Глава 15. Критические годы – 1938—1939

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 15. Критические годы – 1938—1939

Англо-германское морское соглашение 1935 года с момента его подписания стало основой для формирования всего нашего стратегического мышления. Война с Англией считалась немыслимой; я дал строгие распоряжения о том, что предполагаемая война с Англией не должна была даже становиться основой любых военных игр или маневров.

Но доклад фельдмаршала фон Бломберга о церемонии коронации в Англии и реакция Гитлера на этот доклад впервые зародили во мне неопределенные сомнения в этом. Маршал фон Бломберг был официальным германским представителем на коронации короля Георга VI, и, по его мнению, отношение Британии к Германии было определенно благоприятным. Королева Мария, вдова короля Георга V, сердечно поздоровалась с маршалом за руку и просила его сделать все возможное, чтобы военная ситуация, подобная той, что была в 1914 году, никогда больше не возникла в отношениях между двумя нашими странами. Я присутствовал в тот момент, когда фон Бломберг делал свой доклад, и мне показалось, что Гитлер воспринимает его явно скептически.

Разумеется, определенные круги в Англии выступали против взаимопонимания с Германией. Именно поэтому мне представлялось важным устанавливать контакты с теми англичанами, которые дружественно относились к нам, знакомить их с нашими проблемами и любым образом укреплять дружбу с ними. К сожалению, мы все на флоте чувствовали, что Риббентроп, наш посол в Англии, был не тем человеком, который мог бы это сделать.

Верно то, что, получив специальные полномочия от рейха, он подписал в 1935 году англо-германское морское соглашение, но переговоры по нему уже были проведены флотом и министерством иностранных дел, а сам Риббентроп появился только на заключительном этапе. По сути, как мне стало со временем понятно, Риббентроп получил настолько четкие указания, что у него просто не было возможности расстроить это соглашение. Его деятельность в Лондоне была довольно успешной, потому что британцы сами уже стремились к взаимопониманию. Гитлер считал его выдающимся дипломатом, но в чем это конкретно выражалось, я не знаю.

Охватившая меня тогда тревога снова пробудилась в 1937 году, когда Гитлер стал обсуждать ситуацию на совещании 5 ноября. На этом совещании присутствовали только фельдмаршал Бломберг, генерал барон фон Фрич, министр иностранных дел фон Нейрат, рейхсмаршал авиации Геринг, полковник Хоссбах и я. Судетский вопрос, а также возможный союз с Австрией были тогда вопросами, вызывавшими международный интерес. Гитлер объявил о своем твердом намерении решить вопрос об аншлюсе[55] Австрии и об устранении Чехословакии как возможного противника самое позднее в промежутке между 1943-м и 1945 годами. И хотя речь его была выдержана в весьма резком стиле, у меня осталось впечатление, что у него все же не было намерения изменить свою прежнюю политику мирных переговоров и перейти к действиям с позиции силы. Более того, он даже вообще не упомянул об увеличении флота.

По заключении его речи фельдмаршал фон Бломберг и генерал фон Фрич сказали Гитлеру, что ни о каком конфликте с Англией и Францией речи идти не может, поскольку наши вооруженные силы совершенно недостаточны для ведения такой войны. Однако генерал фон Фрич, который предполагал вскоре уйти в отпуск, немедленно предложил отложить этот отпуск для разработки военного плана превентивного характера. Гитлер ответил, что нет никакой необходимости в такой спешке и что фон Фрич может идти в отпуск, как и планировалось. Еще он добавил, что уверен в том, что Англия не станет вмешиваться в ситуацию, а ее примеру последует и Франция.

Непосредственно перед совещанием Геринг сказал мне, что на самом деле Гитлер намерен своей речью побудить армию ускорить свое перевооружение. После речи у меня сложилось убеждение, что дело обстоит именно таким образом. Но когда мы выходили из помещения, где проходило совещание, фон Бломберг заверил меня, что все сказанное не следует принимать всерьез. Во всяком случае, у меня не сложилось впечатления, что нашу внешнюю политику ожидают изменения.

Однако по мере осложнения международной обстановки, что было явно заметно, следовало разработать предварительные планы. Вне зависимости от того, насколько невероятным мог представляться конфликт с Англией или Францией, он теперь переместился в пределы возможного.

Замена барона фон Нейрата на посту министра иностранных дел на Риббентропа, произошедшая 4 февраля 1938 года, стала для нас в некотором роде потрясением. Фон Нейрат вошел в кабинет министров Гитлера в соответствии с пожеланием президента фон Гинденбурга. Я убежден, что, если бы фон Нейрат оставался на своем посту министра, он придерживался бы совсем другой политики по отношению к Англии, чем Риббентроп, и сумел бы найти способы ее осуществления.

В мае 1938 года Гитлер в разговоре со мной в первый раз дал мне понять, что наше военное мышление должно измениться. Мы обязаны начать рассматривать возможность превращения Англии и Франции в наших противников в случае ухудшения обстановки. Он потребовал, чтобы строительство и оснащение линкоров «F» и «G» (впоследствии «Бисмарк» и «Тирпиц») было ускорено и корабли вошли в состав флота к концу 1940 года. Кроме этого, он потребовал быстрее завершить создание шести стапелей для строительства крупных кораблей, чтобы грядущее увеличение флота не было замедлено из-за недостаточных возможностей стапелей. В то же самое время работы на верфях должны быть организованы таким образом, чтобы, когда поступит приказ, строительство подводных лодок началось в таких объемах, которые позволят сравняться в мощи нашего и английского подводных флотов.

Паритет с Англией по количеству подводных лодок был предусмотрен в англо-германском морском соглашении 1935 года. Ускорение строительства линкоров и рост мощностей на верфях также вполне согласовывались с условиями этого соглашения, так что, безотносительно к порой чересчур горячим речам Гитлера, у меня не было оснований полагать, что он имеет какое-либо намерение отказаться от своей осторожной политики поддержания добрых отношений с Англией. Успех его переговоров с британским премьер-министром Чемберленом в Мюнхене в сентябре 1938 года, нашедший свое выражение в англо-германской декларации о ненападении, и подобный пакт с Францией от 6 декабря, казалось, только подтверждают мои суждения. А успешное разрешение судетского вопроса и проблемы Австрии, казалось, служат дальнейшими доказательствами того, что Гитлер достиг всего лишь еще одного удивительного политического успеха посредством одной только дипломатии.

Несмотря на мои опасения того, что германские шаги в споре о Чехословакии вредят нашим отношениям с Англией, Гитлер чувствовал, что пришло время воспользоваться всеми теми возможностями, которые дает нам морское соглашение с Англией.

Первым шагом в этом направлении была программа строительства кораблей для подводного флота, которая должна была дать нам 129 подводных лодок к зиме 1943 года и тем самым достичь паритета с Британией, что было позволено нам в соответствии с соглашением и после вполне дружественного обсуждения этого вопроса с британским правительством. В соответствии с этим решением адмирал Эндрю Каннингхем и капитан 1-го ранга Том Филлипс из британского ВМФ были приглашены в Берлин в 1938 году для обсуждения нового соглашения с нами. С нашей стороны ведущим участником переговоров был адмирал Шнивинд, начальник управления военно-морских операций. Соглашение было достигнуто без каких-либо трудностей, причем не только по равенству подводных лодок, но и в отношении строительства Германией еще двух тяжелых крейсеров, чтобы быть на уровне русской кораблестроительной программы. По окончании обсуждения я пригласил адмирала Каннингхема и его коллег на ужин, во время которого английские моряки показали себя в высшей степени общительными и дружески расположенными к Германии людьми.

Но в дополнение к наращиванию подводных сил и программе строительства крейсеров и линкоров Гитлер в доверительном разговоре со мной поставил передо мной еще одно дополнительное требование: каждый наш новый корабль в каждом из классов должен быть более сильной боевой единицей, чем аналогичный ему корабль в британском флоте. Однако я напомнил Гитлеру о том, что наш флот пребывает еще только на начальных этапах строительства и что даже при круглосуточной работе наших верфей мы не можем и думать о противоборстве с британским военно-морским флотом ранее 1945-го или даже 1946 года.

В оперативных проработках, которые мы начали делать, в сентябре 1938 года я уже поставил задачу подготовить планы наращивания мощи флота с тем, чтобы отразить возможную угрозу со стороны английского ВМФ. Планы эти, однако, были основаны на предположении, что нам предстоит долгий мирный период, в течение которого мы сможем осуществить необходимое увеличение флота. Мысль о том, что мы должны за год-другой создать германский военно-морской флот, который сможет помериться силами с английским, была для нас совершенно нереальной. Да и сам Гитлер неоднократно заверял меня, что флот понадобится к 1944 году, а до той поры он рассчитывает на мирную атмосферу в международных отношениях. Тем не менее я счел своим долгом прорабатывать любой подход к задаче достижения нужной мощи флота ранее этого срока.

Той зимой я доложил Гитлеру, что существуют два направления, которыми мы можем действовать. Если мы решим строить только подводные лодки и средние боевые корабли, то в кратчайшие сроки сможем создать флот, который станет серьезной угрозой океанской торговле Англии, главному источнику жизни этой островной империи. Конечно, подобный флот будет иметь ограниченное применение, поскольку он не сможет вступить в сражение с более сильными британскими боевыми кораблями. Создание же флота, способного дерзко бросить вызов британскому флоту в открытом море, потребует гораздо большего времени. Серьезный флот будет иметь гораздо больший вес, как в военном, так и в политическом плане, но, как я решительно высказал Гитлеру, все то время, пока мы будем создавать столь мощный флот, мы будем иметь на плаву только слабые и несбалансированные морские силы, которые мало что смогут противопоставить врагу, если война разразится в ближайшие годы.

Гитлер снова твердо заверил меня, что для его политических планов флот не будет нужен ранее 1946 года, и даже добавил, что развитие политических событий даст нам вполне достаточно времени для неторопливой и тихой военно-морской экспансии. Поэтому, заявил он, предпочитает иметь более мощный флот, даже если для его создания потребуется большее время, и дал мне указания планировать развитие флота на этой основе.

Таким образом, Гитлер взял на себя ответственность за отказ от всяких политических шагов, которые поставили бы под угрозу существовавший тогда мир. И хотя я уже начал подозревать, что заверения Гитлера могут быть средством введения в заблуждение, я не мог себе представить, что он дал мне эти заверения и указания именно в тот момент, когда сам он уже сделал ставку на политику, которая могла привести нас к войне с Англией. По моим представлениям, если он собирался следовать такой политике, то должен был самым энергичным образом потребовать от меня создания мощного подводного флота и развития других морских сил, способных вести войну против океанской торговли противника. Тот факт, что мы приняли план, рассчитанный на длительный мирный период, был для меня более надежной гарантией, чем его заверения, что мы не будет отклоняться от курса нашего дружественного соглашения с Англией. Я все еще помнил его энтузиазм, с которым он сказал мне в 1935 году, сразу после заключения нашего англо-германского морского соглашения: «Сегодня самый счастливый день в моей жизни! Во-первых, потому, что доктор только что сообщил мне, что опухоль у меня в горле незлокачественная, а сразу после этого мне доложили о заключении морского соглашения с Англией!»

Вплоть до самого начала войны Гитлер не уставал повторять мне, что цель его политики состоит в достижении взаимопонимания с Англией. Англо-германский союз должен был стать венцом его политического успеха. Он объяснил мне свое желание иметь сильный германский флот тем, что это подвигло бы Англию не примыкать к противоположной стороне, если бы возникли какие-либо политические осложнения между нами и какой-либо другой страной.

Создание флота для политических целей было показательно как пример военно-морского мышления Гитлера. Он считал боевые корабли – в частности линкоры – истинным символом мощи и выказывал мало заинтересованности в их развертывании и использовании в боевых операциях. Он весьма мало осознавал косвенную мощь морского флота и то постоянное давление, которое она может иметь на противника из выгодного географического положения. С самого начала 1937 года я пытался донести до него, фон Нейрата, Гесса и других нацистских лидеров подробное изложение принципов ведения военных действий на море, обращая при этом их внимание на горькие уроки, которые мы получили в последней войне.

К сожалению, Гитлер, с его склонностью к погружению в технические детали, настаивал на сравнении скорости, размеров, толщины брони и огневой мощи германских кораблей с соответствующими характеристиками кораблей других стран и приходил на этом основании к заключениям, которые часто были лишь теоретическими. Он никогда на самом деле так и не осознал, что многие другие факторы – вроде обладания военно-морскими базами, их дислокации, зависимости национальной экономики от импортных перевозок морем и поддержки союзников по другую сторону океана – играют решающую роль в оценке значимости флота. Гитлер так и не понял всего превосходства над нами Англии как морской державы – в силу не только ее морской мощи, но также и в силу ее великолепного географического положения. Я же постоянно старался предостеречь его от проведения политики, которая могла привести к тому, что эта могучая сила обрушилась бы на нас.

Позднее, на Нюрнбергском процессе, я был обвинен в подготовке агрессивной войны – обвинение, которому, я в этом уверен, уже никто больше не верит. Все, что я делал, точно так же должен был делать на моем месте любой облеченный ответственностью офицер. Когда германское правительство в лице Гитлера решило, что национальная политика требует флота, который не смог бы проигнорировать любой противник, обязанностью руководства флота было спланировать такую структуру боевых кораблей по типам, которая наилучшим образом отвечала бы этой политике. Хотя подобное планирование означало бы признание фактической вероятности того, что британский флот может фигурировать в списке потенциальных противников, это отнюдь не предполагало реальной войны с Великобританией. Рассмотрение британского флота в таком качестве лишь расширяло для нас пространство для изучения. Однако войны начинаются не проработкой вариантов и приготовлениями военных, но действиями, намерениями, ошибками и недосмотрами политиков и государственных деятелей.

После тщательной проработки вариантов мы пришли к убеждению, что в случае войны с Англией основной упор должен быть сделан на операциях против ее торговли, с использованием всех средств, имеющихся в нашем распоряжении, – подводных лодок, надводных кораблей и морской авиации. Английская экономика требовала ежегодного импорта сырья и материалов и целиком зависела от него. Операции против этого станового хребта экономики, если дело дойдет до войны, должны были стать основной задачей германского флота. Для проведения таких операций флот должен был обладать не только значительной боевой мощью, но и способностью действовать на всей акватории Атлантики. Для Германии, при отсутствии у нее военно-морских баз и невыгодном положении, за барьером Британских островов, это означало, что корабли ее флота должны были иметь большой радиус действия и обладать высокой скоростью, чтобы не быть перехваченными более мощными вражескими силами.

План строительства кораблей, который мы выработали и которому было присвоено наименование план «Z», предусматривал создание ядра из шести линкоров, причем во многих отношениях это были корабли нового типа. Они должны были иметь водоизмещение около 50 000 тонн каждый, приводиться в движение дизельными двигателями и нести 400-миллиметровые орудия главного калибра. Для рейдерских[56] операций на вражеских морских и океанских коммуникациях предусматривалось строительство трех линейных крейсеров, тоже нового типа, водоизмещением около 30 000 тонн, со скоростью хода в 34 узла, с турбинными двигателями, использующими высокотемпературный пар высокого давления, но имеющими также и дизельные двигатели. Имея скорость хода в 34 узла и неся заложенные в проект 380-миллиметровые орудия главного калибра, эти линейные крейсера должны были превосходить линейные крейсера любого иностранного флота. Для операций на просторах Атлантики должны были быть построены легкие крейсера с высокоскоростными турбинами и значительным радиусом действия. Эти силы должны были быть дополнены новыми миноносцами, торпедными катерами и другими видами кораблей. И наконец, должен был быть создан подводный флот численностью в 249 субмарин. До начала осуществления этого амбициозного плана должны были быть проведены политические переговоры с Великобританией, целью которых стало бы изменение англо-германского морского соглашения 1935 года.

План «Z» был разработан, исходя из следующих стратегических предпосылок:

Британские торговые коммуникации атакуются соединениями линейных и легких крейсеров, а также подводными лодками и вспомогательными рейдерами. Чтобы прикрыть свои конвои от более мощных кораблей, британский флот должен будет направить на их охрану значительно более мощные корабли, чем обычные легкие военно-морские силы, которые вполне могли бы служить прикрытием лишь от подводных лодок и вспомогательных крейсеров. Для образования этих тяжелых ударных сил британцам пришлось бы разделить свои тяжелые морские корабли и разбросать их по всей акватории морей и океанов, что в значительной мере ослабило бы силы ядра их флота. Но эти неповоротливые британские линкоры все равно не смогли бы перехватить германские линейные и быстроходные легкие крейсера, тогда как германские линейные крейсера могли бы отбить нападение любых более легких британских сил. Мощные германские суперлинкоры, обладая большой скоростью и имея большой радиус действия, были бы способны оказать поддержку «карманным» линкорам и средним крейсерам в случае их столкновения даже с вражескими линкорами и даже были бы способны сокрушить вражеские линкоры, которые могли оказаться в составе конвоев. Соединения тяжелых кораблей германского флота, созданные в соответствии с этим планом, таким образом, поставили бы британцев перед лицом совершенно новых стратегических проблем.

Я представил этот план «Z» Гитлеру в середине января 1939 года и сказал ему, что вся программа будет завершена примерно к 1948 году. На это он ответил, что если он одобрит план, то он должен быть осуществлен в течение шести лет, и для этого он придаст программе развития флота приоритет перед программами всех других видов вооруженных сил.

Для организации оптимального планирования и развития строительства я приказал начать с закладки линкоров и субмарин. Линкоры, которые должны были составить ядро нашего флота, строятся значительно дольше других кораблей, и поэтому они должны были иметь преимущество раннего старта. А ускорение строительства подводных лодок должно было дать нам в минимально возможный срок ту единственную силу, которую мы могли бы эффективно использовать, пока флот не наберет полную силу.

Однако события развернулись так, что вся эта обширная программа никогда не была выполнена в полном объеме. С одной стороны, столь серьезная военно-морская экспансия требовала для себя заблаговременной и тщательной политической подготовки, а с другой стороны, она нуждалась не только в мощности всей кораблестроительной промышленности, но значительной части мощностей оборонной промышленности в целом на долгие годы. Однако гораздо хуже было то, что переход к краткосрочной программе строительства флота, вызванный начавшейся войной, стал чрезвычайно трудным делом. Я в свое время осмотрительно обращал внимание Гитлера на то, что в течение долгого периода строительства кораблей согласно долгосрочному плану те единственные корабли, которые мы сможем вывести в море, образуют весьма слабые боевые силы, а поэтому нельзя допускать никаких политических требований, которые могут спровоцировать вооруженный конфликт. Гитлер мог произносить яростные речи и заставлять другие страны постоянно гадать о его истинных целях, но тот факт, что в течение будущих шести – восьми лет о морской войне с Британией не может быть и речи и что Гитлер знает об этом, имел для меня гораздо большее значение, чем всякие домыслы об истинных намерениях Гитлера. Это обстоятельство я подчеркивал Гитлеру снова и снова, и вплоть до самого начала войны он всегда соглашался со мной в этом вопросе. Ни разу за все это время он не распорядился, чтобы мы отказались от долгосрочного плана строительства флота и приняли бы вместо него альтернативный краткосрочный план. Я да и весь флот в целом считали само собой разумеющимся, что Гитлер, зная о нашем гораздо более низком военно-морском потенциале по сравнению с Англией, который сохранится еще в течение нескольких будущих лет, будет крайне осторожен в своих действиях против этой страны.

Естественно, что если наш новый план развития флота был призван не просто стать лишь началом новой гонки вооружений, а иметь и другие последствия, то его предстояло претворить в жизнь как можно быстрее, а сведения о скорости кораблей, оснащении, огневой мощи и другие характеристики надо было хранить в строжайшем секрете до самого последнего момента. Именно так поступили британцы, когда они сделали попытку одним скачком опередить другие страны, внезапно сняв покров тайны со своего нового броненосца «Дредноут» накануне Первой мировой войны. Гитлер согласился с этим взглядом, заметив при этом, что, поставив неожиданно британцев перед фактом завершения плана «Z», мы сможем побудить их к благоприятному для нас отношению к нему, в особенности если сейчас мы сделаем к ним шаги навстречу в других областях.

Чтобы устранить возможность всех проволочек и задержек в ходе осуществления этого плана, было необходимо определить человека, ответственного за его осуществление, и наделить этого человека всеми необходимыми полномочиями. Я остановил свой выбор на чрезвычайно способном адмирале Фуксе. Одновременно с этим и с той же целью заказ на строительство всех шести линкоров был целиком передан фирме «Блом и Фосс». Первый из этих кораблей был заложен на их гамбургской верфи 15 июля 1939 года; второй – на заводе «Дешимаг» в Бремене 15 августа. Третий должен был строиться на заводе «Дойче Верке» в Киле, но еще до того, как его киль был заложен, разразилась война. Она вызвала также и остановку работ по двум первым кораблям, поскольку материалы стали необходимы для других нужд.

Весной 1939 года, когда план «Z» и план-график его выполнения уже были приняты, я попытался выяснить, как Гитлер расценивает ситуацию, сложившуюся после ввода наших войск в Чехословакию и англо-французских гарантий безопасности Польше. Затем во время церемонии, посвященной спуску на воду линкора «Тирпиц» в Вильгельмсхафене, 1 апреля 1939 года Гитлер в своей речи, произнесенной перед собравшимися на площади людьми, угрожал разорвать англо-германское морское соглашение. Но когда я задал ему прямой вопрос, надо ли нам принимать предупредительные меры к возможной войне с Англией, он откровенно и однозначно дал мне указание не предпринимать никакой подготовки к войне. Вполне закономерно, я был совершенно ошеломлен, когда, никак не предупредив меня заранее, Гитлер, выступая перед рейхстагом 28 апреля, объявил о своем решении аннулировать морское соглашение 1935 года.

В противоречии с этим 23 мая в тесном кругу своих ближайших соратников он, заявил, что план развития флота осуществляется так, как и было задумано, и что другие этапы перевооружения трех видов вооруженных сил должны быть завершены к 1943 – 1944 годам. Нигде он не упомянул о каком-либо изменении своей первоначальной концепции поддержания дружественных отношений с Англией, и единственной вещью, которую я понял из его замечаний, было то, что Гитлер намерен создать небольшую особую группу аналитиков, помимо обычных штабистов, для изучения польского вопроса.

Сразу после этого я попросил у Гитлера аудиенции наедине, во время которой сказал ему, что мне представляется крайне противоречивым, с одной стороны, полагать возможной войну против Польши и в то же время стремиться к мирному урегулированию вопроса. Но он ответил мне, что я могу быть спокоен: он твердо держит в руках политическую ситуацию, а Англия никогда не станет вступать в войну из-за того, что он потребовал вернуть Германии «польский коридор».

И столь убедительным было это его заверение, что я без каких-либо опасений отправил в июне новый линкор «Гнейзенау» в Атлантику для проведения там ходовых испытаний. Поскольку одной из основных целей этого похода было проведение учебных стрельб, на линкоре были в основном лишь учебные боеприпасы и практически отсутствовали боеприпасы боевые.

Редко когда, разве что в самые мирные времена, боевой корабль выходил из родной гавани, не имея на борту полного комплекта боевых снарядов. Если бы у меня были хоть малейшие основания для предчувствия войны, я бы ни за что не позволил кораблю выйти в плавание не подготовленным должным образом. Ни командир бригады линкоров, ни командующий флотом не выразили мне никакого беспокойства по этому поводу.

Еще в июне прошли большие учения в Гельголандском заливе по ведению минной войны. В ходе этих учений я сказал капитану 1-го ранга Руге, командиру бригады миноносцев, что он может идти в отпуск – отпуск, который ему не удалось отгулять год тому назад из-за Судетского кризиса. Теперь я сказал ему, что он может спокойно отправляться в отпуск и ни о чем не беспокоиться.

Затем в июле подошло время ежегодной Кильской регаты, на которой в этом году было необычно много участников из иностранных флотов. Офицеры из британского, итальянского, шведского, испанского, датского, голландского, румынского и эстонского военно-морских флотов выступали в соревнованиях в атмосфере доброй воли, и кубок в честь президента Гинденбурга выиграл английский экипаж. Как это было у меня в обычае, я также присутствовал на регате и лично выступал в качестве хозяина чемпионата, принимая иностранных морских офицеров.

Тогда как большинство моих советников сходились со мной во мнении, что этим летом на горизонте незаметно никаких туч войны, чего нельзя было сказать о прошлом годе с его кризисом в Судетах и англо-французских гарантиях Польше, среди них были и такие, кто совершенно не разделял нашего оптимизма. Так, например, капитан 1-го ранга Дёниц, командующий подводными силами, неоднократно высказывал мне свои опасения о приближении войны, и во время регаты он также сказал, что его офицеры по большей части разделяют его опасения. Его чрезвычайно беспокоило, что к началу войны наш подводный флот был не готов из-за малого числа имевшихся подводных лодок. При первой же появившейся возможности я доложил эти соображения Гитлеру, но он ответил мне, что офицеры-подводники могут спать спокойно – войны не будет.

В середине июня я провел смотр подводных сил в ходе военных маневров и нашел, что уровень их подготовки превосходен, а тактика атак из-под воды, разработанная капитаном 1-го ранга Дёницем, в высшей степени эффективна. В следующем месяце у меня появилась возможность поздравить капитана 1-го ранга Дёница и его офицеров и матросов с прекрасно проведенными учениями и сказать им, что в следующем плане строительства флота будет заложено увеличение числа субмарин. Я также сказал офицерам, что мне было доложено об их опасениях, связанных с возможностью войны, и что я могу от имени Гитлера заверить их, что войны с Британией не будет – единственной войны, которая означала бы конец Германии. Сразу же вслед за этим капитан 1-го ранга Дёниц отправился на несколько недель отдыхать на курорт, как он и планировал.

Но 22 августа Гитлер созвал совещание в Оберзальцберге[57], на котором присутствовали все высшие военные руководители. Позднее, уже на Нюрнбергском процессе, обвинение предъявило два документа, которые, как было заявлено, представляют собой запись речи Гитлера на этом совещании. Однако ни один из этих документов не имел подписи или числа, а обвинение так и не смогло назвать источник этих документов. Надо сказать, что документы эти были признаны фальшивками на основе записей, сделанных лично командующим флотом адмиралом Бёмом, который присутствовал на этом совещании. Насколько я помню, я ни на минуту не усомнился, что в заметках адмирала Бёма, которые он представил трибуналу, были вполне адекватно записаны не только формулировки Гитлера и суть его речи, но и передано то впечатление, которое она на нас всех произвела. Я воспринял ее так, что Гитлер хотел оправдать перед военными руководителями страны изменение своей политики, которая неуклонно шла к войне. Он подчеркивал, что вся ответственность за кризис ложится на Польшу. Он пытался убедить нас, что Англия и Франция не рискнут ввязаться в войну из-за Польши, а поэтому и Польша не станет обострять отношения, а постарается решить вопрос путем переговоров. В любом случае, заверил нас Гитлер, дорога к мирному решению вопроса еще есть.

Из речи Гитлера мы все вынесли впечатление, что страна стоит на пороге войны. Но в следующий момент он постарался успокоить нас, сказав, что сегодня же министр иностранных дел Риббентроп вылетел в Москву для подписания, как назвал его Гитлер, пакта о ненападении[58], текст которого был успешно согласован с Советами. Мы поняли, что Гитлер сделал еще один из своих умных политических шагов, благодаря которому он и на этот раз выиграл дело миром, как это ему удавалось и раньше.

Тем не менее, как только Гитлер закончил свою речь, я подошел к адмиралу Шнивинду, начальнику штаба главного командования флота, и в разговоре с ним понял, что он разделяет мои сомнения в правильности оценки Гитлером британского правительства и готовности последнего скорее пойти на переговоры о Польше, чем начать войну. Затем я подошел к Гитлеру, чтобы предостеречь его, но он снова заверил меня, что держит ситуацию под надежным контролем, а вопрос будет решен путем переговоров, но не войны.

Различные шаги, которые в последующие несколько дней были предприняты внешнеполитическим ведомством, похоже, подтверждали это. Гитлер, как он сделал это и во время кризиса 1938 года, вел все переговоры сам. Еще храня надежду на то, что назревший конфликт будет урегулирован, мы даже не привели весь флот в состояние боевой готовности, тогда как другие виды вооруженных сил были поставлены под ружье. Приказ Гитлера от 26 августа о приостановке выступления наших войск (которое уже началось), казалось, стал еще одним подтверждением прозорливости его оценок.

Поэтому 3 сентября грянуло для нас разрывом бомбы. Когда в тот день в рейхсканцелярии Гитлер сообщил мне, что Англия и Франция в соответствии с их обещанием Польше объявили войну Германии, это явно стало самой неприятной для него неожиданностью. Он был смущен необходимостью признаться в неправильности своих оценок, когда вынужден был сказать мне: «Я не смог избежать войны с Англией».

Естественно, с тех пор я часто задавал себе вопрос, как я мог не видеть того, к чему идет дело. Когда стали ясны намерения Гитлера устранить территориальные потери Версальского договора, возможность возникновения того или иного вооруженного конфликта нельзя было игнорировать. Совершенно точно зная, что нашему небольшому флоту не под силу бросать вызов на морях флоту Великобритании, я использовал каждую возможность, чтобы побудить Гитлера избегать самой возможности возникновения такого конфликта. Моим долгом было определение направления, в котором должен был развиваться флот, принимая во внимание относительные преимущества и недостатки краткосрочных программ по сравнению с долгосрочными планами. Вооруженные силы страны и их оснащение всегда должны быть в соответствии с внешней политикой страны. Я думал, что, влияя на Гитлера, я смогу достичь соответствия внешней политики страны и ее военно-морских сил. В сущности, я считаю, что лично Гитлер никогда не жаждал войны с Англией, но, тем не менее, вопреки неоднократным его заверениям, та политика, которой он следовал, неизбежно должна была привести к войне.

Этот самообман Гитлера и вытекающая из него политика имели трагические последствия для военно-морского флота. Его решение о принятии долгосрочной программы развития флота совершенно не соответствовало сложившейся политической ситуации. Насколько реально было радикальное изменение направления развития флота, судить не представляется возможным вплоть до изучения всех документальных материалов. Пока Гитлер придерживался зафиксированных в соглашениях договоренностей, у нас оставалось некоторое пространство для маневра, поскольку рамки этих соглашений устанавливали лишь границы роста нашего флота. Руководствуясь заверениями Гитлера, флот стал реализовывать долгосрочную программу своего развития, и все мощности наших верфей и промышленности вооружений были задействованы для создания пропорционального флота из тяжелых и легких надводных кораблей и подводных лодок.

Если бы Гитлер когда-либо допустил возможность раннего начала войны с Англией, то план «Z» никогда бы не был принят, а вся программа развития флота была бы переориентирована на строительство возможно большего числа подводных лодок за возможно более краткий срок. Курс, который избрала для себя внешняя политика Гитлера, совершенно противоречил всем его заверениям, данным мне, и являл собой полное пренебрежение всеми предупреждениями, которые я делал ему. Этот курс имел самые печальные последствия для судьбы флота и всей Германии.

Вплоть до совещания у Гитлера 22 августа 1939 года у флота не было никаких реальных оснований беспокоиться о перспективе иметь Англию в качестве противника. Даже оперативные проработки, сделанные по результатам указаний Гитлера, были сконцентрированы вокруг войны с Польшей и носили кодовое название «Вариант «Белый». Включение в состав этих проработок Англии, а также расширение плана «Z» представляло собой всего лишь побочный вывод, один из вариантов, вытекающий из эволюции польской ситуации. И при его проработке мы все – адмирал Бём, командующий флотом, и капитан 1-го ранга Дёниц, командующий подводными силами, и я – сходились в едином мнении, что германский флот вряд ли сможет добиться успеха в открытой, грудь на грудь, войне с могучим британским флотом. Мы все понимали, что успеха можно ждать лишь в войне против британских морских коммуникаций. И я сказал обоим своим советникам, что не уставал говорить Гитлеру о том, что в случае войны с Англией германскому флоту останется только, сражаясь, пойти на дно.

Первого сентября капитан 1-го ранга Дёниц передал мне меморандум, подтверждающий, что единственно эффективным средством в конфликте с Англией остается ведение войны против ее морских коммуникаций в Атлантике, но, поскольку у нас нет достаточного для выполнения этой задачи числа надводных кораблей, то выполнена она может быть в основном подводными лодками. По этой причине, даже если бы мы располагали более или менее значительным надводным флотом, все равно самым эффективным орудием против британской морской торговли остаются подводные лодки. Но и необходимого количества подводных лодок у нас тоже не было. Для сколько-нибудь значительного успеха против океанских коммуникаций только в Атлантике должно было бы находиться по меньшей мере 90 подводных лодок, а это означало, что нам надо было бы иметь для проведения всех операций 300 субмарин. Дёниц вывел это соотношение в результате военной игры зимой 1938/ 39 года. Например, из 57 подводных лодок, которыми мы в действительности располагали на 1 сентября 1939 года, для операций на атлантических коммуникациях мы могли использовать только 26, остальные же либо не могли действовать на таком удалении от баз, либо были необходимы для обороны в проливе Ла-Манш и Северном море. Из 26 лодок, предназначенных для действий в Атлантике, только 8 или 9 могли реально действовать против вражеского мореходства, поскольку оставшиеся 17 или 18 находились на пути к своим позициям или возвращались с патрулирования, пребывали на ремонте или принимали на борт припасы. Поэтому Дёниц вполне оправданно требовал, чтобы все возможное предпочтение было отдано строительству большего числа подводных лодок, даже ценой сокращения или приостановки строительства всех других видов кораблей.

Третьего сентября, в день вступления в войну Франции и Англии, я оставил письменную запись для официальных архивов о возможностях германского флота в войне против Англии. Указав, прежде всего, на тот факт, что Гитлер неоднократно заверял меня, что войны с Англией не будет ранее 1945 года и что он верил вплоть до последнего момента в возможность избежания войны, я записал, что самым ранним сроком, когда мы могли бы вступить в борьбу с английским флотом на приемлемых шансах на успех, стало бы завершение плана «Z» в 1945 году. Вплоть до этого момента мы были просто не в состоянии вести на равных борьбу против Англии. Признавая, что за краткий период времени с 1935 года нам удалось создать хорошо организованные и великолепно подготовленные силы подводного флота, я отметил, что они все же слишком незначительны для достижения решающего эффекта. Надводный же наш флот столь сильно уступал в мощи и количественно британскому флоту, что мог лишь продемонстрировать свое умение доблестно и с честью погибать.

Этот мрачный анализ ни в коем случае не означал, что флот склонился перед неизбежным или не хотел принять вызов заведомо более сильного противника, это совершенно не соответствовало его духу. В последовавшие военные годы его отвага и умение стали серьезной угрозой для противника, несмотря на постоянную нехватку материалов и ошеломляющее численное превосходство противника. Проведя сорок пять лет на службе на флоте, я считал, что знаю его досконально, но оказалось, что даже я могу удивляться его преданности долгу и исполнительности.

Ситуация, в которой оказался германский флот в начале военных действий, с полной ясностью может быть показана путем сравнения численности наших кораблей с общим числом соответствующих кораблей противника. Так, 22 британским и французским линкорам противостояли 2 наших линкора и 3 «карманных» линкора. Противник располагал 7 авианосцами; мы же не имели ни одного, поскольку строительство «Графа Цеппелина», хотя и близкое к завершению, было остановлено, так как военно-воздушные силы не разработали сколько-нибудь пригодного типа самолета. У нашего противника в совокупности было 22 тяжелых крейсера против наших 2 и 61 легкий крейсер против наших 6. Британцы и французы могли бросить 255 эскадренных миноносцев и торпедных катеров против наших 34.

Да и наше географическое положение не изменилось к лучшему со дней Первой мировой войны. Правда, мы могли на короткий период использовать часть наших сил против коммуникаций противника, проходящих вне акватории пролива Ла-Манш и Северного моря, в особенности если бы нам удалось улучшить нашу организацию судов снабжения, танкеров и других вспомогательных судов для пополнения запасов наших надводных рейдеров и подводных лодок, чтобы не заставлять их возвращаться в германские порты после каждой атаки на корабли и суда неприятеля. Но развитие авиации дальнего действия, однако, давало нашему противнику гораздо более действенное оружие против наших надводных кораблей, пытавшихся прорваться из Северного моря на просторы Атлантики.

При десятикратном численном превосходстве сил противника, еще больше увеличенном наличием многочисленных и прекрасно дислоцированных баз, нашей единственной надеждой нанести урон ему была концентрация всех наших усилий против путей его снабжения. Единственным уязвимым местом Англии были пути ее морского импорта, и именно по ним мы и должны были нанести свой удар. Удары подводных лодок, крейсеров, «карманных» линкоров и линкоров, равно как и вспомогательных крейсеров, эскадренных миноносцев и торпедных катеров, должны были наноситься скоординированно и по заранее разработанному плану. И хотя прямой результат наших ударов по врагу, разумеется, был нашей первоочередной задачей, также надо было учитывать и косвенный результат, достигаемый против военных усилий противника в результате наших атак его атлантических коммуникаций и действий наших надводных рейдеров против вражеского судоходства на всех морях и океанах. Нам предстояло захватить инициативу и быстрыми действиями и неожиданными ударами по противнику в различных районах вынудить его отказаться от объединенных действий против наших подводных лодок и «карманных» линкоров.

Надежное и разумное содействие ВВС стало бы большим подспорьем флоту при выполнении этой задачи. Верховное командование вооруженных сил, планируя военную стратегию страны, выпустило 31 августа свою директиву № 1 «О ведении войны». Согласно этой директиве военно-морской флот должен был «вести войну против вражеской торговли, и прежде всего против торговых связей Великобритании». С другой стороны, военно-воздушным силам в качестве основной задачи ставилось «осуществление превентивных операций против вражеских ВВС, действующих против германской армии и территории Германии». Дополнительными задачами были «уничтожение английской военной промышленности, британского торгового мореплавания и перевозок живой силы во Францию, а также наступательные действия, когда это позволяет обстановка, против соединений английского флота, в особенности линкоров и авианосцев».

Согласно этой директиве Верховного командования вооруженных сил действия против английских морских коммуникаций были всего лишь второстепенной задачей для ВВС, и, как это вскоре и оказалось, командующий ВВС не уделял должного внимания важности этой задачи. В результате этого флот, действуя против английской морской торговли, получал весьма незначительную поддержку авиации, которая, в отличие от флота, была численно и в боевой мощи равной или даже превосходила авиацию противника. Вследствие этого флоту в его действиях на морях против Англии приходилось рассчитывать только на свои собственные силы. В подобной ситуации военно-морской штаб[59] пришел к единогласному мнению, что подводные лодки должны были быть использованы в качестве основного оружия, а все остальные военно-морские силы обязаны обеспечивать их действия в подводной войне.

Из ситуации, когда наши военно-морские силы столь значительно уступали силам противника, неизбежно следовало, что они рано или поздно должны были либо вообще исчезнуть вследствие потерь и износа, либо оказаться не в состоянии принимать участие в боевых действиях, долгое время пребывая в ремонте. Поэтому, делом первостепенной важности становилось строительство новых кораблей для замены поврежденных и вышедших из строя кораблей. Это стало окончательным приговором всему плану «Z», бывшему долгосрочной программой, и означало замену его программой, по которой могло быть произведено максимальное количество наиболее эффективных кораблей в течение минимального времени. Такими кораблями, естественно, были подводные лодки. Поэтому все работы по строительству крупных кораблей были приостановлены, за исключением строительства линкоров «Бисмарк» и «Тирпиц» и крейсера «Принц Ойген», сооружение которых уже приближалось к завершению. Это решение высвободило мощности судоверфей страны для первоочередного строительства подводных лодок.

Этого, однако, было совершенно недостаточно; нехватка материалов и квалифицированных рабочих, а также насущная необходимость для промышленности выполнять заказы армии и ВВС потребовали того, чтобы приоритет в строительстве подводных лодок был поддержан на правительственном уровне, даже за счет замедления работ по заказам других видов вооруженных сил.

Гитлер не хотел этого делать, и, несмотря на личные доклады, рекомендации и другие напоминания о том, что строительство подводных лодок имеет первоочередное значение, флот был вынужден постоянно сражаться за получение материалов, рабочей силы и производственных мощностей.

Сказать по правде, у Гитлера были свои причины для подобного отношения, хотя я и не мог считать эти причины достаточно вескими, а именно: он все еще надеялся избежать полномасштабной войны с западными странами. Он был убежден, что быстрые военные успехи, которые, как он был уверен, он сможет достичь в наземной войне, настолько укрепят его положение, что он сможет заново достичь соглашения со странами Запада.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.