ПРЕДИСЛОВИЕ
ПРЕДИСЛОВИЕ
Ход мировой истории в первой четверти XIX века во многом определяли события, происходившие на европейском континенте. Этот важный отрезок времени, длиною в четверть столетия принято именовать по-разному: эпоха наполеоновских войн или наполеоновская эпоха; эпоха коалиций; эпоха 1812 года; эпоха конгрессов. Без всякого сомнения, это был, в силу значимости событий и брожения общественных идей, переломный момент в истории человечества и России, поскольку именно в этот период глобальных и масштабных конфликтов великих европейских государств определялась судьба будущего мироустройства. Она решалась как на полях сражений, так и в ходе закулисных дипломатических переговоров.
В рамках заявленной темы важно определиться с терминами, в первую очередь с определением «эпоха 1812 года». Совсем недавно, например, И.А. Шеин сделал анализ получивших широкое хождение в литературе терминов, в том числе и «эпоха 1812 года». Но хронологию этого эпохального периода он поставил в рамки «от времени подготовки двух держав к войне (1810 г.) до ее завершения в декабре 1812 (январе 1813) г.»{1}. Этому суждению несколько противоречит ранее высказанная точка зрения другого известного историка — А.Г. Тартаковского, первого исследователя, фактически реанимировавшего этот термин в современной литературе. В своей, ставшей уже классической, монографии «1812 год и русская мемуаристика», А.Г. Тартаковский не ограничивался рамками 1812 года, а распространял это понятие на «весь цикл явлений военно-политической и общественной жизни периода войн с Наполеоном — от 1812 до 1815 гг. включительно, когда и было окончательно сокрушено могущество созданной им империи». Он полагал, что «при всем несходстве в социально-политическом содержании кампаний 1812, 1813, 1814 и 1815 гг…. в известном смысле, они составляют единый исторический период». Его аргументация базировалась на мнениях современников, отчетливо осознававших «нерасторжимую связь Отечественной войны с заграничными походами»{2}. Но и до А.Г. Тартаковского российские историки широко использовали термин «эпоха Отечественной войны». Например, дореволюционный историограф С.М. Середонин также подразумевал под ним исторический отрезок времени с 1812 по 1815 гг., но в своем историографическом обзоре вышел за указанные рамки и фактически затронул проблематику с 1805 по 1825 гг.{3}. Другой историк — А. Корнилов — в своей работе, посвященной эпохе Отечественной войны, проанализировал политические события всего царствования Александра I и фактически разобрал роль, которую сыграл российский император в борьбе Европы с Наполеоном{4}. Да и в официальных документах во второй четверти XIX в. часто использовался термин «незабвенная эпоха 1812, 1813 и 1814 годов»{5}.[1] Если суммировать эти высказанные суждения, то в результате мы получим хронологические рамки 1810—1815 гг., а в центре событий окажется все тот же 1812 год.
Без всякого сомнения, для современников и для потомков это был знаменательный событийный интервал, переломный рубеж, наполненный драматизмом и историческим смыслом. Сам по себе 1812 год был вехой, но вехой как определенное явление и как высшая точка в долговременном противостоянии с наполеоновской Францией, когда судьба победы на чаше весов истории бесповоротно склонилась в пользу России и русское оружие торжествовало. Поэтому понятие «эпоха 1812 года» было выбрано и названо по этой знаменитой для России исторической дате. Но невозможно хронологически сужать обозначенную эпоху даже рамками 1810—1815 гг., «эпоха 1812 года», вне всякого сомнения, охватывает более значительный исторический период. Необходимо понимать под этим термином время участия России в наполеоновских войнах. Начинать следует, по крайней мере, с событий 1805 г., а во многих случаях трактовать расширительно, как весь период царствования Александра I[2], включая выступление декабристов на Сенатской площади, историю военных поселений, внешнеполитические сюжеты, напрямую вытекавшие из результатов наполеоновских войн и многие другие вопросы. В целом это была цепь важнейших событий русской истории, непосредственно и тесно связанных между собой.
Как пример, можно привести историю написания романа «Война и мир». У Льва Николаевича Толстого 1812 год не случайно оказался в эпицентре описываемых сюжетов. Предварительный замысел произведения был посвящен декабристам, но вскоре автор вынужден был погрузиться в события «грозы двенадцатого года», а затем обратился к еще более раннему времени. Начало романа, как известно, разворачивается, условно говоря, с кампании 1805 г. и поражения при Аустерлице. К этому великий писатель пришел в процессе работы над романом, осмысливая пройденный Россией путь в этот период. Победа в Отечественной войне была связана и вытекала из наших неудач 1805 и 1807 годов так же, как выступление декабристов стало отзвуком 1812 года.
Все специалисты, занимающиеся этой темой, не могут ограничивать себя только узкими рамками этой даты и поневоле вынуждены обращаться к фактам и событиям первой четверти XIX столетия. Например, известный историк А.Н. Пыпин в своей работе, посвященной общественному движению в царствование Александра I, особенно выделял значение 1812 года («Двенадцатый год был эпохой в истории нашего внутреннего развития») и сделал оговорку, что «оживление русского общества произведено было не одним взрывом народного восстания против нашествия, но целым периодом войн против Наполеона»{6}. По значимости выделим и семитомное издание 1911—1912 гг. «Отечественная война и русское общество». В этом коллективном труде, считающемся вершиной дореволюционной историографии рассмотрены самые различные проблемы, хронологически выходящие за рамки царствования императора Александра I, но наиболее подробно освещающие аспекты событий 1805—1825 гг.
Нужно также отдавать себе отчет, что понятие «эпоха 1812 года» применимо только к российской национальной истории и в рамках отечественной историографии. За пределами России этот термин вряд ли будет употребим иностранными учеными, поскольку он не несет для них эмоциональной нагрузки в исторической памяти европейских народов. Зарубежные историки военные события 1812 года традиционно называют Русским походом Наполеона или кампанией 1812 года в России, а отнюдь не Отечественной войной 1812 года, так же они будут и впредь использовать привычный и устоявшийся на Западе термин «наполеоновская эпоха», «эпоха наполеоновских войн».
Отечественную историографию эпохи 1812 года никто не назовет скучной. Периодически возникали спорные и проблемные вопросы, вокруг которых ломались копья. Во все ее периоды имелись и свои возмутители спокойствия. Гладкость и изящность первых описаний военных действий встретила, например, яростных критиков из среды участников боевых действий, опровергавших по памяти фактологический материал. Особенно досталось от ветеранов 1812 г. грандам отечественной историографии А.И. Михайловскому-Данилевскому, М.И. Богдановичу, а напоследок, и классику мировой литературы Л.Н. Толстому, упреки которому затем высказывались и профессиональными историками. На рубеже XIX и XX столетий возникли новые концептуальные подходы в освещении эпохальных событий, а старые оказались отверженными. После 1917 г. в стране наблюдался более чем десятилетний период регресса и утраты историографического интереса к военно-исторической проблематике царской России. Все же, на основе марксистских идей (смена общественно-экономических формаций, классовый подход и др.) в боях с разного рода ревизионистами и западными историками, хоть и с трудом, была выработана под оком партийного руководства и приспособлена под идеологические нужды пролетарского государства советская концепция истории 1812 г. Она, можно сказать, постоянно «колебалась вместе с генеральной линией партии», страдала явными натяжками и профессиональными огрехами, многие из которых, правда, со временем корректировались и выправлялись. После краха советской системы и освобождения от идеологического диктата, даже несмотря на кризисный период в стране и науке в 1990-е годы, а также многие негативные моменты, историографический процесс не остановился и продолжал активно развиваться. Можно определенно сказать, что полная потеря интереса государственных институтов к данной проблематике способствовала и компенсировалась в значительной степени деятельностью независимых исследователей{7}.
На сегодняшний день нет никаких запретов, и в литературе мы можем наблюдать процесс применения самых разных методологий, от инерции «советских» подходов до самых революционных и модных теорий осмысления прошлого. Собственно борьба идей, взглядов и методологий закономерна для историографии, а уж для нашего времени особенно, когда все говорят о процессе глобализации. Методы могут быть разными, все они имеют право на существование (вне зависимости от времени), но главное, на наш взгляд, чтобы историк, даже придерживаясь какой-либо философской системы ценностей или идеологической доктрины, при этом руководствовался принципом здравого смысла. А вот это, как раз, не каждому и не всегда удается.
С этой точки зрения требует некоторого пояснения и ныне вошедший в моду термин «геополитика». Оговоримся, что геополитика — это специфическая область знания, использующая пространственный подход при анализе исторических процессов, а также и понятие, реконструирующее взаимосвязь политики и географического положения страны. Этот термин в начале XIX столетия серьезным государственным мужам был еще не известен, в отличие от слова «стратегия». Наверно, полностью отказаться от употребления этого модного слова современному историку уже невозможно[3], но чтобы не осовременивать происходивший два века назад процесс выбора европейскими государствами внешнеполитических приоритетов, было бы предпочтительней и надежней пользоваться терминологией того времени. Да и объяснение коллизий внешнеполитических событий только геополитическими факторами, исключая, например, социальные, идеологические, ментальные, личностные и т. п. моменты, будет неполным, а исследователь может впасть в ошибку, оказавшись в плену геополитических догм, которые и сегодня не содержат исчерпывающих ответов на современные вызовы времени.
В заключении мне бы хотелось выразить особую благодарность моим коллегам, взявшим на себя труд высказать критические замечания и пожелания по отдельным главам или способствовавшим поискам документов при написании книги — А.А. Смирнову, О.Р. Айрапетову, В.М. Боковой, А.И. Сапожникову, А.А. Орлову, И.С. Тихонову, Г.С. Марштупе, В.В. Дегоеву.
Например, А.В. Игнатьев считает: «Одним из перспективных подходов к изучению внешней политики России служит геополитический анализ. Он позволяет соединить привычные для отечественных историков социологические построения с той средой, в которой развертывались исторические процессы, в самом широком смысле слова» (Геополитические факторы во внешней политике России: Вторая половина XVI — начало XX века. М., 2007. С. 4. Можно только высказать сожаление, что в этом сборнике статей отсутствует тематика об участии и роли России в наполеоновских войнах.)
