VI. ЭПОХА ГЕТТО (ФОРСИРОВАННЫЙ АНТИСЕМИТИЗМ)

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

VI. ЭПОХА ГЕТТО

(ФОРСИРОВАННЫЙ АНТИСЕМИТИЗМ)

В конце XV века Германия была процветающей и динамичной. Ее железные рудники и запасы драгоценных металлов являлись богатейшими в Европе. Ее негоцианты и банкиры прочно утвердились в Антверпене, Англии и на Балтике и держали в своих руках торговлю в Северной Европе. После открытия Америки они стали контролировать рынок пряностей в Лиссабоне и поставляли вооружение для индийских флотов. Изобретение книгопечатания также способствовало этому расцвету: немецкие печатники распространяли новое искусство в Испании и Скандинавии, в Турции и Шотландии. Современники хорошо понимали все значение открытия Гутенберга. «Не существует другого подобного открытия или изобретения, которым мы, немцы, могли бы гордиться также сильно, как изобретением книгопечатания; это сделало нас распространителями христианского учения и всех наук, божественных и человеческих», – писал гуманист Яков Вимпхелинг.

В других областях немцы также в полный голос заявляли свое чувство национального превосходства в решающую эпоху, когда складывались нации. Так, Феликс Фабри, житель города Ульма, писал: «Если кто-то хочет, чтобы был создан шедевр из бронзы, камня или дерева, то он обращается к немцу. Я видел, что у сарацинов немецкие ювелиры, золотых и серебряных дел мастера, резчики по камню и каретники делают чудесные вещи. Они превосходят итальянцев и греков…»

Мастерство немецких ремесленников и энергия коммерсантов увеличивали богатства страны и распространяли вкус к роскоши среди всех слоев населения, тем самым в свою очередь вызывая потребность в деньгах, как это обычно бывает в подобных случаях. Открытие Америки и дороги в Индию привело к появлению новых дополнительных возможностей для торговли. Это была эпоха крупных компаний, таких как Фуггер и Вельзер, Имхоф и Хохштаттер, монополизировавших производство товаров первой необходимости, ввязывавшихся в рискованные авантюры, то получавших миллионные прибыли и влиявших на результаты выборов нового императора, то терпевших оглушительные банкротства.

Это служило причиной повышения цен на товары и искусственного дефицита. В результате население искренне презирало этих магнатов, которых часто называли нелестным именем «Christen-Juden» (христиане-евреи), поскольку в Германии, в большей степени, чем где бы то ни было, у слова «еврей» (Jude) использовалось второе значение – ростовщик, a Judens piess стало синонимом слова Wucher (ростовщичество). Раздражение низших социальных групп против верхов общества отныне направлено на тех, кто владеет деньгами, так что объектом одной и той же ненависти становятся «Christen-Juden» и «Juden», образующие обширное сообщество с неясными контурами, в котором собственно евреи являются для христиан обязательным ядром в эмоциональном отношении, хотя в плане реальных экономических структур они играют в эту эпоху крайне незначительную роль. Достаточно самого факта их присутствия, чтобы тотчас же возродилась традиционная ненависть, которая к тому же теперь часто приобретает дополнительный оттенок, поскольку отныне немцы убеждены, что этот народ-богоубийца (=человеко-убийца) одновременно и чуждый народ. Из многочисленных текстов, вышедших из под пера священников и мирян, богословов и гуманистов, хорошо видно, как люди того времени смешивают воедино уже три различных мотива – религиозный, экономический и национальный.

Вот как объясняет в 1477 году обычный буржуа, Петер Шварц, преследования евреев:

«Время от времени евреи подвергаются жестоким гонениям. Но они не являются невинными жертвами, они страдают из-за своей злобы, поскольку они обманывают людей и разоряют деревни своим ростовщичеством и тайными убийствами, что всякому известно. Поэтому их так преследуют, а вовсе не без их вины. Не существует народа, более злого, более хитрого, более жадного, более бессовестного, более неуемного, более злобного, более опасного, более лживого и более подлого».

Эрудит Йоханнес Рейхлин, к которому мы еще вернемся, рассматривает эту проблему в более традиционном свете. Он приписывает наказание евреев скорее их ожесточению, чем конкретным преступлениям. «Каждый день они гневят, оскорбляют и порочат Бога в лице его Сына, подлинного Мессии Иисуса Христа. Они называют его грешником, колдуном, висельником. Святую Деву Марию они считают фурией и ведьмой. Апостолов и их учеников они называют еретиками. Что же касается нас, христиан, то они считают нас глупыми язычниками».

Другие гуманисты, не столь многословные, заимствовали у Тацита аргумент о «врагах рода человеческого»:

«Ни один народ никогда не ненавидел другие народы столь сильно, как еврейский народ, ни один народ, в свою очередь, не вызывал столь большого отвращения и не навлекал на себя по справедливости столь лютую ненависть…» (Беатус Ренанус)

«Осужденные на вечное изгнание и рассеянные по всему миру [евреи] попирают и возмущают человеческое общество». (Конрад Цельтес)

Богословы, выступавшие против еврейского ростовщичества, хотели заставить евреев работать. Их рассуждения носят социальный и патриотический характер:

«Можно легко понять малых и великих, ученых и простаков, князей и крестьян в том, что все они преисполнены враждебности к еврейским ростовщикам, и я поддерживаю все законные меры, принятые для того, чтобы оградить народ от этой эксплуатации. Разве чужой народ, обосновавшийся среди нас, должен господствовать над нами и при этом добиваться этого господства не благодаря более высоким достоинствам и доблести, но только благодаря презренным деньгам, которые они добывают повсюду и всеми способами и обладание которыми, видимо, рассматривается этим народом, как высшее благо? Разве должен этот народ безнаказанно жиреть за счет труда крестьянина и ремесленника?» (Яков Тритемиус)

«Разве евреи лучше, чем христиане, что они не хотят работать собственными руками? Разве не относятся к ним слова Господа: «В поте лица твоего будешь есть хлеб»? А они занимаются ростовщичеством, чтобы не работать, а сдирать шкуру с других, в то время как сами наслаждаются бездельем». (Гейлер фон Кайзерберг).

Весьма немногочисленными были авторы, которые полагали, что «христиане-евреи» опасней для общества, чем собственно евреи. Так, Яков Вимпхелинг восклицал: «Ужасно то ростовщичество, которым занимаются евреи и многочисленные христиане, которые еще хуже, чем евреи!» А Себастьян Брант иронизировал в своем знаменитом «Корабле дураков»: «Конечно, евреи – это бич Божий, но они не могут оставаться среди нас, поскольку христиане-евреи прогнали их и сами занялись еврейскими делами. Я знаю много таких, но не назову их по имени, они занимаются незаконными, запрещенными делами, а закон и право молчат».

Лучше всех сформулировал общее мнение иностранный наблюдатель, француз Пьер де Фруассар: «Ненависть к евреям в Германии распространена столь широко, что самые мирные люди начинают возмущаться, когда заходит речь о евреях и их ростовщичестве. Я не удивлюсь, если внезапно разразятся кровавые антиеврейские преследования одновременно во всех землях; их уже изгнали силой из многочисленных городов…»

Фруассар оказался плохим пророком, поскольку ожидаемые им синхронные преследования евреев так и не произошли. Тем не менее, в образованных кругах «еврейский вопрос» вышел на первый план в германских и даже европейских новостях во время знаменитого диспута о еврейских книгах, т. е. дела, которое в самом начале XVI века содержит в зародыше всю Реформацию. Здесь столкнулись новаторы, гуманисты, с набожными монахами, защитниками традиционной веры. Обе противоборствующие стороны с гордостью заявляли о своей антиеврейской позиции, но вопреки распространенному мнению пальма первенства принадлежала новаторам. Конфликт возник, когда в 1516 году один обращенный еврей по имени Иосиф Пфефферкорн (подобные ему всегда обнаруживаются в делах такого рода) потребовал в памфлете, озаглавленном «Зеркало евреев», запрещения Талмуда, как основной причины еврейского ожесточения.

Пфефферкорн пользовался поддержкой кельнских доминиканцев, ведущую роль которых в охоте на ведьм и демономании мы видели. В том, что касалось проклятого народа евреев, программа этого миссионера и его покровителей ограничивалась тремя пунктами: запрещение ростовщичества, обязательное присутствие на христианских проповедях, запрещение еврейских книг. В категорических выражениях в «Зеркале евреев» выражался протест против обвинений в ритуальных убийствах и против кровавых преследований, жертвами которых были евреи. В то же самое время Пфефферкорн добился приема у императора Максимилиана и получил от него мандат на то, чтобы приступить к повсеместной конфискации и уничтожению талмудической литературы. Он немедленно приступил к делу в городе Франкфурте. Местные евреи обратились с апелляцией к своему непосредственному сюзерену, архиепископу Майнца, и добились от него санкции на повторное рассмотрение вопроса о справедливости обвинения в богохульном характере Талмуда специальной комиссией знатоков. Один из них, знаменитый Йоханнес Рейхлин, первый и в течение какого-то времени единственный гебраист Германии, энергично взялся за защиту почитаемых писаний, утверждая даже, что при внимательном изучении в Талмуде и особенно в Каббале можно найти поразительное подтверждение христианства.

Последовал обмен яростными пасквилями между обоими лагерями: «Ручное зеркало», «Зеркало огня» и «Набат» Пфефферкорна; «Зеркало глаз» Рейхлина и «Письма темных людей». В конце концов дело дошло до папы, долго колебавшегося, прежде чем вынести свое решение, которое в результате оказалось весьма уклончивым. Между тем все образованные люди, какие только имелись в Европе, заняли позиции за или против Рейхлина, получившего одобрение Эразма и всех гуманистов, осужденного многочисленными университетами и прежде всего университетом Парижа.

Именно так возникла великая всеобщая дискуссия о праве на свободу мнения и свободу исследования, которая продолжалась на протяжении десяти лет, предвещая в религиозном плане всевозможные реформы, а за пределами религии – новый научный дух. В этом смысле роль Рейхлина невозможно переоценить, тем более, что он практически выиграл дело. Но имелся по крайней мере один вопрос, по которому оба противоборствующих лагеря были согласны: и те, и другие были искренне настроены враждебно к евреям с тем только различием, что гуманисты, объявившие себя защитниками еврейских книг, тем яростнее нападали на еврея Пфефферкорна и всех его соплеменников независимо от того, были ли они крещены или нет. В то же время доминиканские инквизиторы и их союзники, обрекая книги на сожжение, проявляли гораздо больше христианского милосердия к последователям этих книг.

Рейхлин первым начал выступать против «крещеного еврея Пфефферкорна, который с легким сердцем занялся вероломной местью, соответствующей духовной сути его еврейских предков». Мы уже видели ранее, какую антиеврейскую полемику он вел. Один из его ведущих сторонников, Ульрих фон Гуттен, основной автор «Писем темных людей», проявил еще большую непримиримость. Он особенно радовался тому, что Пфефферкорн не был немцем. «Германия не могла породить подобное чудовище: его родителями были евреи, и он остается им, даже если он и погрузил свою недостойную плоть в крещение Христово». Что же касается достопочтенного Эразма, то он едва ли был меньшим расистом (если употреблять нашу современную терминологию): «Пфефферкорн проявляет свою истинную еврейскую суть, – писал он своим друзьям. – Он проявил себя вполне достойным своего племени. Его предки обрушились на одного Христа, а он выступил против стольких замечательных и знаменитых людей. Он не мог оказать больших услуг своим соплеменникам, чем когда предал христиан, лицемерно притворившись обращенным в христианство…» «Этот полу-еврей нанес христианству больший ущерб, чем все евреи, вместе взятые».

Доминиканцы и их сторонники, все те, кого обычно объединяют общим именем «обскурантисты», с их верой в полное искупление через крещение в сравнении со всем этим кажутся наиболее милосердными…

Самыми редкими были в эту эпоху те авторы, которые открыто вставали на сторону евреев. В молодости Лютер был одним из них, с тем результатом, что на склоне своих дней он питал к ним еще более испепеляющую ненависть. Необходимо более подробно задержаться на фигуре этого великого реформатора, чтобы более четко обрисовать первую и самую важную створку инфернального триптиха: религия, деньги и раса.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.