Документальная ретроспектива Записка А. Аджубея в ЦК КПСС от 12 марта 1962 года

Документальная ретроспектива

Записка А. Аджубея в ЦК КПСС от 12 марта 1962 года

Интерес, который у всех участников международной конференции в Гаване вызвала упомянутая Фиделем Кастро записка А. Аджубея в ЦК КПСС, был не случайным. По возвращении из длительной поездки по странам Западного полушария главный редактор газеты «Известия» и родственник самого Н. С. Хрущева – муж его дочери Рады Алексей Аджубей – доложил ЦК КПСС свои впечатления от бесед с высшими руководителями США. На встречах с президентом США обсуждались различные аспекты международной обстановки, связанные со всем комплексом советско-американских взаимоотношений, но прежде всего ситуация вокруг Германии и обстановка на Кубе.

Записка А. Аджубея представляет собой довольно объемный документ. Наиболее важные его места, прежде всего те фрагменты, где докладывается о беседах с Кеннеди по кубинской проблеме, приводятся ниже.

Записка А. Аджубея в ЦК КПСС от 12 марта 1962 года

Во время пребывания в США, Бразилии и проездом в Мексике я имел несколько встреч с президентом США Джоном Кеннеди, его братом Робертом Кеннеди и некоторыми другими лицами из окружения президента.

[…]

На следующий день после приезда в Вашингтон президент дал завтрак, на котором присутствовали его жена, сестра жены, а также Большаков с женой. Обращает на себя внимание такая деталь. Когда я поздоровался с Кеннеди, он почти сразу же завел разговор о Кубе, о том, как мне там понравилось. Получив соответствующий ответ, Кеннеди помедлил и проговорил:

– А как Че Гевара?

Ответил, что, по-видимому, неплохо, хотя я и не виделся с ним часто, и спросил в свою очередь – почему президента вдруг заинтересовал один из деятелей Кубинской революции?

– Я читаю кое-какую прессу и донесения, – ответил Кеннеди.

В свою очередь, заметил:

– Вы интересуетесь делами на Кубе, это ваше право. Но когда мы читаем, что США собираются вторгнуться на Кубу, нам думается, что это не в вашем праве.

– Мы сами не собираемся вторгаться на Кубу, – ответил Кеннеди.

Напомнил ему:

– А наемники из Гватемалы и некоторых других стран? Вы уже изменили свое мнение насчет того, что одна высадка в апреле 1961 года была ошибкой Америки?

Кеннеди пристукнул кулаком по столу и сказал:

– В свое время я вызвал Аллена Даллеса и ругал его. Я сказал ему – учитесь у русских. Когда в Венгрии у них было тяжело, они ликвидировали конфликт за трое суток. Когда им не нравятся дела в Финляндии, президент этой страны едет к советскому премьеру в Сибирь, и все устраивается. А вы, Даллес, ничего не смогли сделать.

Ответ президенту:

– Что касается Венгрии, то ваша аналогия с Кубой совершенно несостоятельна. Что касается Финляндии, то, может быть, это тот случай, который подсказывает Соединенным Штатам, что им надо научиться уважать Кубу. Ведь мы уважаем Финляндию, и, хотя в ней существуют капиталистические порядки, президент буржуазного государства находится в дружественных отношениях с Советским Союзом.

Кеннеди смолчал и затем с подчеркнутой серьезностью проговорил:

– Американскому народу, даже с точки зрения психологической, очень трудно согласиться с тем, что происходит на Кубе. Это ведь в 90 милях от нашего берега. Очень трудно, – повторил он и добавил: – Куба падет изнутри.

– Со многими вещами приходится мириться, – заметил я президенту. – И ко многим вещам приходится привыкать, в том числе, видимо, ко многим новым вещам придется привыкнуть и американскому народу. Лишь бы вы не вмешивались в дела Кубы, это – самое главное. А народ поймет.

Кеннеди довольно резко заметил:

– Мы не будем вмешиваться в дела Кубы.

– Очень жаль, господин президент, – сказал я ему, – что эти ваши слова нельзя опубликовать в газетах.

Кеннеди задал вопрос:

– Как Кастро отнесся к факту вашего приглашения из Гаваны в Вашингтон?

Сказал, что Кастро был очень рад этому, поскольку он стоит за мирное сосуществование, в том числе за улучшение советско-американских отношений.

– Вот об этом мы поговорим с вами, если вы разрешите, после завтрака…

После пресс-конференции Кеннеди попросил еще об одной встрече, которая, как он выразился, будет носить совсем конфиденциальный характер. О ней также уже сообщалось в Москву.

Обращает внимание боязнь президента просто и открыто принять советского журналиста. Через Большакова и Сэлинджера было условлено, что в 6 часов вечера за мной приедет машина из Белого дома, в которой я должен буду поездить по городу с тем, чтобы журналисты не узнали о новой встрече президента с советским редактором. И действительно, машина долго возила нас по каким-то дальним улицам, наконец, мы подъехали к Белому дому со стороны личного подъезда президента. Ворота очень быстро раскрылись, у нас не спросили никаких документов, и машина подошла вплотную к подъезду.

Кеннеди ходил по коридору и ждал. Он быстро прошел в комнату и на этот раз в нервном тоне начал разговор. Жестикулируя, он говорил следующее:

– Ваши войска находятся в Европе. Я знаю силу и возможности вашей военной машины. Хрущев может, конечно, – Кеннеди сделал жест руками, – подцепить Западный Берлин. Но тогда это вызовет, возможно, разрыв западных стран с вашей страной и поведет к напряженности.

– Я хочу еще раз подчеркнуть вам со всей серьезностью, что в мои планы входит найти какое-то успешное решение вопроса, которое не затрагивало бы тех позиций, которые вы не можете уступить, и тех позиций, отойти от которых мы не можем. Я прошу вас передать и, если можно, передать устно, что Соединенные Штаты, Англия и Франция против воссоединения Германии. Нас беспокоило бы это динамичное и мощное государство. Мы понимаем нереальность такого объединения, однако на словах я должен говорить об объединении. И поэтому не может быть и речи о признании ГДР, так же как о признании границы на Эльбе, то есть границы между двумя Германиями. Что касается других пограничных вопросов, то вполне возможно, что шаги, которые будут направлены к урегулированию наших споров, приведут к тому, что будет заявлено о признании границы по Одеру и Нейсе.

Кеннеди очень настойчиво, как в первом, так и во втором разговоре, проводил мысль о том, что на ближайшие годы надо было бы выработать такие взаимоприемлемые отношения, которые повели бы к некоторому смягчению общей мировой обстановки и позволили бы, как он заметил, более спокойным взглядом рассмотреть мировую ситуацию.

[…]

Затем Кеннеди пространно говорил о том, что, как он подчеркнул, является самым неотложным, – о берлинской проблеме. Продолжая предыдущий разговор, он сказал, что очень хотел бы более конструктивных и, как он уточнил, более человечных разговоров министра Громыко и посла Томпсона, поскольку сейчас они только обмениваются общими декларациями.

– Мне хотелось бы, – сказал Кеннеди, – чтобы они сели за стол, имея в руках карту Германии, и начали изыскивать возможности для урегулирования, которые устраивали бы в равной степени и Советский Союз, и Соединенные Штаты Америки. Я хочу, чтобы ваше правительство поняло: нам невозможно уйти из Западного Берлина или разрешить там присутствие советских войск.

На мой вопрос: почему не может пойти речь о гарантиях со стороны Организации Объединенных Наций или нейтральных государств, он сказал, что это тоже невозможно, что это привело бы к полному развалу западного блока.

– Поймите, – заговорил он очень обеспокоенно, – чем сложнее наши отношения в Берлине и Германии, тем настойчивее становится Аденауэр. Пока я сдерживаю его, и у меня достаточно аргументов, чтобы не дать немцам атомное оружие. Однако всякие осложнения, которые возникают между нами, подталкивают реваншистские силы в Западной Германии.

Эта фраза Кеннеди была явно рассчитана на то, чтобы в какой-то степени если не запугать нас, то, так сказать, припугнуть.

[Я] ответил Кеннеди:

– Речь не идет о том, что мы боимся Западной Германии, и президент прекрасно это понимает. Может быть, это и деликатный вопрос, но не боятся ли Соединенные Штаты, а еще больше Англия и Франция Западной Германии?

– Этих немцев можно бояться, – ответил Кеннеди. Затем он сказал: – Я понимаю, что и вас, и наших союзников могут не устраивать слова «оккупационные войска». Но речь идет о небольшом контингенте солдат, которым можно было бы подыскать другое название.

Теперь о доступе, – продолжал Кеннеди. – Я смотрю на вещи реалистично. Поскольку вы так возражаете против международного контроля на автостраде, нам бессмысленно настаивать. Да ведь уже и сейчас офицеры ГДР (я поблагодарил президента за то, что он впервые при мне произнес полное название Германской Демократической Республики) ставят печати. Дело не в том, кто будет ставить печати. Можем ли мы с вами пофантазировать (именно так он выразился) по поводу некоторых компромиссных шагов, связанных с доступом западных держав в Западный Берлин? Мы готовы пойти навстречу Советскому Союзу, и Западный Берлин не будет иметь политических связей с ФРГ. Может быть, вы пошли бы навстречу в смысле некоторого облегчения западных позиций в вопросе о доступе?

А. Аджубей

Приведенная в сокращении записка Аджубея советскому политическому руководству, если ее внимательно и непредвзято прочитать, содержит несколько важнейших положений. Я бы выделил в этой связи несколько моментов.

Во-первых, из донесения А. Аджубея следует, что инициатором бесед с ним был лично президент Джон Кеннеди, который стремился использовать закрытый, конфиденциальный канал прямого диалога с советским руководством (напомню, что А. Аджубей был зятем Н. С. Хрущева). Как известно, такой канал – прямая линия связи – появился позднее, после Карибского кризиса, когда в США и СССР окончательно осознали его жизненную важность и необходимость.

Во-вторых, президент США Дж. Кеннеди, находясь под давлением различных политических сил внутри страны, был не свободен в принятии решений и проведении внешней политики. Он даже не мог по своему усмотрению открыто пригласить советского журналиста в Белый дом.

В-третьих, американского президента весной 1962 года в большей степени волновала ситуация в Германии, чем кубинская проблема. «Самой неотложной» назвал он именно берлинскую проблему. Как известно, в августе 1961 года в Берлине уже была возведена знаменитая Берлинская стена – символ разделения Германии.

В-четвертых, Кеннеди практически открытым текстом «раскрыл свои карты» перед Аджубеем. Он передавал в Москву свои уверения в том, что Вашингтон «не собирается вторгаться на Кубу». Вместе с тем, по словам американского лидера, США никогда не смирятся с революционными преобразованиями на Кубе, «американскому народу даже с психологической точки зрения очень трудно с этим согласиться». Кеннеди выразил уверенность, что «Куба падет изнутри». Эта ключевая фраза означала, что весной 1962 года Джон Кеннеди окончательно отдал предпочтение подрывным действиям и тайным операциям против Кубы, а не военному вторжению.

В-пятых, Дж. Кеннеди, признавая в Советском Союзе равного США «политического и военного игрока», попытался очень тонко и, я бы сказал, грамотно припугнуть Москву. Чего стоили его намеки на то, что США пытаются сдержать «реваншистские силы» в Западной Германии, которые стремятся получить доступ к ядерному оружию!

И наконец, последнее. Нельзя забывать, что в большой политике нельзя верить на слово. В марте 1962 года, когда советское руководство получило отчет А. Аджубея о его личных контактах с президентом США Дж. Кеннеди, никто не мог гарантировать, что все сообщенное американским лидером является сущей правдой, а не большой дезинформационной кампанией Вашингтона против Москвы. Против Советского Союза была объявлена холодная война, а у войны есть свои правила и нормы поведения.

Это определяло и предопределяло действия сторон на международной арене.