Распад Китая и эпоха Чуньцю

Распад Китая и эпоха Чуньцю

Система наследственных владений с неизбежностью привела к росту самостоятельности чжухоу и ослаблению власти вана. Новый импульс этому процессу придали в первые десятилетия VIII в. до н. э. вторжения полукочевых племен жунов с верховьев Хуанхэ, переплетающиеся с мятежами владетельных князей. В 770 г. до н. э. чжоуский Пин-ван был вынужден бросить столичный район, превратившийся в арену безнаказанных набегов жунов, и переехал со своим двором на восток, в район Лояна. Этот момент в китайской традиции принято считать концом эпохи Западного Чжоу.

Бегство от жунов привело к резкому падению авторитета вана. Отныне он почти не вмешивается во взаимоотношения чжухоу, и те превращаются в фактически независимых государей. Уменьшается домен вана (частью за счет новых пожалований чжухоу, частью под их ударами), прекращается выплата ему дани владетелями. К концу VIII в. до н. э. Китай распался на тысячу с лишним самостоятельных владений, между которыми немедленно началась борьба за поглощение и подчинение соседей. Однако все они номинально признавали верховную власть чжоуского вана как традиционного воплощения единства страны. На чжоуский престол никто не посягал, и только за его обладателями оставались титулы вана и «Сына Неба».

Время, когда местные правители разной степени могущества боролись за гегемонию друг над другом, номинально признавая верховную власть чжоуского вана, образует так называемый период Чуньцю («Весна и осень», 722–403 гг. до н. э.). Это был один из самых мрачных периодов в истории Китая, полный бесконечных междоусобиц и смут. В борьбе всех против всех нередким делом для князей и знати стали убийства ближайших родственников и предательство любых союзов и соглашений. С распадом страны было почти утрачено осознание ответственности власти перед населением, знать резко углубила пропасть между собой и простолюдинами.

В конце VIII – конце VII вв. до н. э. в результате того же расселения кочевников Великой степи, западными проявлениями которого были миграции скифов, с северо-востока в долину Хуанхэ вторгаются кочевые племена ди (включавшие, по-видимому, ираноязычные группы), опустошающие центральные районы страны и включающиеся в усобицы князей.

В этот период изменился характер самоидентификации древнекитайской общности. В эпохи Шан-Инь и Западного Чжоу она носила политический характер: противопоставление «мы – они» отталкивалось от того, подчинялись ли соответствующие группы власти вана или нет. Теперь формируется новая, этнокультурная самоидентификация: общность носителей древнекитайского языка, ритуала и социокультурных норм (в том числе земледельческого хозяйственного типа), жившая в среднем течении Хуанхэ, получает особое самоназвание «хуася» (или «чжуся») и противопоставляет себя всем инокультурным соседям, рассматривавшимся отныне как «варвары четырех сторон света», в то время как княжества хуася именуются «Срединными». Считалось, что хуася связаны между собой кровным родством и приходятся «своими» друг другу (в отличие от чужаков-«варваров») независимо от их политической ориентации: «Варвары – это шакалы и волки, им нельзя идти на уступки; чжуся – это родственники, и их нельзя оставлять в беде». Этому противопоставлению придавали и этическую окраску: варвары не придают значения нравственному началу, а хуася следуют законам справедливости, исходящим от Неба.

Менталитету хуася действительно был присущ особый этический комплекс. Авторитет социально-этических норм в рациональном духе возводился к тому, что они являются единственно возможным средством согласовать желания и потребности отдельных людей и помешать им уничтожить друг друга в смутах. В то же время считалось, что исполняться эти нормы будут лишь в том случае, если сами люди будут как можно меньше думать о себе, стараясь заботиться лишь о выполнении своего долга перед другими как о безусловном самодовлеющем приоритете; окружающие, со своей стороны, таким же образом позаботятся о них. Считалось, что санкционирование заботы о себе быстро увлекло бы людей к отбрасыванию любых ограничений и погружению в хаос. Это воззрение стало инвариантом традиционной китайской этики, придав ей устойчивый оттенок подавления личности и вызвав к жизни всеобъемлющую регламентацию поведения, призванную дисциплинировать индивидуума и приучить его к самоограничению и самоотречению во имя отвлеченного долга.

К V в. до н. э. общность хуася расширилась территориально благодаря колонизации, направленной на относительно менее заселенные окраины – на восток, к берегам Тихого океана, и на юг, в бассейн Янцзы, – а также культурной ассимиляции местного населения. К этому времени из противоборствовавших княжеств хуася уцелело немногим более десятка, которые и делили между собой всю территорию хуася. В частности, к «Срединным» государствам были теперь отнесены сильные окраинные владения с населением, частично имевшим некитайские этнические корни: Чу на юге, Янь на северо-востоке и Цинь на западе.