С. Ларьков Судьбы участников знаменитой экспедиции[4] (по старым книгам и недавно открытым архивам)

С. Ларьков

Судьбы участников знаменитой экспедиции[4]

(по старым книгам и недавно открытым архивам)

Самым юным свидетелям этого события, семьдесят пять лет назад всколыхнувшего весь мир, сейчас уже под и за восемьдесят. В 1969 году память о нём оживил кинофильм «Красная палатка». Режиссер М.Калатозов собрал «звёздную» международную команду актеров (Ш.Коннери, К.Кардинале, П.Финч, Д.Банионис, В.Соломин, Н.Михалков). Фильм, снятый в романтической стилистике, был достаточно далек от событийной достоверности и подлинной проблематики полного драматизма эпизода освоения Севера, однако воскресил ненадолго массовый интерес к этому давнему событию.

Рубеж 1920–1930-х годов был во всём мире временем поклонения новому богу – техническому прогрессу, одним из воплощений которого было покорение воздушного океана. По-разному сейчас вспоминают и воспринимают те времена, но, среди прочего, было в них и что-то героико-романтическое. «Молодёжь – на самолёт!» – с подобными мыслями и лозунгами жили не только в СССР, но и почти во всём мире (наверное, лишь менее экзальтированно). Покоряли «пятый океан» не только самолётами – в моде были дирижабли. Одним из лучших их конструкторов и пилотов был итальянский генерал Умберто Нобиле. В мае 1928 года его дирижабль «Италия» отправился от бухты Кигсбей на Шпицбергене (сейчас здесь стоит норвежский городок Ню-Олесунн) к Гренландии, оттуда – на Северный полюс. Амбициозный полёт был приурочен к годовщине вступления Италии в первую мировую войну – дате, чтимой почему-то фашистской властью. Одной из целей экспедиции было обнаружение какого-нибудь, пусть самого малого, но неизвестного острова, для которого уже было придумано название – «Земля Муссолини». В половине первого ночи 24 мая дирижабль достиг полюса: сесть на лёд не позволила погода, и команда сбросила на условную географическую точку флаг Италии и освящённый римским папой крест. Возвращение на Шпицберген стало утомительной борьбой со встречным ветром и обледенением, пока около полудня 25 мая отяжелевший дирижабль не ударился о торосы. С оторвавшейся частью гондолы на лёд выбросило девять человек, в основном офицеров. Некоторые из них были ранены и наиболее тяжело – сам Нобиле. Остальные члены экипажа (шесть человек, т. н. «группа Алессандрини») были унесены облегчённым, потерявшим управление и двигатели дирижаблем и вскоре ещё не пришедшие в себя люди на льдине увидели в той стороне столб густого дыма. Ещё через час в торосах был найден труп погибшего при катастрофе моториста Винченцо Памеллы. К счастью, на льду оказались и рация, и аварийный запас продовольствия. Нашлась и палатка, которую, для контраста с белым льдом и черными полыньями, облили красной краской из найденной же банки. Однако связь с внешним миром не налаживалась: ответом на непрерывно посылаемый неунывающим радистом Джузеппе Бьянджи SOS было молчание. 30 мая трое – офицеры-итальянцы Адальберто Марианно и Филиппо Цаппи и геофизик швед Финн Мальгрем вышли из лагеря к Шпицбергену за помощью. Против этого похода возражали и Нобиле, и опытный полярник Мальгрем, но офицеры настояли на своём, хотя полёт «Италии» был их первым знакомством с Арктикой. Понимая полную безнадёжность такого похода абсолютно неготовых к нему итальянцев, Мальгрем посчитал себя обязанным присоединиться к ним, несмотря на сломанную руку.

Дирижабль «Италия» над Шпицбергеном [«Поход „Красина“» ]

Неожиданно вечером 3 июня слабенькая радиостанция в «Красной палатке» получила подтверждение получения сигнала SOS. Он был услышан в затерянной в лесах костромской деревне Вознесенье-Вохма 22-летним Николаем Шмидтом [Визе и другие советские источники], трактористом и киномехаником по должности и радистом-коротковолновиком по призванию (как сюда занесло немца, уроженца Киева —!) В некоторых зарубежных изданиях датой установки связи называется 6 июня, вероятно, это дата установления связи лагеря с базовым кораблём экспедиции Нобиле «Чита ди Милано», ставшая возможной лишь после принятия сигнала Бьянджи Шмидтом, до этого рация корабля даже не пыталась поймать сигналы потерпевших катастрофу. Телеграммой, отправленной в долг из-за отсутствия денег, Шмидт известил Общество друзей радио СССР, то – Совнарком, он – правительство Италии. К этому времени экспедицию Нобиле уже искали корабли и самолёты пяти стран, причём советские специалисты из анализа метеоусловий возвращения «Италии» на Шпицберген делали вывод о том, что дирижабль следует искать близ Новой Земли, некоторые расширяли район поисков до Таймыра и даже Чукотки. Созданный ещё 29 мая, почти сразу же по исчезновении дирижабля Совнаркомом и ВЦИКом Комитет помощи «Италии» Осоавиахима возглавил человек решительный – заместитель наркома обороны, заместитель председателя Осоавиахима Иосиф Станиславович Уншлихт. По рекомендации включённого в Комитет позже «хозяина Арктики», создателя и директора НИИ по изучению Севера (будущий знаменитый Арктический институт), опытнейшего полярника профессора Рудольфа Лазаревича Самойловича с большевистской безоговорочностью было принято решение: «Отправить на поиски два ледокола с самолётами». Между тем до установления связи с «Красной палаткой» и уточнения её местонахождения Комитет планировал экспедицию трёх ледоколов – «Седова», «Таймыра» и «Малыгина» в район между Шпицбергеном и Новой Землёй, потом остановились на одном – «Малыгине», однако в его возможности прохода даже в средних по мощности льдах вызывала сомнения. Всё же 12 июня он вышел из Архангельска в район восточнее Шпицбергена. О «Красине» вспомнили за день до этого, когда были окончательно установлены координаты терпящего бедствие экипажа «Италии» и выяснилась необходимость идти к северо-западным берегам Шпицбергена, в район с тяжёлыми льдами. «Красин», самый мощный ледокол страны, стоял в Ленинграде полузаконсервированный после зимней навигации, почти без команды.

Задача перед «Красиным» была поставлена простая и ясная – выйти в море через 104 часа (сначала сгоряча назвали днём выхода 14 июня). Только что назначенные капитан ледокола К.П.Эгге (перед этим он несколько лет командовал ледоколом «Ленин», ранее – «Александр Невский») и комиссар экспедиции военно-морской инженер и дипломат П.Ю.Орас сформировали команду: каждое советское судно, оказавшееся в Ленинграде, получило разнарядку командировать на «Красин» такое-то число таких-то специалистов. Руководитель экспедиции Самойлович взял на себя обеспечение продуктами и снаряжением. Самое удивительное, что в срок уложились, вышли 16 июня даже на 13 минут раньше. Правда, и за Кронштадтом продолжали принимать на борт с барж грузы, и до самой Норвегии их разбирали, отделяя наваленный на палубе уголь от капусты, запчастей к самолёту и многого прочего. Море, к счастью, было спокойно – ведь даже небольшая качка была опасна для хаотично нагруженного корабля. 1-го июля «Красин» подошёл к району поисков к северу от Шпицбергена и вступил в борьбу с тяжёлыми прибрежными льдами. Доставалось всем, но сущим адом была «машина» – кочегаров и машинистов после вахты выносили на палубу полуживыми.

10 июля экипаж «Юнкерса» пилота Бориса Чухновского обнаружил на льду «группу Мальгрема». Тогда ещё не было известно о том, что в группе не трое, а двое; до сих пор загадка смерти или пропажи шведа волнует историков арктических путешествий. В кинофильме изображена версия его спутников: Мальгрем, поняв безнадёжность своего положения (во время похода он обморозил ноги) и не желая быть обузой для товарищей, добровольно остаётся в ледяной пещере, передав попутчикам свою долю кончающихся продуктов и одежду. Так и не была опровергнута, однако, и весьма популярная версия о том, что спутники попросту бросили его умирать, предварительно раздев; самые экстравагантные историки намекают и на каннибализм.

На обратном пути к «Красину» самолёт потерпел аварию, но Чухновский отказался от помощи и послал облетевшую весь мир радиограмму с требованием к Самойловичу сначала идти к Мальгрему и «Красной палатке». Ранним утром 12 июля «Красин» снял с таявшей на глазах льдины Цаппи и Марианно, а еще через 15 часов – остальных членов экспедиции Нобиле, без него самого – за 17 дней до этого генерал был вывезен из ледового лагеря шведским лётчиком Эйнаром Лумборгом (когда уже в Кингсбее Лумборга, в своё время добровольцем воевавшего за независимость Эстонии от Советской России, пригласили на «Красин», он отказался, опасаясь быть арестованным). «Красинцы» по распоряжению Самойловича собрали со льда и погрузили на ледокол всё, кроме откровенного мусора, передав это в Кингсбее на базовый корабль экспедиции Нобиле. Через шестьдесят лет, разбирая архив Самойловича, сотрудники Российского государственного архива экономики (РГАЭ) обнаружили бортовой радиожурнал «Италии». Как и почему этот важнейший документ попал к Самойловичу – так и остается загадкой, как и его содержание: на его расшифровку, перевод и анализ у архива нет средств.

Карта района действий ледокола «Красин» [«Поход „Красина“» ]

Ледокол «Красин» и самолёт Б.Чухновского [«Поход „Красина“» ]

«Сдав» в Кингсбее спасённых на итальянское судно, «Красин» ушёл на ремонт в Норвегию, по пути успев выручить получивший во льдах пробоины немецкий туристический лайнер «Монте-Сервантес» с 1500-ми пассажирами и 318-ю членами экипажа. После ремонта ещё около месяца ледокол безуспешно искал севернее Шпицбергена «группу Алессандрини» и самолёт Руальда Амундсена, бросившегося на поиски друга-соперника Нобиле и пропавшего у острова Медвежий. Амундсен, самый известный полярный исследователь века, покоритель Северо-Западного прохода вдоль арктического побережья Северной Америки и Южного полюса, вместе с Нобиле в 1926 году на дирижабле «Норвегия» совершил первый трансарктический перелёт, во время которого отношения между этими сильными, но безмерно честолюбивыми людьми были безнадёжно испорчены. Однако, узнав о катастрофе «Италии», живший на покое 66-летний полярник бросился на выручку.

В шкафу висят забытые одежды:

Комбинезоны, спальные мешки…

Он никогда бы не подумал прежде,

Что могут так заржаветь все крючки…

Как трудно их застегивать с отвычки!

Дождь бьёт по стёклам мокрою листвой,

В резиновый карман – табак и спички,

Револьвер – в задний, компас – в боковой.

– писал Константин Симонов.

Радиожурнал «Италии»: обложка, первая и последняя страницы [фонды РГАЭ]

Двухмоторный «Латам» Амундсена перестал выходить на радиосвязь через два часа после взлёта. Осенью в районе острова Медвежий, лежащего на полпути между Норвегией и Шпицбергеном, был обнаружен обломок фюзеляжа «Латама».

Под осень, накануне ледостава,

Рыбачий бот, уйдя на промысла,

Нашел кусок его бессмертной славы —

Обломок обгоревшего крыла.

В 2002 году, однако, нашлись свидетели того, что «Латам» потерпел крушение гораздо ближе – у берегов самой Норвегии, и есть надежда, что загадка гибели Амундсена скоро будет разгадана – правительство Норвегии собирается организовать в предполагаемый район крушения хорошо оснащённую экспедицию [Смирнов].

Встреча «Красина» в Ленинграде [Самойлович, 1928]

«Красин» лишь в октябре вернулся в Ленинград, где на набережных его встречали 250 тысяч человек. А ещё в августе городской совет чехословацкого курортного города Теплица пригласил всех участников экспедиции, в том числе команду ледокола, бесплатно пройти четырёхнедельный курс отдыха и лечения, о чём сообщила газета «Известия» 5 августа 1928 г., но сведений об «отдыхе и лечении» разыскать не удалось. 9 октября «красинцы» (и «малыгинцы») приезжают в Москву, им устроена торжественная встреча, в этот день «Известия» публикуют приказы и постановления об их награждении. Ордена Красного Знамени получают все лётчики и бортмеханики (приказ подписан заместителем командующего ВВС и членом Комитета Уншлихта Я.И.Алкснисом), орденами Трудового Красного Знамени – руководители обоих экспедиций и капитаны ледоколов, более сорока «красинцев» и пятнадцать «малыгинцев» представлены к награждению Грамотами ЦИК СССР. Поход «Красина» стал, как сейчас бы сказали, событием знаковым: СССР утвердился как полноценная арктическая держава, а подогреваемый безудержной пропагандой («шапка» газеты «Известия» 5 октября: «Успех наших полярных экспедиций – демонстрация огромных творческих сил трудящихся Союза и социалистической культурности!») энтузиазм советских людей сравним, наверное, лишь с более памятным большинству ликованием по поводу полёта Юрия Гагарина. Уже тогда пропаганде уделялось значение первостепенное: на борту было семь советских журналистов, в Бергене подсел итальянский: Самойловича заставили взять журналистов взамен подготовленной им научной группы. В московских и ленинградских газетах регулярно печатались репортажи о ходе экспедиции (а рядом, в мае-июне – репортажи с процесса инженеров-вредителей по печально известному «Шахтинскому делу»), в 1928–1930 годах вышли массовым тиражом несколько книг о походе «Красина» [Бегоунек, 1928; Воронцова; Миндлин, 1929–1, 1929–2; Самойлович, 1928; Самойлович, 1930; Шпанов; Южин], наибольшую ценность для исследователей представляют книги Самойловича и сборник воспоминаний участников экспедиции «Поход „Красина“». Не меньше «Красина» потрудившийся, но менее удачливый «Малыгин» был быстро забыт.

Экспедиция «Красина» в полной мере была использована партийной пропагандой, стала победой коммунистической идеологии. Но рядом с этим праздником были идеологические будни, будни борьбы с врагами, и вели её, наращивая удары, всё больше не идеологи и журналисты, а чекисты. Но позвольте, разве участие в экспедиции, доказавшей преимущества социализма, поднявшей престиж страны, не гарантировало от подозрений этих борцов?! Посмотрим…

Р.Л.Самойлович в своих книгах приводит список участников экспедиции: 116 человек судовой команды и 20 человек «прикомандированных» (руководство экспедиции, лётный отряд, журналисты, два иностранных гостя), всего – 134 гражданина СССР, с указанием фамилии, имени и занимаемой в экспедиции должности или судовой роли. На нашу просьбу проверить, не подверглись ли участники экспедиции политическим репрессиям, Информационный центр ГУВД Санкт-Петербурга добросовестно проверил список и дал соответствующую справку. Ответы на запросы в петербургское УФСБ и в другие архивы дополнили эти краткие сведения. Поскольку большинство участников экспедиции были ленинградцами, то сведения, полученные из Санкт-Петербурга, в сочетании с другими источниками (большую работу, обобщённую в книге «Загадки и трагедии Арктики», проделал З.М.Каневский), можно считать близкими к окончательным. На сегодняшний день точно известно, что из участников экспедиции по политическим обвинениям в 1930–1940-х годах было репрессировано не менее восемнадцати человек, т. е. почти каждый седьмой.

Трагична была судьба руководителя экспедиции, основателя советской арктической науки Р.Л.Самойловича. Сын купца из Азова, окончивший в 1904 году Саксонскую горную академию, примыкавший к РСДРП и за то сосланный в Архангельскую губернию, Самойлович бросил политику и посвятил себя изучению Арктики (в 1928 году советская печать в биографии Самойловича акцентировала внимание именно на его революционной деятельности – см. например: «Известия» от 5 августа 1928 г.). Начальник Северной научно-промысловой экспедиции при ВСНХ, директор её преемников – Института по изучению Севера и Всесоюзного Арктического института, в 1937-м, тяжелейшем для Главсевморпути году он возглавлял высокоширотную экспедицию на ледоколе «Садко». Сложнейшая ледовая обстановка, грубые ошибки руководства Главсевморпути в подготовке навигации, слабая обеспеченность ледовой авиаразведкой (полярная авиация была отвлечена на поиски пропавшего самолета С.Леваневского, совершавшего санкционированный Сталиным амбициозный, но плохо подготовленный трансарктический перелёт) привели к тому, что множество караванов не дошли до портов назначения, лучшие тогдашние ледоколы не могли пробиться через тяжёлые льды. Многими десятками опытнейших полярных капитанов, лётчиков, учёных, на которых НКВД «навесил» саботаж, вредительство и диверсии, расплатился Главсевморпуть и арктическая наука за этот год. Ледоколы «Садко», «Малыгин» и «Г.Седов» не смогли вырваться из ледового плена, и по настоянию всех зимовщиков перед начальником Главсевморпути О.Ю.Шмидтом Самойлович возглавил зимовку («Лагерь трех кораблей») и подготовку к выходу при малейшем улучшении обстановки [Корякин] («Г.Седов» из-за ошибки при ремонте рулевого управления не смог выйти из льдов и совершил беспримерный трёхгодичный дрейф, но в книге его капитана К.Бадигина [Бадигин] о Самойловиче, конечно, нет ни слова). В мае 1938 года Самойлович самолётом был вывезен на «материк» (командиром самолёта был А.Д.Алексеев из экипажа Чухновского) и уехал отдыхать в Кисловодск. Там, в санатории им. Горького, он, житель Ленинграда, был 24 июля арестован и привезен на Лубянку. В чекистской машине произошёл сбой: обыск на квартире Самойловича был проведён, когда его коллеги уже успели вывезти и спрятать богатейший научный архив профессора. После многих злоключений он лишь недавно «осел» в Российском государственном архиве экономики в Москве.

Р.Л.Самойлович. На столе – подаренный ему компас «Италии» [Самойлович,1928]. Лицо на фотографии перечеркнуто каким-то бдительным читателем Государственной публичной исторической библиотеки.

Дальше крестный путь Самойловича был, как ни цинично это звучит, «обычным»: шестимесячное следствие, «букет» из трёх пунктов 58-й статьи («измена родине», «вредительство», «контрреволюционная организаторская деятельность») и расстрельный приговор Военной коллегии Верховного суда СССР, в котором ещё добавились «террористические намерения», кроме того он «… являясь агентом германской и французской разведок … создал в институте антисоветскую вредительскую организацию». В 1957-м году родственники получили справку КГБ о том, что Рудольф Лазаревич умер 15 мая 1940 года. Тогда ещё не было известно секретное указание ЦК КПСС и КГБ о том, чтобы сообщать родственникам расстрелянных ложные даты и причины их гибели: слишком опасны оказались для советской правящей верхушки того времени истинные масштабы репрессий 1930-х годов. Эта дата до сих пор кочует из справочника в справочник, из книги в книгу. На самом деле, как следует из более поздней справки ФСБ, Р.Л.Самойлович был расстрелян в день осуждения, 4 марта 1939 года, когда профессору было 58 лет, прах его был захоронен на Донском кладбище в Москве. Более двадцати лет было в забвении имя великого учёного, лишь в 1961 году, через четыре года после реабилитации, о нём упомянул в своей книге «Необыкновенные собеседники» Эм. Миндлин («Давно нет в живых начальника экспедиции Самойловича…»), через год статья о нём появилась в «Вестнике Всесоюзного географического общества» [Лактионов]. В 1967 году Гидрометеоиздат переиздал книгу Самойловича 1930-го года, но из скудных биографических сведений о её авторе никак нельзя было догадаться о его судьбе [Самойлович, 1967]. Еще через несколько лет З.Каневский издал несколько книг о «директоре Арктики», тоже не имея возможности рассказать правду о трагическом конце его жизни [Каневский, 1977; Каневский, 1982; Каневский, 1991].

Участников похода «Красина» начали «награждать» задолго до зловещего тридцать седьмого. 38-летний отец четырёх детей Федор Гаврилович Гаврилов был арестован в январе 1931 года в родной деревне Бол. Наволок, где он ожидал начала навигации на реке Великой – «красинский» кочегар, оказывается, с 1926-го года был капитаном (!) парохода «Бедняк» Псковского Агентства водного транспорта. Как он попал в экспедицию на «Красин», неясно, наверное, оказался в Ленинграде при наборе его команды и «нанялся» в Арктику. Он ещё в 1924 году был судим за нелегальный переход границы с Эстонией – не исключено, что зарабатывал на жизнь контрабандой. Это ему и припомнили в 1931-м, обвинив по пункту 6-му 58-й статьи («шпионаж») за «… связи с Эстонской пограничной охраной … и антисоветскую деятельность…». Переведённый из Пскова в Ленинград, Гаврилов уже 13 апреля 1931 года выездной сессией Коллегии ОГПУ был осуждён на пять лет заключения в исправительно-трудовой лагерь и отправлен в недалёкий Свирьлаг. Освобождён из заключения досрочно, в октябре 1934 года. Дальнейшей его судьбы выяснить не удалось.

1 января 1936 года арестован 43-хлетний 3-й механик парохода «Аргунь» Александр Николаевич Соколенков, тоже из псковской крестьянской семьи. Он в своё время окончил морской техникум в Ленинграде, плавал на ледоколах «Октябрь», «Ленин» и «Ермак», на «Красине» в 1928-м году был старшим машинистом, а после окончания экспедиции перешёл в торговый флот. Он был обвинён в том, что «… будучи контрреволюционно настроен на протяжении ряда лет систематически вёл среди окружающих его лиц контрреволюционные разговоры, направленные против мероприятий Советской Власти и ВКП(б)…», что по тогдашним меркам подпадало под 10-й пункт 58-й статьи Уголовного кодекса. В обвинении не говорится, что же ему предъявлено по пункту 6-му («шпионаж»), тоже фигурирующему в обвинении. 3-го июня 1936 года Военным трибуналом Ленинградского военного округа А.Н.Соколенков осуждён на восемь лет лагерей и отправлен в Сиблаг (тогда – Новосибирская область и Красноярский край). В мае 1937-го он был переведён в Ухтпечлаг (Ухто-Печорский ИТЛ), 15 ноября того же года в лагере арестован и 16 декабря за антисоветскую агитацию осуждён к расстрелу (в учетных документах Главного информационно-аналитического центра МВД он значится умершим в лагере в 1941 году).

Посещение матери Ф.Мальгрема. Слева направо: Южин, шведский журналист Полин, Суханов, Миндлин и г-жа Мальгрем [«Поход „Красина“» ]

Д.Е.Южин (середина 1930-х гг., фото из семейного архива – Архив НИПЦ «Мемориал»)

44-летний журналист Давид Ефремович Южин (Рахмилович-Южин), заведующий Ленинградским отделением редакции газеты «Известия», член Союза советских писателей был арестован 1 сентября 1936 года. Из обвинительного заключения: «… являясь участником контрреволюционной троцкистско-зиновьевской террористической организации … активно проводил контрреволюционную работу, участвуя на нелегальных сборищах … и высказывал враждебное отношение (стиль документа – авт.) к руководству ВКП(б) и Советского правительства…». Обвинение по двум пунктам 58-й статьи (17–58-8 – «террористические намерения» и 58–11 «контрреволюционная организаторская деятельность») «потянули», по мнению Военной коллегии Верховного Суда СССР, выездное заседание которой прошло в Ленинграде 28 декабря 1936 года, на восемь лет лагерного заключения. Давид Ефремович Южин, уроженец Феодосии, был командирован на «Красин» ленинградской «Красной газетой», но уже в экспедиции стал собственным корреспондентом «Известий», где почти ежедневно и печатались его сообщения и репортажи. Это он на «Красине» с корреспондентом «Вечерней Москвы» Э.Миндлиным нарисовал на крыльях новенького «Юнкерса» Чухновского красные звезды, он прославился исполнением по несколько раз в день под собственный аккомпанемент на пианино песни «Я на лодочке каталась…», своим неизменным ответом на любое недовольство, претензию, замечание, даже о собственном нерегулярном бритье: «Но ведь экспедиция на „Красине“ из-за этого не расстроится!», он поражал всех своей способностью «с талмудической невозмутимостью» читать всегда и везде какую-нибудь книгу, он, с Миндлиным и корреспондентом «Рабочей Москвы» В.Сухановым, был послан к матери Мальгрема выразить ей сочувствие от команды «Красина», он первым из журналистов опубликовал книгу об экспедиции [Южин] и за участие в экспедиции был награждён золотыми часами. Для отбытия наказания он был направлен в Белбалтлаг, но вскоре переведён в стремительно пухнущий Норильлаг, где он и умер 3 ноября 1939 года. Незадолго до смерти Давид Ефремович, по сведениям Красноярского «Мемориала», тяжело психически заболел. Сохранился ли после чекистских «шмонов» сувенир, подаренный ему лейтенантом Вальери, – кусок обшивки «Италии»?

В 1936 году всего лишь исключён из ВКП(б) «за принадлежность к троцкистско-зиновьевской оппозиции, за обман парторганизации» 54-летний ветеран латвийской социал-демократии, участник революции 1905 года Мартин Кришевич Леман. По «этому факту» решением УНКВД по Ленинградской области от 3 августа 1937 года он с женой выслан в административном порядке в городок Калининск, затерянный в приаральских песках. Двенадцати лет от роду он пошёл работать на завод в Риге, несмотря на хронический костный туберкулёз, с 1913-го года – электрик на торговых судах Петербургского порта, с 1917 года – член РКП(б), организовал и возглавил партийную ячейку на ледоколе «Ермак», потом стал комиссаром ледокола. Как старший электрик, в 1922 году принимал «Святогор» («Красин») у англичан и остался на «Красине», участвуя до 1929 года во всех его плаваниях. Избран председателем судового комитета в этом качестве выступал от имени экипажа на митинге перед отплытием ледокола на спасение «Италии», а по окончании экспедиции награждён ЦК профсоюза рабочих водного транспорта Почётной грамотой и серебряным значком Осоавиахима. В 1928–1929 как член команды «Красина» направлен в за границу с лекциями о знаменитом походе, а в сборнике «Поход „Красина“» напечатана его большая статья «Мои воспоминания и приключения во время похода „Красина“». В 1929 году Мартин Кришевич вышел на пенсию по инвалидности и занялся общественной работой, отвечавшей его давней страсти – был секретарём секции почтового голубеводства при Осавиахиме Северо-Западной области.

Жатва тридцать седьмого – тридцать восьмого обильно покосила героев «Красина».

В пять лет лагерей за «контрреволюционную агитацию» оценил Военно-транспортный суд Балтийского моря «преступление» арестованного 2 апреля 1937 года кочегара «Красина», ставшего судовым механиком, Алексея Яковлевича Николаева, 29-летнего ленинградца, участвовавшего в полярных плаваниях на ледоколах «Октябрь» и «Ленин». Оценил не приговором, чего ожидаешь от суда, а «определением», превратившись из суда в аналог «тройки». А.Н.Николаев обвинялся по ст. 58–10, а именно в том, что «следуя в поезде из Ленинграда в Мурманск на пароход „Ока“ в качестве механика, в пути следования среди пассажиров высказал контрреволюционную клевету по адресу одного из руководителей коммунистической партии и советского государства…». Каким духом эпохи несёт от этой формулировки! Через три месяца после вынесения «определения», 5 сентября 1937 года на пароходе-«зековозе» Дальстроя «Кулу» он прибыл в Магадан. Почти точно по истечении срока (с «пересидкой» в три месяца) Николаев был освобождён из колымских лагерей, но, как было «положено», остался там на бессрочном поселении. В 1945 году он уже жил в Магадане, работал механиком на портовых буксирах, а в 1946–1947 годах сумел даже (вот извивы судьбы!) сделать несколько рейсов механиком в Ванинский порт на другом «зековозе» Дальстроя – пароходе «Джурма». В 1947 году Николаев уволился с «дальстроевского» флота, видимо, наконец получив разрешение на возвращение к семье в Ленинград. В августе 1960-го года он ознакомился со своим делом в архиве Ленинградского УКГБ и получил под расписку сохранившуюся в деле «Грамоту участника похода ледокола „Красин“ в 1928 году».

Командный состав «Красина». Слева направо: механик А.И.Мокк, помощник капитана Ю.К.Петров, механик М.А.Ермолаев, ст. механик М.И.Ершов, капитан К.П.Эгге, помощник капитана Б.М.Бачманов, механик А.В.Бычков, помощник капитана А.Д.Бреннкопф [Шпанов]

Судьба коренного петербуржца, окончившего штурманский класс Морского корпуса ещё в 1907 году, Юрия Константиновича Петрова, третьего помощника капитана «Красина», награждённого за поход Грамотой ЦИК СССР, – пример «лёгкой» судьбы человека, попавшего в жернова НКВД. На «Красине» Петров отвечал за штурманскую часть и хозяйство, «неутомимым нашим штурманом» называл его Самойлович. Участники экспедиции были влюблены в прекрасного собеседника и острослова, фанатика секстана, создававшего «математическую поэму о курсе ледокола», вдохновенно говорившего об эстетике математических формул [«Поход „Красина“»; Самойлович, 1930]. С 1928 года он связал свою судьбу с полярными морями, ходил на «Ермаке» и «Малыгине», изучал гидрографию Карского моря, в 1934 году получил благодарность и премию «за ударную работу на ледоколе „Ермак“ в Карском море». К аресту (30 апреля 1938 года) ему было 52 года, он имел звание капитана дальнего плавания и занимал должность начальника сектора навигационного ограждения Гидрографического управления Главсевморпути. Его обвинили по двум пунктам 58-й («вредительство» и «участие в контрреволюционной организации», каковой был много лет не дававший покоя чекистам «Российский Общевоинский Союз»). Не выдержав следствия, Юрий Константинович оговорил себя и сослуживцев, но на заседании Военного трибунала Ленинградского военного округа в мае 1939 года он и его «подельники» от своих признательных показаний отказались как «данных под физическим воздействием», то есть под пытками. Дело было направлено на доследование – случай в те времена редчайший! Этому странному по тем временам решению суда способствовал и уникальный поступок экспертов – от своих выводов по экспертизам они отказались, заявив, что заключения, якобы подтверждающие вредительскую деятельность обвиняемых, построены на их личных предположениях и домыслах и необъективны. Поступок экспертов по тем временам иначе как героическим посчитать нельзя, и мне хотелось бы назвать их имена, установленные исследователями НИЦ «Мемориал» Санкт-Петербурга: инженер-экономист И.Н.Шишкин, инженер-геодезист А.А.Грошев, инженер-механик Е.А.Вайханский, инженер аэрофотосъёмки Д.И.Аронов, штурман дальнего плавания В.С.Гинцберг, картограф О.К.Чоглакова. «Органам» с упрямцами-гидрографами возиться надоело, и чекисты, конечно, нашли способ их «укоротить». Под новый, 1940-й год Петров получил, уже безо всякого суда, от ОСО УНКВД «всего» пять лет ссылки в Казахстан «как участник антисоветской организации». Освобождён из ссылки в селе Владимирка Кустанайской области он был с двухмесячной задержкой в июне 1943 года «с минусами», т. е. с запрещением жить в крупных городах. Не раз он тщетно просился на фронт, так и оставаясь в месте ссылки (и это – «освобождение»?!) и работая сапожным мастером. В мае 1944-го переехал в Кустанай, на берег даже не судоходного Тобола, работал кладовщиком-учётчиком подсобного хозяйства городской больницы. Осенью 1946 года Юрий Константинович обращается с просьбой о снятии судимости, о разрешении работать по своей морской специальности: «несмотря на возраст и здоровье, я считаю себя способным работать по водному транспорту» – как же он, полярный моряк, тосковал в этих степях! Просьбу рассматривали три года (?) и в октябре 1949-го в снятии судимости ОСО МГБ – отказало, конечно. В новые времена, в 1957 году, он просит о реабилитации, из того же Кустаная, от которого до знакомого как дом Карского моря почти 3000 километров. В феврале 1958 года, через 20 лет после сломавшего ему жизнь ареста, 72-летний морской капитан был реабилитирован.

П.Ю.Орас на «Красине» [Самойлович,1928]

З.Каневский писал [Каневский, 1991], что в 1937 году «сгинул» заместитель Самойловича, комиссар экспедиции военный морской инженер эстонец Пауль Юрьевич Орас, в 1928 году награждённый орденом Трудового Красного Знамени. Найти документальных подтверждений ареста долго не удавалось, пока не вышли в свет «Сталинские расстрельные списки» [«Жертвы политического террора…» ]. 12 сентября 1938 года Сталин, Молотов и Жданов визируют представленный НКВД «Список лиц, подлежащих суду Военной Коллегии Верховного Суда СССР» по Ленинградской области. Под номером 87 в списке из 137-ми фамилий, отнесенных к 1-й категории, значится Пауль Юрьевич Орас. Отнесение к 1-й категории означало приговор к расстрелу, но «ежовщина» сменилась «бериевщиной» и на первых её порах разгул репрессий немного поутих. Судила эстонца военинженера 1-го ранга Ораса в столице только что провозглашенной Эстонской ССР, ещё недавно – столице иностранного государства, выездная сессия Военной коллегии Верховного суда СССР и 30 мая 1940 года приговорила члена «вредительской антисоветской организации, существовавшей в оборонной промышленности, … которая проводила подрывную работу в области строительства Военно-Морского Флота» к десяти годам заключения. К тому времени бывший «красинский» комиссар отсидел в «Большом доме» в Ленинграде почти три года (арестован 14 июня 1937 года), в самом начале заключения встретив в нём двадцатый юбилей членства в ВКП(б) и своё сорокалетие. На момент ареста он был начальником технического отдела Главка Наркомоборонпрома в Ленинграде, успев за девять лет, с 1928 по 1937 годы, побыть председателем Научно-технического комитета Военно-Морских Сил РККА и военно-морским атташе в Италии и США, откуда был отозван после разоблачения попыток создания им шпионской сети и стал работать в системе Наркомоборонпрома. До экспедиции на «Красине» он успел покомандовать крейсером «Адмирал Макаров» и послужить военно-морским атташе в Швеции. Впрочем, хорошо знакомые с западными источниками Д.Вронская и В.Чугуев [Вронская, Чугуев] пишут, что должность военно-морского атташе (в Турции, Швеции, Норвегии и Греции) была для П.Ю.Ораса прикрытием, главной же его задачей в этих странах было создание шпионской сети, но везде он был разоблачён и объявлялся «персона нон грата». Однако в его биографической справке, опубликованной в советском официальном печатном органе («Известия», 9 октября 1928 г.), говорится, что после окончания «инженерной ступени Морской академии» в 1923 году он до ноября 1924 года командовал эсминцем «Урицкий», затем более года был членом военно-морской технической комиссии во Франции, весной 1926 года находился «в технической командировке» в Германии и Голландии, после чего до января 1928 года был военно-морским атташе в Швеции, затем, до назначения на «Красин», был помощником председателя комиссии по наблюдению за постройкой и ремонтом кораблей в Ленинграде. Похоже, его назначение в экспедицию на «Красине» было обусловлено его большим дипломатическим опытом. Он, как уже стало положено политработникам, написал предисловие к первой «официальной» книге об экспедиции [Самойлович, 1928], вышедшей в свет через несколько месяцев после возвращения ледокола в Ленинград. Естественно, его большая статья есть и в сборнике статей участников экспедиции [«Поход „Красина“» ]. А в начале 1960-х годов в архиве почему-то Министерства внешней торговли СССР был обнаружен «красинский» дневник П.Ю.Ораса и в 1963 году частично опубликован в журнале «Вокруг света» [«Красный флаг в Арктике» ]. Публикаторы не могли знать о судьбе автора дневника, а в 1940 году то ли ослабление репрессий, то ли нежелание «разбазаривать» сильно прореженные расстрелами ряды квалифицированных специалистов привело к тому, что Военная Коллегия не приговорила его к предусмотренному расстрелу, а к десяти годам лишения свободы с поражением в правах на пять лет (по ГУЛАГовской терминологии: «пять по рогам») и с конфискацией имущества. Инженер Орас был возвращён в Ленинград, но не на Литейный проспект, а на другой берег Невы, в тюрьму «Кресты», и влился в коллектив коллег – заключенных Специального конструкторского бюро Военно-Морского Флота, в просторечии – «шарашки». С началом войны СКБ было эвакуировано в город Зеленодольск близ Казани, а затем – в Москву, где, как позже сообщили жене Пауля Юрьевича, он умер в 1943 году. Его коллеги завершили вскоре важную конструкторскую разработку (по сведениям семьи Ораса – батискафов), были досрочно освобождены и получили Сталинские премии.

П.Ю.Орас. Тюремная фотография 1937 г. [Управление ФСБ РФ по Санкт-Петербургу и Ленинградской области].Тюремные фотографии других репрессированных «красинцев», дела которых хранятся в УФСБ по СПб-гу и ЛО, несмотря на нашу просьбу, Управление не предоставило.

Девять участников легендарного рейса «Красина» (кроме Самойловича) были в кровавой чехарде 1937–1938 годов расстреляны.

Эдуард Янович Чаун (в списке Самойловича – Чанов), 52-х лет, уроженец Вольмарского уезда Латвии, кочегар «Красина» (пока ледокол ходил на ремонт в Норвегию, был оставлен в Кингсбее помогать экипажу Чухновского в ремонте самолёта), награждён Грамотой ЦИК СССР, после возвращения из экспедиции окончил курсы Наркомвода по малому плаванию, работал на портовом ледоколе, в 1930-м стал 4-м помощником капитана в Балтийском пароходстве. В 1928 году принят в члены ВКП(б), однако в 1933 году переведён в кандидаты. В разгар проведения т. н. «национальных операций НКВД», 9 декабря 1937 года был арестован и в тот же день (?) Комиссией НКВД и Прокурора СССР («Двойкой») «в особом порядке» осуждён к расстрелу по обвинению в том, что «… является участником латвийской националистический шпионско-диверсионной организации, по заданию которой собирал и передавал ей шпионские материалы…». Приговор приведён в исполнение 4-го января 1938 года.

Вильгельм Христофорович Финкенфус, 45-ти лет, уроженец Риги, из рабочей семьи, тоже «красинский» кочегар, награждён за ударную работу в экспедиции грамотой ЦИК, в 1937 году – кочегар на заводе им. Марти, был арестован 5 декабря 1937 года. Его обвинили в том, что «… с 1936 года и по день ареста являлся участником к/р (контрреволюционной – авт.) латвийской и диверсионной организации на з-де Марти…» (пункты 9 и 11 58-й статьи). 29 декабря «Двойкой» он был приговорён к расстрелу и расстрелян в тот же день, что и Э.Я.Чаун.

Иван Георгиевич Экштейн, 41-го года, уроженец г. Либава в Латвии, немец, выпускник Морского техникума в Ленинграде, старший радиотелеграфист, красинский «маркони», владевший несколькими языками, блестяще организовавший работу его старенькой судовой радиостанции, все два месяца экспедиции читавший «Робинзона Крузо», а все дни пути от «Красной палатки» до Кингсбея поивший коллегу Бьянджи спиртом с клюквенным сиропом, награждён Грамотой ЦИК СССР. К 1937 году стал инженером по радиосвязи, работал инспектором Ленинградского областного управления связи. Наверное, к тому времени он привёл в порядок свой форменный китель, с которого девять лет назад падкие на сувениры туристы с «Монте-Сервантеса» оборвали все пуговицы и нашивки [Шпанов]. И.Г.Экштейн был арестован 13 октября 1937 года и обвинён в том, что «… являясь участником антисоветской организации правых, в 1936 году вошёл в связь и был завербован, для шпионской деятельности в пользу Эстонии, агентом эстонской разведки…». 11 января 1938 года «Двойкой» он был приговорён к высшей мере наказания и 18 января расстрелян.

Кристиан Касперович Розенталь, 42-х лет, уроженец Курляндской губернии, латыш, из рабочих, в 1928-м году – кочегар «Красина», в 1937-м – «Ермака», арестован 28 декабря 1937 года. Из обвинительного заключения: «… проводил среди команды л/к „Ермак“ контрреволюционную, националистическую пропаганду, направленную на дискредитацию мероприятий Партии и Правительства … являясь агентом латвийской разведки, занимался шпионской деятельностью в пользу Латвии…». 17 января 1938 года «Двойкой» приговорён к расстрелу, приговор приведён в исполнение 22 января.

Павел Андреевич Крастин, 40-ка лет, земляк Чауна, из крестьян-батраков, окончил Ленинградский морской техникум, член ВКП(б) с 1922 года, машинист «Красина», стал судовым механиком Балтийского пароходства. Арестован 30 декабря 1937 года и обвинён «… в принадлежности к антисоветской латвийской националистической организации, проводившей подрывную и шпионскую деятельность на территории СССР в пользу Латвии…». 17 января 1938 года постановлением «Двойки» приговорён к расстрелу, 27 января приговор приведён в исполнение.

Ганс Яковлевич Веске, 57-ми лет, из крестьян-бедняков Эстонии, восемнадцать лет проплававший на ледоколах, в основном на «Красине», в 1928-м – старший машинист, награждён Грамотой ЦИК СССР, в 1936 году перешёл слесарем на завод. Арестованный в марте 1938 года, он был обвинён в том, что «… работая на судах заграничного плавания, на протяжении ряда лет проводил среди советских моряков антисоветскую агитацию, направленную на срыв мероприятий партии и советской власти…» – дежурное обвинения по «национальным операциям» НКВД. 20 июля 1938 года «Двойкой» он был осуждён к расстрелу, 28-го июля приговор приведён в исполнение.

Гуго Петрович Майер, 40-ка лет, земляк Э.Я.Чауна и П.А.Крастина, из Вольмарского уезда Лифляндской губернии (Латвия), из крестьянской семьи, старший машинист «Красина», на который он перешёл машинистом с ледокола «Аванс» ещё в 1922 году и ушедший на суда Балтийского пароходства судовым механиком в 1930 году. Арестован 23 марта 1938 года, на излёте «латышской операции НКВД» и обвинён в том, что «… являясь агентом латвийской разведки, занимался шпионажем в пользу Латвии…». 28 августа 1938 года Г.П.Майер «Двойкой» был приговорён к расстрелу, 6 сентября приговор приведён в исполнение.

Борис Михайлович Бачманов, 45-ти лет, потомственный моряк из Кронштадта, в 1916 году, уже послужив учеником на морских судах, окончил Петроградское училище дальнего плавания. Принят в военную службу подпоручиком по Адмиралтейству; назначен начальником станции связи (тогда ещё только недавно появившаяся на флоте служба) Аренсбург на острове Эзель и командиром катера «Абрамсъ». В августе 1917-го ранен, тяжело контужен, отравлен газами, на год комиссован от службы. С 1919 до 1922 года – вновь на военном флоте, создав и руководя гидрометеостанцией на Васильевском острове и одновременно возглавляя в Управлении морского транспорта навигационный и гидрометеорологический отделы. В 1922 году перешел на ледокольный флот, одну навигацию служил вторым помощником капитана на «Ермаке», затем до 1929-го – в разных должностях, вплоть до исполняющего обязанности капитана на «Красине». В 1928 году он – второй помощник капитана и ревизор «Красина», по мнению Самойловича [Самойлович, 1930] – один из лучших моряков Ленинградского порта, «добрый и симпатичный, но всегда небритый». В 1930-е годы Борис Михайлович вновь на военной службе – штурман дивизиона тральщиков, очищавших Балтийское море от мин Первой мировой, командир опытного судна «Микула». Всесторонне образованный, увлеченный работой, изобретательством, любящий отец четверых детей, поэт… (Сведения о биографии Б.М.Бачманова предоставлены автору его внучкой Л.Гончаровой). Из краткой справки из архивного дела по его осуждению следует, что в 1927 году он вступил в ВКП(б), но в 1935-им был из неё то ли исключён, то ли «вычищен». В августе 1937 года, за семь месяцев до ареста, демобилизован, в приёме на работу везде отказ (обычная практика тех лет). При аресте чекистами были частично уничтожены, частично изъяты (и пропали) рукописи научных трудов. В его обвинении – четыре пункта 58-й статьи: «измена родине военнослужащим» (58–1б), «подготовка вооружённого восстания» (58–2), «контрреволюционная пропаганда» (58–10) и «участие в контрреволюционной организации» (58–11), а обвинение сформулировано так: «в 1936 году был завербован в контрреволюционную офицерскую монархическую организацию, по заданию которой проводил подрывную работу в КБФ (Краснознамённый Балтийский флот – авт.) и занимался шпионажем в пользу Швеции» (ст. 58–6 – шпионаж – в перечне вменённых ему статей не указана – авт.). По воспоминаниям его дочери К.Б.Бирюковой, передачи в Арсенальной тюрьме не принимали «из-за плохого поведения», даже папиросы. Его сокамерник позже рассказывал, что Бориса Михайловича жестоко избивали, выбили зубы, в камеру его приносили, там ему давали лучшее место, где прохладнее. 28 августа 1938 года всё той же «Двойкой» он был осуждён к расстрелу, приговор приведён в исполнение 6-го сентября, как и приговор Г.П.Мейеру.

Б.М.Бачманов. Фото 1917 г. [Из архива Л.Гончаровой]

Иван Павлович Панов, 53-х лет, повар на «Красине», в 1938 году – «руководящий повар» (так в деле) Ленинградского Военно-Морского учебного пункта, обвинение – «шпионаж» и «участие в контрреволюционной организации». Из обвинительного заключения: «… среди личного состава Ленинградского Военно-Морского пункта проводил контрреволюционную пропаганду. С 1923 года являлся агентом немецкой разведки на территории СССР…». Вообще у автора блюд, которыми отъедались изголодавшиеся итальянцы, судьба бурная: крестьянский сын из Тверской губернии, он дважды – в 1923 и 1933 годах – исключался из партии (вступил в неё в 1918 году, восстановлен в 1928 году). После возвращения «Красина» из похода принят вольнонаёмным на линкор «Парижская коммуна», но в 1933-м был арестован по обвинению в растрате трёх тысяч рублей (при этом обвинён по статье 58–7: «Подрыв государственной промышленности, транспорта, торговли, денежного обращения…») и дело вел Особый отдел ОГПУ Морских сил Балтийского моря, через месяц, впрочем, его прекративший. В 1936 году Панов все-таки осуждён «за растрату» на два года, из которых отсидел четырнадцать месяцев, был освобождён, но 14 июня 1938 года вновь арестован. 27 октября, когда уже в НКВД (но в Москве) повеяло новыми ветрами – ослаблением репрессий – Особой Тройкой (были и такие) УНКВД Ленинградской области И.П.Панов приговорён к расстрелу, приговор привёден в исполнение 31 октября 1938 года.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.