Сопротивление материала. Легенда о царе-антихристе
Сопротивление материала. Легенда о царе-антихристе
Если судить по переписке Петра с московскими соратниками, он вполне отдавал себе отчет в том, что оставил в России немалое число затаившихся врагов, прежде всего, конечно, вечно недовольных стрельцов и мятежную сестру Софью. Правда, Софья, как казалось, надежно упрятана за стенами Новодевичьего монастыря и вот уже десять лет жила под домашним арестом в комфортной изоляции. Ее обслуживало свыше десятка слуг, а рацион был таким, что позавидовал бы самый прожорливый и пьющий мужчина. Софья ежедневно получала ведро меда, три ведра пива разных сортов, два ведра браги, а на праздники еще ведро обычной водки и пять кружек анисовой. С закуской все тоже было в полном порядке.
Вероятно, если бы каждый стрелец имел такой же рацион, Петр смог бы спокойно закончить свои заграничные «университеты», однако жизнь рядового стрельца складывалась иначе. Стрелецкое войско – вечно голодное и привыкшее жить больше своим промыслом и хозяйством, чем жалованьем, – мало напоминало регулярную армию. Каждый поход стрелец воспринимал как большую беду, отрывавшую не только от семьи, но и от кормившего его промысла. Это было плохо обученное, недисциплинированное скопление вооруженных людей, которое одинаково легко поддавалось как панике, так и припадкам ярости, вызванным теми или иными слухами. К тому же среди стрельцов всегда ощущалось сильное влияние староверов, так что причин для оппозиционности хватало с избытком.
Появились и новые поводы для недовольства – иностранцы и регулярная армия. Если раньше стрельцы хотели расправиться лишь с Нарышкиными и частью боярства, то теперь они мечтали добраться еще до петровских солдат и Немецкой слободы.
Новый бунт оказался, правда, скоротечным, его удалось подавить без особых усилий. Столкновение под местечком Новый Иерусалим между стрельцами (днем вчерашним) и регулярными профессиональными частями (днем сегодняшним) можно назвать показательным. При первых же залпах стрельцы побежали, потеряв 15 человек убитыми и 37 ранеными, в то время как потери среди обученных петровских солдат – один убитый и три раненых, хотя немалый численный перевес был на стороне стрельцов.
В ходе следствия еще до приезда Петра были казнены 122 человека и 140 биты кнутом. Почти две тысячи стрельцов в кандалах отправили по разным российским тюрьмам и монастырям, поскольку забитые до отказа московские казематы уже не могли принять более ни одного арестанта. И все же Петр не был удовлетворен ни расследованием, ни суровостью наказания. «Я допрошу их построже вашего», – заявил он шотландцу Гордону.
Вернувшись домой, государь сам руководил пытками, а затем лично допрашивал Софью. Есть множество свидетельств, что во время следствия Петр постоянно находился в нервном возбуждении и часто впадал в ярость, причем тяжелую государеву руку в этот период испытали на себе даже царевы любимцы – как русские, так и иностранцы. Францу Лефорту, например, достался удар шпагой по спине. Следует, правда, признать, что любимцам Петра доставалось от него не раз и в более спокойной обстановке. Меншикова он регулярно бил за воровство, а вот за что он однажды на пиру у полковника Чамберса топтал ногами все того же Лефорта – неизвестно. Но было и такое.
Следствие ставило своей задачей получить от стрельцов ответы на следующие вопросы: хотели ли Немецкую слободу разорить, а на Москве бояр побить? хотели ли царевну Софью Алексеевну к себе в правительство иметь? давала ли она на то согласие? как бунтовщики намеревались поступить в случае успеха с солдатами Преображенского и Семеновского полков? И наконец, что собирались делать с самим государем? В результате картина прояснилась, но вот добыть прямые улики против осторожной Софьи не удалось, хотя Петр к этому очень стремился.
После возвращения царя казни возобновились. Первая массовая казнь состоялась 30 сентября 1698 года. 17 октября стрельцам рубили головы, причем рубил не только палач, но и сам государь с ближайшим окружением. Для друзей-иностранцев Петр все же сделал исключение. Русские из ближнего круга участвовали все. Когда у кого-то из палачей-любителей не выдерживали нервы и дрожала рука, царь приходил в ярость. Особым хладнокровием отличился Меншиков, казнивший более двадцати человек.
Софью под именем Сусанны постригли в монахини, а режим ее содержания ужесточили. В монахини царь постриг и другую свою сестру, Марфу, за то, что именно она стала посредницей в сношениях Софьи со стрельцами. В те же дни, решив, видимо, «всё уладить разом», Петр постриг в монахини и свою жену Евдокию Лопухину. Наследника, малолетнего царевича Алексея, перевезли к тетке, царевне Наталье Алексеевне. Избавляясь от нелюбимой жены, Петр, кажется, мало задумывался о том, как это воспримет сын. А зря.
Расправа Петра со стрельцами была жестокой не только по нынешним, но и по тогдашним, далеко не гуманным, меркам. Трупы повешенных и обезглавленных по приказу царя не убирали в течение пяти месяцев. Петр хотел, чтобы урок заучили твердо.
Добрый по природе как человек, замечали многие историки, Петр был груб как царь, не привыкший уважать личность ни в себе, ни в других. Староверов, например, реформатор заставлял ходить в нелепой шутовской одежде, а их жен носить специальный головной убор с рогами.
Рассказы о насильственном бритье бород и переодевании русских людей в иностранный костюм – а все это началось сразу же после возвращения Петра из-за границы – изобилуют сценами поистине безобразными, унижающими человеческое достоинство. Это происходило даже тогда, когда что-то делалось царем не всерьез, а вроде бы в шутку. В феврале 1699 года на пиру у Лефорта, куда прибыли наиболее знатные из русских придворных, Петр сам ходил среди гостей с ножницами, выстригая куски волос из бород и кромсая их одежду. Обрезая длинные и широкие рукава русских кафтанов, действительно мало приспособленных для труда, царь весело приговаривал: «Это помеха, везде надо ждать какого-нибудь приключения – то разобьешь стекло, то попадешь в похлебку». Это, пожалуй, самая невинная забава тех времен.
Еще менее украшают Петра его безвкусные и злые подшучивания над церковью. Причем если в остальных его поступках, даже порой жестоких, можно отыскать если не оправдание, то хотя бы логику, здесь ее искать, кажется, бессмысленно.
Еще в юности начатая им игра в «сумасброднейший, всешутейший и всепьянейший собор», который долго возглавлял его первый учитель Никита Зотов, носивший звание князя-папы, продолжалась и в зрелые годы. Князь-папа предводительствовал конклавом из двенадцати кардиналов – самых отъявленных пьяниц и обжор, с огромным штатом таких же епископов, архимандритов и других духовных чинов. Сам Петр носил в этом соборе сан протодьякона и лично сочинил для собора устав и регламент, продуманный до мельчайших деталей.
Слово «папа», взятое из арсенала католической церкви, вовсе не означало, что Петр решил поиздеваться над католиками: это было издевательством над церковью вообще, в том числе и над родной, православной. Нередко случалось, что вся эта пьяная шутовская толпа человек в двести с Петром во главе всю ночь громко гуляла по Москве, а позже в Петербурге, врывалась в чужие дома во время священного для православных Великого поста с требованием кормить и поить незваную хулиганскую ватагу.
Никто из историков даже не пытается найти какое-либо удовлетворительное объяснение этому странному поведению Петра. Ясно, что церковь не одобряла многое из того, что делал Петр, но по-настоящему никогда не вступала с ним в борьбу. Современники чаще упрекали официальную церковь как раз за малодушие, а не за сопротивление реформам, утверждали, что патриарх «живет из куска, спать бы ему да есть».
Трудно объяснить поведение Петра и недостатками воспитания. Если и было у него какое-то упорядоченное воспитание, то именно церковное, он и в зрелом возрасте помнил наизусть Евангелие. Петр не был атеистом, периодически молился в храме и стоял службу, искренне сожалел о безграмотности русского духовенства, считал, что здесь многое нужно сделать. Таким образом, если он и мог испытывать какое-то негативное отношение к религиозным воззрениям, то разве что к староверам, популярным в стрелецкой среде, но никак не к официальной русской церкви.
Не было это и обычным балагурством, свойственным иногда даже глубоко верующим русским. Иностранцы, например, не раз отмечали и тогда, и много времени спустя, что русские в целом богобоязненны, но любят подшутить над своими попами, их страстью к вину и обжорству. Можно было бы все петровские выходки списать на это, но вот беда – злая шутка затянулась на десятилетия.
Не очень убедительной выглядит и гипотеза некоторых иностранных наблюдателей, предполагавших в карикатуре на церковь некую нравственную борьбу с отжившими свой век суевериями. Странный способ борьбы с суевериями, когда веселая компания заказывает себе бутыль под водку в форме Евангелия. Не говоря уже о том, что Петр как государь отдавал себе отчет в силе религиозных воззрений, раз вел серьезные дискуссии по поводу взаимоотношений светской и церковной власти в Англии с епископом Бёрнетом.
Как бы то ни было, можно легко представить, какие чувства испытывали подданные царя – искренне верующие русские люди – при виде пьяного Петра, возглавляющего злую пародию на церковь и церковных иерархов. И сама реформа с ее тяготами, и наплыв иностранцев, и вызывающее поведение монарха – все это в целом и породило в народе легенду о царе-антихристе.
Вариаций легенды много, причем самых сказочных. По одной версии, во время заграничной поездки иноземцы царя пленили, посадили в бочку и пустили в море, а вместо настоящего государя подослали злодея, басурманина, или антихриста, который хочет извести все русское и весь русский народ. По другой версии, царь из плена чудом все-таки сумел спастись, потому что вместо него в бочку залез какой-то смелый стрелец. Настоящий царь скоро вернется и наведет порядок: иностранцев прогонит, и все заживут как раньше, по дедовским законам.
Человеческий материал оказывал сопротивление. И потому, что многое для него было внове, странным и чужим, и потому, что ломали его грубо, через колено, не уважая ни его чувств, ни души.
Еще не раз Петру придется подавлять силой народные бунты, отвлекая с фронта армию для карательных операций. Самым известным из таких бунтов стало восстание все тех же стрельцов в Астрахани в 1705 году.
В письме, которое они послали донским казакам, призывая их на помощь, стрельцы объясняли причину мятежа не столько тяготами службы или налогами, хотя и это, конечно, вызывало недовольство, сколько невыносимым унижением людей. В перечне обид все то же насильственное бритье бород, немецкая одежда, без которой в церковь не пускают молиться, отвращение к табаку и т. д.
Вопрос: а это для реформ было обязательно? Не думаю, что без табака путь к прогрессу России был наглухо закрыт. Терпимее мог бы, конечно, относиться реформатор и к русской бороде. Позже и сам Петр сообразил, что бороды выгоднее не брить, а брать с них налог. Тоже, конечно, дикость, но для староверов и это было уже облегчением.
Кстати, вообще довольно странным представляется требование Петра общаться с Господом непременно в иностранном камзоле. Именно в Петровскую эпоху появились указы вроде этого: «Всех чинов служилых людей носить немецкое платье по будням и французское – по праздникам». А если наоборот – французское по будням, а немецкое по праздникам? Что-то изменится, если вдруг перепутать? Между тем нарушителей могли тогда за подобную ошибку и розгами высечь.
Поэтому нет ничего удивительного, что донские казаки, не поддержавшие в 1705 году астраханцев, через два года поднялись уже сами. Впрочем, и это восстание, получившее название Булавинского, правительство подавило.
Власть надеялась, резюмирует Ключевский, «на охранительную силу кнута и застенка, а об общественной стыдливости в тогдашних правящих сферах имели очень слабое помышление».
Данный текст является ознакомительным фрагментом.