Глава 1. «ПЕРЕКРАСИВШИЙСЯ… ПОЛИЦЕЙСКИЙ ШПИК»: ВОЕННАЯ КОНТРРАЗВЕДКА ГЛАЗАМИ ЛЬВА ТРОЦКОГО

Глава 1. «ПЕРЕКРАСИВШИЙСЯ… ПОЛИЦЕЙСКИЙ ШПИК»: ВОЕННАЯ КОНТРРАЗВЕДКА ГЛАЗАМИ ЛЬВА ТРОЦКОГО

Задачу военной контрразведки в 1918 г. создатели Регистрационного управления (Семен Аралов, Георгий Теодори) видели в «изучении системы и методов действия органов иностранной военной разведки и в обнаружении, обследовании и пресечении деятельности иностранных военных шпионов, а также военных организаций и лиц, деятельность коих, преследуя военные интересы иностранных государств, направляется во вред военным интересам России и состоящих с нею в союзе держав»[542].

До революции деятельность военной контрразведки велась в основном в направлении борьбы со шпионажем, главным образом с немецким. Политический сыск (подавление сопротивления, недовольства политической властью в военной среде) осуществляла жандармерия, ликвидированная Февральской революцией 1917 г.[543]

В первые месяцы советской власти борьбу с подрывной деятельностью против военных сил РСФСР вели Петроградский военно-революционный комитет (ПВРК — орган, руководивший Октябрьской революцией; организационный предшественник ВЧК), большевистское командование в лице комиссаров ПВРК, солдатские советы и комитеты[544]. После реорганизации ПВРК в ВЧК в декабре 1917 г. функции военной контрразведки перешли к Чрезвычайной комиссии Дзержинского[545].

Для политического контроля над военными контрразведчиками в старые органы контрразведки направлялись комиссары. Так, комиссаром контрразведывательного отделения штаба Петроградского ВО был назначен поручик Н.Н. Асмус — рабочий, участник Первой русской революции, офицер военного времени (окончил школу прапорщиков во время Первой мировой войны). После Февральской революции избран в полковой комитет, активно участвовал в Октябрьском перевороте. Помощником Асмуса назначили рабочего А.А. Самойлова. В ноябре 1917 г. ПВРК назначил комиссаром контрразведывательного бюро большевика А.А. Лиса. В отдельных органах военной контрразведки избирались исполнительные комитеты. Это было одной из форм контроля партии большевиков за военной контрразведкой[546].

В штабе МВО функции военной контрразведки взял на себя политический отдел, специально организованный большевиками во главе с известным партийным работником А.Я. Аросевым. Как пишет исследователь Ю.Б. Долгополов, одним из крупных успехов военной контрразведки штаба стало «раскрытие контрреволюционного заговора в польском корпусе легионеров, которым командовал генерал Довбор-Мусницкий. 27 декабря 1917 г. контрразведка отдела арестовала “исполнительный комитет” корпуса. По распоряжению командующего округом были произведены аресты заговорщиков в московском отделении штаба войск польского корпуса. Стало известно о тайной переписке заговорщиков, были обнаружены списки членов подпольной организации, в которую входило 762 человека. Сведения были настолько серьезными, что о них немедленно поставили в известность руководство Наркомвоена. Анализ ранее имевшихся и вновь полученных материалов неопровержимо свидетельствовал о начавшемся тайном передвижении и сосредоточении частей польского корпуса в районе Смоленска. Цель передислокации состояла в том, чтобы в случае возобновления Германией военных действий… предательски ударить с тыла по нашим войскам. Вероломный план был сорван. Верховный главнокомандующий Н.В. Крыленко приказом от 22 января 1918 г. объявил Ю. Довбор-Мусницкого врагом революции…»[547]

Переименованная в январе 1918 г. в Военный контроль военная контрразведка, как выяснил И.И. Васильев, «просуществовала столько же времени, сколько жила еще старая армия… в марте — апреле 1918 года прекратили свое существование все контрразведывательные учреждения старой армии», кроме центрального органа — контрразведки Генерального штаба, вошедшей в мае в состав Всероссийского главного штаба[548]. К марту число служащих военного контроля в округах сократилось на 75 %; коллегия Наркомвоена приняла решение и о сокращении Службы военного контроля при Главном управления Генерального штаба (ГУ ГШ). 4 марта Комитет служащих предложил сократить всех офицеров-контрразведчиков и часть солдат, оставив для обеспечения контрразведывательной работы 10 высших офицеров на правах вольнонаемных[549]. Несмотря на то что общее собрание Исполкома Службы ВК, собравшееся 18 марта, фактически дезавуировало это решение, конец военной контрразведки был очевиден. По образному выражению руководства Отделения военного контроля Оперода Наркомвоена, «вся система контрразведки, система борьбы со шпионажем рухнула». И это несмотря на взятый весной 1918 г. «новый курс» (выражение М.А. Молодцыгина) высшего военного руководства — на создание массовой регулярной Красной армии. Вместе с армией понадобилась и военная контрразведка.

К лету 1918 г. контрразведывательные службы были в 4-х органах военного ведомства и в ВЧК. На базе дореволюционных структур центрального военного аппарата и Ставки Верховного главнокомандующего действовали 3 Регистрационные службы.

PC Главного управления Генерального штаба

До революции за военную контрразведку отвечал отдел 2-го генерал-квартирмейстера Главного управления Генерального штаба (огенквар). В управлении велись регистрационные карточки на лиц, заподозренных в шпионаже, проходивших по шпионским делам, лица, по разным причинам не принятые на работу в спецслужбы, а также «лица, проходившие в периодической печати по шпионским делам, хотя бы они и не относились к России». Регистрационные карточки из всех контрразведывательных отделений поступали в Центральное регистрационное бюро при ГУГШ. Это позволяло в ряде случаев «осветить шпионское дело совершенно с иной стороны и направить его в иное русло, а иногда соединить вместе разные поначалу шпионские дела, т. е. раскрыть целую… организацию». Разработку любого шпионского дела начинали с наведения справок в бюро[550].

Летописец Ставки Верховного главнокомандующего — социалист и шпион Михаил Лемке, долгое время водивший за нос военных контрразведчиков, по праву назвал огенквар «сумасшедшим домом»[551]. У «Наставления по контрразведке в военное время» от 6 июня 1915 г. был серьезнейший недостаток: отсутствие (цитируется Н.С. Батюшин) «органа для руководства всей контрразведкой вообще и на театре военных действий в частности, ибо Ставка [Верховного главнокомандующего] этим делом совсем не занималась», а ГУГШ «являлось лишь регистрационным и отчетным учреждением, а не руководящей инстанцией»[552]. В начале мая 1918 г. огенквар реорганизовали в Военно-статистический отдел (ВСО) Оперативного управления ВГШ[553], за военную контрразведку в которой отвечала Регистрационная служба. В составе Регистрационной службы ВГШ, докладывал и.д. начальника ВСО А.Л. Нолькен, находилось 3 отделения: Организационное, Особое, Регистрационное бюро (на правах отделения). На Организационное отделение возлагалось общее руководство центральными и местными учреждениями Регистрационной службы, вопросы организационного характера и ведение личным составом службы, ведение денежной отчетностью по Регистрационной службе ВГШ; на Особое отделение — борьба со шпионажем во всех учреждениях РСФСР, кроме морских, и за границей; на Регистрационное бюро — вся статистическая и справочная часть Регистрационной службы (сведения о лицах, организациях и системе иностранного шпионажа). Руководство деятельностью Регистрационных служб в пределах военных округов должно было осуществляться командующими войсками военных округов — через начальников мобилизационных управлений штабов военных округов. Предполагалось создание следующих органов: а) центральные — отдел Регистрационной службы ВГШ (изъятый из состава Оперативного управления ВГШ военностатистический отдел); б) местные — отделы Регистрационной службы штабов военных округов и отделения, открываемые в пределах военных округов «в различных пунктах по мере надобности».

6 июня 1918 г. руководство Всероссийского главного штаба просило Управляющего делами Наркомвоена генерала Н.М. Потапова о срочном внесении на утверждение составленных по согласованию с военным руководителем Высшего военного совета М.Д. Бонч-Бруевичем проектов штатов отделов Регистрационных служб военно-окружных штабов и «Общего положения о Регистрационной службе»[554].

В июне 1918 г. сменивший Нолькена генштабист А.В. Станиславский (исполняющий должность начальника Регистрационной службы) подписал и разослал начальникам отделений ВСО «Распределение иностранных государств по отделениям Военностатистического отдела»: «1) Германское отделение — Германия, Эстляндия, Лифляндия и Курляндия, Литва; 2) Романское отделение — Франция, Италия, Испания, Португалия, Бельгия, Голландия, Швейцария; 3) Австро-Венгерское отделение — Австро-Венгрия, Польша, Украина, Белоруссия; 4) Скандинавское отделение — Швеция, Норвегия, Дания, Финляндия, Англия; 5) Отделение Ближнего и Дальнего Востока—Турция, Болгария, Сербия, Черногория, Румыния, Афганистан, Персия; 6) Дальневосточное отделение — Япония, Китай, Северо-Американские Соединенные штаты»[555].

Деятельность Регистрационной службы вызывала заслуженное недоверие со стороны большевистских военных руководителей. Как выяснилось из добытого впоследствии советскими разведчиками доклада начальника штаба организации «Круг спасения Кубани» белому генералу М.В. Алексееву от 22 августа 1918 г., «одному члену штаба благодаря протекции Герасимова (начальника инструкторской школы) удалось устроиться адъютантом при военном руководителе — полковнике Сосницком, убитом на станции Тихорецк[ая] во время наступления Добровольческой армии, и уже при помощи [н] его в военную разведку Военного комиссариата [Советской] Республики вошли офицеры штаба Круга, и потому самые точные сведения о количестве большевистских частей, их расположении, предполагаемых боевых операциях передавались генералу Деникину почти безошибочно»[556].

Контрреволюционный характер работы ВСО иллюстрируют даже «Правила чтения газет и регистрации статей военностатистического отдела Всероссийского главного штаба». Сотрудники отделения обязывались отмечать все статьи, имеющие значение для разведки и контрразведки, в следующих газетах: «Свобода России», «Наше слово» (Романское отделение); «Раннее утро» (Австрийское), «Жизнь» (Дальневосточное); «Заря России» и «Правда» (! — С.В.), «Известия ЦИК» (Германское). Как видим, в списке указаны официальные издания РКП(б) и ВЦИК Советов? [557] Судя по тому, что их анализировало германское отделение, руководство ВСО продолжало принимать большевиков за германских шпионов и даже не считало нужным особенно это скрывать. Надо полагать, уровень военных комиссаров, приставленных к Станиславскому и его сотрудникам, вполне позволял служащим ВСО водить большевиков за нос.

Наконец, властям стало известно, что перед выездом за границу начальник французской военной миссии в Москве выдал письменную рекомендацию А.В. Станиславскому. В документе сказано, что Станиславский «честно» снабжал миссию сведениями по разведке, «не считаясь с тем, что мог быть за это арестован». За шпионаж в пользу Антанты французы даже представили Станиславского к офицерскому кресту Почетного легиона[558].

PC Высшего военного совета — Отдел контрразведки Завесы

Генерал старой армии В.Н. Егорьев, ликвидировавший приказом от 5 марта 1918 г. контрразведку в штабе Западного фронта, принял впоследствии активное участие в создании контрразведки Завесы. Началось все с доклада военного руководителя войск Завесы на Смоленском направлении генерала А.А. Свечина Егорьеву о том, что в районе Смоленска, где формировались и сосредоточивались его отряды, действует много германских шпионов, которые ведут пораженческую агитацию среди местного населения и красноармейцев и подстрекают массы к выступлению против советской власти. Свечин и Егорьев в совместном докладе Высшему военному совету призвали спешить с воссозданием военной контрразведки, т. к. «агенты в обществе работают вовсю»[559].

11 июня для борьбы со шпионажем противника в Высшем военном совете был утвержден штат Регистрационной службы при Оперативном управлении Высшего военного совета (1 начальник, 2 старших помощника, 3 служащих, 12 наблюдателей, 4 технических сотрудника)[560]. Основной вектор деятельности PC задал военный руководитель Высшего военного совета М.Д. Бонч-Бруевич, занимавшийся еще до революции борьбой с германским шпионажем (Николай II, вероятно, небезосновательно подозревал его в шпиономании). Работать на большевиков генерала заставила угроза германской оккупации, а назначение на видный пост в Красной армии, весьма тяготивший генерала, было связано лишь с высоким положением в партии брата. Не желая висеть на фонарном столбе в случае поражения большевиков на надвигавшейся Гражданской войне и симпатизируя Антанте, Бонч-Бруевич рьяно взялся за организацию борьбы с германским шпионажем, а параллельно сбором сведений о противнике (военной разведкой).

В сентябре 1918 г. временно исполняющий обязанности начальника разведотделения Оперативного управления Высшего военного совета Бранд докладывал помощнику начальника Оперативного управления Б.М. Шапошникову: «Из личного состава… отсутствуют по разным причинам 50 %. Вся работа отделения в настоящее время исполняется мною и двумя моими помощниками, из них младший помощник Н.М. Хаймин ведает хозяйственной частью, газетным и регистрационным столами. Старший помощник П.К. Удалов, кроме своих прямых обязанностей по должности, исполняет еще должность отсутствующего делопроизводителя; вместе с тем он продолжает вести наряды на дежурство по оперативному телеграфу, во время которых он целые сутки должен безотлучно находиться в помещении телеграфа, а на другой день освобождается от занятий. Существо дела Регистрационной службы требует, чтобы старший помощник находился в отделении всегда, чтобы быть наготове исполнить то или иное поручение, связанное с отлучкой из помещения Штаба ВВС». Бранд просил освободить Удалова от нарядов на дежурства»[561]. Ходатайство говорит само за себя.

В отрядах Завесы и штабах военных округов фактически действовали старые органы контрразведки, правда, они должны были выстраивать свою работу заново. Известно, к примеру, что отделение по борьбе со шпионством штаба военного совета Западного участка отрядов Завесы просило начальника штаба отдать приказание «о взятии со всех вольнонаемных служащих штаба подписки о соблюдении военной тайны, с предупреждением: нарушение подписки влечет ответственность по закону о шпионстве и приказу 5 июля 1912 года. Мера наказания — от увольнения со службы до 15 лет каторжных работ в зависимости от важности проступка». Начальник штаба внял рапорту…[562]Сохранился текст «Подписки»: «Я, нижеподписавшийся, служащий в Штабе Западного участка отрядов Завесы, даю сию подписку в том, что содержание всех проходящих через меня переписок, а тем более секретных, я буду сохранять в полной тайне, точно так же, как и не разглашать все те сведения, которые будут известны мне по службе или случайно услышаны мной, памятуя, что оглашение какого бы то ни было служебного характера сведения, помимо предания суду Революционного трибунала, будет влечь за собой увольнение от службы»[563]. Вообще же атмосфера в штабе соответствовала времени: В.Н. Егорьев был вынужден 16 июля 1918 г. ходатайствовать перед епископом Калужским и Боровским Феофаном о разрешении на погребение застрелившегося сотрудника штаба Евгения Романовича Черненко «по христианскому обряду». В ходатайстве указано: «любимый и уважаемый сослуживец» застрелился «под влиянием аффекта». Надо полагать, что пессимистический настрой был характерен для значительной части попавших под власть товарищей военнослужащих, военных разведчиков и контрразведчиков в частности.

Будучи до июля 1918 г. лишены нормального финансирования, особых успехов отделения по борьбе со шпионством не достигли[564]. Положение изменилось после принятия и утверждения Львом Троцким в июле 1918 г. «Общего положения о разведывательной и контрразведывательной службе»[565]. Основной смысл совещания был в распределении средств между действовавшими на тот момент органами военной разведки и военной контрразведки.

Как пишет исследователь Ю.Б. Долгополов, «в целом количество органов военной контрразведки по сравнению с масштабом шпионско-подрывной деятельности против Красной армии в то время было явно недостаточным. Их насчитывалось по стране всего 5 отделов, 14 отделений и 32 пункта. Поэтому одновременно с реорганизацией и централизацией существующих органов создавались и новые органы военной контрразведки. Эта работа на фронтах, в армиях и округах проводилась под руководством и при непосредственном участии военных комиссаров и членов реввоенсоветов фронтов и армий. Большую помощь оказывали также политотделы фронтов и армий, губернские и другие местные комитеты партии [большевиков]. Суть всех организационных преобразований органов военной контрразведки заключалась в полной их централизации, усилении партийной прослойки в них, окончательном превращении их из штабных подразделений в военно-политические»[566].

Морская регистрационная служба

В очерке о работе Морского генерального штаба (МГШ) В.В. Случевского (1921 г.) утверждается, что в 1918 г. штаб был полностью развален, его работа во многом носила «никчемный академический характер». 25 сентября МГШ доложил коллегии Наркомата по морским делам о необходимости реорганизации системы ликвидационных органов морского ведомства, каковую и закончил к концу года. Иными словами, МГШ до конца 1918 г. видел свою задачу в демобилизации флота; лишь ряд его отделов (иностранный, оперативный и мобилизационный) работал так же, как и до революции, но при этом полученную информацию не использовал[567]. «Видимый эффект», по выражению В.В. Случевского, давала лишь работа организационнотактического отдела. Примечательно, что о Регистрационной службе МГШ, называемой также Морской регистрационной службой (МРС), в очерке нет ни слова. Объяснение можно найти в статье А.А. Здановича об организации и становлении спецслужб ВМФ: после Февральской революции МРС не только сохранилась, но и смогла активно продолжать свою деятельность. Считая большевиков опорной базой Германии и ее союзников, в апреле — мае 1918 г. МРС фактически начала работать против советской власти. В октябре 1918 г. в результате проведенной чекистами операции почти всех руководителей и ответственных работников службы арестовали[568].

Первым о контрреволюции в Морской регистрационной службе доложил направленный в МРС член ВЦИК В.Э. Кингисепп. Непонимание Кингисеппа вызывали многочисленные свидетельства ненужности и даже вредности МРС[569]: ²/₃ агентурных сводок были в лучшем случае бесполезны; МРС считала достойным предметом агентурной разработки партийную печать и деятельность Л.Д. Троцкого, в очернении которых превзошла подпольно издаваемые контрреволюционерами «информационные листки»; использовала для составления сводок достойные обывателей слухи. Естественно, Кингисепп яро отстаивал необходимость сосредоточения всей контрразведки в руках ВЧК, ликвидации военно-контрольных органов и Военно-морского контроля с передачей оперативно-розыскных функций «особым секретным отделам при президиумах чрезвычайных комиссий» и переводом «надежного» личного состава на положение обыкновенных стукачей — «осведомителей». Также примечательно, что в составленном осенью 1918 г. докладе нет ни слова об Отделении военного контроля Оперода Наркомвоена:

«Состоящий в распоряжении Президиума ВЧК член ВЦИК В.Э. Кингисепп — председателю СНК В.И. Ленину, председателю Президиума ВЦИК Я.М. Свердлову, председателю РВСР Л.Д. Троцкому и заместителю председателя ВЧК Я.Х. Петерсу

Не позднее 3 ноября 1918 г.

ПРЕДСЕДАТЕЛЮ СОВНАРКОМА т. В.И. ЛЕНИНУ,

ПРЕДСЕДАТЕЛЮ Всероссийского] ЦИК т. Я.М. СВЕРДЛОВУ

ПРЕДСЕДАТЕЛЮ ВЫСШЕГО РЕВОЛЮЦИОННОГО ВОЕННОГО СОВЕТА т. Л.Д. ТРОЦКОМУ

ЗАМЕСТИТЕЛЮ] ПРЕДСЕДАТЕЛЯ ВЧК т. ПЕТЕРСУ

Докладная записка о военно-морском контроле и Регистрационной службе Морского Генерального штаба_[12]

В связи с некоторыми арестами в Петрограде [и] в Москве_[13] были арестованы Всероссийской] чрезвычайной] комиссией начальник Регистрационной службы Генмора А.И. Левицкий, его помощник Сыробоярский_[14]. Независимо от данных, послуживших основанием к аресту, ознакомление с делами морской контрразведки, допрос означенных лиц, допрос начальника морского контроля А.К. Абрамовича[570] обнаружили вопиюще бутафорский и явно предательский характер работы морской контрразведки Генмора.

Один из наиболее утонченных и радикальных приемов борьбы против контрразведки противной стороны — это обезвреживание противника не путем физического его изъятия, а подкидывания противнику своих людей в качестве сотрудников, которые, создавая видимость работы, однако, достоверных реальных сведений не дают.

В отношении нашей контрразведки Генмора этот эффект достигнут с избытком. Морская контрразведка за весь 1918 год не произвела ни одного ареста ни одного шпиона, не дала никаких сведений о противнике на Северном и Восточном наших фронтах, если не считать агентурных сведений, напр[имер], такого свойства:

1) От 16 сентября 1918 [г.]: “По агентурным сведениям, за последнее время в Архангельске высадилось до 40 000 американских войск, а германцы в количестве до 50 000 чел. двигаются на Повенец”.

2) От 23 сентября] и 3 окт[ября] 1918 [г.]: “Агенты” сообщают, будто союзнический десант обошел Котлас, а чехословаки соединились с ними. Этими сведениями исчерпывается информация морской контрразведкой Генмор о силах и продвижениях англо-французов и чехословаков.

Наряду с этой крайней скудостью данных об англо-французах, “агентурные” сведения о немцах и финской белой гвардии многочисленнее, что явно указывает на ориентацию этих господ. Достоверность этих сведений мною еще проверена быть не могла, однако Алармисткий_[15] характер их порой несомненен.

Военно-морской контроль в течение всего 1918 года работал не на того хозяина, от которого получал кредиты по сметам Генмора. Для чего необходимым были Генмору, например, следующие сведения:

3) Агентурные сведения от 7 сен[тября] [1918 г.] сообщают: “Как сообщают официально из Саратова, в недалеком будущем штаб советских войск предполагает по стратегическим соображениям предпринять наступление на ст. Алтата (по жел[езно] дор[ожной] линии Саратов — Уральск), остановка лишь за оружием (необходимо до 10 000 винтовок), которое высылается.

По имеющимся сведениям, наркомвоен ТРОЦКИЙ 5 сентября выбыл на Казанский фронт[571]; в составе поезда 60 вагонов, эшелон составляет до 1000 чел. и следуют броневые автомобили, мотоциклеты, пулеметы, артиллерия, снаряды, моторы и проч[ее]”.

4) От 22 августа [1918 г.]: “Из числа расположенных в Москве частей Красной армии выразил желание отправиться на фронт 1-й Образцовый советской полк[572].

В Москве вводятся чрезвычайные строгости, издан приказ немедленно арестовывать всех подозрительных лиц — в особенности в военном платье, просматривать документы и препровождать задержанных в ВЧК”.

5) От 7 сентября [1918 г.]: “В Костромской губ[ернии] белогвардейцами, переправившимися через Ветлугу в 10 вер[стах] ниже Варнавина и в 5 вер[стах] выше его, занят после схватки г. Варнавин. В Костроме произошло восстание против Советской власти;

для подавления мятежа из Нижнего [Новгорода], Ветлуги и г. Буя посланы артиллерия и пулеметы. Принявший на себя командование местный губернский комиссар расстрелян белогвардейцами.

В северной части Нижегородской губ[ернии] происходит также восстание деревень против Советской власти, сопровождаемое массовыми арестами советских деятелей; прибывшие отряды бессильны разоружить деревенские отряды”.

Сведения этого типа являются единственно серьезными по своей внешности и занимают приблизительно треть всех сводок. Абсолютно бутафорны сведения следующего типа:

6) От 26 августа 1918 года: “по полученным агентурным сведениям, находясь в течение нескольких дней на Казанском фронте в качестве руководителя всеми военными действиями, Троцкий лично будто бы командовал тремя полками при одном из наступлений отрядов Красной армии. Впоследствии он начал уклоняться от активного выступления с военными отрядами, ограничиваясь лишь словесным напутствием последних на бранное дело, чем вызывал якобы среди чинов Красной армии недоверие, перешедшее затем в сильное озлобление. Последнее выразилось будто бы в окружении мятежными красноармейцами поезда Троцкого, коему было предъявлено категорическое требование следовать вместе с ним в район боевых действий. Вынужденный подчиниться требованию толпы, Троцкий отправился сопровождать отряд на позицию, но вскоре после этого он скрылся и местопребывание его — равно как и дальнейшая судьба Троцкого — до сих пор неизвестно (до 25 августа [1918 г.] включительно). В целях розыска его из Москвы выехали некоторые члены ВЧК_[16].

С целью предотвратить панику в Москве и особенно среди воинских частей, военный комиссар Склянский, заменяющий Троцкого, издает якобы приказы за подписью последнего. В партийных кругах, а также высших военных, по слухам, царит довольно удрученное настроение и проглядывает растерянность. Однако на партийном собрании, имевшем место на этих днях, высказалось мнение, что партия и без своего вождя Троцкого может и даже должна продолжать начатое им дело”.

Подобные слухи и ‘‘якобы” занимают добрую половину всех агентурных сводок. Сплетни самые разнообразные и далеко обгоняют по своей наглости, лживости и враждебности по отношению к Советской власти “Информационные листки”, подпольно издаваемые энэсами, эсерами и меньшевиками. Комиссар Генмора, по словам начальника Регистрационной службы Левицкого, как-то обратил внимание последнего на недопустимость тона агентурных сведений, однако это скромное начинание т. Лукашевича_[17], очевидно, осталось безрезультатно.

Остальные 45 % агентурных сведений в сводках трактуют о предметах типа цитат 3, 4 и 5 — т. е. о белогвардейских восстаниях в ближайшем и глубоком тылу и т[ому] п[одобных] затруднениях, постигших Советскую власть. Для полноты характеристики необходимо привести цитату из агентурных сведений, опровергающих официальные источники:

7) От 5 сентября 1918 года: “Вообще помещаемые в официальных “Известиях” сообщения об успешных действиях советских войск на Казанско-Симбирском фронте, по-видимому, во многих случаях не соответствуют действительному положению дел на фронте, насколько таковое освещается получаемыми с фронта донесениями (официальными). В действительности же, как говорят, под влиянием получаемых с фронта известий, в партийных кругах царит беспокойство и уныние, которое возрастает, вследствие террора, объявленного руководителями Советской власти внутри страны[573]”.

Когда взяли Казань[574] — агентурные сведения рисуют это не как победу советских войск, а хитрый маневр чехословаков. В дни взятия Сызрани, Симбирска, накануне падения Самары эти же агентурные сведения усиленно доказывают, будто оперативные сводки и статьи советских газет о поражениях, нанесенных чехословакам, — большевистская утка.

Трудно сказать, кто кого информировал: Морской ли контроль обывателя с Плющихи или сей последний Морской контроль и Регистрационную службу Генмора. Все сводки этих чудовищно нелепых, отчасти явно шпионских агентурных сведений снабжены глубокомысленной надписью гражданину Левицкому: “осведомление на случай военной опасности”. При этом предусмотрительно не упомянуто, кому угрожает опасность и с чьей стороны. По своей похабности эти строки с успехом конкурируют с явно английскими сводками, как, напр[имер], известная августовская сводка английской контрразведки в России. Мимике авгуров из Генмора. читавших “докладные записки Военно-морского контроля Генмора” и принимавших оные к сведению “на случай военной опасности” — этой мимики я свидетелем не был.

Допрошенный мною начальник Военно-морского контроля гражданин Абрамович объяснил, что установленных штатов у Военно-морского контроля не было; что ему Левицким скупо отпускались авансы от 10–12 тысяч в мес[яц]; что на эти средства он содержал трех тайных сотрудников-агентов: Сидорова. Шведова. Троицкого; что остальные средства он расходовал на содержание штата служащих канцелярии, 2-х рассыльных, сторожа, шофера. В дальнейшем Абрамович признался, что в натуре существует лишь Сидоров и что Шведов и Троицкий это он сам; что таким образом он получал деньги за троих и писал реляции за двоих. Таким образом, Абрамовичу надлежит войти в историю русской контрразведки как начальник крайне скромный и лишенный большого размаха.

У контрразведчиков старой школы имеются свои почтенные традиции. “Нейтралитетом” и “невмешательством в политику” объясняют они описанный своеобразный характер результатов своей работы. Это — девизы, не требующие комментариев.

Ни одного ареста в течение всего 1918 года, ни одного допроса со времени эвакуации из Петрограда, покрывательство шпионажа, а не контрразведка. В лучшем случае “нейтральные” результаты, в худшем — работа на контрреволюцию. Убежден в последнем. Надеюсь в дальнейшем следствием доказать это неопровержимо.

Полагаю неотложным, необходимым постановление надлежащего органа о расформировании Военно-морского контроля и Регистрационной службы Генмора_[18].

Пустое место русской Советской морской контрразведки в результате такого постановления ни на миллиметр не увеличилось бы.

Справка: Начальник Регистрационной службы Левицкий, его помощники Сыробоярский и [Дерфельден], начальник морского контроля Абрамович, начальник отдела иностранных сношений Дунин-Барковский — весь состав морской контрразведки Генмора в лице начальствующих — под следствием и арестом.

Предлагая уничтожение (Военно-морского контроля и МРС. — С.В.), [я] считаю себя обязанным хоть бегло начертить некоторые начала созидательные.

Контрреволюция и шпионаж, направленные против Советской республики, лежат в одной плоскости. Шпионаж алексеевца, дутовца, гражданина республики Краснова или Скоропадского, или Сибирской Директории, или Вильсона, или Пуанкаре, или же империй Вильгельма (Германии. — С.В.) и короля Георга (Великобритании. — С.В.) — все это орудие классовой борьбы против пролетарской республики. В вопросе о шпионаже признак подданства ныне должен быть заменен признаком классовой принадлежности и пролетарской или антипролетарской ориентации, как вспомогательным признаком. В построении органов борьбы с[о] шпионажем из этой неоспоримой истины до сего времени практических выводов не делалось. Только этим объясняется возможность открытия накануне годовщины Октябрьской революции такой америки, как Генморовская контрразведка.

Всякий алексеевец и савинковец, проникший в советское учреждение, является естественным и непременным шпионом, при той налаженности политической военной разведки со стороны этих последних, которая нами неоднократно устанавливалась. При таком положении вещей борьба против шпионажа есть отрасль борьбы с контрреволюцией вообще. Если это так, то чем же оправдывается существование специальных (никуда не годных) учреждений для борьбы со шпионажем.

Правда, военные специалисты, поставленные на советскую службу специальными бюро алексеевцев-деникинцев, савинковцев и пр. (даже незначительная группа Шульгина имеет такое бюро) по вербовке советских служащих, военные специалисты искренне — по традиции и энергии — и неискренне, с нарочитым умыслом настаивают на существовании специальных учреждений военного и военно-морского “контроля”. Но неужто надо пройти сквозь медные трубы Академии Генерального штаба, чтобы быть в состоянии руководить изъятием Икса как шпиона и надо пройти лишь каторжные мытарства подобно тов. Дзержинскому, чтобы быть в состоянии изъять того же Икса как белогвардейца.

Военная и военно-морская разведка — это дело специально военное, требующее некоторых специальных знаний (хотя и тут становится несколько жутко, когда последний канцелярист, а иногда и рассыльные — б[ывшие] офицеры). Военная же и военно-морская контрразведка — разновидность борьбы с контрреволюцией как отечественной, так и международной, и, как таковая, должна быть функцией Чрезвычайных комиссий. Лишь эти пролетарские боевые органы не загрязнут в тине “нейтральности”, “внеполитности”_[19] и не станут в течение 9-ти месяцев высматривать, чья возьмет верх, как это делал Абрамович.

Единственная пролетаризованная контрразведка у нас — это военно-морской контроль в Петрограде с комиссаром Бушем и т. Преображенским во главе. Они недавно мне с гордостью сказали: мы докажем, что полуграмотный рабочий посадит шпионов с высшим образованием. И сдержали слово: дали материалы о крупной шпионской организации, к услугам которых наша сильнейшая радиостанция в Царском Селе. Попутно они вскрыли осиное гнездо на КРЕЧЕТЕ[575]. И именно эти товарищи настойчиво заявляют о необходимости слиться с ЧК.

Всероссийская] чрезв[ычайная] комиссия за сентябрь [1918 г.] ликвидировала 16 англо-американо-французских шпионов, одного весьма крупного чехословацкого. А в это время пом[ощник] начальника] Морского контроля Генмора упрекал своего единственного агента в том, что тот будто бы “продал Всероссийской] чрезвычайной] к[оми] ссии Сиднея Рейли за 50 000 руб.” (это было в дни раскрытия английского заговора[576]).

Мое предложение:

1) при президиумах чрезвычайных комиссий учреждаются особые секретные отделы, к которым переходят функции по борьбе со шпионажем: политическим, военным и военноморским;

2) контроль Военный и Военно-морской расформировываются, сами учреждения из списков учреждений Советской республики вычеркиваются;

3) весь годный и надежный личный состав переходит в ВЧК, все “специалисты”, желающие честно работать, становятся в положение “осведомителей” (сами просятся: недавно один начальник В[оенно] — м[орского] контроля заявил мне — “Как начальник я никого не трону, как осведомитель готов к услугам — ликвидацию производите вы”. Это типично. Таких 3—4 [человека]).

Если мой взгляд в принципе приемлем, прошу дать мне возможность изложить в дальнейшем практическую сторону без реорганизации этого дела.

Состоящий в распоряжении Президиума ВЧК член Всероссийского] ЦИК»[577].

Итоговая докладная записка В.Э. Кингисеппа содержала следующие выводы: «Регистрационная служба в совокупности с Морским контролем Генмора является филиальным отделением Английского Морского Генштаба. В сводках Морского контроля совершенно отсутствуют данные, позволяющие предположить, что морская контрразведка была направлена против англо-французов и союзнического шпионства… главное внимание Морского контроля Генмора было обращено на действия и распоряжения наркомвоена Троцкого». Кингисепп предложил немедленно расформировать МРС, Военно-морской контроль и даже весь МГШ, а их руководителей привлечь к суду. По приговору Верховного трибунала в апреле 1919 г. Р.А. Окерлунда и начальника ВМК А.К. Абрамовича расстреляли за шпионаж в пользу союзников. Начальник Регистрационной службы А.И. Левицкий и его помощник А.М. Сыробоярский были заключены в концентрационный лагерь до окончания Гражданской войны. Понесли наказание и другие офицеры, работавшие в спецслужбах флота[578].

Отделение военного контроля Оперативного отдела Наркомвоена

В начале 1918 г. численность подпольных организаций по всей стране составляла около 16 тысяч человек[579], и при этом ни одному из названных выше органов военной контрразведки большевики не имели оснований доверять[580]. В этих условиях в мае 1918 г. большевик С.В. Чикколини приступил к формированию 4-го органа военной контрразведки — Отделения военной контрразведки Оперода как органа, направленного прежде всего на борьбу не со шпионажем противника, а на борьбу с внутренней контрреволюцией. Чикколини в Опероде появлялся «спорадически» (по свидетельству Георгия Теодори, пару раз «в сутки с огромным шумом и угрозами»), принимал на службу «массу лиц, преимущественно женщин», и создавал крайне тягостную для работы военных специалистов атмосферу[581]. В июле 1918 г. его сменил большевик эстонец Макс Густавович Тракман. Тракман родился 19 октября 1890 г. в деревне Тиртсу в Эстонии. Окончил Александровскую гимназию в г. Ревеле (современный Таллин), где состоял в нелегальных ученических кружках, затем в 1916 г. Московский университет. Некоторое время работал врачом. В январе 1917 г. призван на военную службу и стал вести активную пораженческую агитацию в войсках. После Октябрьской революции избран в Исполнительный комитет солдатских депутатов 12-й армии (Искосол), членом и секретарем, делегатом на IV Всероссийский съезд Советов[582]. Попав в Оперод Наркомвоена, Тракман укомплектовал костяк ОВК лично известными ему по работе в Искосоле большевиками — латышами по национальности[583] и взял курс на автономность от руководства Оперода, т. е. заведующего отделом Семена Аралова и тем более его консультантов, заявив: «Военный контроль весь заполнен коммунистами, под наблюдением фракции коих и идет вся работа». С этого момента руководство Оперода даже не информировалось о постановке работы и результативности деятельности ОВК[584].

Все указанные органы военной контрразведки — как большевистские, так и «военспецовские», — с разрушенным или неналаженным аппаратом, действующие без координации, по определению не могли работать эффективно.

5—7 июля 1918 г., как уже говорилось (Раздел II, глава 1), состоялись заседания Комиссии по организации разведывательного и контрразведывательного дела, или, по выражению руководства Оперода, «совещание представителей основных руководящих органов контрразведки». ОВК Оперода добивалось прежде всего постановки работы Регистрационной службы ВГШ под контроль ОВК: руководство ОВК, равно как и руководство Оперативного отдела Наркомвоена (С.И. Аралов и Г.И. Теодори), относилось с недоверием к служившим во Всероссийском главном штабе военным специалистам[585].

Совещание разработало «Общее положение о разведывательной и контрразведывательной службе», вскоре утвержденное Л.Д. Троцким. Согласно документу, органами, ведающими «активной» контрразведкой, признавались: Регистрационная служба ВГШ, отделы и отделения регистрационной службы штабов военных округов; отделения Регистрационной службы при Высшем военном совете и штабах участков и районов Завесы; «Отделение военного контроля при Оперативном отделе Народного комиссариата по военным делам и могущие учреждаться последним особые подчиненные ему органы на местах».

Из «Общего положения…» следует, что Оперод проиграл. Если компетенция контрразведывательных органов Высшего военного совета (контрразведка в Завесе — иррегулярных частях, сдерживавших натиск германских войск после заключения Брестского мира) и Всероглавштаба (контрразведка заграницей, в Наркомвоене и НКИД, иностранных посольствах и иных официальных представительствах, «а также разработка отдельных шпионских дел на всем пространстве государства, по особым поручениям начальника Оперативного управления», что давало возможности для произвольного увеличения компетенции) очерчена четко, то Оперод, как в сказке Шарля Перро, получал только кота вместо мельницы и осла. ОВК, согласно статье 12-й «Особого положения…», «не имея ограниченной территории для своей деятельности… ведет по непосредственным указаниям Оперативного отдела активное противодействие разведке тех вооруженных сил, которые в данный момент угрожают Российской Советской Республике, ведает охраной от посягательств шпионов всех центральных советских учреждений, за исключением ведомств Военного, Морского и Иностранных дел, и выполняет особые поручения по непосредственным заданиям Народного комиссариата по военным делам». Таким образом, функции ОВК сводились к наблюдению за всеми центральными учреждениями РСФСР, кроме тех, которые в первую очередь должны были работать под наблюдением военной контрразведки (они находились в сфере влияния ВГШ), а также к выполнению экстраординарных поручений руководства военного ведомства. Последнее скорее подходит тайной полиции (т. е. ВЧК), но никак не органу военной контрразведки. Разграничение предметов ведения органов военной контрразведки в «Общем положении…» произведено крайне нечетко[586]. Все три органа не зависели друг от друга в финансовом отношении, хотя Высший военный совет обязывался сообщать сметы на контрразведку «Всероссийскому главному штабу для сведения». Оговаривалось, что «Кредиты на контрразведку… ассигнуются в размере 3-месячной потребности; отпуск денег… на иные сроки производится согласно особых указаний» коллегии Наркомвоена[587].

Летом 1918 г., как установил И.И. Васильев, «органы Военного контроля в центре и на местах выполняли ответственные политические задачи по защите Красной армии от подрывной работы внешней и внутренней контрреволюции. Они боролись с заговорщиками и предателями, шпионами и террористами, проникавшими в ряды Красной армии»[588]. Отделение военного контроля Оперода, как установил Ю.Б. Долгополов, «проверяло состояние охраны на артиллерийских и пороховых складах, участвовало совместно с ВЧК в расследовании левоэсеровского мятежа в июле 1918 г. и убийства немецкого посла Мирбаха. Одно из крупных дел Военного контроля связано с пресечением шпионско-подрывной деятельности стран Антанты» и США: «Первые сигналы поступили из пункта Военного контроля в Вологде. Туда якобы в знак протеста против заключения… Брестского договора… а по существу чтобы уйти от наблюдения ВЧК и быть поближе к англо-американским войскам, высадившимся в Мурманске и Архангельске, выехали военные миссии и другие представительства некоторых стран Антанты. Вологда была в то время важным узловым пунктом связи Петрограда и Москвы с войсками, сдерживавшими наступление англичан и американцев вглубь страны и не позволявшими им объединиться с контрреволюционными силами. Это объединение представляло большую опасность для молодой Советской республики. На севере страны — в Мурманске и Архангельске — еще с довоенного времени были сосредоточены огромные запасы материально-технического имущества войск. На Востоке находились большие людские резервы. Слияние этих ресурсов… создало [бы] единый фронт международной и внутренней контрреволюции.

В Вологду одиночками и группами стали пробираться враждебные Советской власти элементы» и команды военнослужащих Антанты, прибывшие в Россию до заключения сепаратного мира с Германией. Члены американской и сербской военных миссий установили связь с внутренней контрреволюцией и собирали сведения о составе и численности красноармейских частей, дислоцировавшихся в этом районе, а также направлявшихся через Вологду на север и восток страны. Члены миссии вели вербовку иностранных военнослужащих в белые армии. Военные миссии отказались от предложения советских государственных органов переселиться в благоустроенные дома в городе, ссылаясь на временный характер своего пребывания в Вологде. Они могли, с одной стороны, успешно продолжать свою деятельность, с другой — трубить о «неудобствах», создаваемых большевиками для иностранных представительств. Вокруг миссий сгруппировались агенты белогвардейских разведок и другие контрреволюционные элементы. Военный контроль установил наблюдение за неким Кудрявцевым, оказавшимся посланником Главнокомандующего войсками Восточного фронта М.А. Муравьева. Кудрявцев вошел в контакт с иностранными военными миссиями и попытался создать в Вологде некое подобие отделения контрразведки, работавшего на Муравьева. Военный контроль арестовал Кудрявцева за шпионаж и доказал его вину[589]. В следственном отделении ОВК с августа по декабрь 1918 г. в производстве находилось много крупных дел по шпионажу, измене и другим военным преступлениям. ОВК установило, что заговорами в 3-й и 4-й армиях Восточного фронта руководят из одного центра, местонахождение которого военные контрразведчики также установили. «Правоэсеровская группировка, действовавшая в Приуралье и Сибири под флагом Учредительного собрания, разрабатывала и активно проводила в жизнь мероприятия по подрыву боевой мощи Красной армии изнутри». Заговорщики насаждали в красноармейских частях своих агентов, передавали замыслы и планы советского военного командований противника, вели активную антисоветскую агитацию среди красноармейцев, добиваясь перехода на сторону белогвардейцев целых воинских частей. Активно готовились теракты против военно-политического руководства, взрывы мостов и т. д. Заговор был довольно разветвленным (его нити тянулись из городов Поволжья в Москву и Петроград) и представлял серьезную угрозу; он был ликвидирован совместными действиями ВЧК и Военного[590].

Летом 1918 г. первые органы военной контрразведки появились в ВЧК. На это руководство Оперативного отдела Наркомвоена должно было отреагировать. И действительно, уже в сентябре 1918 г. ОВК Оперода выработало и направило за подписями С.И. Аралова, Г.И. Теодори и М.Г. Тракмана на утверждение в РВС Республики проекты «Положения о контрразведывательной службе» и «Декрета о борьбе со шпионажем и о правах и обязанностях сотрудников Военного контроля».

Доклад руководства Оперативного отдела Наркомвоена и его отделения военного контроля Революционному военному совету Республики о необходимости утверждения проектов «Положения о контрразведывательной службе» и «Декрета о борьбе со шпионажем и о правах и обязанностях сотрудников Военного контроля»_[20]

Не ранее 12 сентября 1918 г_[21]

Совершенно] секретно

В Революционный военный совет [Республики]

После Октябрьской революции вся система контрразведки, система борьбы со шпионажем рухнула.

Главнейшей причиной развала было отсутствие доверия к лицам, руководящим и ведущим контрразведку.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.