Итоги изъятия земельной собственности к концу века

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Итоги изъятия земельной собственности к концу века

Идею, давшую новый импульс распространению русского землевладения в западных губерниях, выдвинул министр внутренних дел. Раздраженный неизменным преимуществом поляков на Украине, он обратился 9 декабря 1887 г. к Дрентельну с запросом о его отношении к методу, который в этот раз мог бы принести желаемый результат. В письме, написанном с виду в легкой тональности, министр интересовался, кажется ли генерал-губернатору «нормальной» практика записи польских имений в пожизненное владение и отвечает ли это желанию правительства расширить русское землевладение в этом регионе. Дрентельн с радостью откликнулся на это предложение. По его мнению, было не только необходимо и полезно изменить законы в этой области, но также стоило модифицировать законодательство о наследстве и завещании953. Вот только Дрентельну не удалось дождаться реализации этой блестящей идеи: во время смотра войск в июле 1888 г. с ним случился апоплексический удар, генерал упал с коня и вскоре умер.

Прежде чем проследить осуществление этой идеи его преемником А.П. Игнатьевым (не путать с Н.П. Игнатьевым, прежним министром внутренних дел), стоит вспомнить о еще одном важном мероприятии. Как известно, царствование Александра III было ознаменовано многочисленными инициативами, направленными на укрепление престижа российского дворянства, оплота царизма в борьбе с подъемом революционного движения, анархизма, социализма и т.п. Сохранение дворянского наследства в пору, когда под топор нуворишей было пущено столько «вишневых садов», оказавшихся в их собственности, стало первоочередным предметом забот властей954. Одним из важнейших решений, направленных на приостановку продажи имений в России, стало создание 21 апреля 1885 г. по личному указанию царя Дворянского земельного банка с капиталом в 100 млн рублей, тесно связанного с Министерством финансов. Считая отношение частных банков одинаково толерантным как к польским, так и к русским помещикам, виленский генерал-губернатор Каханов 31 мая обратился к министру внутренних дел с предложением, чтобы новое банковское учреждение не предоставляло ссуд лицам, не имеющим права покупать землю. Этот ясный эвфемизм был прекрасно понят. Каханов выражал радость по поводу того, что принятые против обнищания дворянства меры дадут землевладельцам возможность закрепиться в имениях и тем самым лучше служить родине. Однако он отмечал, что подобные меры не должны распространяться на польское дворянство и способствовать его процветанию, поскольку цель всех предыдущих шагов заключалась в уничтожении верховенства «польского элемента» в среде крупных землевладельцев. Предоставление же им кредитов Дворянским банком, по мнению Каханова, могло бы «парализовать» всю акцию. В связи с этим следовало поддерживать лишь русских, а в западных губерниях предоставлять кредиты только вновь прибывшим.

Простота замысла очень понравилась царю, и 25 сентября 1885 г. он издал соответствующий указ. 24 октября руководство Дворянского банка информировало киевского генерал-губернатора, что ссуды будут предоставляться лишь после предъявления документов на право покупки земли в западных губерниях955. Однако польское дворянство располагало значительными финансовыми возможностями, позволявшими ему противостоять в объявленной властями войне, суть которой сводилась к постоянному контролю, придиркам и ограничениям. Затягиваемый корсет ограничений вызывал адекватную реакцию в поведении польского дворянства. Мы еще вернемся к обсуждению его образа жизни и идеологии в новых условиях. Пока же отметим, что в условиях давления со стороны российской власти каждая десятина земли превращалась для поляков в ставку как в экономической, так и политической борьбе и заключала в себе глубокое символическое значение. В подобной ситуации нельзя было избежать эгоистических тенденций, свойственных любому подавляемому сообществу. Роман Рогинский, автор «Дневников Романа», рассказывает о трудностях возвращения в родную среду тех, кто, как и он, приехал из Сибири после амнистии Александра III через 20 лет после восстания, когда родовое имение, если, конечно, оно не было конфисковано, оказалось уже разделенным между наследниками. Перед владельцем паспорта с отметкой «бывший мятежник» или «бывший каторжник» закрывались многие двери. По горькой иронии судьбы автор упомянутых дневников смог найти работу лишь в имении, купленном на Украине его бывшим сибирским тюремщиком, генералом фон Ностицем.

Подобные истории вызывали бурную радость в русофильской прессе Украины. Газета «Kraj» без комментариев, как молчаливый упрек своим польским читателям, перепечатала статью из российской газеты «Волынь», в которой сообщалось, что, глядя на гордую и спесивую осанку, надетые набекрень шапки, смелый вид, который пытались напустить на себя поляки, возвращавшиеся в западные губернии после манифеста 15 мая 1883 г., нельзя было не заметить их расчета на восторженную реакцию польского общественного мнения. Однако каково же было их разочарование, когда оказалось, что их родственники были явно недовольны неожиданным возвращением сонаследников и пытались отстранить их с помощью адвокатов, лишавших их последней надежды на получение части родительского наследства. По мнению газеты «Волынь», это привело к тому, что бывшие ссыльные начинали с уважением вспоминать далекую и холодную, но приветливую и богатую Сибирь, а некоторые спешили туда вернуться. Те же, кто оставался, теряли мужество, ища любой работы, они мечтали найти возможность скрыться как можно дальше от родины, так жестоко их разочаровавшей956.

Среди русских, осевших на Украине, было немного тех, кто действительно чувствовал призвание и был готов к исполнению возложенной на него национальной миссии. По собственному признанию генерал-губернатора, он крайне редко получал письма от соотечественников с поддержкой или выражением нетерпения из-за слишком медленного расширения русских имений в том или ином уезде. В качестве такого примера он смог привести только письмо волынского помещика от 28 декабря 1887 г., сетовавшего на то, что после 1865 г. в Луцком уезде было куплено всего 27польских имений. Вместе с купленными ранее это составляло 68 российских имений при 181 польском. В то же время автор письма осуждал русских помещиков за то, что те предпочитали вести легкую жизнь в столицах за счет прибылей с аренды, и подчеркивал, что 115 польских помещиков живут в своих имениях, в то время как его примеру следует всего 19 российских957.

Подобного рода озабоченность находила естественный отклик в годовых отчетах губернаторов царю. Подольский губернатор не был удовлетворен количественным перевесом русских помещиков в своей губернии, где по состоянию на 1888 г. на 3698 помещиков уже приходилось всего 1450 поляков. В губернии, которую царь называл «садом России», губернатора больше всего беспокоили размеры имений, а не их количество. Из общей площади частных земель (1 875 538 десятин) в собственности поляков находилось еще 1 068 962 десятины, т.е. 57 % всех земель. Это означает, что в их руках были сосредоточены наиболее крупные и престижные имения. В среднем на одного польского помещика в Подольской губернии приходилось 737 десятин, в то время как на русского – чуть более 358. Попытки губернатора представить в качестве результата русской колонизации крестьянские участки, выкупленные после 1882 г. с помощью Крестьянского земельного банка, выглядели смехотворно: в 1887 г. было выкуплено 16 тыс. десятин, а в 1888 г. – всего 2376 десятин, уже не говоря о том, что не был лишен лицемерия сам факт представления «малороссийского» крестьянства в качестве «русского». В заключительной части отчета подводился уже привычный итог: «В отношении польского вопроса и в движении латинно-польской пропаганды никаких изменений к лучшему не замечено…» Наиболее сложной ситуация представлялась губернатору в земельном вопросе, где продолжали главенствовать поляки958.

Польские помещики, по крайней мере те из них, кто не оказался в затруднительном положении, испытывали к русским помещикам нескрываемое чувство пренебрежения из-за их жалкой неуклюжести, их считали «чужаками», «держателями имений» (posiadaczy maj?tk?w), поскольку «помещиками [ziemianie] их ни в коем случае назвать было нельзя». В свою очередь, русские землевладельцы вместо того, чтобы вести себя, как подобает завоевателям, старались, согласно польским мемуаристам, добиться расположения тех, кого российская власть мечтала изгнать, поскольку им нравилась польская культура, традиции и чувство уверенности, которую давали полякам четыре века связи с украинской землей. Вацлав Подхорский в своих воспоминаниях писал: «Это они добивались того, чтобы бывать в наших домах, и вели себя, как собаки в чужом дворе». Кроме того, этот автор считает, что сохранение дистанции в отношениях с русскими помещиками было проявлением патриотизма польских землевладельцев, чем они отличались от угодливых польских помещиков Галиции, преданных венскому трону959. Подхорский приукрашивает действительность: польские помещики на Украине осознавали степень дарованных в Галиции свобод (они охотно посылали детей на учебу в Краков, где и сами с удовольствием бывали на приемах и банкетах), а кроме того, полностью избежать низкопоклонства перед царскими властями было просто невозможно. Поэтому в действительности, несмотря на взаимную неприязнь и разного рода распри на культурно-патриотической почве, польских и русских помещиков все больше объединяли общие экономические интересы.

Еще задолго до того как объединиться в связи с угрозой крестьянских и революционных волнений 1905 – 1906 гг., русские и польские помещики начали общаться в рамках сельскохозяйственных обществ, расцвет которых приходится на 1880-е гг. И хотя во главе этих обществ в обязательном порядке стояли русские, имели место даже совместные попытки получения кредитов. Задолженность как русских, так и польских помещиков, несмотря на создание Дворянского банка, была зачастую катастрофической. В 16, 19 и 21 номерах «Киевлянина» за 1890 г. был опубликован неосуществленный, но очень примечательный проект создания Общества взаимного кредитования в Киеве, доступного для всех помещиков юго-западных губерний «без разницы сословия и происхождения». В газете «Kraj» Игнацы Лиховский подчеркивал, что подобный банк дал бы возможность избежать дальнейшего банкротства, потому что частные банки получали большие прибыли, беря по 15 – 20 %, и «до этого времени набивали без зазрения совести свои карманы»960.

Борьба за имения была связана для российских властей прежде всего с политическими и административными целями. Зачастую она приобретала маниакальный характер, когда ради увеличения русской земельной собственности использовался каждый случай разоблачения «заговора» или «польской интриги». Например, в 1887 г. К.П. Победоносцев советовал Александру III проследить за тем, чтобы ограничить количество поляков, покупающих имения в Смоленской губернии. Хотя это была русская губерния, на которую не распространялся запрет на приобретение земель, однако, по его мнению, ее близость к бывшим польским землям делала ее крайне привлекательной для поляков. Беспокойство царского советника вызвала покупка поместья Борек Робертом Ледницким, отцом Александра Ледницкого, впоследствии известного московского адвоката. По его мнению, появление польской собственности вблизи Катынского леса, в верховьях Днепра, напоминало о польском присутствии в этих землях в XVI – XVII вв.961 В ХХ в. польское присутствие в том же месте стало общеизвестным по другим причинам.

Однако все эти меры отходят на второй план по сравнению с деятельностью киевского генерал-губернатора на протяжении 1889 – 1897 гг. Сразу после своего назначения А.П. Игнатьев решил пойти дальше своего предшественника, Дрентельна, и приказал трем губернаторам составить итоговый документ о состоянии польского землевладения на Правобережной Украине. Эти данные дают историку подробную и ценную информацию о состоянии польского землевладения на 1890 год. Хотя представленная информация носит промежуточный характер, однако это своего рода «Who’s who» поляков того времени, поскольку вплоть до 1914 г. более полного документа составлено уже не будет. Представленные данные являются достоверными. Документ был составлен на основе налоговых реестров согласно единому образцу для всех трех губерний. В нем содержится информация об имени (или именах, если земля находилась в совместном владении) землевладельца, названии имения и сел, в него входящих, а также о его размере с выделением пахотных земель, лесов и пустошей962. На Правобережной Украине в это время насчитывалось всего 3386 польских имений, которые распределялись по губерниям в числовом и процентном соотношении следующим образом:

В пределах одной и той же губернии плотность польских имений была неодинаковой, что показано на графиках, относящихся к схеме А.

Эти данные показывают прежде всего малочисленность польских помещиков Правобережной Украины по сравнению с миллионами украинцев и миллионом евреев.

Однако земельная собственность этой группы обратно пропорциональна ее количеству. На основании упомянутых данных был произведен подсчет площади польских владений по уездам, представленный в графиках схемы Б.

(Географическое распределение этих земельных владений показано на карте 3.)

Общая площадь польских имений в трех губерниях составляла в указанное время 3 090 269 десятин. Сравнительный анализ по классификации имений будет проведен ниже, пока же констатируем значительные региональные расхождения. В Васильковском уезде, который занимает в Киевской губернии самую нижнюю отметку, было всего 11 землевладельцев, при этом большая часть земель была сконцентрирована в руках одной семьи – Браницких. Ровенский уезд Волынской губернии – первый по количеству принадлежащих полякам земель – обязан этим всего лишь горстке семей – таких, как Плятеры, Радзивиллы, Любомирские, Стецкие, Урбанские, Янковские, Рыбчинские, Понинские, Прушинские, Малынские, Зеленские, чьи имения, расположенные в основном в лесной зоне, нередко превышали 10 тыс. десятин. Интересно взглянуть на размеры имений по губерниям, выделив большие польские латифундии. Количество польских имений, учтенных по критерию их площади (в десятинах), в 1890 г. было следующим:

Схема А. Количество польских имений по уездам

трех юго-западных губерний в 1890 г.

Схема Б. Площадь земель, находящихся в собственности

польских помещиков по уездам трех юго-западных губерний в 1890 г.

Представленные данные в упрощенном виде можно разделить на три группы:

Следует также отметить, что количество имений, не превышавших 100 десятин, было по сравнению с остальными сравнительно небольшим – 734, тогда как количество имений, превышавших 1 тыс. десятин, – достаточно значительным – 800.

В конце января 1891 г., вооружившись приведенными данными, подразумевавшими масштаб предстоящей работы, А.П. Игнатьев отправился в Петербург для участия в заседании Комитета министров. В повестке дня стояло обсуждение проекта, предложенного Дрентельну Толстым еще за два года до этого, а именно введение запрета на право передачи земли в пожизненное пользование, что часто использовалось как возможность избежать неминуемой продажи имения русским в случае разорения. Смерть Дрентельна, замена Толстого И.Н. Дурново во главе Министерства внутренних дел, а также нерешительность Сената надолго задержали введение этих мер. Сперва Сенат не видел ничего необычного в пожизненной ренте, однако Дурново настаивал на ее отмене, подчеркивая, что это «могло бы оказаться не отвечавшим видам правительства относительно польского землевладения», после чего Сенат послушно объявил пожизненную ренту противоречащей указам от 10 декабря 1865 г. и 27 декабря 1884 г.963

Не забывая о намерениях своего предшественника, Игнатьев не только не ограничился одобрением данного мероприятия, которое привело к новой волне принудительной продажи земли русским, но и дальше продолжил работу над его расширением, стремясь максимально ограничить право передачи земли в наследство по завещанию.

Русская пресса помогала Игнатьеву изо всех сил, подчеркивая, что невозможно вводить земства, пока русское землевладение не достигнет желаемого уровня. По мнению «Нового Времени» и «Волыни», создание земств привлекло бы русских помещиков в губернии, где и до этого времени продолжали господствовать польские и еврейские арендаторы, а русских практически не было. Газета «Киевлянин» ради того, чтобы добиться от местных властей разрешения на введение земств в 1889 г., даже занизила количество имений, указывая на то, что поскольку в Киевской губернии всего 630 польских поместий, то уже возможно приступить к созданию земств964. Под влиянием подобных фантазий, свидетельств синдрома постоянной ненасытности, Игнатьев 2 мая 1891 г. обратился к Дурново с первым предложением. Возмущаясь тем, что «сравнительно ничтожное по численности население польского происхождения, которое благодаря своему имущественному положению, своей сплоченности и патриотическим традициям представляет силу, парализующую все мероприятия правительства к обрусению края», и не сомневаясь, что «время разрешит этот вопрос в смысле окончательного поражения польского преобладания согласно мысли Его Величества», генерал-губернатор указывал на несовершенство действовавшего законодательства и предлагал с этого времени запретить выкупать части наследства одному и тому же наследовавшему лицу965.

Истинный смысл данного предложения будет понятен, если вспомнить, что в 1891 – 1895 гг. комиссия, созданная А.А. Абазой для поднятия престижа русского дворянства, предусматривала совершенно противоположные меры. В Петербурге очень долго и безрезультатно обсуждали проект, направленный на создание майоратов, крупных неделимых имений, которые бы завещались старшему сыну966. Запрещение такого типа завещаний среди поляков, где это как раз было распространенным явлением, и внедрение среди русских, которые до этого времени ничего подобного не практиковали, указывает на рассчитанное и последовательное стремление ущемить польское дворянство.

В марте 1891 г. был издан указ, направленный преимущественно против нескольких крупных польских землевладельцев, чьи владения распространялись также на австрийскую и прусскую части бывших земель Речи Посполитой. Отныне право владеть землей на территории Российской империи получали только ее подданные. Это вызвало волну паники. Самые богатые поляки, сделавшие карьеру в Австро-Венгерской империи, но владевшие землями в юго-западных губерниях, вернулись, чтобы получить российское подданство и сохранить свои имения. Наиболее характерным является пример графа Юзефа Потоцкого, сына Альфреда Потоцкого, наместника Галиции и Лодомерии (как официально называлась эта австрийская провинция) в 1875 – 1883 гг., который осел в Волынской губернии после аудиенции у царя. Вполне понятно, он не хотел, чтобы его владение постигла судьба огромных несвижских владений Радзивиллов в Белоруссии и Литве, унаследованных княгиней М.Л. Гогенлое и конфискованных из-за нежелания ее троих сыновей стать российскими подданными. Не исключено, что именно такими мотивами можно объяснить немного позднее парадоксальную политическую позицию галицийских наместников: Леона Пининского (1899 – 1903) и Анджея Потоцкого (1903 – 1908), поддерживавших русофильское (москвофильское) течение среди русинского населения Галиции, а не сторонников русинско-украинской автономии.

Болезненным ударом для поляков стала продажа имения Дунаевка в Подольской губернии, в котором провел свое детство известный поэт-романтик Зигмунт Красинский. В связи с этим варшавская газета «Gazeta Narodowa» заявила, что Скибневский, последний владелец имения, совершил преступление, продав его русскому покупателю. В защиту продавца выступила газета «Kraj», доказывавшая, что у него, как австрийского подданного, не было иного выхода967.

Игнатьев обратился к своему виленскому коллеге И.С. Каханову с просьбой поддержать проект о запрете не делить крупные имения, что тот и сделал в записке министру внутренних дел от 5 марта 1892 года. Он писал, что и в северо-западных губерниях также необходимо стремиться к дроблению имений, которые поляки пытались сохранить за одним владельцем. Заручившись поддержкой Каханова, который переслал Игнатьеву копию своей записки, генерал-губернатор юго-западных губерний начал действовать, не дожидаясь согласия Петербурга. 29 марта 1892 г. он разослал подчиненным губернаторам печатные формуляры, в которых следовало представить информацию о характере наследования на протяжении последнего десятилетия (1882 – 1892). По каждому уезду надлежало учесть общее количество и характер всех нотариальных актов. Через год, 14 марта 1893 г., благодаря этой документации Игнатьеву удалось предпринять новую серьезную атаку на польскую собственность. Он предложил министру внутренних дел разрешить полякам наследовать только по прямой линии или от супруга супругу после смерти одного из них, обязав всех остальных наследников, которые не подпадали под это положение, продать землю на протяжении двух лет.

Новые меры обосновывались приведением сравнительных данных по количеству земель, находившихся в собственности русских и польских помещиков Правобережной Украины. Согласно этим данным, несмотря на значительный прогресс, достигнутый на протяжении 30 лет, русское землевладение, кроме Киевской губернии, во всех остальных все еще представлялось в невыгодном свете968. Данные об изменениях в польском и русском землевладении с 1866 по 1893 г. представлены в таблице:

Из приведенных цифр следует, что общая площадь польского землевладения выросла по сравнению с данными трехлетней давности! Польская собственность на Волыни после 1890 г. увеличилась на 435 213 десятин! Сложно с определенностью сказать, была ли допущена ошибка, было ли это сделано умышленно, чтобы преувеличить разницу между находившейся в русских и польских руках земельной собственностью. Ведь заявив о том, что польским помещикам принадлежало еще слишком много земель, затем можно было бы с легкостью объявить, что уменьшения ее площади удалось достичь благодаря действиям генерал-губернатора. В связи с этим сложно сказать, был ли отмеченный рост русского землевладения, которого, наконец, добились в 1896 г., следствием эффективности мер, внедренных ранее, или действительно его следует приписать активности Игнатьева.

Представляется, что генерал-губернатор хотел показать, что показатель роста русского землевладения на протяжении 30 лет – более чем на 2 млн десятин (с результатом под конец XIX в. примерно в 3 млн десятин) – недостаточен. Еще до Дрентельна был достигнут значительный прогресс: в 1880 г. поляки владели 3 962 917969, а в 1893 г., по данным Игнатьева, – 3 525 482 десятинами. Таким образом, за 13 лет они потеряли «всего» 437 435 десятин. С учетом этого, по мнению Игнатьева, надо было ускорить данный процесс.

Генерал-губернатор начал действовать сразу в нескольких направлениях, не ожидая одобрения Петербурга. Возможно, его смелость можно частично объяснить как снисходительным отношением к молодому Николаю II, который взошел на престол в 1894 г., так и нескрываемым раздражением в связи с ограничением собственных полномочий. Киевский генерал-губернатор был лишен, в отличие от своих предшественников, военных полномочий, переданных генералу М.И. Драгомирову. Игнатьев не доверял Драгимирову, тот, впрочем, платил ему тем же. Отсутствие четкого разграничения полномочий между армией и полицией быстро привело к трениям, отголосок которых докатился и до столицы. Сенат, а затем и Государственный совет стали с подозрением относиться к проводившимся киевским генерал-губернатором репрессиям.

Особое раздражение Игнатьева вызывало неодобрительное отношение Сената к антиеврейским мерам, принятым им с целью реализации «майских законов» 1882 г. Разгорелся целый скандал, когда он попытался выселить вслед за другими семью еврея Балабана из с. Садова Подольской губернии. В то время как Сенат просил его быть несколько сдержаннее, он требовал возвращения специальных полномочий, которыми в свое время располагал Дрентельн, и, продолжая негодовать по этому поводу в письме на имя Николая II, винил во всем евреев и без колебаний заявил, что не подчинится распоряжениям Сената. 23 октября 1895 г. он писал: «Резкий перелом в борьбе администрации с еврейством в юго-западном крае должен произойти». Это письмо Игнатьева позволяет увидеть, что он ставил собственный произвол на службу империи: «Чем большими полномочиями облечен исполнитель Вашей Державной Воли, тем сильнее в нем чувство ответственности и осознание крайней осторожности, спокойствия и справедливости в применении власти, сильной в глазах населения только высоким доверием Вашего Императорского Величества. Если такими именно качествами отличалась административная деятельность предшественника моего, генерала-адъютанта Дрентельна, то в том же направлении, по мере сил и разумения, старался действовать и я»970.

Это открытое стремление Игнатьева к неограниченной власти, по всей вероятности, стало причиной того, почему правительство так никогда и не утвердило «Дополнительного положения к указу от 10 декабря 1865 г.», т.е. выдвинутых в 1893 г. предложений по ограничению права наследования. Напрасно Игнатьев пытался объединить усилия с виленским генерал-губернатором, к которому обратился 1 декабря 1893 г. Тот ответил лишь через полтора года, выразив надежду, что дело будет улажено к сентябрю 1895 г. Игнатьев 15 октября 1895 г. выслал очередную подробную записку министру внутренних дел, а 13 ноября получил письмо виленского генерал-губернатора, где тот писал, что, несмотря на все усилия, «быстрой деполонизации» западных территорий не достичь971.

Таким образом, Игнатьеву оставалось доказать самому царю, что колебания Петербурга необоснованны и что ограничение польского дворянства в правах наследования может дать прекрасные результаты. Один из отчетов за 1896 г., высланный непосредственно Николаю II, выглядит как заявление о победе. Игнатьев утверждал, что экспериментальное, неофициальное внедрение его проекта об ограничении прав дало русским возможность скупить за три года почти столько земель, сколько было куплено в течение 13 лет до 1893 г. В трех губерниях они приобрели 367 144 десятины, что позволило с 1866 г. увеличить русскую земельную собственность следующим образом:

Эти данные впервые показывают преобладание русского землевладения на Правобережной Украине, которое теперь в процентном отношении занимало чуть больше половины общей площади частных земель:

Лишь в Подольской губернии сохранилось небольшое преимущество польских помещиков972.

Игнатьев решил, что может извлечь выгоду из сложившейся ситуации, подчеркнув, что она стала следствием его энергичной борьбы с поляками, «привыкшими считать себя хозяевами края», и «против евреев, имевших сильное тяготение к земельной собственности». Однако эти результаты, по его мнению, были ничем по сравнению с проводимой немецким правительством политикой германизации в Княжестве Познанском. В связи с этим он настаивал на утверждении его проекта от 14 марта 1893 г., разрешавшего наследование лишь по прямой линии с обязательством в остальных случаях продать землю в течение двух лет, а также запрещавшего взаимную продажу частей наследства между наследниками. Этот закон должен был бы распространяться и на случаи наследства десятилетней давности, так же как это было в случае указа, принятого 27 декабря 1884 г. Так выглядел «последний шаг в располячении».

Однако намерения Николая II оказались полностью противоположными плану возобновления мер по активной деполонизации. Он посчитал, что продажа польских поместий идет в нужном ключе, и хотя доля русского землевладения меньше по сравнению с аналогичным показателем в Великороссии, но достигнутое на Украине равновесие можно считать удовлетворительным. В связи с этим царь одобрил 1 января 1896 г. новое снижение особого налога для польских помещиков. Отныне он распространялся не только на польское, но и на русское дворянство, а полученные средства направлялись на нужды дворянских институтов: содержание школ, канцелярий дворянских собраний, самих зданий, плату служащим и т.п. Судя по счетам казенных палат, размеры налога зависели от нужд и от губернии и составляли от 2 до 3 % прибыли с земель и лесов973.

Другой царский указ неожиданно стал дополнительным источником дохода для польских помещиков – 1 июля 1896 г. было объявлено о казенной монополии на продажу алкогольных напитков. После введения запрета на этот вид деятельности, который польские помещики традиционно отдавали в аренду евреям, предполагалось возмещение понесенных убытков. Из Министерства финансов на польских помещиков ниспала манна небесная, причем правительство быстро вернуло инвестированные суммы за счет продажи спиртного974. Эти меры шли вразрез с намерениями Игнатьева, который осмелился даже раскритиковать их, выслав царю приводимую выше информацию о процентном соотношении земельной собственности. По его мнению, даже если с виду польское меньшинство и признало русское превосходство, дома и при ведении собственных дел оно в большинстве своем продолжало сохранять свои обычаи и язык. Он указывал на то, что снижение суммы налога возродило среди этих людей надежды на определенные политические изменения. Именно поэтому он настаивал на утверждении проекта, предложенного им в 1893 г. Поскольку это были уже не первые критические замечания Игнатьева (ранее, 11 ноября 1894 г. и 6 февраля 1896 г., он указывал на недостатки применения указа 1882 г., в частности в том, что касалось слабости мер в отношении к евреям и о незаконности их аренды), то это возмутило царя, и с 1897 г. Игнатьев попал в немилость.

Проект Игнатьева об ограничении права наследования окончательно был отвергнут в 1898 г. Правда, 2 марта министр внутренних дел предложил преемнику Игнатьева М.И. Драгомирову вновь рассмотреть проект, но 21 декабря Комитет министров отказался его принять. Победили сторонники стабилизации земельных отношений. Это в известной степени объяснялось тем, что теперь внимание было в основном сконцентрировано на решении трудного крестьянского вопроса, проблем голода и конфликтов между помещиками и крестьянами из-за чересполосицы (более подробно этот вопрос рассмотрен в следующей главе). С целью укрупнения земельных участков 4 марта 1899 г. был принят закон, который позволял наиболее бедной прослойке польского дворянства, а также мещанам, группе, которая в Западном крае вела тот же образ жизни, что и крестьяне (об этом пойдет речь в третьей главе), покупать по личному разрешению генерал-губернатора до 60 десятин земли на семью. Это право не привело к заметным изменениям в соотношении землевладения: в отчете Драгомирова за 1898 г. фиксируется совсем незначительный рост русской части.

На протяжении 1866 – 1898 гг. русское землевладение выросло на 2 488 979 десятин и в целом охватывало (с учетом земель, приобретенных до 1866 г.) 3 385 813 десятин по сравнению с 3 086 932 десятинами, принадлежавшими польскому дворянству. Рост русской земельной собственности в 1896 – 1898 гг. проходил медленнее, особенно после приостановки принятых Игнатьевым мер: за эти два года «всего» 71 105 десятин было приобретено русскими помещиками. Если наше предположение о том, что данные за 1893 г. были сфабрикованы Игнатьевым, верно, то можно утверждать, что после 1890 г. поляки ничего не потеряли, поскольку уже к тому времени общая площадь их земель составляла, как уже было показано, 3 090 269 десятин.

По состоянию на начало XX в. польское землевладение на Правобережной Украине понесло значительные потери, однако до 1914 г. оно сохранялось приблизительно на уровне 1898 г. Земельное законодательство стало настолько запутанным, что потребовало отдельного издания специальных комментариев для юристов975. Зато более 3 тыс. польских имений, которым удалось избежать ограничений российского законодательства, находились в значительно лучшем экономическом положении по сравнению с 1863 г. В конце этой части мы еще вернемся к причинам этой более благоприятной экономической ситуации, однако сперва покажем, насколько страшную цену пришлось заплатить в борьбе за землю крестьянам и деклассированной шляхте. Пока же коротко отметим, что, хотя количество польских помещиков сократилось, а также уменьшилась площадь принадлежавшей им земли, ее стоимость существенно выросла – никогда до этого экономическая мощь этих «последних из могикан» никогда не была столь значительной.

Средняя стоимость земли в Европейской части Росси, за исключением балтийских и северных регионов, выросла с 13 рублей за десятину в 1858 г. до 163 рублей в 1914 г., т.е. на 615%976. Это объясняется социальными причинами, в том числе массовой скупкой земли купцами и крестьянами, что не было характерно для Правобережной Украины, так как здесь это было запрещено. Тем не менее и здесь на фоне русско-польского соперничества крупное землевладение испытало влияние расширения земельного рынка. Цены росли быстрее, чем уменьшались площади, следовательно, даже меньшее по размеру имение стоило больше, чем в 1863 г. Леон Липковский писал: «…в разнице в стоимости земли, которая произошла в течение 40 лет, с легкостью можно убедиться на основании следующих данных: при оценке имения в тысячу десятин, а такое количество земли досталось нам по наследству, в среднем по нормальной цене в 45 рублей за десятину, получаем 45 000 руб., а по истечении 40 лет – 400 000 рублей […]. На разницу в оценке наследуемых частей оказывает также влияние увеличение цен на лес, проведение железной дороги и строительство неподалеку сахарного завода. Кроме того, изменилась земельная рента: если раньше имения в Таращанском уезде брали в аренду по 3 – 5 рублей за десятину, теперь же за те же земли берут 18 – 25 рублей за десятину…» Поскольку семья Липковского принадлежала к небольшой группе тех, кто, несмотря на запреты, мог добиться разрешения на покупку земли, она вчетверо увеличила площадь землевладения, и ее наследство в 1905 г. оценивалось в 1 600 тыс. рублей977.

Мы еще вернемся к совершенно новой ситуации, сложившейся в 1905 г., а пока обратим внимание на причины, по которым перемены в русско-польском земельном соперничестве наступали крайне медленно. 1 мая 1905 г. были отменены все ограничения на приобретение поляками земельной собственности, действовавшие на протяжении 40 лет. Однако это не привело к росту количества сделок. Русские и польские помещики смертельно боялись ограбления, захвата, поджога своих имений взбунтовавшимися крестьянами. Два года революционных беспорядков не способствовали приобретению новых земель, тем более что большинство польских и русских помещиков пытались объединиться на выборах в три первые Думы.

Как только необходимость подобных объединений отпала, русские опять превратились в единовластных хозяев политики и на поверхность всплыли давние требования полного удаления поляков с этих земель. В «Новом времени» 6 сентября 1908 г. появилась анонимная статья, полная нападок на генерал-губернатора В.А. Сухомлинова, которому, по мнению автора, следовало подать в отставку из-за слабости его позиции в отношении поляков и «еврейско-польского влияния». Автор статьи считал, что к евреям следовало применить вновь «майские законы» 1882 г., а к полякам – ограничения 1884 и 1893 гг. В статье выражалось требование назначить человека сильного, «настоящего» генерал-губернатора. 15 сентября Сухомлинов приказал начальнику своей канцелярии подготовить текст, где говорилось бы о присущей генерал-губернатору строгости и указывалось на то, что после принятия законов от 6 марта 1904 г., 11 апреля и 4 августа 1906 г. уже невозможно запретить евреям селиться там, где они хотят, и служить тем, кому пожелают. В том, что касалось поляков, в документе указывалось, что никто из лиц, которые «живут словно крестьяне», в течение 1905 – 1908 гг. вообще не просил разрешения на покупку земли, между тем как польские помещики продали русским 31 366 десятин978.

Указом от 1 мая 1905 г. обанкротившимся польским дворянам разрешалось продавать землю своим соотечественникам. В 1910 г. А.А. Эйлер, губернатор Подольской губернии, где польское землевладение продолжало преобладать, информировал генерал – губернатора Ф.Ф. Трепова, сменившего Сухомлинова в декабре 1908 г., о тревожном уменьшении земельной собственности части русского дворянства, подтачиваемого к тому же крестьянами. Обширная цитата из этого отчета подтверждает, что в 1910 г. вновь началась война за землю:

По обнародовании закона 1 мая 1905 г., разрешившего полякам приобретать землю у поляков и широким развитием деятельности Крестьянского Банка, как покупки за счет капитала Банка земли для перепродажи крестьянам, так и покупки земли крестьянами при помощи Крестьянского Банка, польское землевладение вновь стало пропорционально усиливаться в губернии в ущерб русскому землевладению. Тем самым совершенно парализована имеющая государственное значение цель прежнего закона – постепенное обрусение Подольской губернии через переход польских имений в русские руки и понижение тем польского в ней влияния. Поляки в настоящее время не скрываясь говорят, что не уступят ни пяди земли в Подольской губернии русскому землевладельцу и что Польша должна возродиться в прежних границах от моря Балтийского до Черного. За время с 1905 г. по 1 октября 1910 г. за счет Крестьянского Банка и крестьянами при содействии Банка куплено 150 000 десятин помещичьей земли. Из этого количества земли принадлежащей полякам 50 тысяч десятин, в том числе два имения площадью в 29 000 десятин и ценности более 6 миллионов рублей, непосильных по своей стоимости для покупки отдельным лицом. В остальных сделках Банка по покупке имений польских землевладельцев имели место продажи только части имений в небольших относительно долях и владелец имения своего ценза не терял, тогда как имения русских землевладельцев поступают в продажу целиком и всякая связь этого землевладельца с губернией прекращалась. Таким образом, не считая вышеуказанных двух имений, русское землевладение уменьшилось за последние пять лет более чем в 6 раз сравнительно с польским. За то же время ни одно польское имение не перешло в руки русских, причем были случаи, когда польские землевладельцы отдавали имения за меньшую сумму, но лицу польского происхождения. Возвращение к прежнему порядку запрещения полякам вовсе приобретать земли в Подольской губернии крайне желательно и это единственная мера на действенность которой в смысле обрусения края можно рассчитывать979.

Общая тональность данного отчета указывает на то, что земельная собственность продолжала оставаться основной ставкой в польско-русской игре и вызывала сильные эмоции среди царских чиновников, хотя польское преимущество было тогда незначительным.

Подобная тревога звучит в отчете волынского губернатора за 1911 г. Русские, писал он, не до конца понимают свою миссию в этих землях; покупка земли для них зачастую лишь прибыльное дело, а не акт проявления патриотических чувств. Губернатор отмечал случаи, когда российские покупатели сразу же отдавали недорого купленное имение в долгосрочную аренду или под залог. В свою очередь, польские помещики продавали свои земли друг другу, а иногда даже возвращали русским задатки, прибегая к взаимной помощи, чтобы избежать продажи980.

Николай II, читая эту часть отчета, скорее всего, нахмурился – его пометка на полях гласит: «Обратить внимание».

Однако никакое внимание уже не могло усилить позиции русских в земельном вопросе. Это вынуждало местные власти прибегать к фальсификациям. Когда в 1909 г. П.А. Столыпин начал новую перепись польских землевладельцев и земель, которыми они владели, чтобы подготовить проект о представительстве польского дворянства в земствах (в юго-западных губерниях земства собирались ввести с 1911 г.). Данные, которые легли в основу подготовленной справки, как подчеркивает В. Вакар, были умело занижены с целью показать преобладание русского землевладения. Согласно этим сведениям, оставалось всего 1499 польских помещиков, которым принадлежало 2 306 тыс. десятин! Досадно, что с тех пор историки повторяют эти цифры, тогда как мы убедились, что по состоянию на 1914 г. польские владения доходили еще до 3 млн десятин981.

В рамках этого исследования показаны значение и масштаб борьбы за землю на Правобережной Украине и шире – на всем пространстве западных губерний Российской империи – между польскими помещиками и царскими властями. Наш анализ иначе представляет ставку в этой игре, чем это сделано в патриотически и национально окрашенных исследованиях польской и российской историографий982. Основной заботой польских помещиков Украины было сохранение своей земельной собственности и существовавшего образа жизни. Обладание землей, символом силы и мощи, превратилось, как уже не раз было показано, в своего рода навязчивую идею, крепко засевшую в польских головах. С другой стороны, эта идея не давала спокойно спать и царским чиновникам.

Сколь странным это ни покажется, но даже в 1913 г., в канун начала Первой мировой войны, реакционная русская пресса продолжала упрямо писать о необходимости русификации западных губерний983. Несмотря на неопровержимые «достижения», репрессивная царская машина доказала, что не способна достичь задуманного еще за полвека до этого. Как ни парадоксально, но русское дворянство получило в результате борьбы за землю с поляками меньше, чем потеряло в Центральной России в результате происходившего социально-экономического процесса распада дворянского землевладения. Имения русских помещиков сократились в среднем по империи с 87 200 тыс. десятин в 1862 г. до 41 100 тыс. в 1914 г., т.е. на 58,9 %. Польские помещики Украины, несмотря на преследования, юридические и политические ограничения, потеряли в течение того же времени гораздо меньше. В 1861 г. в руках поляков находилось 5/6 местного землевладения, к 1914 г. им удалось сохранить 3/6, т.е. площадь их имений уменьшилась на треть984. В этом сыграла значительную роль неизвестная русскому дворянству, приобретавшему имения на Украине главным образом по экономическим соображениям, привязанность к земле, столь характерная для польских помещиков, отождествлявших ее с родиной, патриотизмом и патриархальными традициями. Создание же нескольких огромных латифундий бывшими украинскими крестьянами, такими как Терещенко и Ханенко, основавшими настоящие династии сахарозаводчиков, не привело к ослаблению позиций польских и русских помещиков. На 1 января 1914 г. задолженность в этих землях была значительно выше, чем где-либо в империи (за исключением южных степей): 69,8 % польских и русских имений находилось в залоге985, но в других губерниях долги достигали 50 %, поэтому не было оснований именно здесь пророчить близкий крах борющимся между собой русским и польским землевладельцам.

Русско-польский антагонизм не носил исключительно помещичий характер. В последних главах этой части мы еще обратимся в этой связи к теме политики, образования и религии. Теперь время перейти к другой теме, которая даст нам понимание того, что русско-польский конфликт, несмотря на все свое политическое и национальное значение, был бурей в стакане воды по сравнению с настоящей драмой раздавленного бедностью украинского народа. Кроме того, настало время показать, каким образом украинско-польская борьба воспринималась российской властью.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.