ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Убийство Михоэлса, арест ключевых фигур ЕАК и разгон самого комитета были, по существу, лишь первыми ласточками в проводимой Сталиным по отношению к евреям политике. Впрочем, дело было уже не в евреях, а вернее не только в них. Да, Советский Союз в первой арабо-израильской войне занял нейтральную позицию. Что же касается советских евреев, то все они были на стороне своих соплеменников. И не случайно один из видных политиков с восхищением восклицал: «Здорово наши бьют арабов!» А другой не менее видный ученый отдал значительную часть Сталинской премии московской синагоге.

Понятно, что такие проявления еврейского патриотизма, который преподносился как «национализм», не нравились вождю. В его стране патриотизм мог быть только один: советский. «Еврейский национализм» все чаще противоставлялся «советскому патриотизму», и обеспокоенный таким положением дел ЦК принял специальное решение — ограничить число евреев, занятых на руководящих постах.

Многие евреи были переведены на более низкие посты, некоторые уволены, и, в конце концов, идущая полным ходом кампания низкопоклонства перед заграницей переросла в борьбу против «еврейского национализма» под общим громким лозунгом наступления на космополитизм. Да и как не перерасти, если вождь получал письма следующего содержания.

«Товарищ Сталин! — писала Сталину сотрудница «Известий» Анна Бегичева. — В искусстве действуют враги. Жизнью отвечаю за эти слова! Виновники дезориентации театров... группа ведущих критиков, замаскировавшихся космополитов, формалистов, занимающих основные позиции в критике, направляющих мнение недалеких руководителей даже таких газет, как «Советское искусство» и «Известия». Их главари: Юзовский, Мацкин, Гурвич, Малюгин, Бояджиев, Варшавский, Борщаковский, Гозенпуд, Альтман. Эти критики поднимают низкопробные пьесы, пристраивают в театры таких пасквилянтов на нашу действительность, таких ловкачей и дельцов, как Масс, Червинский, братья Тур, Прут, Финн, Ласкин и проч. Космополиты пробрались в искусстве всюду. Они заведуют литературными частями театров, преподают в вузах, возглавляют критические объединения: ВТО, Союза писателей, проникли в «Правду»... «Культуру и жизнь»... в «Известия»...

Эта группа крепко сколочена. Скептицизмом, неверием, презрительным отношением к новому они растлевают театральную молодежь и людей недалеких, прививая им эстетские вкусы, чему, кстати, очень помогают пошлые заграничные фильмы, заливающие экраны (низкопоклончество перед Западом, отрицательное отношение к явлениям нового в нашей жизни).

...Бороться с ними трудно. Они уважаемы и занимают ответственные посты. Людей, осмеливающихся выступать против них, подвергают остракизму через своих приверженцев и ставленников во всех нужных местах, создают вокруг протестующих атмосферу презрения, а их принципиальную борьбу расценивают как склочничество.

Вокруг советских партийных пьес сознательно устраиваются заговоры молчания. На спектакли «Великая сила», «Хлеб наш насущный», «Обида», «Московский характер» эти знатоки не рекомендовали писать рецензии, а в газете слушались их «квалифицированные советы».

...Все эти космополиты-деляги не имеют любви к советскому «мужичьему» (Юзовский о Л. Леонове) искусству. У них нет национальной гордости, нет и идей, и принципов, ими руководит только стремление к личной карьере и к проведению европейско-американских взглядов о том, что советского искусства нет. Эти «тонкие» ценители страшно вредят, тормозят развитие искусства.

...Товарищ Сталин! Личных интересов я уже не имею. Мне — 50 лет. Жизнь прожита, даже мое богатырское здоровье больше не выдерживает той борьбы, которую я честно веду с врагами в искусстве всю свою сознательную жизнь. Лично я ничего не достигла, потому что меня хоть и считали везде талантливой, но отовсюду изгоняли за нетерпимый характер.

Иголкою копаю колодезь, но тем радостнее бывает, когда вдруг брызнет из него животворящая вода, если Ваше око направляется в ту сторону.

Пьесы Ромашова «Великая сила», Сурова — «Обида», Софоронова — «Московский характер», Леонова — «Ленушка» считаю достижением в драматургии, созданием новых путей в советском искусстве. За них боролась открыто, зная, что за мною стоит человек, в чистое ленинской учение которого я верую и исповедую всем сердцем и умом. Это и давало мне убеждение в моей правоте и силу в борьбе. Как я радуюсь, что не ошиблась!»

Как видим, написано на совесть! Прямо-таки крик израненной души! Вот только отнюдь не Бегичевской, а... Александра Александровича Фадеева и тусующейся вокруг него компании.

И дело было не только в художественных достоинствах пьес Сурова и Леонова, а в том, что все эти критики стояли в оппозиции к возглавляемому Фадеевым Союзу советских писателей. Фадеев прекрасно знал, что образовавшимся при ВТО объединением критиков Центральный Комитет интересовался еще в 1946 году. И уже тогда его члены стали задаваться в общем-то закономерным вопросом: почему из 29 критиков всего 6 русских, а все остальные евреи? Тогда их не тронули. А вот в 1949-м о них вспомнили, и в феврале Д.Т. Шепилов, заведующий отделом агитации и пропаганды ЦК, сообщил Маленкову о поведении на одном из собраний критика Я. Варшавского. И выходило так, что антипатриотическая группа критиков пыталась организационно оформиться (а возможно, и оформилась) на идейной платформе, глубоко враждебной советским порядкам и социалистической культуре. «Об особых сборищах антипатриотической группы в «Арагви», — сообщал в конце письма Шепилов, — я сообщил т. Абакумову».

В январе 1949 года ЦК направил в обкомы, крайкомы и ЦК союзных республик секретное письмо. Содержавшееся в нем постановление предупреждало местное руководство об открытии очередной «охоты на ведьм». Ну а о том, кто именно должен был стать этими самыми ведьмами, стране поведала «Правда», опубликовавшая 28 января статью под неброским заголовком «Об одной антипатриотической группе театральных критиков».

И началось! «Задачей этой кампании, — писал автор известной книги «Еврейский вопрос в эпоху Сталина», — было вытеснение представителей еврейской интеллигенции из всех пор советской жизни...»

Подготовивший немало провокаций в своей жизни Сталин знал, что делал. Из всего возможного он, с точностью ворошиловского стрелка, выбрал, наверное, самое уязвимое место советской жизни. Причем душил он не евреев, нет! И в одобренной им статье речь шла не о детях Сиона, а о... «группе театральных критиков», которые и являлись теми самыми «безродными космополитами», против которых разворачивалась борьба по всей стране.

Что и говорить, обвинение страшное! Особенно если учесть, что и сейчас девять из десяти человек вряд ли знают, что это такое. А тогда слово «космополит» значило то же самое, что враг народа. Только меньшего калибра. Потому этих самых «космополитов» не расстреливали и чаще всего даже не сажали, а подвергали публичным экзекуциям в форме осмеяния в печати и изгнания с насиженных рабочих мест. Били в основном евреев. И все же антисемитизм во всех его проявлениях, тайных и явных, не мог представлять собой в тех условиях нечто самодовлеющее. И уж, конечно, ни в коем случае не являлся первопричиной, а был скорее одним из классических признаков ужесточения тоталитарного режима.

Исходным же пунктом всего происходившего в советской империи в конце 1940-х годов был вызванный внешними («холодная война») и внутренними (борьба за власть) факторами очередной приступ сталинской паранойи.

Вот только паранойя ли это была? В Америке Михоэлс и Фефер встречались не только с Ч. Чаплиным, Т. Драйзером и А. Эйнштейном, но с такими сионистскими лидерами, как будущий президент Израиля X. Вайцман, руководитель Всемирного еврейского конгресса Н. Гольдман и глава масонской ложи «Сыны Сиона» С. Вайз.

Встретились они и с Д. Розенбергом, одним из лидеров еврейской благотворительной организации «Джойнт», где обсуждались вопросы создания еврейской автономии в Крыму. И как позже рассказывал Фарер, миллионер был предельно откровенен. «Крым, — сказал он, — интересует нас не только как евреев, но и как американцев, так как Крым — это Черное море, Балканы и Турция».

И как пишет С. Семанов в своей книге «Сталин: уроки жизни и деятельности», «сионисты» из ЕАК стали уже распределять места в будущем правительстве Крыма, и Михоэлс фигурировал у них как «наш президент»! «Из новейших публикаций, — констатирует Семанов, — стало очевидным, что ЕАК, и особенно его глава С. Михоэлс, стали в первые послевоенные годы играть роль нечто вроде государства в государстве.

Они требовали от местных властей, прежде всего на Украине и в Белоруссии, возвращения для вернувшихся из эвакуации евреев погибшего имущества или денежной выплаты вместо него, внеочередного предоставления жилья, устройства на работу и т.п. Это вызывало раздражение у граждан других национальностей, советские органы сообщали о том в Москву. А видный деятель ЕАК И. Фарер был штатным (и давним) агентом НКВД, его «вел» комиссар госбезопасности (генерал) Райхман, а по вопросу создания еврейской республики в Крыму принимал на конспиративной квартире в Москве сам Берия».

Помимо американо-сионистских заговоров, которые повсюду мерещились вождю, была, конечно, и еще одна куда более глубинная причина гонения на евреев, свойственная практически всем революциям, которые по мере своего завершения начинали преследовать инородцев. Да, в разгар любой практически революции участие в ней огромного числа «инородцев» всегда считалось закономерно неизбежным явлением. Но как только начинался откат, как их, зачастую очень много сделавших для революции, начинали вытеснять из общественной жизни представители основного населения страны.

И если взглянуть на составленную известным российским историком В.В. Кожиновым таблицу уменьшения доли евреев на наивысшем уровне власти Политбюро, то можно увидеть, что к концу 1921 года евреи составляли в нем две трети, в 1923-м — две пятых, в начале 1926-го — менее одной трети, а затем доля их участия и вовсе упала до одной десятой.

Что же касается самого Сталина, то очень многие и по сей день считают его ярко выраженным антисемитом. Правда, в то же время почему-то забывают, что при всей своей возможной нелюбви к евреям (а почему, собственно, он их должен был любить?) Сталин был руководителем огромного государства и в первую очередь заботился об интересах этого самого государства. И будь он на самом деле врожденным антисемитом, то, придя к власти, не замедлил бы устроить в партии и стране тот самый «еврейский погром», о котором мечтал на заре своей революционной юности.

Вряд ли просидел бы на самой вершине власти Лазарь Каганович, да и имевшие еврейских родственников Молотов, Маленков, Ворошилов, Хрущев и Андреев удержались бы в своих золоченых креслах. Незавидная участь ждала бы и Берию, чья мать тоже была еврейкой. Ну и, конечно, Сталин не допустил бы, чтобы его дочь путалась сначала с Каплером, а потом вышла замуж за еврея Морозова. Вряд ли бы подпустил он к ней и занимавшихся ее образованием профессоров-евреев И.С. Звавича, Л.И. Зубка и А.С. Ерусалимского. А те же Полина Жемчужина и жена Ворошилова Екатерина (в девичестве Голда Давидовна Горбман)? Первую Сталин только попугал, вторую же не тронул вообще, хотя она была не только еврейкой, но и женой «английского шпиона».

Играла свою роль и западная пропаганда, и стоило только Сталину заменить на посту министра иностранных дел еврея Литвинова (Валаха), как сразу же последовали обвинения в антисемитизме. Ну а то, что сам Литвинов был уже не нужен вождю, никому в голову почему-то не приходило. Да и как должен был поступить в те суровые годы Сталин? Оставить на посту министра иностранных дел раздражавшего Гитлера еврея и мучиться с ним?

Но в то же время послом в США был еврей К.А. Уманский, в Великобритании — И.П. Майский. И тот же снятый «антисемитом» Сталиным Литвинов после начала войны стал заместителем министра иностранных дел и послом в США! Ничего не скажешь, пострадал! Ну а в том, что Литвинов не удержался на своем посту, виноват был лишь он сам, поскольку своими выступлениями постоянно вызывал недовольство американских властей. О чем и было заявлено Сталину. Однако «антисемит» Сталин и не подумал наказывать проколовшегося дипломата и вместо лагеря посадил его в высокое кресло депутата Верховного Совета. Не забыв при этом отвесить полновесную оплеуху Америке, заменив Литвинова на советника посольства А.А. Громыко.

И даже то, что ЕАК Сталин намеревался разогнать сразу же после войны, ни о чем не говорило. В то же время в стране были упразднены такие антифашистские комитеты, как Всеславянский, Советских ученых и Советских женщин. И никто не заговорил о гонении на славян! Как будто так и надо! Ну а то, что за ним постоянно следили... Наивно и смешно. И если с 1943 года прослушивали телефонные разговоры Жукова, Малиновского, Рокоссовского и других военачальников, то что же говорить о Михоэлсе, Фарере и компании? Да было бы удивительно, если бы в обстановке тотальной шпиономании их предоставили самим себе!

Да и что должен был делать Сталин, которому созданный с его помощью Израиль плюнул в лицо? Кланяться евреям в ножки и просить прощения? И очень хотелось бы посмотреть, как бы повели себя американцы по отношению к Израилю, займи он просоветскую позицию.

И здесь возникает другой, гораздо более интересный вопрос: а могли Сталин переломить ситуацию в свою пользу? Ведь не он, а США выступали против создания суверенного Израиля, опасаясь возникновения на Ближнем Востоке прокоммунистически настроенного государства, а начатая в 1946 году кампания против «антиамериканизма» ударила в первую очередь по американским евреям.

Думается, что вряд ли... Да и кто из советских политиков, зная ситуацию с евреями в Америке, мог предсказать именно то развитие событий, по которому они, в конце концов, и пошли? И кому могло прийти в голову, что победившая на выборах в кнессет Палестинская рабочая партия, будучи партией марксистского толка и просоветской направленности, в конечном счете выступит против союза с СССР?

И виноват ли в том, что Советский Союз проморгал Израиль, только один Сталин? В силу своих должностных полномочий этой страной занимались такие киты советской внешней политики, как Молотов, Булганин и тот же Микоян, отвечавший за поставку в Израиль оружия. В Палестине трудились сотни советских агентов, один из них, чекист Израиль Бер, стал даже... начальником оперативного отдела генштаба Израиля.

Да, все трое — Молотов, Булганин и Микоян — сполна получат от Сталина, но... что толку? Поезд уже ушел. И если в чем Сталин и был виноват, то только в том, что окружил себя далеко не самыми способными людьми, которые, в свою очередь, вряд ли могли спокойно работать, постоянно чувствуя над собой занесенную руку вождя.

Что же касается спецслужб... то мы почему-то раз и навсегда решили, что они у нас, как и все советское время, самые лучшие в мире. И по сей день мы то и дело узнаем о том, как эти самые «компетентные органы» прокалываются на каждом шагу. Так, по всей видимости, было и тогда, особенно если учесть, что в конце 1930-х годов Сталин уничтожил практически всю агентурную сеть за границей. А работали в ней профессионалы высшего класса...

Молотов, Булганин и Микоян пережили немало неприятных минут после провала в Израиле, и все же главным виновником за провал в отношении Израиля оказался ЕАК. В этом не было ничего удивительного, если учесть, что комитет создавался при непосредственном участии Берии и каждый третий из его сотрудников был работником спецслужб. Так для чего же, справшивается, он создавался?

Да что там люди, если, по словам столь компетентного человека, как П. Судоплатов, и Фарер, и Михоэлс являлись агентами НКВД и вся эпопея с ними была задумана лишь для того, чтобы выйти «на руководящие круги американской сионистской организации «Джойнт»...» И если это на самом деле так, то ничего неожиданного и уж тем более странного в обрушившихся на ЕАК репрессиях не было. Но, вполне возможно, Сталин до поры до времени был вынужден скрывать свое истинное отношение к евреям. Ну а после того, как все точки в большой политике были расставлены над «i», его прорвало. Особенно если учитывать его обострившуюся к старости и без того болезненную подозрительность. «Любой еврей-националист, — говорил он в декабре 1952 года, — это агент американской разведки. Евреи-националисты считают, что их нацию спасли США».

Но как, с другой стороны, должен был вести себя руководитель государства, который видел в этом самом государстве потенциальную «пятую колонну»? Закрыть на нее глаза? После падения в СССР тоталитарного режима сотни тысяч евреев уехали из страны. И их отъезд, по большому счету, означал только одно: нежелание жить в СССР. Что вряд ли говорило и об их большой любви к созданному большевиками государству. И происходило это не в сталинские времена. Так можно ли предположить, что тогда, в конце 1940-х годов, отцы и деды этих самых евреев пылали любовью к режиму и вскормившей его стране? Сомнительно...

Да, евреи, конечно же, пострадали, но вряд ли их страдания могут перевесить чашу весов, если на нее положить все те страдания, которые вынесли представители других национальностей в СССР. И по сей день остается загадкой, как во времена еврейского террора умудрились стать лауретами Сталинской премии евреи А.Л. Барто, Б.Я. Брайнина, М.О. Вольпин, Б.Л. Горбатов, Е.А. Долматовский, Э.Г. Казакевич, Л.А. Кассиль, П.Л. Рыжей, Л.Д. Тубельский и еще несколько десятков человек?

А кинематограф? Р.Л. Кармен, Л.Д. Луков, Ю.Я. Райзман, Г.Л. Рошаль, А.Б. Столпер, А.М. Файнциммер... Кто были все эти люди? Да все те же преследуемые в стране евреи, получавшие заодно и Сталинскую премию!

Впрочем, были и другие евреи, отнюдь не обласканные вождем. И эти пострадали, как и немногочисленные юноши и девушки из разгромленного в августе 1950 года «Союза борьбы за дело революции». А собирались они ни много ни мало убить Маленкова, который считался в еврейских кругах главным антисемитом. Но пострадал от всех этих воинствующих юнцов отнюдь не Маленков, а... сам Абакумов. Из-за своего либерализма. Ведь именно он не дал серьезного хода делу, посчитав, что все эти мальчики и девочки способны «только на болтовню», а «серьезных террористических намерений у них не было».

Можно подумать, что такие намерения были у Каменева, Зиновьева или Бухарина. И подобное поведение министра госбезопасности могло говорить только об одном: вольном или, скорее всего, невольном смягчении режима. Ведь сложно себе представить подобное поведение того же Ежова в середине 1930-х годов.

Да, потом будут говорить о тех нескольких сотнях тысяч вагонов, в которых евреев должны были отправлять в «места не столь отдаленные». Но... никуда их не отправят. И обижаться на Сталина у них куда меньше оснований, нежели у крымских татар, чеченцев, балкарцев, ингушей и многих других национальностей, которые были изгнаны со своей исторической родины... Впрочем, Сталин бил не только евреев и космополитов, но и своих. В 1951 году он принялся за артиллеристов, и в декабре Совет министров принял постановление «О недостатках 57-мм автоматических зенитных пушек «С-60»».

Надо ли говорить, что были арестованы заместитель министра Вооруженных сил маршал Н.Д. Яковлев и многие имевшие отношение к этим самым пушкам люди. При этом Сталин не собирался останавливаться на достигнутом и в борьбе с врагами пообещал не щадить «ни отца родного, ни самых близких нам людей». Только на этот раз уже без Абакумова, который в июле 1951 года был арестован.

В 1951 году было извлечено из архива уже, казалось бы, раз и навсегда позабытое письмо Тимашук, и именно оно было положено в основу дела об «убийцах-врачах». Началась же эта история еще в августе 1948 года, когда работавшая в Лечебно-санитарном управлении Кремля Л.Ф. Тимашук написала письмо начальнику Главного управления охраны МГБ Н.И. Власику. «Считаю, — писала бдительная докторша, — что консультант и лечащий врач недооценивают безусловно тяжелое состояние А.А. Жданова, разрешая ему подниматься с постели, гулять по парку, посещать кино, что и вызвало повторный приступ и в дальнейшем может привести к роковому исходу».

Это во многом роковое для многих врачей послание было написано за два дня до смерти Жданова. Когда он умер, Тимашук отправила новое письмо, в котором сообщала о предложении Егорова и Виноградова «переделать заключение, не указывая на инфаркт миокарда». То есть скрыть именно то, о чем и предупреждала заведующая кабинетом электрокардиографии, жалуясь на то, что лечащие врачи не обращают должного внимания на показания кардиограммы о наличии у Жданова инфаркта.

Власик приказал создать авторитетную комиссию из известных профессоров под председательством П.И. Егорова, возглавлявшего Лечебно-санитарное управление Кремля. При вскрытии тела Жданова они пришли к выводу, что лечение было правильным, а заявление Тимашук безграмотно. О чем и доложили Политбюро.

Тем не менее до Сталина каким-то таинственным образом дошли сведения о том, что заявление профессоров не соответствует действительности, и Жданов действительно умер от инфаркта. Он приказал Власику не только как следует разобраться в этом запутанном деле, но и подвергнуть всех лечивших Жданова докторов агентурной проверке.

Однако и на этот раз Власик не обнаружил никакого криминала со стороны лечащих врачей, о чем и доложил Сталину. И тогда тот приказал передать «дело врачей» во Второе управление МГБ. Расследование ничего не дало, и письмо Тимашук ушло в архив.

Но есть и другая версия этого запутанного дела, согласно которой, 30 августа министр госбезопасности Абакумов передал заявление Тимашук Сталину. Тот, по словам Судоплатова, презрительно бросил: «Чепуха!» И приказал отправить его в архив. Власик переправил письмо начальнику Тимашук и своему давнему приятелю П.И. Егорову. Реакция последовала незамедлительно, и Тимашук была переведена в филиал больницы.

Почему о письме бдительной докторши вспомнили спустя целых три года? Причин тому было несколько. А начало всей этой истории положил арест в конце 1950 года за антисоветчину известного еврейского врача Я.Г. Этингера. Узнав, что в 1945 году этот врач пользовал секретаря ЦК А.С. Щербакова, следователь по особо важным делам подполковник М.Д. Рюмин обвинил его в убийстве своего высокопоставленного пациента и еще двух известных партийцев.

Конечно, тот «признался», а заодно и поведал, что это было только началом, и они планировали убить Сталина. Однако Абакумов, который лично допросил Этингера, не нашел в его действиях ничего, связанного с террором. И вот здесь-то началось самое интересное. В поисках «истины» следователь обратился к Маленкову, и на свет появилось еще одно письмо. На этот раз самого Рюмина. Против... его собственного шефа! По словам бдительного подполковника, именно Абакумов не дал ему довести до конца раскрытый им, Рюминым, заговор сионистов, одним из самых активных участников которого являлся убивший секретаря ЦК Щербакова врач Этингер. Не забыл Рюмин поведать и о зловещих планах террористов в белых халатах — добраться до самого Сталина. Как это ни прискорбно, заканчивал свое послание Рюмин, но теперь этот самый Этингер потерян для дальнейшего следствия, так как убит по приказу Абакумова в тюрьме.

Маленков прочитал письмо Рюмина и тут же сообщил о нем Берии. Его радости не было границ: то, о чем они только могли мечтать, само пришло им в руки! А все дело было в том, что с некоторых пор им стал очень мешать Абакумов. Заняв, не без содействия Берии, кресло министра МГБ, тот очень скоро позабыл о своем благодетеле и служил Сталину не за страх, а за совесть. Именно это и не нравилось ни Берии, ни Маленкову. Чувствуя над собой уже занесенную руку вождя, они не собирались так просто уходить из жизни.

Однако без помощи столь всесильного министра, который перекрыл все подходы к вождю и бдительно следил за каждым их шагом, об устранении Сталина нечего было и думать. Особенно тревожился Берия. После того как Сталин приказал своей дочери не только покинуть дачу Берии, но и никогда больше там не появляться, будущее ему виделось в довольно мрачных тонах. Если вообще виделось...

Прекрасно понимая, что Абакумов не пойдет с ними ни на какую сделку, друзья по несчастью ломали голову, как им отделаться от могущественного министра. При этом сыграть надо было на чем-то таком, что заставило бы Сталина самого убрать Абакумова, которому он пока еще всецело доверял. Теперь же, имея на руках письмо Рюмина, далеко не сладкая парочка даже не сомневалась, что Сталин клюнет на их уловку. Ведь они били в самое больное место и без того подозрительного вождя: заговору против него.

Когда Маленков вручил Сталину письмо Рюмина и доложил ему о странном поведении министра, Сталин затребовал к себе его личное дело и задумался. И, как говорили знающие его люди, он даже был огорчен. Сказывался возраст и болезни, практически он остался один, и вот теперь вместо преданного ему душой и телом министра МГБ он получил предателя!

Вполне возможно, он и сомневался. Но только до тех пор, пока ему «заботливо» не преподнесли письмо Тимашук, писавшей о врачах-вредителях еще несколько лет назад. Уж очень она вписывалась в сложившуюся политическую ситуацию. Щербаков, Куйбышев, Горький и, наконец, Жданов... Все эти теперь уже выдающиеся люди и истинные сыны партии пали от рук подлых убийц в белых халатах. Ну а раз так, то разобраться с подлыми наймитами империализма и тем, кто их прикрывал, надо было по полной программе.

Ярости Сталина не было предела: призванный им охранять его человек на самом деле оказался предателем! А в том, что это был заговор, Сталин уже не сомневался. В распоряжении Абакумова находились токсилогические лаборатории. А от ядов до врачей был всего один шаг... Он позвонил Абакумову и сообщил ему, что находится под домашним арестом, за которым очень быстро последовал арест настоящий. Взяли и возглавлявшего лабораторию Майрановского, и еще несколько заместителей Абакумова арестовали. Были среди них и евреи.

Одновременно Берия решил разобраться и с помощниками Сталина Поскребышевым и Власиком. И, вполне возможно, дело было не только в личной ненависти, которую испытывали друг к другу эти люди. И если Берия, который чувствовал сгущавшиеся над ним тучи, и на самом деле собирался убить Сталина, то прежде всего ему надлежало прогнать с его двора двух сторожевых псов.

Были у него и личные счеты к Власику. Ведь это он приложил к опале Берии руку и на вопрос вождя, кто повинен в плохой работе госбезопасности, с прямотой римлянина ответил, что за развал работы всю ответственность несут Лаврентий Павлович и его ставленники Меркулов и Кабулов. «В результате этого разговора... — писал в своих воспоминаниях Власик, — Сталин тут же, при мне, позвонил Маленкову и распорядился освободить Берию от руководства МГБ, оставив на руководящей работе в МВД. Этот разговор со Сталиным происходил в присутствии только Поскребышева. Каким-то путем все стало известно Берии».

В 1947 году между временщиками вспыхнула новая ссора. На этот раз из-за дачи Берии, на которой бдительный Власик обнаружил расхищение «государственного имущества». Правда, на самого Лаврентия Павловича он так и не замахнулся, а вот начальника его личной охраны Саркисова потребовал отдать под суд.

Однако Берия не только отстоял Саркисова, но и нанес ответный удар, арестовав коменданта ближней дачи Федосеева, который признался, что его непосредственный начальник Власик имел намерение... отравить Сталина! Обвинение было настолько глупым, что Сталин сам допросил Федосеева, и тот рассказал, как из него выбивали показания резиновыми дубинками. Дело передали Абакумову, а проигравший очередной раунд Берия... продолжил сбор компромата на Абакумова. Только на этот раз вместе с Серовым.

В этой книге мы уже много раз упоминали имя человека, который оставил столь неоднозначный след в истории сталинского времени. И надо сказать несколько слов о том, кем же на самом деле был этот самый Лаврентий Павлович Берия, которого, как поговаривали знающие люди, побаивался сам Сталин. И добавляли: проживи Сталин еще год, и Берию расстрелял бы не маршал Конев, а кто-нибудь из его же бывших подручных.

Лаврентий Берия родился 29 марта 1899 года в селе Мерхеули в Абхазии в семье крестьян. Он отличался прекрасными способностями и тягой к учению, получил специальность архитектора-строителя. В марте 1917 года он вступил в партию большевиков и стал выполнять весьма деликатные задания в... азербайджанской контрразведке. В 1926 году он уже был заместителем председателя Закавказского ЧК. «По характеру, — вспоминал Берию хорошо знавший его Меркулов, — он был очень крутым, жестким, грубым и властным человеком, не любившим делить власть с кем-нибудь». Но в то же время было в нем нечто, что, по словам невестки Микояна, привлекало всех тогда «своей внутренней силой, каким-то неясным магнетизмом, обаянием личности...»

В 1931 году Берия возглавил Закавказское ГПУ, и Серго Орджоникидзе устроил ему встречу со Сталиным. Он стал вторым секретарем Закавказского крайкома, а затем, вопреки желанию местных партийцев, вторым секретарем Заккрайкома. С отдыхом Сталина в Абхазии связана одна из самых таинственных историй в их отношениях. Ведь именно там на Сталина было совершено покушение, и Берия с криком «Защитим вождя!» прикрыл собой Сталина.

И как тут не вспомнить Гиммлера, собственной грудью защищавшего Гитлера во время знаменитого покушения на фюрера в машине, устроенного самим рейхсфюрером.

А вот кто и зачем стрелял в Сталина, так навсегда и осталось тайной, поскольку лежавший на берегу с пулеметом в руках человек был в буквальном смысле этого слова растерзан охранниками. Что само по себе странно. Непонятно, почему стрелявший в Сталина человек не стал отстреливаться (да еще с пулеметом!) и почему его не взяли живым и не привязали к какой-нибудь троцкистско-зиновьевской подпольной организации.

Не известно, поверил ли в это покушение сам Сталин, а вот Берия ему, очевидно, понравился. И вряд ли он приблизил его к себе лишь потому, что тот был грузином. Землячество для Сталина не играло никакой роли. Да и какие могли быть земляки в большой политике, где имелись только цели. И примеры тех же Орджоникидзе и Енукидзе, которых Сталин без особого сожаления отправил в мир иной, лишний раз подтверждают это правило.

И если что и привлекало Сталина в Берии, так это его полнейшая беспринципность и жестокость. Хотя нельзя было отрицать и другие его таланты, прежде всего прекрасные организаторские способности. Ну а его моральные качества и то бытовое разложение, в котором его обвиняли, Сталина мало волновали. Да и и какая у него могла быть мораль...

Сталин не собирался крестить с Берией детей и намеревался использовать его так, как он всегда использовал людей в своих собственных интересах. Тем более что Берия был «человеком со стороны», что должно было внести определенное напряжение в его окружение. И таинственная история с умершим после обеда у Берии главой Абхазии Нестором Лакобой лишний раз доказала Сталину, что он не ошибся.

Лакоба не пожелал покидать родную Абхазию и не откликнулся на предложение одно время симпатизировавшего ему вождя занять кресло Ягоды. Отказываясь от поста главного чекиста страны, он, в сущности, отказывался от великой чести (и великого несчастья) работать с вождем. В чем, возможно, и была истинная причина отказа Лакобы, прекрасно понимавшего, в какое пекло собирался бросить его Сталин. И чего тот, конечно же, не мог забыть.

И как знать, не пошел ли Берия навстречу Сталину, зная его нелюбовь к самостоятельному Нестору, прошептавшему перед смертью: «Отравил меня проклятый Лаврентий...» Хотя вряд ли сам Сталин дал указание покончить с ненавистным ему Лакобой столь средневековым способом. Чего-чего, а средств для отправки человека в мир иной у него хватало. Особенно если учесть, что вовсю шли массовые чистки в партийных организациях Грузии, Азербайджана, Армении, Средней Азии и той же Абхазии. А вот его версию о том, что Лакоба заговорщик и контрреволюционер, поддержал. За что и был расстрелян его сын. Вполне возможно, что Берии удалось убедить вождя в том, что Лакоба замешан в покушении на него. Чего, зная Сталина, было вполне достаточно.

И все же своим возвышением Берия был обязан не только той тайной игре, которую он, конечно же, вел. И если верить возглавлявшему Госплан Н.К. Байбакову, то, по большому счету, завоевать доверие Сталина можно было только делами. А вот как раз эти самые «дела» Берия умел выдавать на гора как никто другой. И не кому-нибудь, а именно Берии Сталин поручил столь деликатное дело, как тайные переговоры с Гитлером осенью 1941 года.

Было ли это так на самом деле? Ведь свидетельствовал об этом только Г.К. Жуков, который якобы слышал, как Сталин давал указания Берии у себя на даче после киевской трагедии выяснить возможность заключения мира с немцами.

Конечно, подобное могло иметь место. Особенно, если вспоминать, в какой прострации Сталин пребывал после начала войны. Да и не впервые мир с немцами мог спасти СССР, и Сталин прекрасно помнил, какие баталии разыгрались в партии весной 1918 года при обсуждении Брестского мира. И каким бы позорным этот мир ни казался, Ленин сумел навязать его партии.

Но, с другой стороны, рассказ Жукова кажется, мягко говоря, странным. По словам маршала, он вошел в комнату Сталина, и тот, не заметив его появления, продолжал говорить с Берией.

Прежде всего не совсем понятно, каким таинственным образом Жуков смог появиться в комнате Сталина (для этого он должен был войти к нему без доклада, чего не могло быть в принципе). Да вряд ли бы Сталин стал говорить о таких судьбоносных для страны решениях по телефону. Хотя, как уверяет П. Судоплатов, он не только получил от Берии (т.е. от Сталина) приказ установить контакты с немцами через болгарского посла, который являлся агентом НКВД, но и беседовал с ним. Правда, дальше разговоров дело так и не пошло.

О том, насколько Сталин ценил Берию, говорит и то, что именно его он направил в тяжелое лето 1942 года на Кавказ, где мучился командовавший

Северо-Кавказским фронтом Буденный. Берия прямо заявил Сталину, что «малограмотный» маршал провалит любое дело, и тот был снят с должности. Но все это будет потом, а пока Сталин снова простил Берию после того, как тот застрелил первого секретаря ЦК Армении А. Ханджяна прямо у него в кабинете. Ну а затем объявил его врагом народа, что повлекло за собой многочисленные аресты в Армении.

Что там говорить, интересная это штука: сталинская справедливость... Даже не поморщившись, он отправил на смерть Вознесенского только за то, что он позабыл про какую-то совершенно никому не нужную бумагу, и в то же время не осудил преступника. Да, да, именно преступника, и какими бы благими намерениями ни руководствовался Берия, права судить ему не давал никто...

О чем думал Сталин, принимая решение перевести Берию в центр? О том, что это был действительно необходимый ему организатор, умный, изворотливый и жестокий? Или о том, что он вводит в свое высшее общество очередное пугало, с помощью которого будет держать в ежовых рукавицах не только страну, но и ближайших соратников?

Но когда он вдруг заговорил с Ежовым о том, что надо бы «подкрепить НКВД» и «порекомендовал» ему взять себе в заместители Берию, тот, видно, уже хорошо зная, с кем ему придется иметь дело, довольно резко ответил, что такой способный человек, как Берия, достоин лучшей участи и справедливее будет сразу же посадить Лаврентия Павловича в его кресло. Сталину не понравился тон Ежова, и, обдав наркома презрительным взглядом, холодно заметил: «В наркомы Берия не годится, а вот зам из него выйдет хороший!»

Впрочем, такое «повышение» не обрадовало и самого Берию. Он стоял во главе огромной партийной организации и желал видеть себя в ЦК (а еще лучше в Политбюро), а не в каком-то там ведомственном наркомате. Да еще в таком сложном, как НКВД. «Мне нечего радоваться, — откровенно сказал он кинувшемуся его поздравлять Хрущеву, — и вообще было бы лучше, если бы я остался в Грузии!» И дело здесь было не только в явном понижении. Вряд ли его обманывало то дружеское расположение, с каким относился к нему тогда Сталин. Он слишком хорошо знал как саму систему, так и то, как легко сломать себе на ней шею.

22 августа 1938 года Лаврентий Берия стал заместителем Ежова, получив звание комиссара государственной безопасности (генерал армии). А еще через три месяца Берия был назначен наркомом и незамедлительно приступил теперь уже к собственной чистке кадров, которая ни к чему хорошему не привела. По разным причинам из госбезопасности ушли около 8 тысяч опытных работников, а их места заняли «преданные» партии и Сталину и ничего не смыслившие в работе коммунисты и комсомольцы. Именно им предстояло теперь учиться настоящему делу, благо, что Сталин официально напомнил им о разрешении пытать арестованных.

«ЦК ВКП(б), — говорилось в специально принятом постановлении, — разъясняет, что применение физического воздействия в практике НКВД было допущено с разрешения ЦК... ЦК ВКП(б) считает, что метод физического воздействия должен обязательно применяться и впредь, в виде исключения, в отношении явных и неразоружившихся врагов народа, как совершенно правильный и целесообразный метод».

И новые сотрудники с превеликой радостью применяли этот «совершенно правильный и целесообразный метод». Без чего их работа теряла всякий смысл. Поскольку никаких шпионов и агентов гестапо в СССР просто не было. Впрочем, под эту марку было сделано и то, что давно уже было нужно сделать — выжечь каленым железом преступность в Москве, что Сталин и поручил Берии. И тот довольно быстро сократил ее до минимума, бросив в лагеря 7 тысяч уголовников и расстреляв более 300 профессиональных преступников.

Сталин был доволен Берией, но так, как хозяин бывает доволен своим трудолюбивым и исполнительным работником. И, судя по всему, подобно всем отправленным им в могилу и лагеря наркомам, Лаврентий Павлович был для него очередной пешкой, которой никогда не суждено пройти в ферзи. О чем вождь и сам поведал на одном из кремлевских приемов, где присутствовал советник германского посольства Хильгер. Утомленный русским гостеприимством, он, в конце концов, отказался поднимать бесконечные тосты.

— А вас никто и не может заставить! — пожал плечами Сталин.

— Даже начальник НКВД? — попытался сострить советник.

Сталин внимательно взглянул на советника и без малейшей иронии ответил:

— За этим столом даже шеф НКВД стоит не больше, чем любой другой!

Как показалось многим, в тоне, каким были сказаны эти слова, сквозила

явная брезгливость. И кто знает, не испытывал ли безжалостно расправлявшийся и с врагами, и с друзьями Сталин презрения к человеку, которому сам же поручал самые грязные дела. Тем не менее в самом начале войны Берия был назначен заместителем Сталина в правительстве. На самом же деле, как, во всяком случае, поговаривали, Сталин отстранил его от руководства госбезопасностью.

Именно тогда НКВД был разделен на два самостоятельных наркомата — госбезопасности и внутренних дел. Во главе НКГБ Сталин поставил В.Н. Меркулова. В начале войны наркоматы снова объединили в НКВД под началом Берии. Но уже в 1943 году его снова разделили, и Берии достался ГУЛАГ.

Почему в столь важной для любого государства системе шли бесконечные реорганизации? Видимо, только потому, что Сталин был не очень доволен ее работой и подыскивал Берии замену. Возможно, это была только видимость, и Сталин просто опасался усиления столь решительного и жестокого человека, каким был Берия. К концу войны Берия стал одним из самых влиятельных людей в стране, и именно ему было поручено заняться атомной бомбой.

Работы с ураном начались еще в начале войны, однако Сталин не очень-то верил во все эти эксперименты. И только после того, как американцы сбросили на Хиросиму и Нагасаки атомные бомбы, он забеспокоился всерьез. Одно дело — донесения разведки, к которым он всегда относился более чем сдержанно, и совсем другое — груды развалин на месте цветущих городов.

Наличие атомного оружия у Америки означало еще и то, что она на какое-то время стала сильнее Советского Союза. А этого Сталин уже не мог вынести. 25 января 1946 года в присутствии Молотова и Берии Сталин встретился с академиком Курчатовым и посоветовал ему вести работы «с русским размахом», пообещав всяческую поддержку. Задача была одна: не считаясь ни с какими затратами, как можно быстрее создать ядерную бомбу. Ответственным за эту работу назначил Берию, которого в марте 1946 года сделал членом Политбюро.

Берия оправдал оказанное ему высокое доверие, и 29 августа 1949 года ядер-ная бомба прошла успешное испытание. Расцеловав Курчатова и Харитона, Берия тем не менее сказал: «Было бы большое несчастье, если бы у вас ничего не вышло!» На великих радостях он позвонил Сталину, надеясь на слова благодарности. Однако тот и не подумал поздравлять его. «Я уже знаю», — ответил вождь и опустил трубку на рычаг.

Благодарность Берия получит позже, и выразится она в специальном постановлении ЦК и Совета министров, которым они «за организацию дела по производству атомной энергии и успешное проведение испытания атомного оружия» наградят его орденом Ленина и Сталинской премией первой степени.

В сентябре Берия приехал к Сталину на Юг с докладом о выполнении задания по Первому комитету (атомные разработки) и показал фильм об испытаниях атомной бомбы. Именно эта встреча, по словам бывшего в курсе всех дел Власика, стала переломной в отношениях Сталина к Берии, и после двух лет довольно прохладного отношения к нему, он снова стал относиться к нему с некоторой долей уважения. Более того, он постоянно повторял, что без Берии никакой атомной бомбы у Советского Союза не было бы. И был прав. Не имели бы мы ни бомбы, ни того влияния в мире, какое Советский Союз игран до 90-х годов прошлого столетия.

Как и все достижения в нашей стране, создание ядерного оружия далось нам дорогой ценой. Жесткость Берии не знала границ, и получавшие от него задания люди, независимо от положения, знали: от успешного выполнения работы зависела их жизнь.

Власику новое приближение Берии не понравилось. При их отношениях ничего хорошего от него ему ждать не приходилось. Особенно он начал волноваться после извлечения письма Тимашук из архива. Ведь именно он проводил расследование в 1948 году и ничего серьезного не обнаружил. Потому и решил первым перейти в наступление и доложить Сталину о процветавшем в Грузии взяточничестве. Было проведено расследование, факты подтвердились, и, к великой радости главного охранника СССР, первого секретаря Грузии Чарквиани, сменил люто ненавидевший Берию Мгеладзе.

И он сделал все возможное для того, чтобы в общем-то совершенно обыкновенные уголовные дела о взяточничестве начали перерастать в политические. По той простой причине, что среди обвиняемых было очень много менгрелов, национальности, к которой принадлежал и сам Берия. Власик с Мгеладзе постарались на славу, и обычные взяточники превратились в государственных преступников, якобы контактирующих с зарубежными спецслужбами.

Как и во многих связанных со Сталиным делах, и здесь есть загадка. В то время как Власик утверждал, что Берия сумел после успешного испытания атомной бомбы восстановить сталинское доверие, Судоплатов даже не сомневается в том, что «менгрельское дело» задумал сам Сталин. При этом он ссылался на будто бы произнесенную Сталиным многозначительную фразу, что необходимо найти «главного менгрела».

И если он подразумевал под этим «главным менгрелом» самого Берию, то все рассказы о новом сближении вождя с Берией не стоят и ломаного гроша. Ну а если к этому добавить еще и то, что в последние месяцы жизни Сталин потребовал, если и не взять Берию под колпак, то установить за ним жесткий контроль, то верить надо, видимо, все же Судоплатову. Тем не менее именно Берии было поручено в самый разгар следствия сделать доклад о 34-й годовщине Октябрьской революции.

Очевидно, Берия нисколько не обманывался на этот счет и, чувствуя настороженность вождя, искал удобный случай разделаться с так подставившим его с «менгрелами» Власиком.

Умело играя на принимавшей уже маниакальные размеры подозрительности Сталина, Берии удалось-таки посеять зерна недоверия у вождя. Весной 1952 года эти самые зерна дали хороший урожай, и Сталин приказал создать комиссию для проверки работы Управления охраны во главе с Маленковым. Тот попросил ввести в ее состав Берию, который и стал главным разработчиком по ведомству Власика.

Уже через несколько дней было установлено, что Власик тратил на содержание дачи совершенно фантастические суммы. Трудно сказать, как, но Берии удалось представить неопровержимые документы и вызвать страшный гнев вождя. 29 апреля 1952 года прослуживший верой и правдой своему Хозяину столько лет Власик был уволен, а в декабре арестован. На первом же допросе он произнес свою самую знаменитую фразу: «Без меня не будет и Сталина!»

За Власиком последовал и Поскребышев, имевший неосторожность заговорить на XIX съезде о неудовлетворительной работе правоохранительных органов. И они очень быстро доказали ему: когда надо, работать они умеют. Казалось бы, Берия победил, но на самом деле он проиграл. И не только потому, что очень уж много близких ему людей были замешаны в «деле врачей» и «менгрельском деле».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.