Конференция Фидель Кастро вносит ясность

Конференция

Фидель Кастро вносит ясность

Доклады трех делегаций на второй сессии конференции обозначили множество вопросов, остающихся вплоть до настоящего времени малоизученными, спорными, противоречивыми. Прошло уже четыре десятилетия, однако операция «Анадырь» по скрытной переброске советских ракет и ядерного оружия на Остров свободы по-прежнему поражает воображение военных специалистов, историков, политиков.

Дискуссия на конференции не утихала до самого конца первого дня ее работы. Американские и кубинские делегации получили возможность высказаться по наиболее важным, с их точки зрения, аспектам Карибского кризиса. Сидевший в зале Фидель Кастро, используя свое «служебное положение», не преминул дать свои комментарии и уточнения.

Скот Сэйган из Стэндфордского университета остановился на некоторых уроках кризиса. По его мнению, главный урок, который извлекли для себя и Кеннеди, и Хрущев, состоял в том, что «ошибочно полагаться на то, будто бы глава государства может лично контролировать использование ядерного оружия, огромное количество которого было вверено в руки военных». Американский профессор подчеркнул, что в ходе принятия решений о применении ядерного оружия может возникнуть огромное количество непредвиденных ситуаций. По его словам, очень трудно гарантировать организованный контроль над ядерными боеголовками, необходимо принимать в расчет и такой фактор, как двусмысленность приказов на применение оружия. Применительно к ситуации на Кубе в то время никто не знал, как может повести себя группировка войск, обладающая ядерным оружием, если она подвергнется атаке противника.

В тех условиях президент Дж. Кеннеди взял на себя всю полноту ответственности за принимаемые решения. В чем они состояли?

Прежде всего, он приказал Комитету начальников штабов поставить в известность командующего американскими войсками в Турции, командиров ракетных частей «Юпитер» о том, что им запрещается применение ядерного оружия даже в том случае, если они будут атакованы. Более того, даже если союзные войска, то есть турецкая армия, попытаются завладеть этими ракетами, командующий должен был отдать приказ на их уничтожение. Комитет начальников штабов возразил президенту, сославшись на то, что такого рода указания он посылать не вправе, ибо они выходят за рамки полномочий КНШ. В конечном счете президент настоял на своем, и такой приказ поступил в американские войска в Турции.

Второе «смелое и рискованное решение» президента Кеннеди, как отметил С. Сэйган, состояло в объявлении «карантина» Кубы и попутном заявлении о том, что «любой пуск ракеты с территории Кубы будет расценен Вашингтоном как агрессия со стороны Советского Союза с последующим полномасштабным ответом». Именно этот последний акт, по мнению американского ученого, оказал решающее влияние на советскую позицию по применению ракетно-ядерного оружия в те критические осенние дни 1962 года.

Другой важной проблемой, которая была поднята в ходе международной научной конференции в Гаване в октябре 2002 года, стала полная секретность, окружавшая советско-кубинские взаимоотношения. Почему военное соглашение между двумя странами так и осталось тайной? Почему Москва и Гавана не объявили об этом своем шаге открыто? Почему при переброске советских войск на Кубу соблюдался такой строгий режим секретности? Эти вопросы звучали в выступлениях многих участников конференции.

Кубинскую точку зрения по этой проблеме выразил Хорхе Рискет Вальдес, который с самого начала констатировал, что полностью скрыть от США переброску 40-тысячной группировки советских войск на Кубу в любом случае было невозможно. Слишком близко этот регион находился к территории США, к тому же Вашингтон имел в своем распоряжении достаточное количество эффективных технических средств разведки. Поэтому рассчитывать на то, что всю операцию можно будет долго держать в секрете, по мнению кубинского участника, было просто наивно.

«Если бы было официально объявлено о поставках советского оружия и вводе советских войск на Кубу, – отметил X. Рискет, – то ни США, ни какая-либо другая страна не могли бы обвинить Москву и Гавану в ведении нечестной политики, вынашивании коварных и вероломных планов, которые ставили бы под угрозу безопасность США». С точки зрения международного права, устава ООН, Куба и Советский Союз имели полное право заключить договор о военной помощи и поддержке. «Если договор полностью законен и легитимен, – подчеркнул Рискет, – то зачем держать его в тайне?» По его мнению, договор нужно было бы обнародовать приблизительно в июле 1962 года, открыто объявив о поставках военной техники и оружия для кубинской армии.

Другое дело, что вокруг такого шага Москвы и Гаваны необходимо было развернуть широкую пропагандистскую кампанию как на Кубе, так и на международной арене. С политической точки зрения легитимность военному союзу Гаваны с Москвой придавала антикубинская политика США, провалившаяся операция вторжения на Остров свободы в районе Плайя-Хирон, явные агрессивные приготовления новой крупномасштабной операции по свержению революционной власти.

«Куба, – подчеркнул X. Рискет, – не только имела право, но и должна была попросить помощи у дружественной страны для защиты от этой агрессии. Нужно было эффективно противостоять возможной угрозе, а еще лучше – убедить противника, что подобное нападение будет ему очень дорого стоить».

Советский Союз и Куба, согласовав детали операции «Анадырь», решили сохранить ее в тайне. Однако они понимали, что секретный характер операции без оглашения военного договора между Москвой и Гаваной был очень опасным. Если бы Вашингтон узнал об этом договоре окольными путями, он бы получил очень серьезные военно-политические и моральные преимущества. X. Рискет подробно проанализировал эти преимущества, которые сводились к следующим моментам:

США получили бы стратегическую инициативу;

США предстали бы перед всем миром как жертва коварного обмана, ведь СССР по всем каналам заявлял, что не собирается вводить на Кубу стратегическое наступательное оружие.

14 октября 1962 года американцы «взломали» советский секрет – их авиация обнаружила на Кубе позиции ракет средней дальности. С этого момента они обрели военно-политические и моральные преимущества…

X. Рискет рассказал о том, как рождался советско-кубинский договор о военном сотрудничестве. Его проект начал обсуждаться Раулем Кастро и маршалом Р. Я. Малиновским в Москве в июле 1962 года, а затем проект договора был привезен советским послом на Кубу в августе месяце.

Фидель Кастро, по словам Рискета, считал, что в том договоре «не было острой необходимости», что договор «не совсем политически оправдан». Фидель доработал проект документа и предложил три варианта его названия. С готовым кубинским вариантом договора в конце августа 1962 года в Москву послали представительную официальную делегацию во главе с команданте Эрнесто Че Геварой. Последний имел полномочия подписать договор и инструкции от Фиделя: предложить советскому правительству немедленно опубликовать документ.

Н. С. Хрущев согласился с изменениями и дополнениями, внесенными Ф. Кастро, но отверг предложение о немедленном опубликовании договора. Хрущев мотивировал свою позицию двумя соображениями: желанием дождаться конца президентских выборов в США и стремлением придать больше пафоса объявлению о советско-кубинском договоре. Дело в том, что Хрущев хотел лично присутствовать на заседании Генеральной Ассамблеи ООН в ноябре 1962 года, где планировал официально вместе с Фиделем Кастро объявить о подписании совместного соглашения.

Несмотря на всю настойчивость кубинской стороны опубликовать договор хотя бы в сентябре, Москва оставалась непреклонной.

Хорхе Рискет Вальдес дал свою оценку позиции Кубы по вопросу военного договора с Советским Союзом. «Куба никогда не говорила о том, какое оружие поставлялось на Кубу, – отметил он, – не определяла его как оборонительное или наступательное. Мы всегда считали легитимным и законным наше право на обладание тем видом оружия, которое мы считаем нужным для обеспечения собственной обороны перед лицом внешней угрозы, нацеленной на нашу страну. Ни секретность, ни обман не были нашей позицией, а этика и политкорректность были характерными особенностями лидеров Кубинской революции, возглавляемой Фиделем Кастро». В конце своего выступления кубинский представитель сделал категоричный вывод в адрес советской позиции: «Когда советские секретные планы были раскрыты, правительство СССР было обвинено во лжи, обмане и вероломстве. Тем самым США получили очевидное преимущество как в глазах мировой общественности, так и у себя в стране».

С подачи Фиделя Кастро X. Рискет несколько подробнее остановился на визите в Гавану советской военной делегации, которую для отвода глаз возглавлял член Политбюро ЦК КПСС Ш. Р. Рашидов. Делегация прибыла поздно вечером 29 мая 1962 года и уже на следующее утро обсуждала с политическим руководством Кубы детали размещения на острове советских войск.

Советская сторона считала, что единственной эффективной мерой для предотвращения угрозы со стороны США могло быть только размещение на Кубе ракет средней и малой дальности с ядерными боеголовками. Как отметил кубинский докладчик, «кубинское руководство во главе с товарищем Фиделем Кастро проанализировало советское предложение и приняло решение о вводе ракет на Кубу. Это решение не было бы принято, если бы предназначение этих ракет заключалось не в обороне Кубы. Мы бы предпочли тогда другие – политические – средства, например официальное заявление советского правительства, в котором бы твердо и четко говорилось, что агрессия против Кубы будет расцениваться как агрессия против Советского Союза… Исходя из нашего интернационального долга секретариат нашей партии должен был принять это решение незамедлительно и без каких-либо колебаний. В течение дня советской стороне было сообщено о принятом решении. Это решение было принято в срочном порядке и стало основой для дальнейшего развития советско-кубинских отношений».

Детали той встречи кубинского руководства с советской делегацией, главную скрипку в которой играл конечно же не Ш. Р. Рашидов, а главнокомандующий Ракетными войсками стратегического назначения Вооруженных сил СССР маршал С. С. Бирюзов, были хорошо известны только одному участнику международной конференции в Гаване – президенту Кубы Фиделю Кастро. Фидель не смог удержаться и с жаром вступил в дискуссию. И хотя в своем выступлении Фидель неоднократно перескакивал с одного исторического эпизода к другому, от советско-кубинских переговоров накануне ракетного кризиса к переговорам после его деэскалации, свидетельства очевидца и главного участника тех событий вызвали особый интерес всех присутствующих. Как обычно, выступление кубинского руководителя вылилось в полноценный доклад, однако перебить его никто не осмелился. В конечном счете Фидель не просто участвовал в тех переговорах, но и знал о них все изнутри.

Мне представляется, что выступление Фиделя Кастро, которое приводится ниже в несколько сокращенном виде, представляет несомненный интерес как исторический документ, как подлинное свидетельство очевидца.

Выступление Фиделя Кастро, 10 октября 2002 года

Я не собираюсь рассказывать, как в СССР возникла идея о вводе ракет на Кубу. Существует множество источников информации. Я читал у сына Микояна, что Хрущев в разговоре с его отцом выдвинул идею о вводе ракет на Кубу. Конечно, нас пытались убедить в необходимости этого решения. Советская сторона даже организовала специальные переговоры, чтобы я принял это решение. Мы договорились о приезде делегации, нам ничего другого не оставалось, кроме как принять это решение.

Мы знали, что делегацию должен был возглавить маршал Бирюзов, но прислали Рашидова, который приехал в качестве советника по сельскому хозяйству. Когда он был секретарем Коммунистической партии Узбекистана, он сделал многое для того, чтобы поднять уровень сельского хозяйства в этой республике. Тогда земли Узбекистана называли «голодной степью». Рашидов удачно сумел организовать выращивание хлопка, благодаря чему заработал славу эксперта в области сельского хозяйства. Это – то, что мы о нем знали.

Но в действительности я никогда не понимал, что общего есть у сельского хозяйства Кубы и Узбекистана. Рашидов был ярым сторонником принципа орошения. Но у нас на Кубе дождей и так хватает, а засухи редки. Если применить принцип Рашидова на Кубе, то можно затопить полстраны. Я даже могу сказать больше. Известно, что у него был кабинет в президентском дворце. Очень странно, что у какого-то советника по сельскому хозяйству был кабинет во дворце президента республики. Нам это казалось пережитками колониализма.

Рашидов приехал во главе делегации, несмотря на то что даже мы знали, кто является главой делегации на самом деле. По советским нормам, делегацию такого уровня не мог возглавлять Рашидов, поскольку маршал Бирюзов был гораздо более сведущ в этом вопросе и фактически именно он и вел переговоры. Впоследствии маршал Бирюзов погиб в авиакатастрофе. Он был очень, даже можно сказать, слишком активным человеком. Он сразу стал говорить по существу, а именно – об обеспокоенности Советского Союза по поводу непосредственной угрозы военного вторжения США.

Также я хотел бы отметить, что у меня нет отрицательного отношения к Хрущеву, так как его политика по отношению к Кубе была очень смелой. В ситуации, когда никто не поставлял нам нефть, когда все нефтяные предприятия практически полностью контролировались Соединенными Штатами, Хрущев принимает решение о поставке топлива на Кубу, точнее, о его продаже. Для нас это было прекрасное время, когда за одну тонну сахара мы получали восемь тонн нефти. С советской стороны это казалось чистой воды идиотизмом – продавать нефть по такой смешной цене. А сейчас для нас вполне допустима ситуация, когда за две тонны сахара можно купить всего одну тонну нефти. Затраты на производство каждой тонны сахара в то время были иными: его рубили вручную, перевозили на волах, так что и топлива нужно было поменьше. Наши сахарные заводы в то время в качестве топлива использовали выжимку из сахарного тростника собственного производства.

В данный момент на мировом рынке соотношение цен между сахаром и нефтью изменилось в тридцать раз в пользу нефти. Когда с Кубы была снята квота на продажу сахара, и не просто часть ее, а полностью, Советский Союз начал закупку сахара в нашей стране. Для СССР это не было выгодно с экономической точки зрения, а являлось дружественным жестом по отношению к нам. Причин, почему это было сделано, может быть две: либо это было глубокой озабоченностью о безопасности Кубы, либо это была попытка сверхдержавы улучшить соотношение сил в свою пользу. Я тешу себя мыслью, что это все-таки была защита Кубы.

Хрущев испытывал симпатию к Кубе, так как Октябрьская революция в России стала толчком для радикальной Кубинской революции. Но на Кубе идеи социализма нашли свое истинное воплощение, и советским людям следовало бы присмотреться к нашему опыту.

Наша революция была абсолютно естественным движением, она не была навязана или привнесена победоносной советской армией по окончании Второй мировой войны. Наша революция не родилась искусственным образом и конечно же не являлась результатом странной мутации. Кубинская революция развивалась абсолютно независимо и не имела ничего общего с конфликтом двух сверхдержав.

Я был последователем радикально левых идей и, по мнению Хрущева, не являлся коммунистом. На самом деле я думаю, что я им был больше, чем Хрущев. Перед тем как прочитать Манифест коммунистической партии или какие-нибудь другие материалы, я изучил экономику капитализма, ее структуру, теорию кризисов, причины безработицы, и только тогда я собственным умом пришел к выводу, что капитализм – это не рациональная система. Я был уверен в этом тогда, равно как и сейчас. Вместо этого я мог предложить идею левого толка. Что же касается ответственности, которую я нес, организовывая это движение, я его называю идеологическим влиянием на группу людей, в тот момент эту ответственность я ощущал особо остро. У меня уже тогда сформировалось политическое сознание, определенная или, лучше сказать, достаточно высокая политическая культура.

Здесь на Кубе можно было сделать революцию, потому что мы боролись против режима Батисты, против преступлений и унижения нашей страны. Стоило отдать должное президенту Кеннеди за его разумную реакцию на события Кубинской революции, за его понимание того, что на Кубе господствовала ужасная нищета и что мы нуждались в реформах. О таких реформах в Соединенных Штатах даже никогда не шла речь. Нам нужно было провести реформы в сельском хозяйстве, судебную реформу, налоговую реформу и другие.

Я знаю, что в США существует традиция уплаты налогов, сто процентов населения платят налоги, но в Латинской Америке культуры уплаты налогов не существует вообще, зато развита коррупция.

Следует понимать, что Кубинская революция осуществлялась группой гражданских лиц, а не военных. У них не было военного образования, но они сумели организовать движение и путем борьбы, вооруженной борьбы, победить. Точно такой же была и революция в США, начавшаяся с захвата корабля с грузом чая, чтобы избавиться от налогов.

Следует добавить, что условия для революции на Кубе были менее благоприятными, чем в остальной части Латинской Америки. У нас была программа, я хочу сказать – у нас было сформировавшееся социалистическое сознание. Мы не планировали проводить социалистическую революцию, так как для ее осуществления не существовало ни культурных, ни субъективных условий, ни должного уровня образования. Идеей революционного движения было свержение режима Батисты, что и произошло. Для победы революции недостаточно поддержки 60 или 70 процентов населения. Ее должны поддержать более 90 процентов населения, что доказано всеми опросами.

Я как лидер движения разработал программу, в которой были затронуты аспекты национальной обороны. После штурма казарм Монкада меня судили и содержали отдельно. Поскольку я был адвокатом, я решил защищать себя сам, потому что адвокат, которого мне предоставили, был скорее обвинителем, чем защитником. Поэтому меня изолировали от остальной группы подсудимых, официально меня поместили в госпиталь, и я получил судимость. Меня разместили в крохотной больничной палате, где я имел возможность пообщаться с несколькими журналистами. Приговорили к 15 годам тюрьмы. Попытка заключить нас в тюрьму, а также наше путешествие в Мексику и обратно вызвали бурную реакцию общественности.

Наверное, кто-то думает, что, когда мы возвращались на Кубу, у нас был целый авианосец, а на самом деле у нас было небольшое судно, американская яхта. Она называлась «Гранма». Это было греческое название. Некоторые думают, что это – американское слово. Один американец, который жил в доме неподалеку, считал, что она называется Grand Ma[3]. Но это, скорее, шутка.

Но перейдем к делу. Мы приплыли, высадились в довольно тяжелых условиях после восьмидневного путешествия и к 3 декабря полностью рассредоточились, реорганизовались и начали борьбу, при этом нам никто не помогал ни оружием, ни деньгами. И мы вышли с честью из этой исторической ситуации. Мы победили, но успех нашей революции казался сомнительным. Мы полностью посвятили себя выполнению программы, разработанной во время событий, связанных со штурмом казарм Монкада. Эта программа предусматривала следующие задачи: реформа здравоохранения, аграрная реформа и другие.

Нашей первой ошибкой стало то, что мы спровоцировали негативную реакцию в стране, у народа. Но мы попросили людей, чтобы не вершился самосуд, чтобы они не мстили преступникам, потому что в стране не было нормальных законов, а состояние законодательной базы было чуть лучше, чем в Нюрнберге, где правосудия не было вовсе, а ведь у нас только что свершилась революция.

Мы полностью контролировали ситуацию, приняли новые законы и осудили военных преступников. Впервые американцам и нам удалось прийти к консенсусу по вопросу о военных преступниках. В отличие от других стран Латинской Америки (Аргентины, Чили и т. д.) на Кубе военных преступников судили, и они понесли наказание. Нашей главной задачей было создание законодательной базы.

С Советским Союзом мы не вели переговоры, и тем более у нас не было никаких отношений до тех пор, пока на Кубу не прибыл с визитом Микоян. Я считал, что период с середины 1959 года по февраль 1969 года можно считать пиком советско-кубинских отношений. Во время революции советские лидеры понятия не имели, кто ее возглавляет, и не знали, какую позицию занять по отношению к США и Кубе.

В нашем полушарии США старались дискредитировать или пресечь революции. Например, президент Гватемалы, который был не совсем лоялен по отношению к Соединенным Штатам, решил провести аграрную реформу, и все это закончилось интервенцией в Гватемалу. Достаточно известный факт. Это стоило жизни 150 тысячам человек. Более 100 тысяч человек пропали без вести.

Учитывая печальный опыт Гватемалы, мы понимали, что наша политика может привести к нападению, подобному вторжению на Плайя-Хирон. Я хочу сказать, что в то время нападение с участием наемников на Кубе могло быть успешным. И я могу вас заверить, что именно так оно бы и было, учитывая то вооружение, которое мы имели.

Да, у нас были сотни тысяч единиц вооружения, но сильно устаревшего. У нас было мало профессиональных военных, людей, которые могли бы принимать сложные решения. Мы не были уверены, что сможем защитить свою страну. И при поддержке населения мы решили закупить оружие за рубежом.

Сначала мы не хотели покупать оружие в социалистическом лагере. Мы решили закупать его в странах НАТО. Фердинандо было поручено закупить оружие в Бельгии. Но сначала мы пытались купить оружие не в Бельгии, а Италии. Там Фердинандо вместе с другими военными должен был закупить 24 пушки калибра 105 миллиметров. Сперва были присланы боеприпасы, а затем – первые 6 орудий, но потом поставки странным образом прекратились.

Потом к нам пришли два корабля с бельгийским оружием очень высокого качества, я могу всем его рекомендовать. Мы получили пулеметы, гранатометы, другое вооружение. Что же произошло с третьим кораблем?

Третий корабль, уже стоявший в порту, взрывается, погибают десятки членов команды, но кубинцев немного. Мы выехали туда не сразу после взрыва и не успели приехать, как раздался второй взрыв. Второй взрыв был гораздо более сильным. Мы так и не смогли доказать причастность каких-либо лиц к этому взрыву.

Было решено выяснить, могло ли это быть случайностью. Были проведены многочисленные эксперименты. Мы сбрасывали ящик с гранатами с высоты в тысячу метров – и он не взрывался. Мы провели много опытов, чтобы доказать возможность взрыва ящика с гранатами при его случайном падении. Мы его даже сбрасывали с 10 тысяч метров – и при падении он не взрывался.

Результаты этих экспериментов вызвали у нас подозрения в причастности к этому делу одного американца, члена команды. Вот уже 43 года мы пытаемся, используя международное влияние, добиться, чтобы материалы того дела были обнародованы и мы смогли бы узнать, что же на самом деле произошло. Такова суть дела.

Хоть мы и не хотели покупать оружие в соцлагере, мы закупили оружие в Чехословакии. Это было оружие советского производства времен Второй мировой войны. Они не только продали его нам по выгодной цене, но даже выделили кредит, который мы выплатили полностью, до последнего центаво. Так мы познакомились с советским оружием. И оно нам очень пригодилось. Среди чешского и советского вооружения были советские танки, тяжелая артиллерия, орудия калибра 122, 105 и 75 миллиметров – в общем, все то вооружение, которое мы использовали в Хироне.

Мне кажется, что заслуга специалистов заключалась в том, что у них была строгая методика: обучить восемь батарей за шесть месяцев. При этом следует учитывать, что в стране было несколько сотен орудий полевой и зенитной артиллерии. Каждый солдат в отдельности, как и все подразделения в целом были готовы к войне. Обучение проходили тысячи людей, на занятия они уходили рано утром, а возвращались домой поздно вечером. Зато когда на нас напали, не было ни одного оружия, которое не было бы готово к бою, хотя обучение проводилось в кратчайшие сроки. Все это, а также помощь советских специалистов, определило наше победу при Хироне. Мы всегда будем помнить имена победителей и павших.

Во время событий при Хироне Хрущев был полностью солидарен с кубинским народом. Он сделал несколько громких заявлений, в которых часто упоминалось ракетное оружие, что, безусловно, доставляло ему удовольствие. К этому времени относится заявление Хрущева, в котором он говорил о том, что Советский Союз обладает настолько точной ракетой, что ею можно попасть даже в летящую муху. Это действительно был яркий образ!

В обороне Хирона не участвовал ни один советский солдат и ни один советский инструктор. Артиллерийские подразделения под командованием Педро Мирета и сеньора Фернандеса, преподавателя Военной академии, были первыми, кого отправили на Хирон. Естественно, без помощи Советского Союза мы бы не смогли оказать достойного сопротивления. Мы использовали их идеи, тактику, и мы смогли отразить агрессию. Все об этом хорошо знают.

Говорят, что план вторжения был планом Кеннеди, но на самом деле он унаследовал его и воспользовался им потому, что собственного опыта у него тогда не было. Он был у власти всего несколько месяцев, и для него эта проблема была исключительно сложной. На мой взгляд, Кеннеди не нравилось подобное решение этого вопроса, у него были несколько другие взгляды на политику в Латинской Америке, и ему не хотелось начинать свое президентство с агрессии. Но эта агрессия уже была неизбежна.

Произошло нападение, но мы победили. Высадку наемников прикрывала американская эскадра, бой проходил в ее присутствии. Высадке десанта оказывалась всесторонняя поддержка: авианосцы, десантные корабли и так далее. Также был запланирован захват аэропорта, прибытие туда нового правительства, принятие новой конституции, признание этого правительства, а также его просьба о помощи. Таков был истинный план этой операции.

Был такой случай, о нем поведал Фернандес. Один наш артиллерийский расчет по ошибке выстрелил и попал в американский корабль. Это была случайность, но в ней могли усмотреть определенный умысел, посчитать провокацией, что спровоцировало бы вооруженные силы США ввязаться в бой. Хорошо, что ни действия США, ни наши действия не сделали из Кубы второй Вьетнам, хотя мы были очень близки к этому.

В начале Карибского кризиса Малиновский спросил у Хрущева, в каком аспекте воспринимать договор с Кубой, но Хрущев отложил объяснения на потом. Малиновский считал, что ЦРУ потребуется от трех до пяти, максимум семь, дней для того, чтобы подавить кубинские силы. Во время Второй мировой войны он воевал на Кавказе. На самом деле Куба не такая страна, как думал Малиновский. Мы бы все как один с оружием в руках поднялись на борьбу с агрессором. Если бы на нас напали, мы бы смогли оказать достойное сопротивление. Нет ни капли сомнения в том, что это было бы масштабное сопротивление.

Я уверен, что слова Малиновского были ошибкой. Из-за несостоятельности своих заявлений Малиновский был слегка дискредитирован, для нас же доказать, что он ошибается, стоило людских жизней. Я бы многое отдал, чтобы нам не пришлось это делать. Но мы бы сражались в любых условиях – помогал бы нам кто-нибудь или нет. Я это утверждаю со всей прямотой. В Хироне после 68 часов беспрерывных боев мы перешли в контрнаступление. Потом мне доложили, что приближается новый десант и что они уже начали высадку. А потом стало известно, что уже некому поддерживать высадку. Тогда я понял, что мы победили.

В тот момент существовал большой риск военной операции и вооруженного противостояния между США и Кубой, которое могло привести к очень большой крови. Я рассказывал о деятельности Хрущева, чтобы вы могли понять политику, которую он проводил. В его деятельности есть как положительные, так и отрицательные моменты.

Я благодарен Советскому Союзу за всю оказанную нам помощь (СССР всегда хотел нам помогать), но я не могу принять ту форму, в которой эта помощь оказывалась. СССР был сильной державой. Хрущев был очень заинтересован в развитии перманентного революционного движения. Он хотел, чтобы политические идеи, на которых основывались русская революция и советский социализм, нашли воплощение за тысячи километров, причем это революционное движение исходило бы от латиноамериканского народа. И он действительно во все это верил.

Хрущева очень волновало вторжение США на Кубу. Его престиж и так уже пострадал из-за ситуации, которая сложилась в Берлине. Не следует забывать, что обстановка в Берлине была сильно накалена, и это осложняло всю ситуацию в Европе. В глазах всего мира, в глазах советского народа Хрущев был просто обязан помочь Кубе и защитить ее. Это был единственный выход.

Я несколько раз бывал в Советском Союзе и видел, что советский народ испытывает большую любовь к Кубе. Если бы Советский Союз не вмешался в ситуацию, то он бы скомпрометировал себя, потерял престиж и авторитет, потому что Куба входила в зону интересов СССР. Естественно, что советское руководство хотело предотвратить вторжение на Кубу.

Сейчас давайте разберемся, что же это было на самом деле – защита Кубы или попытка улучшить в свою пользу военно-политическую ситуацию.

Я начал обсуждать этот вопрос с советскими руководителями, с Хрущевым, Молотовым, Громыко и другими высокопоставленными советскими лидерами, по-моему, в апреле, но уже было поздно. Уже была одобрена операция «Мангуста», результатом которой должно было стать вторжение на Кубу. Она уже шла полным ходом. Для меня казалось странным то, что поводом для ее проведения послужили переговоры, состоявшиеся 30 января, а маршал Бирюзов прибыл к нам только четыре месяца спустя. Хрущева подтолкнули к активным действиям документы, которые начали появляться в большом количестве с середины ноября 1961 года и в которых говорилось о военных планах Макнамары. Мы пришли к выводу, что ситуация сильно обострилась. В эти четыре месяца появилось огромное количество документов, проектов, гипотез, постоянно приходили новости. Все это подтверждало, что что-то должно произойти, что нужно быть готовыми к обороне и предвидеть события.

Я хочу объяснить, чтобы стало понятно. Наша встреча с маршалом Бюризовым состоялась 30 мая. Работа началась, когда советская делегация заявила об обеспокоенности советской стороны нашей безопасностью в связи с возможностью вторжения на Кубу. Тогда маршал с опасением сказал: «Конечно же мы обеспокоены возможностью вторжения США на Кубу, но в большей степени мы обеспокоены тем, сможем ли обеспечить вашу безопасность, установив ракеты на Кубе».

Конечно, нам было бы приятно, если бы знали лидеров нашей революции и историю Кубинской революции. Вы знаете, что мы очень ревностно относимся к своей независимости и своему имиджу. У нас всегда был ряд принципов, которые мы защищали. Такие понятия, как честь и целостность нашей страны, для нас всегда были более святыми, чем сама жизнь.

Когда меня спросили, что я готов сделать, чтобы предотвратить угрозу нападения, я ответил: «Я думаю, что единственный способ предотвратить угрозу, а речь не шла о ракетах, – это заявление Советского Союза. Подобные заявления не раз делали Соединенные Штаты, и они имели большой эффект. Подобное заявление гарантировало бы безопасность любой страны».

Я сказал, что заявлением Советского Союза США будут поставлены в известность, что нападение на Кубу будет расценено как агрессия против Советского Союза. Таков был мой ответ на его вопрос. По-моему, подобного заявления было бы достаточно. Это была реальность, потому что сверхдержавы интересовались только теми проблемами, в которые они были вовлечены.

Две сверхдержавы расходились по многим вопросам, но никому не было дела до Кубы до тех пор, пока ситуация действительно не обострилась. Когда же я ему дал этот ответ, маршал меня спросил: «Что, что именно должны мы сделать для вашей непосредственной поддержки?» Я ответил, что вполне будет достаточно твердого заявления со стороны Советского Союза. Но он настаивал, что заявления не будет достаточно, что существует явная угроза, и предлагал разместить на Кубе ракеты с ядерными боеголовками. Он предлагал своего рода «ядерный зонтик» для Кубы. Другими словами, нам предлагали высочайший уровень защиты, который Соединенные Штаты не могли обеспечить Европе. Я считаю, что это предложение было сделано исходя из стратегических интересов Советского Союза. Но это лишь моя точка зрения.

Особое беспокойство у меня вызывали документы, связанные с ракетами, размещенными в Турции и Италии. Несколько слов об этом. На нашей встрече Хрущев зачитывал письмо Томпсона на русском языке, а его переводили. Мне особо запомнился тот момент, когда переводчик переводит огромный документ, в таком любой может ошибиться, и Хрущев заявляет, в противоречие письму Томпсона, что СССР выведут свои ракеты с Кубы. А США уберут свои ракеты из Турции и Италии. Это был пик напряжения. Я был поражен. Я переспросил переводчика, и тот снова сказал: «Из Турции и Италии». Я внимательно посмотрел на Хрущева, и он вполне серьезно повторил: «Ракеты из Италии». Об этом я никогда не забуду.

После переговоров Хрущев, я и другие члены делегации отправились в охотничий домик. Стояла весенняя погода, пахло свежестью.

Меня пытались убедить. Мне была предоставлена полная версия письма и целый ряд документов, которые должны были окончательно убедить меня в правильности принятого мною решения, так как мы до тех пор находились в состоянии конфликта и кризиса. Кризис в отношениях между Советским Союзом и Кубой был почти таким же сильным, как кризис между США и СССР. Но это была достаточно деликатная проблема.

Куба попала в сферу интересов двух сверхдержав. Они никогда не учитывали интересов Кубы. Привычкой сверхдержав было принимать решения еще до того, как с ними согласятся их союзники. Это вызвало отрицательную реакцию с нашей стороны, а также обмен острыми письмами между Хрущевым и мною. Эти письма опубликованы, и, если вы хотите, мы можем обсудить их. И тут нам заявляют, что это дело уже решенное. Что за этим последовало, какова была наша реакция, попытался объяснить Рискет.

Советское руководство планировало разместить на острове Куба определенное количество ракет, потому что Куба находилась гораздо ближе к Соединенным Штатам, чем какое-либо место в СССР. Я не знаю, есть ли более удобное место в Тихом или Атлантическом океанах.

Хрущев умел вести политическую борьбу. Отправив первым человека в космос, СССР показал всему миру, что обладает мощными ракетоносителями, которые способны нести боеголовки различного веса. В мире создалось впечатление, что Советский Союз достиг определенного паритета с США. Если бы был использован наш договор о сотрудничестве для улучшения стратегической обстановки, то можно было бы говорить о таком паритете. У американцев были ракеты в Турции и Италии, которые обладали рядом преимуществ перед советскими ракетами, хотя Хрущев и отрицал это.

Мы должны вспомнить еще один исторический эпизод, касающийся Хрущева, – его борьбу против Берии после смерти Сталина. Я рад, что Хрущев взял власть в свои руки, потому что он был человеком смелым и участвовал в войне. Я никоим образом не могу назвать Хрущева трусом.

Возвращаясь к визиту советской делегации в конце мая 1961 года, я хочу отметить, что основной договор был подписан мною лично. На тот момент мы не обсуждали детали, ни о каких ракетах речи не шло. Тогда, приняв предложение Советского Союза, мы не говорили о том, какое именно вооружение будет переброшено. Мы не собирались защищаться от кого-либо с помощью советских ракет. Это было сделано по политическим соображениям. В случае если бы на нас кто-нибудь напал, мы бы сражались до последней капли крови, так как это было делом чести. Мы совершенно не согласны с мнением, что тогда наша страна представляла собой военную базу Советского Союза.

Приняв такое сложное решение, мы понимали, что образ Кубы сильно пострадает в глазах мировой общественности. Но мы руководствовались только политическими соображениями, а не пытались угодить Советскому Союзу. Мы не такие люди. Любой из нас предпочел бы смерть бесчестию, трусости и низости перед лицом войны.

Исходя из моей точки зрения и нашей позиции я хочу заявить следующее: мы бы даже предпочли вторжение ввозу ракет! Я скажу это по-другому, чтобы вы поняли мою мысль лучше. Мы бы пошли на все, что угодно, лишь бы избежать позора, бесчестия, не стать посмешищем, не потерять свою независимость. Ради этого мы были готовы поставить на карту все. Некоторые спрашивают, зачем вести бессмысленную войну. На такой вопрос я никогда не смогу дать ответа…

Итак, на первой встрече с маршалом Бирюзовым помимо меня присутствовал Рауль Кастро. Мы сказали, что нам необходимо обдумать советское предложение. Позже мы встретились в расширенном составе – Рауль, Че Гевара, руководитель Кубинской компартии Блас Рока, президент Дортикос и я. Все присутствовавшие понимали, что не было другой альтернативы, кроме как просто принять это предложение. Но мы не боялись вторжения и готовы были отдать жизнь за свободу своей Родины.

После окончания встречи мы сообщили, что принимаем предложение Советского Союза. Мы говорили о воинских частях, стрелковом и артиллерийском вооружении, но о стратегических ракетах речь не шла. Я сказал, что все должно быть сделано в строгом соответствии с законом и что необходимо закрепить наше соглашение подписанием договора.

Совет обороны СССР принял предварительное решение и поставил соответствующую задачу военному ведомству 24 мая. Президиум ЦК КПСС утвердил это решение 29 мая. Затем 10 июня на Кубу прибыл представитель Советского Союза. Президиум ЦК КПСС принял решение о начале переброски советских войск. 26 июля 1962 года я официально заявил о принятии мер по предотвращению вторжения на Кубу со стороны США. Это было необходимо потому, что скрыть подготовительные мероприятия по приему советских войск было невозможно.

Мне не понравился первый проект договора ввиду ряда недостатков, поэтому он был переделан еще раз и только после этого подписан. Несколько дней спустя из сообщений морской разведки стало известно, что количество судов, идущих на Кубу, увеличилось в четыре раза. Я подчеркиваю, что переброска вооружений осуществлялась, но никакого ядерного оружия не было, так как мы прекрасно понимали, что присутствие ракет могло бы спровоцировать значительное ухудшение обстановки вокруг Кубы. Даже несмотря на то, что все было законно. Мы понимали, что возникновение подобного рода кризиса могло привести к ядерной войне. В течение всего времени кризиса мы строго выполняли все возложенные на нас обязательства.

Еще раз повторю, какое уважение мы испытывали к Хрущеву. Он имел огромный опыт, он первым поднял вопрос о культе личности Сталина, а также не следует забывать о том, что он встал у руля страны в очень тяжелый для нее период. И он вселил надежду в свой народ! Очень жаль, что после начала кризиса он правил страной всего три года и один месяц.

Сегодня здесь, в этом зале, собрались и военные, и гражданские специалисты. Наша встреча отличается высокой степенью откровенности, поэтому я считал своим долгом рассказать вам все так, как это происходило в действительности.

Заканчивая свое выступление, я хотел бы сказать, что хорошо понимаю того командира советского мотострелкового полка, который дислоцировался в провинции Ориенте.

Выступление Фиделя Кастро, несмотря на его длительность, слушалось с большим интересом. Невозможно оставаться равнодушным к речам Фиделя – это признают даже его заклятые враги. Широчайшая эрудиция, помноженная на эмоциональный накал и волевой напор, никого не может оставить равнодушным.

Считая неэтичным комментировать выступление кубинского лидера, я все же хотел бы отметить несколько моментов в его выступлении.

Прежде всего, множество раз в своем выступлении Фидель очень тепло и с большим уважением отзывался о Н. С. Хрущеве, называя его и великим политиком, и необыкновенно мужественным человеком. Эти добрые слова в адрес Н. С. Хрущева свидетельствуют о тех теплых чувствах, которые кубинский руководитель испытывал к великому Советскому Союзу. Несмотря на определенные обиды и претензии к советской стороне, в том числе и за поведение в ходе Карибского кризиса, Фидель Кастро всегда стоял на позициях укрепления дружбы между нашими двумя странами, народами наших государств.

Прошло уже четыре десятилетия, однако Фидель Кастро остался верен историческому выбору революционной Кубы, остался верен самому себе. Куба остается верной своим высоким идеалам и принципам, давшим ей название Острова свободы.

Рассказывая о событиях сорокалетней давности, Фидель как бы переживал заново все те чувства, которые он испытывал тогда. Обеспокоенность за судьбу страны, стремление обеспечить ее самостоятельность и независимость, любовь и уважение к гордому и свободолюбивому кубинскому народу – все это наполняло сердце вождя Кубинской революции, когда ему приходилось принимать ответственнейшие решения. Хочу подчеркнуть – решения не национального, а глобального масштаба.

Какое гражданское и человеческое мужество нужно было иметь, чтобы принять решение о принятии на Кубе советских ядерных ракет!

Каким чувством государственной ответственности нужно обладать, чтобы взять на себя ответственность за принятие такого рода решений!

В этом – весь Фидель! Фигура, безусловно, не просто кубинского, не регионального, а мирового уровня.

На последний пассаж кубинского руководителя по поводу того, что он хорошо понимает того командира мотострелкового полка, который дислоцировался в провинции Ориенте, я не мог не отреагировать.

Речь шла обо мне и о 108-м мотострелковом полку в Ольгине, которым я командовал.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.