едких, забавных, полных классового самосознания, вдохновляющих песен, тексты которых печатались в публикациях ИРМ и вышли отдельной книгой «Маленький красный песенник». Его песня «Проповедник и раб» («Поп и раб») была посвящена излюбленной мишени ИРМ – церкви:
Проповедник, заросший как медведь,
Приходит по вечерам, —
Как надо жить,
Как не надо жить,
Он рассказывает нам.
Но если спросить его об еде,
О том,
Чего хочет рот, —
Он свистнет жаворонком в ответ,
Он зябликом запоет.
Припев:
Вы будете есть,
Вы будете есть,
Когда придет конец,
На небе,
Среди звездных птиц
И солнечных овец…
Вкушайте сено,
Бейтесь лбом,
Молитесь каждый час, —
И рая сладкие врата
Откроются для вас![141]
Песня Джо Хилла «Мятежница Девушка» написана под впечатлением от забастовки работниц на текстильных фабриках Лоренса (Массачусетс), и особенно от лидера ИРМ, руководившего этой забастовкой, – Элизабет Гэрли Флинн[142]:
Много женщин вам мог бы назвать я,
Им неведом пред бедностью страх,
Они носят роскошные платья
И живут в королевских дворцах,
С голубою есть кровью принцессы,
В жемчугах и камнях дорогих,
Но Мятежница Девушка наша
Благородней их[143].
В ноябре 1915 г. Джо Хилла обвинили в убийстве бакалейщика во время ограбления магазина в городе Солт-Лейк-Сити (Юта). Прямых доказательств того, что он совершил это преступление, в суд представлено не было, но имелось достаточное количество косвенных улик, чтобы присяжные признали его виновным. Это дело получило всемирную известность. Губернатору было направлено 10 тыс. писем протеста, но вход в тюрьму охраняли при помощи пулеметов, и Джо Хилла расстреляли. Перед смертью он писал Биллу Хейвуду: «Не тратьте время на траур. Организуйтесь».
В 1912 г. ИРМ была в эпицентре драматических событий в Лоренсе, где «Америкэн вулен компани» принадлежали четыре фабрики. Основу рабочей силы составляли иммигрантские семьи (португальцы, франкоканадцы, англичане, ирландцы, русские, итальянцы, сирийцы, немцы, поляки, бельгийцы), жившие в перенаселенных и пожароопасных деревянных многоквартирных домах. Средняя зарплата работников составляла 8,76 долл. в неделю. Работавшая в городе женщина-врач Элизабет Шапли писала: «Значительное число мальчиков и девочек умирает в течение первых двух-трех лет с начала работы… 36 из каждых 100 мужчин и женщин, которые трудятся на фабрике, не доживают до 25 лет или умирают, лишь достигнув этого возраста».
В январе, когда после раздачи конвертов с деньгами ткачихам-полькам одной из фабрик выяснилось, что их зарплату, которой едва хватало, чтобы кормить семьи, сократили, женщины остановили станки и вышли с территории фабрики. На следующий день на другом предприятии перестали работать 5 тыс. человек; они прошли к еще одной фабрике, ворвались туда, отключили подачу электричества к ткацким станкам и призвали остальных рабочих присоединиться к ним. Вскоре в забастовке участвовало уже 10 тыс. рабочих[144].
Двадцатишестилетнему лидеру ИРМ в Нью-Йорке итальянцу Джозефу Эттору была направлена телеграмма с просьбой приехать в Лоренс и помочь в организации забастовки, что он и сделал. Для принятия важных решений создали комитет из 50 человек – представителей всех национальностей. Ирмовцами были менее 1 тыс. работников фабрик Лоренса, но, поскольку АФТ игнорировала неквалифицированных рабочих, они обратились к ИРМ, чтобы та возглавила забастовку.
Эта организация проводила массовые митинги и демонстрации. Бастующим приходилось доставлять продукты питания и топливо для 50 тыс. человек (все население Лоренса составляло 86 тыс. человек); были созданы бесплатные столовые, стали поступать деньги со всей страны – от профсоюзов, местных отделений ИРМ, групп социалистов и частных лиц.
Мэр города вызвал местную милицию; губернатор направил полицию штата. Через несколько недель после начала забастовки полицейские напали на демонстрацию бастующих. Это привело к бунтам, продолжавшимся весь день. Вечером одну из участниц забастовки – Анну Лопиццо застрелили. Свидетели показали, что это убийство было делом рук полицейского, но власти арестовали Дж. Эттора и другого агитатора ИРМ, поэта Артуро Джованитти. Ни один из них не был на месте преступления, но в обвинительном заключении говорилось, что «Джозеф Эттор и Артуро Джованитти подстрекали, обеспечивали и давали рекомендации указанному лицу, чье имя неизвестно, или руководили его действиями при совершении данного убийства».
Когда глава забастовочного комитета Дж. Эттор оказался за решеткой, ему на смену был призван Большой Билл Хейвуд. В Лоренс прибыли и другие активисты ИРМ, в том числе Э. Флинн. Теперь в городе находились 22 роты милиции и два отряда кавалеристов. Было объявлено военное положение, и гражданам запретили разговаривать на улице. Тридцать шесть бастующих подверглись аресту, многие приговорены к одному году тюремного заключения. Во вторник 30 января был заколот штыком участвовавший в забастовке молодой сирийский рабочий Джон Рами. Но бастующие все еще продолжали акции, и фабрики не работали. Дж. Эттор сказал: «Штыками полотно не соткать».
В феврале стачечники начали массовое пикетирование; от 7 до 10 тыс. человек с белыми нарукавными повязками с надписью «Не будь штрейкбрехером» образовали бесконечную цепь, прошедшую по фабричным районам. Однако у забастовщиков заканчивались продукты, дети голодали. Нью-йоркская газета социалистов «Колл» предложила, чтобы детей отправили в сочувствующие семьи в другие города, которые могли бы о них позаботиться, пока идет забастовка. Подобным образом поступали участники стачек в Европе, но в США такого никогда не было. В течение трех дней в редакцию «Колл» пришло 400 писем с предложениями приютить детей. ИРМ и Соцпартия начали организовывать отъезд, принимая заявки от семей и проводя медосмотры детей.
Десятого февраля свыше 100 ребят в возрасте от 4 до 14 лет выехали из Лоренса в Нью-Йорк. На вокзале «Грэнд-сентрал» их встречали 5 тыс. итальянских социалистов, распевавших «Марсельезу» и «Интернационал». На следующей неделе в Нью-Йорк прибыла еще сотня детей, а 35 человек приехали в город Барр (Вермонт). Становилось ясно, что если позаботиться о детях, то забастовщики останутся на местах в приподнятом состоянии духа. Тогда городские чиновники Лоренса, ссылаясь на местный статут о детской безнадзорности, заявили, что детям больше не будет разрешено уезжать из города.
Несмотря на такое распоряжение, 24 февраля была собрана группа из 40 человек для отправки в Филадельфию. Вокзал оказался запружен полицией, и разыгравшаяся там сцена так описана конгрессменам представителем Женского комитета Филадельфии: «Когда настало время уезжать, дети, соблюдая порядок, выстроились в длинную очередь парами, а родители находились рядом. Они были готовы идти к поезду, когда полиция двинулась на нас и стала избивать людей дубинками направо и налево, не принимая во внимание детей, которые находились в самом отчаянном положении и которых могли затоптать насмерть. Матерей с детьми согнали вместе и затащили в военный грузовик и даже после этого продолжали бить дубинками, не слыша криков охваченных паникой женщин и детей».
Неделю спустя женщины, возвращавшиеся с митинга, были окружены полицией и избиты; одну беременную женщину, находившуюся без сознания, отвезли в больницу, где она родила мертвого ребенка.
Однако бастующие продолжали держаться. «Они всегда ходят колоннами и поют, – писала репортер Мэри Хитон Ворс. – Уставшие, серые массы, уныло бредущие бесконечной чередой на фабрики, вдруг пробудились и запели».
«Америкэн вулен компани» решила пойти на уступки. Она предложила поднять зарплаты на 5—11 % (бастующие настаивали на том, чтобы самые существенные повышения коснулись прежде всего тех, кто получал меньше всех), платить сверхурочные и отказаться от преследования участников забастовки. Четырнадцатого марта 1912 г. 10 тыс. стачечников собрались на центральной площади Лоренса и под председательством Билла Хейвуда проголосовали за прекращение забастовки.
Начался суд над Дж. Эттором и А. Джованитти. Солидарность с ними росла по всей стране. Демонстрации проходили в Нью-Йорке и Бостоне: 30 сентября 15 тыс. рабочих Лоренса провели 24-часовую стачку в поддержку подсудимых. После этого 2 тыс. самых активных забастовщиков были уволены, однако ИРМ пригрозила новым выступлением, и этих людей вновь приняли на работу. Присяжные признали Эттора и Джованитти невиновными, и в тот же день в Лоренсе собралась 10-тысячная толпа, чтобы отпраздновать это событие.
ИРМ серьезно воспринимала собственный лозунг «Единый большой союз». Если на фабрике или на шахте создавали ячейку этого профсоюза, то в нее принимали женщин, иммигрантов, чернокожих рабочих, а также самых низкооплачиваемых и неквалифицированных работников. Когда в Луизиане создавалось Братство лесопромышленных рабочих и в 1912 г. его члены пригласили выступить перед ними Билла Хейвуда (вскоре после победы стачки в Лоренсе), который выразил недоумение по поводу отсутствия на митинге негров, ему сказали, что закон штата запрещает проводить собрания с участием представителей разных рас. Б. Хейвуд ответил, обращаясь к съезду: «Вы работаете на одних и тех же фабриках. Иногда негры и белые вместе валят одно и то же дерево. Теперь вы собрались на съезд, чтобы обсудить условия вашего труда… Отчего бы не внять голосу разума и не пригласить негров в этот зал? Если это противоречит закону, то сейчас именно тот случай, когда закон следует нарушить».
Чернокожих все-таки пригласили, после чего участники проголосовали за то, чтобы присоединиться к ИРМ в качестве филиала.
В 1900 г. в стране насчитывалось 500 тыс. женщин – конторских служащих (для сравнения в 1870 г. их было всего 19 тыс.). Американки работали телефонистками, продавщицами, медсестрами. Полмиллиона женщин учительствовали. Педагоги создали Учительскую лигу, которая боролась против автоматического увольнения беременных. Школьный совет одного из городков Массачусетса вывесил «Свод правил для учителей женского пола» следующего содержания:
1. Не выходить замуж.
2. Не покидать город в любое время без разрешения школьного совета.
3. Не бывать в компании мужчин.
4. Находиться дома с 8 часов вечера до 6 часов утра.
5. Не сидеть в кафе-мороженых в центре города.
6. Не курить.
7. Не садиться в коляску с каким-либо мужчиной, кроме отца или брата.
8. Не одеваться ярко.
9. Не красить волосы.
10. Не носить платье, если таковое более чем на два дюйма выше лодыжки.
Условия труда женщин на пивоваренном заводе в Милуоки описаны Мамашей Мэри Джонс, которая короткое время проработала там в 1910 г. (в ту пору ей было около восьмидесяти): «Приговоренные к ежедневному рабскому труду в промывочном цехе, в мокрой одежде и обуви, окруженные сквернословящими, жестокими мастерами… бедные девушки работают, вдыхая отвратительный запах прокисшего пива, поднимая ящики с пустыми и полными бутылками, весящими от 100 до 150 фунтов… Ревматизм является там одной из хронических болезней, за ним вплотную следует чахотка… Мастер решает даже, сколько времени девушки могут находиться в туалете… У многих девушек нет ни дома, ни родителей, и они вынуждены питаться, одеваться и находить ночлег… получая 3 долл. в неделю».
Данный текст является ознакомительным фрагментом.