Годы слепой ненависти: 1863 – 1865

Годы слепой ненависти: 1863 – 1865

Сразу после разделов во времена Екатерины II в России зародилась идея о вытеснении из юго-западных губерний поляков и полонизированных на протяжении нескольких веков украинцев, в чьей собственности находились почти все земли и миллионы крепостных Правобережной Украины. Раздача в отдельных случаях огромных имений Канкриным, Лопухиным и Энгельгардтам не повлияла на ситуацию, как не изменили ее и многочисленные конфискации после восстания 1830 – 1831 гг.

Еще в 1833 г. киевский губернатор выражал сожаление в связи с тем, что русское дворянство не играло существенной роли в дворянских собраниях. Их и в самом деле было в 4,5 раза меньше, чем польских помещиков, владевших более чем сотней крепостных душ (норма, дающая право голоса на дворянских собраниях).

Активная политика генерал-губернатора Д.Г. Бибикова, на протяжении 1840-х годов направленная на ослабление польского влияния, опиралась прежде всего, как нам известно, на ревизию прав на дворянское звание и массовое сокращение числа лиц, принадлежащих к первому сословию в империи. Однако после конфискаций 1831 – 1832 и 1839 гг. систематического присвоения земель русским дворянством уже не наблюдается. Следовательно, в канун второго восстания в 1863 г. юго-западные просторы Российской империи оставались в основном в польских руках.

По моим подсчетам, после проведения ревизии в 1831 – 1850 гг. в трех юго-западных губерниях осталось около 70 тыс. прежних шляхтичей, получивших дворянское звание, причем 9/10 из них не имели крепостных и владели небольшой земельной собственностью. Количество же владельцев имений достигало 7 тыс.877 Эта цифра подтверждается данными российских и советских исследований, где она также дается приблизительно. По мнению Рудченко, исследовавшего инвентари 1847 – 1848 гг., в 1861 г. налицо было 6051 землевладелец, а согласно Д.П. Пойде – лишь 5449. Последняя цифра кажется немного заниженной, поскольку Пойда насчитал 8535 имений, и даже если у кого-то из помещиков было несколько имений, то вряд ли общее число таких владений достигало 3086878. Однако если учесть достаточно многочисленные еще до 1863 г. банкротства и наплыв русских дворян, владевших уже к 1833 г. четвертью земель, то представляется достаточно правдоподобным, что в 1863 г. количество польских поместий не превышало 5 – 5,5 тыс.

После отмены крепостного права количество душ как показатель размера имения теряет смысл (в 1861 г. в трех юго-западных губерниях на одно имение в среднем приходилось по примерно 272 души). Критерием социально-экономического значения становится, чего не было до этого времени, площадь землевладения, и это тем более важно учитывать в исследованиях, поскольку вплоть до 1914 г. этот регион сохранил почти исключительно аграрный характер. И хотя имело место развитие отдельных отраслей пищевой промышленности, здесь не получили распространения добывающая промышленность и черная металлургия. Мощь как польских, так и русских латифундистов Украины зависела от площади находившейся в их собственности земли. В 1863 г. средний показатель составлял 895,6 десятины, а по отдельным губерниям распределялся следующим образом879:

Стоит отметить, что в начале 1860-х гг. польские помещики вызывали у русских смешанное чувство – одновременного восхищения и ненависти. Кроме того, польские помещики также пользовались у русских высоким авторитетом в культурном плане, о чем уже была речь. Ряд польских мемуаристов испытывали чувство горечи, а одновременно гордости из-за подобного отношения к себе. Один из царских генералов достаточно красноречиво писал: «Совершенно особняком держалось польское общество [в Киеве], намеренно избегая бывать в русских домах, которые, кстати заметить, чисто русской окраски тогда не имели и как бы заискивали перед поляками…» Генерал отмечал также, что воспитанники Киевского кадетского корпуса испытывали перед поляками комплекс неполноценности: «На первых же порах я был удивлен тем, что кадеты даже с чисто русскими фамилиями, как, например, Нечаев, Богданов, Смородинов и др., говорили с явным польским акцентом и не прочь были вести речь по-польски с своим же русским товарищем. Польский тип и польские нравы мелкой, но тщеславной шляхты здесь, видимо, господствовали…»880

Январское восстание 1863 г. стало идеальным поводом для того, чтобы придать репрессиям новый размах. На смену десятилетней борьбе властей с признаками польской культуры и доминирования пришла не менее изощренная и систематическая политика уничтожения. Обновленная форма тихой войны была на этот раз направлена в самое сердце польского могущества – на землю. Сердца министерских чиновников в Петербурге исполнились радости оттого, что, как казалось, добыча близка и русские наконец вытеснят поляков с этих земель.

Стоит, однако, напомнить, что восстанием были главным образом охвачены Царство Польское и Литва, тогда как на Украине оно проявлялось в ограниченной форме. В то же время если принять во внимание четко выраженную склонность поляков с Украины к примирению, то станет понятно, что это восстание стало поводом для коллективной слепой мести русских. Структуры, которые Национальному правительству повстанцев удалось создать на Украине, были слабыми881, а небольшое количество активистов, как из белых, так и красных, очень быстро обнаружили неспособность к выполнению поставленных задач882. Известно также, что немногочисленные столкновения повстанцев с российской армией в этих землях не идут ни в какое сравнение с боями, которые произошли в других местах. Подобная оценка событий дается и в воспоминаниях Т. Бобровского и находит подтверждение в подробных исследованиях С. Кеневича883.

Именно поэтому старый генерал-губернатор Н.Н. Анненков, которого русское окружение и царский двор в Петербурге считали ничтожеством, не чувствовал необходимости в проведении драконовских репрессий и в немедленном использовании поражения поляков к русской выгоде. Генерал Домонтович писал: «Н.Н. Анненков, заменивший умершего Кн. Васильчикова [в декабре 1862 г. – Д.Б.], был не более как старый колпак, не только мало смыслящий в делах вверенного ему края, но и самый край, смешавший его с Австрийской Галицией…» И действительно, старик на одном из банкетов объявил, что возглавляет «Красную Русь»! «Конечно же, что такого генерал-губернатора полякам не составило большого труда дурачить на каждом шагу и отводить его взоры от своих проделок».

Другие коллеги Анненкова, например начальник канцелярии М.В. Юзефович или киевский губернатор Н.Г. Казнаков, не скрывали своего раздражения из-за потерянной возможности нанести ощутимый удар по полякам. В июле 1864 г. министр внутренних дел П.А. Валуев получил распоряжение Александра II поехать в Киев и на месте проверить дееспособность губернатора. Впрочем, у министра уже имелось собственное мнение на этот счет. В своем дневнике он писал в конце 1863 г.: «…был у меня ген[ерал] – ад[ъютант] Анненков 4 битых часа сряду! До изнеможения!», и в другом месте чуть позже: «Вечером был у меня Анненков, который завтра едет обратно в Киев. Pauvre cervelle884!» Отставка этого чиновника была предрешена, когда оказалось, что он никоим образом не разделял намерений правительства по вопросу о судьбе польских земель и даже оказывал сопротивление при посягательстве на крупные имения, планируемом Временной юго-западной комиссией. Она была создана в Киеве во главе с Г.П. Галаганом, и на нее было возложено задание по увеличению крестьянских наделов согласно указу от 30 июля 1863 г.885 К рассмотрению ее деятельности мы еще вернемся.

Тот факт, что Анненков не видел повода к пересмотру земельного статуса поляков, можно действительно приписать его старости, поскольку, как только в Варшаве вспыхнула искра восстания, в столице империи стали разрабатываться самые сумасбродные планы об уничтожении поляков на Украине. Из правительства один П.А. Валуев не одобрял общего желания ослабить поляков экономически. Он ежедневно отмечал в дневнике рост антипольских настроений. Граф С.П. Сумароков вместе с шефом жандармов В.А. Долгоруковым и князем Гагариным оказались инициаторами мероприятий, которые Валуев считал безответственными. По мнению Сумарокова, с поляками следовало вести себя так же, как поступил Наполеон III с жителями Ниццы, которые не признавали себя французами: лишить российского гражданства, заставить продать имения и изгнать в соседние страны. «Я эту песнь давно слышу, – писал Валуев 20 января 1863 г. – Когда я спрашиваю: разве Польша не подвластна русской короне? Разве Западный край город или уезд? Можно ли заставить землевладельцев 9 губерний продать их имения? Кто их купит?»

Лишь Валуев был способен заметить, и небезосновательно, что из польских помещиков можно было с легкостью создать надежную опору российскому трону. Собственно, об этом он и писал по-французски: «Я борюсь против достойных лишь порицания антипольских мер, которые другие хотели бы осуществить»886. Впрочем, эта т.н. борьба была не чем иным, как игрой его воображения, поскольку он каждый раз уступал царским министрам, а еще больше – под влиянием истеричных криков М.Н. Муравьева, виленского генерал-губернатора, вошедшего в историю под именем «Вешатель».

Первый удар был нанесен по польским землевладельцам указом об обязательном выкупе украинскими крестьянами наделов, которые находились в их пользовании. Мы еще увидим, к каким конфликтам приведет эта акция по принудительной продаже земли, решение о которой было принято 23 июля 1863 г. Большинство царских сановников и не думало о предоставлении крестьянам шанса стать владельцами земли, их заботило лишь то, как отобрать ее с пользой для себя у поляков. Газета «Московские ведомости» и журнал «Русский вестник» не жалели слов, чтобы выразить возмущение в связи с присутствием поляков на западных территориях, присоединенных еще за 70 лет до этого. В статье под названием «Что нам делать с Польшей?» Катков заявлял, что государственная граница прокладывается с помощью меча, а не пера, а потому в империи должен быть один порядок для всех. В то же время Муравьев в Северо-Западном крае вынашивал планы массовой высылки поляков887. Валуев не отмалчивался. В записке от 8 августа 1864 г. он на основании статистических данных доказывал Александру II все сумасбродство проектов Муравьева по устранению поляков: «Нельзя выбросить из России 850 000 Поляков и нельзя заставить всех уроженцев Западного края служить например в Приволжском, а уроженцев Приволжского в Западном…» Констатируя непонимание ситуации большинством губернаторов (он, в частности, цитировал волынского губернатора генерала М.И. Черткова), Валуев с досадой добавлял: «В нашем ультрапатриотизме есть прискорбная черта. Он склонен говорить языком ненависти, а ненависть не правительственное и не государственное чувство…» Валуев, конечно, провозглашал себя сторонником русификации, но, как он писал, «в то же время я не говорил языком племенной вражды и ненависти и не спрашивал тех крайних неразборчивых и не исполнимых на практике мер, которые ныне многими так легко признаются и необходимыми и удобовозможными»888.

Однако сторонники крайних мер не уступали. В январе 1864 г. было принято решение о тяжелом всеобщем наказании в форме особого налога на землевладельцев в размере 10 % от годовой прибыли с имений, который, как разъяснялось, должен был покрыть расходы на содержание пленных поляков, их ссылку, вознаграждение для судебных военных комиссий, увеличение количества православных церквей и т.п. Эта мера преследовала не особо скрываемую цель – довести как можно большее количество польских имений до упадка, чтобы их было легче купить русским. Это стремление финансово уничтожить всех польских землевладельцев, которое Т. Бобровский назвал «неслыханным налогом на национальность», было немного ослаблено в 1868 г., когда налог уменьшили до 5 % от годовой прибыли, тем не менее сохранив его вплоть до конца XIX в.889 К своим польским подданным, по большей части верным слугам, царь относился как к жителям чужих, завоеванных территорий.

Присвоение богатых имений на Украине настолько распалило воображение петербургских чиновников, что 5 марта 1864 г. было принято положение, в котором предусматривались неисполнимые требования. И хотя они так и не были проведены в жизнь, на их основании можно судить о степени растущего аппетита. Речь шла о том, чтобы устранить из польских землевладений даже арендаторов, экономов и управляющих как поляков, так и евреев. Такого рода идеи не принимали во внимание того, что для русских подобные должности не представляли интереса с финансовой точки зрения, а также в связи с отдаленностью этих имений и недостатком необходимых знаний. Власти быстро опомнились. В тот же день было провозглашено «Положение о льготах, преимуществах и денежных ссудах, предоставляемых при покупке казенных и частных имений в Западных Губерниях», согласно которому предоставлялось право на не облагаемое налогами винокуренное производство, а также ссуды со сроком выплаты в течение 37 лет и право немедленного погашения возможных долгов, числящихся за покупаемым имением890. Подобные законы вызвали негодование лишь Валуева, единственного, кто подчеркивал, что для подобных широких замыслов недостаточно средств. Однако, пока это не стало очевидным, стая министров, объединившаяся в Комитет западных губерний, действовавший на протяжении двух лет, требовала усилить наказания.

Старый Анненков и в данном вопросе оказался не на высоте. 15 декабря 1864 г. он представил министрам длинный итоговый отчет о своей деятельности в период и после восстания, на котором царь сделал несколько пометок, однако генерал-губернатор не понимал, что репрессий в стиле Бибикова уже недостаточно. Перечисляемые в данном документе меры могли показаться драконовскими891, однако и их было мало для утоления ненасытного аппетита столичных чиновников. Ошибка Анненкова прежде всего заключалась в том, что он не верил в возможность уничтожения одним махом проявления польского элемента и немедленного утверждения на этих землях русского. Кроме того, оказалось, что он настолько доверял польским помещикам, что предлагал немедленно создать на Украине земства, органы самоуправления, которые незадолго до этого были введены в Великороссии (власти не давали согласия на их создание в Юго-Западном крае вплоть до 1911 г.). В отчете Анненков говорил «лишь» о возобновлении русификации с помощью религии, образования, полиции. Кроме того, он упомянул, не вызвав этим никакого интереса у министров, о создании торговой биржи для киевских купцов. После заседания Валуев писал об Анненкове в дневнике: «…он был невозможен по ограниченности и бессвязности своих объяснений и мнений». Последствия не заставили себя ждать: в тот же день оренбургский генерал-губернатор А.П. Безак получил телеграмму с предложением занять пост киевского генерал-губернатора. Через год Анненков умер. Его преемника поляки будут вспоминать как одного из наиболее немилосердных проводников антипольской политики на Украине, несмотря на мнение Валуева, писавшего: «Видел ген[ерал] – ад[ъютанта] Безака… при нашем безлюдьи Безак терпится и должен быть терпим, но он вполне заслуживает свое прозвище “еврея”»892.

Безак приступил к своим обязанностям с констатации того, что еще недостаточное число людей было осуждено и наказано, чтобы приступить к массовой и давно ожидаемой конфискации имений893. В связи с этим он начал свою деятельность с «упущений» своего предшественника. Командующий Киевским военным округом Новицкий, ответственный за политические процессы, послал ему рапорт о беспорядке, царившем в тюрьмах, попутно указав на то, как трудно сломить солидарность поляков. Благодаря женам арестантов была создана целая корреспондентская сеть, оказывалась помощь продуктами и т.п., поскольку тюремщиков было нетрудно подкупить деньгами. Новицкий сообщал даже о «тайном обществе», донося на 40 женщин, которые использовали посещения Киевской крепости для облегчения судьбы заключенных894. Безак воспользовался этим рапортом, чтобы принять карательные меры против поляков, – и его подчиненные сразу извлекли из этого выгоду. Например, начальник его канцелярии Стефанович быстро смекнул, что страх, посеянный среди польских помещиков, может стать неисчерпаемым источником дохода. Он чувствовал себя вершителем судеб при составлении списков конфискаций и главным распорядителем при распределении конфискованного, не забывая при этом, что правильно организованная благотворительность должна начинаться с самого себя.

Как оказалось, специально запугивать поляков не было нужды. Многие из них прибыли в Киев в поисках протекции. Как вспоминал Т. Бобровский: «Киев кипел от приехавших из сел родственников заключенных, которые с утра до вечера прибывали к дому губернского предводителя Хорватта». Богатых Володковичей, Ярошинских, Холовинских, Понятовских, Мощенских, Трипольских привел в Киев панический страх потерять несколько десятин земли. Эта польская земельная элита оказалась готовой на любые унижения ради спасения своего состояния. Однако высланный ими верноподданнический адрес на имя царя так и остался без ответа. Бобровский писал: «Итак, образовалось весьма многочисленное польское общество, даже уж более чем достаточное, чтобы предаваться воспоминаниям о несчастьях края, но оно начало уж больно политиканствовать… Затем оно посчитало возможным искать сближения с местными официальными кругами на почве дружеских отношений и влияния дам, к чему, как известно, наши дамы уж более чем склонны при известной любви русских к волокитству». Возвращение к позорной практике 1831 – 1832 гг. привело к круговерти «развлечений, обедов, раутов и балов»895, которые лишь укрепили веру Безака в свои силы.

4 апреля 1865 г. генерал-губернатор направился в Петербург, чтобы доказать, что принятые им меры ничем не уступают по строгости политике, проводимой в Литве. Министр внутренних дел в связи с этим отмечал: «У меня был Безак, которому лавры генерала Муравьева мешают спать и который, очевидно, [находится] под его влиянием». 15 апреля в присутствии министров и Муравьева, с интересом наблюдавшего за тем, как другие повторяют его мысли (виленского генерал-губернатора как раз в те дни отстранили от занимаемой должности), Безак представил свой план, в котором настоятельно рекомендовал ограничить влияние «многочисленного высшего сословия поляков, шляхты и католического духовенства». В пункте втором говорилось о необходимости заставить помещиков продать свои имения, что дало бы возможность создать класс русских землевладельцев, в качестве надежной опоры правительства896.

Трудностями в поиске средств, обещанных на ссуды русским, которые должны были покупать имения на Правобережной Украине, а также антипольской озлобленностью министра государственных имуществ А.А. Зеленого воспользовался некий Франкель, банкир, не испытывавший особых угрызений совести. Он убедил министерство отдать ему в залог казенные имения, обещая предоставить необходимые суммы тем, кто будет покупать земли на Украине. Впрочем, делу не был дан ход из-за вмешательства прессы, раскрывшей, что казенные владения распродаются по смешным ценам. Однако принятый 25 июня 1865 г. указ все-таки разрешил непосредственную продажу казенных имений этническим русским. В случае Украины это должны были быть земли, в основном конфискованные у поляков после 1831 г. Вопрос же о том, где взять деньги на ссуды русским покупателям земли, оставался актуальным еще в ноябре 1865 г.897

Тем временем проблема продажи конфискованных имений, которыми временно управляли палаты государственных имуществ, нуждалась в неотложном решении, поскольку разобраться в многочисленных злоупотреблениях становилось все тяжелее.

На имя генерал-губернатора поступал шквал корреспонденции, по большей части анонимной, в которой сообщалось о беспрестанном разворовывании средств чиновниками и о фальсификациях при оценке стоимости имений, позволявших присвоить разницу. Так, в письме из Житомирского уезда говорилось, что все счета от проверки имений Жеребок и Лыховец поддельные, мебель, постельное белье, кони украдены, экономов подкупили или угрозами заставили подписать сфабрикованные документы. «Это уже не чиновники, – в заключение писал анонимный автор, – а палачи, которые нарушают порядок и являются препятствием к установлению покоя в крае. Вот такая администрация во всех имениях, находящихся в секвестре». В имениях Вежба и Варковичи, конфискованных у Млодецких, крестьяне разворовали все запасы зерна, а сами уполномоченные вели развратный образ жизни, опорожняя погреба от водки, венгерских вин и медовухи. Шушерин, русский покупатель, констатировал, что все напитки были проданы волынскому губернатору, вице-губернатору и их знакомым. Много бутылок по инициативе управляющего Уланицкого и эконома Карчинского было продано за границу, в Австрию, через купца-еврея Цыкера. Этой троице удалось сбыть несколько экипажей: один тильбюри и три кабриолета, а также самовары, столовую утварь, два больших медных котла из пивоварни, мебель и посуду, часть которой была отдана чиновнику Ковалевскому за то, чтобы не заносил их в инвентарную опись. Естественно, были злоупотребления и при получении прибыли: в октябре 1865 г. прибыль от 35 имений, находившихся под секвестром, должна была составлять 24 353 рубля серебром, а получено было всего 4708 рублей серебром898.

Возникали и другие препятствия. Комитет министров долго не мог принять решения о размере земельных участков, которые должны были предоставляться русским. Кроме того, достаточно долгое время в Комитете разделяли продиктованные бешенством взгляды Муравьева, который предлагал раздавать как можно больше имений и ферм. В июле 1864 г. была рассмотрена даже идея о поселении крестьян на землях, ранее принадлежащих полякам, что в скором времени было признано опасным. После отставки «Вешателя» Зеленой и Валуев установили размер земель от 300 до 1 тыс. десятин, что должно было обеспечивать будущим русским помещикам такой же вес и надлежащий почет в обществе, как и полякам. Разделу не подлежали только те конфискованные земли, на которых находились фабрики, прежде всего сахарные заводы. Имения, составлявшие свыше тысячи десятин, раздавались в виде исключения лишь высшим сановникам. Такими были положения указа от 23 июня 1865 г. о порядке продажи земли русским. В связи с этим вплоть до 1867 г. составлялись подробнейшие описания, необходимые для проведения раздела имений и для информирования покупателей. Между 16 августа 1865 г. и январем 1867 г. были составлены инвентарные описи с указанием расстояния до губернского и уездного центров, указанием рек, на которых располагались имения, площади пахотной земли, лугов, лесов, наличия различных построек и т.п.899

Однако все эти амбициозные проекты и оценки не смогли уничтожить преобладания польских помещиков на этих землях. Валуев отмечал: «Конек полонофобии и развития нашей народности ? la Mouravieff еще бойко ходит…» Притом на заключительном этапе этой операции оказалось, что было конфисковано не более 150 имений.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.