Сладкий яд «золотой вольности»

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Сладкий яд «золотой вольности»

Нам демократия дала

свободу матерного слова.

Да и не надобно другого,

чтобы воспеть её дела.

Евгений Лукин

Воевать поляки не умеют. Но бунтовать!

Гуго Коллонтай, польский писатель

Различия в языке, религии, образе жизни — это один из факторов отторжения бывших земель Литвы от захватившей их Польши. Вторым основным фактором отторжения стал национальный характер польской шляхты и порождённые им государственные порядки, к которым ни один здоровый на голову человек не захочет быть причастным. Поддерживать теоретически — о да, сколько угодно! Лучше всего у врагов!! Но только не заводить такое в собственном доме!!!

У нас принято считать, что признаками польского шляхтича являются спесь, гонор, своеволие, пристрастие к силе, а также искреннее детское непонимание: как можно не любить его, такого умного и красивого? Впрочем, эти качества присущи любому боярину, барону, шевалье или кабальеро, чьи предки веками подвизались на военной службе. Однако служение сильному сюзерену заставляет даже самого безбашенного воина смирять свои инстинкты — иначе сюзерен удилами рот разорвёт, а то и вовсе голову снимет. Европейские короли бывали разными, но в целом управлялись со своими государствами довольно пристойно, русских царей и вовсе ославили деспотами — стало быть, порядок в державе они поддерживать умели. А польские?

Поляки настоящего сюзерена не имели как минимум с 1572 года. Зато у них была «золотая вольность». В Польше процветало то, о чём мечтало русское боярство при Иване Грозном и советские партбоссы при Сталине: «демократия аристократии», подчинение правителя верхушке общества, как бы они все ни назывались — боярская дума, сейм или Центральный Комитет, царь, король или генсек. Строй, который, по мнению историков и обществоведов, является самым справедливым и который непременно надо было установить в России — этот строй реализовался в Речи Посполитой и сформировал национальный характер польской элиты (есть ещё народный характер — это немного другое).

После того как в 1572 году умер последний король из династии Ягеллонов, в Польше установился обычай избирать короля на сейме. То есть монарх в этом государстве являлся условным — каким бы он ни был наделен умом и характером, а всё равно приходилось кланяться шляхте, которая и являлась подлинным хозяином Речи Посполитой.

Этот государственный порядок описывает Александр Бушков в своей книге «Россия, которой не было».

«В отличие от других европейских самодержцев, польский король не мог „повелевать“. Поскольку самодержцем не был вовсе, а был не более чем своеобразной парадной фигурой, содержавшейся для чистоты декорации. Шляхта, начиная от магнатов и кончая однодворцами, имела одну-единственную серьёзную заботу — следить, чтобы очередной король, чрезмерно о себе возомнив, не вздумал „повелевать“. В случае, если венценосец делал такие попытки, его усмиряли быстро и надёжно — поскольку в стране не существовало механизма, способного обеспечить выполнение королевской воли.

Тогдашних польских королей нельзя даже сравнивать с нынешней английской королевой — английская королева имеет право, к примеру, одним росчерком пера распустить парламент. Польский король не мог и этого…»

Именно ради создания механизма выполнения царской воли Иван Грозный в середине того же мятежного века создал опричнину и усмирил-таки собственную шляхту. Смуты и нестроения в трёх восточноевропейских государствах всегда были тесно взаимосвязаны, и, вполне возможно, именно пример русского соседа заставил польскую верхушку откачнуться в самую разнузданную демократию — чтобы дела царя Иоанна не вдохновили на что-то подобное их собственного короля.

Естественным следствием демократии стало максимальное увеличение прав и привилегий дворянства (в переводе — шляхетских вольностей), доходивших порой до абсурда.

«…Можно ещё вспомнить, что всякий шляхтич в те годы имел право самостоятельно отправлять посольства к иностранным государям, что твой король (правда, хватало ума этой привилегией не пользоваться, понимали, что при иностранных дворах таких выходок, мягко говоря, не поняли бы)»[51].

Ну, посольства — это сущая мелочь. А вот привилегии посущественнее: Польша являлась, наверное, единственным государством, где мятеж можно было устроить на законных основаниях — собрать конфедерацию (временный политический союз шляхты) и объявить «рокош» против короля (в переводе как раз мятеж), то есть открытое неподчинение королевской власти. Но это что — у них была ещё и такая вещь, как «либерум вето». Согласно польскому пониманию демократии, решение сейма считалось принятым только в том случае, если оно было единодушным, иначе нарушается основополагающий принцип политического равенства. Если даже один-единственный депутат считал, что какое-либо решение повредит интересам его воеводства (или его собственным, естественно), он мог это решение забаллотировать. «Либерум вето» активно применялось с 1652 по 1764 год, сорвав работу 48 из 55 сеймов, которые собирали в эти годы. С учётом того, что без согласия шляхты король не мог провести ни одного закона, принятие решений блокировалось намертво.

И сей пожар в борделе назывался государственным управлением!

Но, может быть, его хоть в какой-то мере уравновешивала сильная армия? Поляки — народ воинственный. Да, но насколько в этих войнах успешный?

И снова слово Александру Бушкову:

«Кстати, несколько слов о войске. Его в Жечи Посполитой тогда (в начале XVI века. — Авт.) практически не существовало, если не считать так называемого „квартового“. Оно было регулярным и содержалось на четвёртую часть доходов с королевских имений, „кварту“, но, во-первых, состояло лишь из пехоты, а во-вторых, не превышало четырёх тысяч. Магнаты вроде Вишневецких, Радзивиллов или Потоцких могли посадить на коней в три-четыре раза больше обученных головорезов… В случае особой опасности для государства собиралось „посполитое рушение“ — ополчение, состоявшее из шляхты…»

Впрочем, так была устроена не только армия Речи Посполитой. Ополчение собиралось везде. Однако существовала ма-а-аленькая разница: в том же Московском Царстве бояре и дворяне ходили под государём, а в Польше — над оным. Результат предсказуем.

«В 1454 г., во время войны с крестоносцами, „рушение“ заявило, что не сдвинется с места, не говоря уж о том, чтобы идти в бой, пока не получит добавочных привилегий. Король Казамир Ягеллончик был вынужден согласиться, и шляхетское ополчение нехотя тронулось-таки в поход, однако было вдребезги разбито крестоносцами под Хойницами. В 1537 г., в правление Сигизмунда Старого, история повторилась — „посполитое рушение“ собранное для того, чтобы идти в поход на Молдавию, вместо похода принялось осыпать короля упрёками касаемо его внутренней политики. И, не договорившись, попросту разбежалось по домам…»[52]

Конечно, и в русской истории всякое бывало. Но Россия всё же двигалась в сторону укрепления государственной власти, а Польша — в прямо противоположном, и государственной дисциплины в ней со временем не прибавлялось. На примере Польши видна справедливость обратного варианта известного афоризма про власть: «Демократия развращает. Абсолютная демократия развращает абсолютно».

Не стоит ещё забывать, что Речь Посполитая была государством составным, в неё входили Польша, Литва и Украина (не считая Жмуди) — и, соответственно, подданными были поляки, литвины, украинцы. Даже в Великую Отечественную войну (об этом не любят говорить, но иной раз глухо упоминают) костяком советской армии и залогом её боеспособности были русские (включая в это понятие украинцев и белорусов): часть, где их насчитывалось мало, слишком часто оказывалась небоеспособной. Похожая ситуация сложилась и в Речи Посполитой.

Почитаем снова Бушкова, который польскую тему знает!

«…Впоследствии, когда короля стали выбирать и прав у него практически не было никаких, а развращённая вольностями польская шляхта превратилась в толпу ни на что не способных гуляк, именно „литвины“ несли на своих плечах главную тяжесть войн за государство. Во второй половине XVII столетия, в эпоху польско-казацких войн, армия Жечи Посполитой упустила великолепный шанс полностью разгромить и взять в плен Хмельницкого исключительно из-за дурости собственно польской шляхты — после пары удачных сражений заскучавшей и отправившейся по домам прямо с поля боя. При польском короле остаюсь лишь одиннадцать тысяч литовцев[53] — именно они лихим ударом взяли Киев, но Хмельницкого догнать не успели.

Отголоски этой ситуации великолепно просматриваются в знаменитых книгах Генрика Сенкевича. Нужно заметить, что его трилогия „Огнём и мечом“, „Потоп“, „Пан Володыевский“ до сих пор пользуется в Польше неимоверным почитанием, именуясь в обиходе просто как „Трилогия“. Так вот, среди героев этих произведений, среди витязей, рубившихся во славу Польши, чьи имена заучивают дети ещё в младших классах… почти нет собственно поляков, „великополяков“. Все эти витязи — либо литвины, либо „русская шляхта“ (как именовали себя украинские дворяне-католики)! Самое пикантное — что это мало кто замечает даже теперь…»[54]

С отпадением бывших литовских земель под руку Москвы в Польше среди подданных и, соответственно, в войске уменьшалось количество литвинов (белорусов) и украинцев. Шляхтичи-землевладельцы, имения которых находились в отошедших к Москве землях, предпочитали остаться со своей землёй и своими людьми, а не с королём и католической церковью. Соответственно, уменьшалась и боеспособность польского войска.

К концу своего государственного существования Речь Посполитая не могла уже ни сражаться, ни принимать решения, и была просто обречена на то, чтобы её кто-нибудь завоевал. В таких случаях охотники находятся быстро.

Своего пика шляхетские вольности достигли в XVIII веке. Соответственно, страна стала практически неуправляемой, а притеснения православного населения достигли апогея. Не говоря уже о том, что ведомая воинственным панством Польша была головной болью всех соседей. Если бы эта страна усилилась, как усиливалась та же Россия — то мир, несомненно, ожидало бы весьма экстравагантное будущее. К счастью, государство, управляемое таким образом, сильным не может быть по определению.

Как мы уже писали, в 1764 году на польский престол сел ставленник России и Пруссии — Станислав Август Понятовский. Сел с непременным условием — прекратить религиозные преследования. А в 1766 году в сейме было запрещено выступать в защиту православных! Знай, монарх, своё место…

И лишь под очень жестким давлением восточного соседа (точнее, соседки) ещё через два года всё же состоялось уравнение в правах всех христиан королевства. Даже до польского сейма дошло, что не стоит дразнить немецкую герцогиню на российском престоле, ибо сочетание двух этих национальных доминант обещает ещё меньше хорошего, чем немецкая и русская по отдельности.

А дальше случилось то, что неизбежно должно было случиться при абсолютной демократии. Решение об уравнении в правах состоялось 28 февраля, а уже 29-го в городе Бар была созвана так называемая «Барская конференция», объявившая короля низложенным. Франция и Австрия поддержали мятежников, Понятовский же обратился за помощью к России. Европейские державы помогали оппозиционерам морально и на расстоянии — знакомо, правда? — Екатерина же не замедлила послать войска, которые чувствительно потрепали мятежников.

Затем в дело вмешалась Турция, объявившая войну России. Казалось бы, какое дело султану, презиравшему всех христиан, до их внутренних раздоров — а вот поди ж ты…

Ситуацию немного проясняет то, что в качестве приза мусульманским союзникам барские конфедераты обещали Киев, а себе скромненько решили взять Смоленск, Стародуб и Чернигов. Что напели поляки в уши султану, неведомо, поскольку союз был явно неравным — военной силы конфедераты практически не имели. Туркам предстояло завоёвывать Киев самостоятельно, при этом ещё добывая союзникам Смоленск.

Тут уж терпение императрицы лопнуло — и в Польшу с войсками отправился Суворов. Русско-турецкая война продолжала идти, но польским оппозиционерам от этого пользы уже не было — великий русский полководец не имел обыкновения проигрывать.

В 1772 году состоялся первый, частичный раздел Речи Посполитой. Участвовали в нём Россия, Пруссия и Австрия. Россия получила правый берег Западной Двины и Восточную Белоруссию — территории с преобладанием православного населения, Пруссия — часть польской земли с протестантским населением, отделявшую её от Восточной Пруссии. Польша практически лишилась выхода к морю — приморскими остались только северо-запад нынешней Литвы и крошечный кусочек побережья с городом Данциг, изолированный от основной территории. Австрия получила небольшие кусочки собственно польской земли и часть Галиции (примерно нынешняя Западная Украина).

Причины раздела Польши русская императрица изложила полно и всеобъемлюще:

«По непостоянству сего народа, по доказанной его злобе и ненависти к нашему; по изъявлявшейся в нём наклонности к разврату и неистовствам французским, мы в нём никогда не будем иметь ни спокойного, ни безопасного соседа, иначе как приведя его в сущее бессилие и немогущество».

Это называется: достали!

Причём не только Екатерину — то же самое могли сказать о поляках все их соседи.

Кто сильнее, тот и заказывает музыку. В 1773-м победители, практически насильно собрав сейм, заставили его утвердить раздел. Забавно, что все три державы подписали секретный протокол о неизменности законов Речи Посполитой. Нетрудно понять, что именно «вольности» стали условием сговорчивости шляхтичей, да и соседи были кровно заинтересованы в сохранении польского государственного бардака, до предела ослаблявшего страну. Получив гарантии прежних вольностей, доблестная шляхта согласилась с потерей территорий. Впрочем, утверждение всё же было вынужденным и силы в глазах многих шляхтичей не имело. Они только и ждали благоприятной минуты — и дождались.

В 1787 году снова вспыхнула русско-турецкая война, в 1788-м к ней прибавилась война России со Швецией. «Пора!» — решили паны. Польское правительство потребовало вывести с территории страны российские склады продовольствия и снаряжения, через которые снабжалась действовавшая против турок Дунайская армия, отплатив султану за помощь во время прошлой войны. Вновь начались преследования православных, и одновременно сейм обратился к Константинопольскому патриарху с просьбой… взять под свою руку православную церковь Речи Посполитой, находившуюся к тому времени под управлением Московской патриархии. (Забавно, ведь немногим более ста лет назад заставы по границам Речи Посполитой перехватывали гонцов греческих патриархов, чтобы вывести православных из-под власти Константинополя.) Самих православных снова забыли спросить.

То, что страна дошла до ручки, поняли даже шляхтичи. В 1788 году они собрали сейм, который, вместо обычных нескольких недель, проработал четыре года. Результатом столь выдающихся государственных усилий стал целый букет преобразований: отмена «либерум вето», рокоша, шляхетских конфедераций, решение о создании стотысячной регулярной армии, исключение из процесса принятия решений безземельной шляхты и уравнение в правах со шляхтой крупной буржуазии. А весной 1791 года поляки ввели у себя конституцию и одновременно установили наследственную монархию.

Что дальше? А то же, что и всегда, только с другим вектором. 14 мая 1792 года три магната… создали конфедерацию и обратились к Екатерине с просьбой помочь вернуть старые порядки. России эти порядки были выгодны, поскольку ослабляли Польшу, а чем слабее это государство, тем спокойнее спится его соседям. В ответ на просьбу (скорее всего, и выдвинутую-то с согласия Петербурга) царица двинула «миротворческий контингент», который через две недели контролировал всю территорию Речи Посполитой — храбрые паны в очередной раз оказались никудышными вояками. В июле, по требованию России, к конфедерации присоединился и король. Впрочем, как только конфедерация сыграла свою роль, её быстренько прикончили, и в 1793 году состоялся второй раздел Польши. В том разделе Россия получила Белоруссию и правобережную Украину — опять же бывшие земли Литвы с православным населением. Пруссии досталась часть собственно польских земель. Австрия, занятая войной с революционной Францией, этот раздел проворонила, зато отметилась в третьем.

Естественно, поляки ответили традиционно — восстанием. Предводителем его стал Тадеуш Костюшко, именем которого потом будет названа польская дивизия на германо-советском фронте (тоже, кстати, ополяченный литвин). В апреле 1794 года восставшие захватили Варшаву, попутно устроив резню русских. Закончилось всё традиционно — в августе в Польшу пришёл с войсками Суворов.

Через год состоялся новый раздел. Россия получила Западную Волынь, Западную Белоруссию, Виленский край и Курляндию — населённые украинцами, белорусами и прибалтами земли бывшего княжества Литовского. Австрия получила остаток Галиции и так называемую Лодомерию (бывшее Галицко-Владимирское княжество). Исконно польские земли достались опять же Пруссии.

Польша перестала существовать как суверенное государство. В свете вышеизложенного странно не то, что это произошло, а то, что она так долго продержалась…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.