Сладкий дым петербургских костров

Сладкий дым петербургских костров

Наверное, у нас, еще недавно встречавших XXI век, есть какая-то особая связь и общность переживаний с теми, кто около ста лет назад провожал бурный XIX век и встречал новый 1900 год — год уже XX века. Мы, как и они, уже знали, что было в веке уходящем, и стремились предугадать то, что ждет впереди, надеялись на житейское счастье.

Декабрь 1899 года выдался морозным и ветреным. По давнему петербургскому обычаю и согласно распоряжению городских властей на улицах столицы запылали костры, устроенные стараниями дворников. Около огня могли погреться озябшие прохожие.

Дым от костров ветром разносился по улицам, ел глаза, но обывателями это воспринималось как радостная примета приближающихся рождественских и новогодних праздников. И вспоминались, должно быть, слова A.C. Грибоедова в «Горе от ума»: «И дым Отечества нам сладок и приятен»…

В предновогодние дни 1899-го на сцене Мариинского театра «в опере «Фауст» состоялись первые гастроли… г. Шаляпина». Артист московской оперы триумфально предстал перед столичной публикой в образе Мефистофеля.

В разгаре был сезон увеселений. Вечером приглашали на «маскарад с танцами» Купеческое общество (Владимирский пр., 12), Зал Павловой (Троицкая ул., 13), 1-е купеческое общество у Синего моста (где ныне кинотеатр «Баррикада»). А в Благородном собрании в эти дни принимали на маскарад всех желающих — «вход без рекомендаций».

Вечером улицы города оживлялись. Горожане спешили туда, где их ждали. Наслаждаясь запахами родных дымов, люди опасались пролетавших искр. Декабрьский «Петербургский листок» сообщал о случае с костром на углу Невского проспекта и Пушкинской улицы: «Довольно свежий ветер донес одну из шальных искр до каракулевой шубки проходившей дамы. Благодаря расторопному дворнику дама не запылала огнем, а «отделалась легким испугом»».

Но если не принимать во внимание такие непредвиденные обстоятельства, то в канун 1900 года все шло своим, установленным годами чередом. Исключение составил, пожалуй, великосветский бал, данный 30 декабря (по новому стилю) в Таврическом дворце. Сам замысел этого бала был необычен. «Дам, имеющих принять участие в танцах», просили быть в костюмах XVIII века, с головными уборами и прическами того времени. Бал получил название «Bal poudre» (бал пудры).

Ко дворцу подъезжали в каретах к 10 часам вечера. Ярко светились окна Таврического дворца, и белый снег искрился под светом сотен фонарей и рассыпанных по небу звезд. Гостей встречала устроительница бала — графиня Толстая. Современник воспоминал: «Зимний пейзаж сменился зеленью лавр и пальм декорированной залы, а обстановка нашего времени — живой движущейся картиной XVIII века, пудреными париками дам, туалетами «мервельез», «инкруаябль», прическами в стиле Людовика XVI и Марии Антуанетты».

Стильные костюмы для кавалеров были необязательны. Черные фраки и гвардейские мундиры составляли как бы рамку для этой исторической картины, представляющей парад женской прелести и изящества.

А рядом с танцевальным залом был знаменитый Зимний сад Таврического дворца. Он манил своей прохладой, в нем можно было отдохнуть. «Здесь были целые картины пестрых и ароматных гиацинтов. Громадные пальмы, вероятно, помнящие самого Потемкина, раскрывали свои широкие листы. Здесь зеленели лавры и ползли по стене вьющиеся растения. В бассейне били три фонтана, и электрические лампочки горели под водой… В соседних залах и за громадным трельяжем Зимнего сада был сервирован ужин». (Зимний сад Таврического дворца в скором времени срубят, чтобы на его месте устроить зал заседаний для нового представительского учреждения — Государственной думы.)

«Бал маркиз» под своей изящной оболочкой заключал и некоторое предчувствие. Настанет время, и многим из участников «Bal poudre» придется разделить судьбы маркиз эпохи Людовика XVI. И в далекой эмиграции с болью в сердце они будут вспоминать о поднимающемся к звездам дыме костров на улицах у Таврического сада. Дыме терпком и сладком одновременно.