ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Ничто не проходит в этом мире бесследно, и та стойкость и выдержка, которые Сталин продемонстрировал в Ялте, дорого обошлись ему. Сразу же по возвращении в Москву он стал жаловаться на сильную головную боль, тошноту, позывы к рвоте и головокружение. Еще через несколько дней он ощутил нестерпимую боль в области сердца, словно его грудную клетку кто-то стягивал стальной лентой.

Срочно вызванный к вождю профессор Мясников очевидных признаков какого-то заболевания не обнаружил, однако явные симптомы стенокардии и внезапное падение давления заставили его и его коллег заподозрить у Сталина инфаркт. Что и подтвердила электрокардиограмма, указавшая на наличие локального инфаркта верхушки сердца. Само собой разумеется, что всем имевшим отношение к этой электрокардиограмме было под страхом смерти приказано молчать, что не спасло Сталина от повторного инфаркта, случившегося в конце апреля.

Несмотря на сильное недомогание, Сталин продолжал работать на пределе сил и в начале марта 1945 года впервые заговорил с Жуковым о Берлинской операции. Маршал приехал к нему на дачу, и они долго гуляли по лесу. Сталин чувствовал себя плохо, выглядел усталым и, к удивлению маршала, вдруг стал рассказывать ему о своем детстве. Ну а затем он приказал ему, так и не сумевшему пока выйти на Берлин, оставить эту затею и освободить Померанию. Получил столь необходимую передышку и Конев, которому было приказано заняться Верхней Силезией. По всей видимости, эти в общем-то странные решения Сталин принял уже после того, как Эйзенхауэр сообщил ему, что основной удар союзников будет нанесен не по Берлину, как того требовал Монтгомери, а в направлении Эрфурт—Лейпциг—Дрезден.

Но в то же время он уже прекрасно видел, как трудно ему придется с союзниками после войны. Да и сейчас он совсем не был уверен в том, что и Англия и США будут всячески способствовать Гитлеру в его агонии, хотя бы только потому, чтобы не дать советским войскам войти в Берлин первыми.

Особенно хотелось первым завладеть Берлином Черчиллю, и вот что он писал по этому поводу Рузвельту: «Если они (русские. — Прим. авт.) захватят Берлин, то не создастся ли у них преувеличенное представление о том, будто они внесли подавляющий вклад в нашу победу, и не может ли это привести их к такому умонастроению, которое вызовет серьезные и весьма значительные трудности в будущем».

И Сталин не ошибся: чего-чего, а трудностей после войны с союзниками у него будет предостаточно. Но все это будет потом, а пока он ответил Эйзенхауэру, что восхищается принятым решением по нанесению главного удара, поскольку Берлин, по его словам, «утратил прежнее стратегическое значение». И именно поэтому, продолжал он, брать немецкую столицу будут «лишь второстепенные советские силы».

Все это была, конечно, игра, и, направив Эйзенхауэру свои поздравления, Сталин принялся делать все с точностью до наоборот. Ни о каких «второстепенных» силах не могло быть и речи, и взять Берлин первыми и без союзников было не только делом чести, но и вечным символом победы Советского Союза над Германией.

* * *

1 апреля 1945 года Сталин вызвал в Москву Жукова и Конева.

— Так кто же будет брать Берлин, мы или союзники? — спросил он.

И хотя на подготовку столь внушительной операции у их армий была всего неделя, оба полководца заверили вождя в том, что Берлин будут брать они.

Ранним утром 16 апреля «второстепенные советские силы» начали наступление на немецкую столицу. Однако немцы оказали настолько мощное сопротивление, что и Жукову, и Коневу пришлось выслушать от Сталина все, что он думал на тот час о них самих и их ближайших родственниках. Внушение подействовало, и 20 апреля войска вошли в пригороды Берлина. В пятом часу утра 1 мая Жуков позвонил на дачу Сталина и попросил разбудить Хозяина. Когда тот подошел к телефону, маршал поведал ему о самоубийстве Гитлера.

— Доигрался, подлец! — после небольшой паузы произнес Сталин. — Жаль, что не удалось взять его живьем! Где его труп?

— Генерал Кребс сообщил, что труп Гитлера сожжен... — ответил Жуков.

— Передайте Соколовскому, — сказал Сталин, — никаких переговоров, кроме безоговорочной капитуляции, ни с кем из гитлеровцев не вести...

И все же Сталин очень сомневался в смерти Гитлера. Не оставил он своих сомнений и после того, как была проведена авторитетная экспертиза и точно установлено, что два обгоревших трупа действительно принадлежат Адольфу Гитлеру и Еве Браун. Вряд ли сам Сталин решился бы на столь отчаянный шаг, а потому полагал, что история с ядом есть только ловкий маневр, чтобы уйти от ответственности.

* * *

Но как бы там ни было, Гитлера уже не было, и 2 мая Берлин капитулировал. Еще через пять дней в Реймсе союзники заключили одностороннее соглашение с правительством Деница, что очень не понравилось Сталину. «Договор, подписанный в Реймсе, — сказал он, — нельзя отменить, но его нельзя и признать. Капитуляция должна быть учинена как важнейший исторический факт и принята не на территории победителей, а там, откуда пришла фашистская агрессия: в Берлине, и не в одностороннем порядке, а обязательно Верховным командованием всех стран антигитлеровской коалиции. Пусть ее подпишет кто-нибудь из главарей бывшего фашистского государства или целая группа нацистов...»

Так и было сделано. 8 мая в Берлин прибыли представители Верховного командования союзных войск и представители немецкого главного командования. В роли сталинского посланника выступал маршал Жуков. В ноль часов сорок три минуты 9 мая 1945 года безоговорочная капитуляция была подписана и немецкая делегация покинула зал.

Утром того же, наверное, самого светлого и грустного в истории России дня, Сталин выступил по радио. «Товарищи! — сказал он. — Соотечественники и соотечественницы! Наступил великий день победы над Германией. Фашистская Германия, поставленная на колени Красной Армией и войсками союзников, признала себя побежденной и объявила безоговорочную капитуляцию...»

В какой уже раз Сталин победил. Теперь он был законным наследником не только Ленина, но и великих русских царей — столь любимого им Ивана Грозного и не менее почитаемого Петра I в одном лице, как выразился де Голль. А чтобы окончательно стать достойным этой великой роли, он совершил торжественный акт примирения с Русской Православной Церковью.

Так закончилась Великая Отечественная война. И завершилась она полным триумфом Советского Союза и самого Сталина, который на какое-то время становился, возможно, самым влиятельным политиком в мире.