ГЛАВА СЕДЬМАЯ

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Тем не менее состоявшийся в конце июня 1937 года пленум ЦК показал и Сталину и его подручным: в партии еще оставались честные и, что самое главное, смелые люди, которые не страшились ни отставки, ни репрессий. Пусть их смелость и объяснялась безысходностью. По сути дела, весь пленум был посвящен обсуждению доклада Ежова о раскрытии НКВД грандиозного заговора с участием видных деятелей партии и государства.

Да и как не обсуждать, если нарком поведал делегатам, что масштабы раскрытого им заговора велики, что страна находится на пороге самой настоящей Гражданской войны и что предотвратить эту войну способны только руководимые Сталиным органы госбезопасности.

Напугав членов ЦК, Ежов потребовал продлить предоставленные его ведомству чрезвычайные полномочия, после чего пленум исключил из состава ЦК сразу 26 человек. По всей видимости, это были те, кто собирался дать отпор Сталину. И если верить воспоминаниям старого большевика Темкина, который сидел в одной камере с Пятницким, тот откровенно сказал ему, что вопрос стоял об отстранении Сталина от руководства партией.

Как это ни печально для истории страны, никаких документов о том, что происходило на пленуме, не осталось, поскольку заседания пленума не стенографировались. Но... нет ничего тайного, что не стало бы явным, и первым, кто нарушил подготовленный Сталиным сценарий пленума, был нарком здравоохранения РСФСР Г.Н. Каминский.

Много воды утекло с того страшного времени, но и по сей день можно только восхищаться этим порядочным и смелым человеком, который просто органически не мог смириться с той ложью, которой была опутана вся страна. Отправляясь на пленум, он предупредил жену, что вряд ли вернется с очередного партийного форума, и разобрал свои документы.

Отбросив всяческую дипломатию, Каминский обвинил Берию в сомнительных связях с мусаватистской, а через нее и с английской разведкой во время оккупации Баку британскими войсками, в убийстве первого секретаря Армении Ханджяна и председателя ЦИК Абхазии Лакобы. И как потом выяснилось, он был прав. Первого собственноручно застрелил сталинский Малюта Скуратов, а второго отравил.

Не сделав никакого перерыва, Каминский обрушился на Ежова и вызывавшую большие сомнения работу всего его аппарата и, еще раз назвав приведенное в докладе Ежова количество арестованных коммунистов, безапелляционно заявил: «Так мы перестреляем всю партию!»

— А вы случайно не друзья с этими врагами? — не выдержав такой дерзости, выкрикнул со своего места изумленный Сталин.

— Нет, — покачал головой Каминской, — они мне вовсе не друзья.

— Ну тогда, — последовал резкий ответ диктатора, — значит, и вы одного с ними поля ягода!

Каминский не ответил. Да и что отвечать? Все было ясно, и не зря он попрощался в тот день с женой. Сразу же после окончания заседания нарком был арестован начальником ГУГБ НКВД М. Фринским, а на следующий день Каминского, как не заслуживающего доверия, исключили из состава кандидатов в члены ЦК ВКП(б) и из партии.

Казалось бы, на этом с вольнодумием было покончено, и Сталин мог чувствовать себя спокойно. Но не тут-то было! Нашелся-таки еще один честный человек, не побоявшийся бросить вызов всесильному диктатору. Этим человеком был известный в партии и стране О. Пятницкий, до недавнего времени возглавлявший Коминтерн, а в последние годы возглавлявший политико-административный отдел ЦК ВКП(б).

Не в силах больше терпеть беззаконие и безобразие, он выступил против предоставления органам НКВД чрезвычайных полномочий, дав при этом характеристику самому Ежову как жестокому и беспринципному человеку. Он обвинил карательные органы в фабрикации следствия и потребовал усиления контроля партии над их кровавой деятельностью. Закачивая свое повергнувшее всех в шок выступление, он высказался против высшей меры наказания Бухарину, Рыкову и другим деятелям так называемого правоцентристского блока и предложил ограничиться исключением их из партии.

Даже сам Сталин сразу не нашел, что ответить! Заткнуть рот Пятницкому было куда сложнее, нежели тому же Каминскому. Один из создателей партии и верный ученик Ленина, Пятницкий пользовался огромным авторитетом в стране и за ее пределами и возглавлял отдел, который был призван контролировать органы советской власти и государственного аппарата.

После выступления Пятницкого Сталин прерван работу пленума и отправился на совещание с наиболее доверенными членами Политбюро. Судя по некоторой растерянности, даже он не решался единолично расправиться с такой выдающейся личностью, как Пятницкий. На уговоры Пятницкого были делегированы Молотов, Ворошилов и Каганович. Сталин поручил им уговорить его отказаться от всего сказанного и дал слово никогда не вспоминать о случившимся. Но все было напрасно.

«Мы, — рассказывал потом Каганович, — убеждали его отказаться от своих слов; на это он нам ответил, что выразил свое убеждение, от которого не откажется. Отказаться от всего сказанного мне не позволяет совесть коммуниста. К тому же мое выступление на пленуме не случайное, а вполне осмысленное. Что же касается моей жизни, то во имя чистоты и единства партии я готов пожертвовать ею, как и жизнями моей жены и детей...»

Сталину было доложено об отказе, и в тот день заседание уже не возобновлялось. Следующий день начался с выступления Ежова, из которого в общем-то уже привыкшие ко всему делегаты пленума узнали о том, что Пятницкий был... провокатором царской охранки! А сам Сталин добавил, что Пятницкий не арестован и в отношении него «идет проверка, которая на днях будет закончена».

И эта самая «проверка» лишний раз демонстрирует то, как работало ведомство Ежова. Если Пятницкий и на самом деле был агентом царской охранки, то куда же, спрашивается, смотрел все эти годы железный нарком? А если нет, то на основании чего можно было сделать такое заключение всего за несколько часов?

Охранка умела прятать концы, и уж кому-кому, а Сталину это было известно лучше всех, сидевших в этом зале. Но как бы там ни было, 3 июля Пятницкий побывал на допросе у Ежова, где ему была устроена очная ставка с бывшими работниками Коминтерна, которые клеветали на него как могли. Еще через четыре дня он был арестован и, в конце концов, приговорен к расстрелу...

Однако, как показали последние исследования, на июньском пленуме против Сталина выступили Чудов, Хатаевич, Любченко и еще несколько членов ЦК, всего около пятнадцати человек. Все они были арестованы после последнего заседания, и только председателю Совнаркома Украины Панасу Любченко удалось выйти из Кремля и вернуться домой. Но... ненадолго... Понимая свою обреченность, он застрелил жену и детей, а потом застрелился сам...

Тем не менее даже после подобных эксцессов пленум продлил Ежову чрезвычайные полномочия, выдав таким образом его ведомству индульгенцию на беззаконие, и утвердил смертные приговоры Бухарину, Рыкову и их помощникам.

* * *

Ну а теперь все-таки посмотрим, как было сфабриковано дело о «заговоре» Тухачевского. Поскольку и по сей день полной ясности в этом деле нет.

Началась же вся эта история с того, что еще в декабре 1936 года начальник немецкой политической полиции Гейдрих получил от бывшего белого генерала Скоблина донесение о подготовке Тухачевским и другими высшими офицерами Красной Армии заговора против Сталина. Этот самый Скоблин был не только видным деятелем белой эмиграции, но и одним из самых активных агентов НКВД, с помощью которого был похищен генерал Кутепов.

Никаких доказательных документов Скоблин Гейдриху не представил, и тем не менее тот сразу же увидел прекрасную возможность нанести удар по своим потенциальным противникам.

Впрочем, советник Гитлера и Гесса по вопросам разведки Янке сразу же заявил, что не верит Скоблину и что его донесение санкционировано самим Сталиным. По его мнению, Сталин решил избавиться от мешавшего ему маршала с помощью своего врага, каким уже тогда считалась гитлеровская Германия. Однако Гейдрих и не подумал слушать Янке и, объявив его проводником интересов стоящих в оппозиции к Гитлеру немецких генералов, посадил его под домашний арест. Сам же отправился к фюреру, который с пониманием отнесся к донесению Скоблина, поскольку небезосновательно считал, что арест видных советских военачальников «обеспечит его тыл в борьбе с Западом».

Назвав успех предполагаемой операции «величайшей катастрофой для России после революции», Гейдрих сказал: «Даже если Сталин хотел просто ввести нас в заблуждение этой информацией Скоблина, я снабжу дядюшку в Кремле достаточными доказательствами, что его ложь — это чистая правда».

Слова Гейдриха не разошлись с делом, и уже очень скоро какие-то неизвестные совершили налет на то самое помещение, в котором хранились секретные документы вермахта. Они же и похитили письма Тухачевского и записи бесед между советскими и немецкими высокопоставленными военными.

Ну а затем появилось то самое знаменитое «письмо» Тухачевского его «друзьям» в Германии, в котором маршал сообщал о своем давнем желании избавиться от возглавлявших государство «гражданских лиц».

Письмо было сделано на высшем уровне, и у каждого, кто читал его, создавалось впечатление, что его на самом деле написал Тухачевский. Не говоря уже о печатях абвера и подлинной резолюции на письме самого фюрера, который приказывал организовать слежку за поддерживающими отношения с Тухачевским немецкими генералами.

Что касается самого Гитлера, то, если верить его личному переводчику Паулю Шмидту и его книге «Гитлер идет на Восток», фюрер знал о реально существовавшем заговоре военных и политических деятелей СССР, во главе которых стояли Тухачевский и Гамарник. По мнению Шмидта, главной их опорой являлась Дальневосточная армия, которой командовал Блюхер, а сам Тухачевский еще в 1935 году создал своего рода революционный комитет в Хабаровске, куда входило высшее армейское начальство и такие высокопоставленные партийные деятели, как руководитель Северного Кавказа Борис Шеболдаев.

Анализируя имевшуюся в распоряжении высшего политического руководства Третьего рейха информацию, которую собирали в период самого активного сотрудничества между рейхсвером и Красной Армией с 1923 по 1933 год, переводчик Гитлера сделал однозначный вывод: Тухачевский является «заядлым врагом» Сталина. И главной причиной его оппозиционности вождю являлась внешняя политика Сталина.

Симпатизировавший Германии еще со времен похода на Польшу, Тухачевский был уверен, что союз с нею являлся самым настоящим требованием истории для победоносной борьбы с «загнивающим Западом». Именно поэтому он делал все возможное для укрепления и развития связей с германскими военными. Более того, по утверждению Шмидта, возвращаясь с похорон короля Георга V в начале 1936 года, Тухачевский как по пути в Англию, так и назад заезжал в Берлин, где имел встречи с «ведущими германскими генералами».

В своих беседах с ними он просил дать ему гарантию, что Германия не использует какие-либо революционные события в России в качестве предлога похода на Восток. Ну а после этих самых «революционных событий», а иными словами, свержения Сталина, он намеревался создать российско-германский союз.

Трудно сказать, насколько изложенные в книге факты гитлеровского переводчика соответствовали истине, но в досье Тухачевского оказались фальшивые расписки советских генералов за якобы полученные ими за поставленную Германии секретную информацию суммы, а также запись «тайно подслушанных» разговоров высших немецких офицеров о «заговоре» и материалы расследования гестапо связей немецких и советских военных деятелей. Когда досье было полностью укомплектовано, его надлежало доставить по адресу, т.е. «дядюшке» в Кремль. Поэтому следующее действие драмы разворачивалось уже на территории Чехословакии. И эта страна была выбрана, конечно же, не случайно, поскольку в то время Прага стремилась к сотрудничеству с Москвой, надеясь таким образом сдержать давно зарившуюся на нее Германию.

И вот что рассказывал об этом этапе операции сам президент Чехословакии Бенеш. По его словам, в феврале 1937 года его посланник в Германии Мастны сообщил ему о том, что в Германии ожидают военного переворота в СССР. Трудно сказать почему, но свое письмо Сталину Бенеш отправил только 8 мая. В нем он сообщал о заговоре в Красной Армии и связях заговорщиков с некоторыми немецкими генералами, которые также собирались захватить власть в своей стране.

Помимо Бенеша, немецкие спецслужбы периодически устраивали утечку информации, и корреспондент «Правды» в Берлине Климов сообщал в Москву об упорных слухах в офицерских кругах Германии относительно переговоров Гитлера с Тухачевским, Рыковым и другими высокопоставленными большевиками о свержении Сталина и установлении в СССР прогермански настроенного правительства.

В первых числах апреля начальник разведуправления РККА С. Урицкий доложил Сталину, что в Берлине постоянно муссируются слухи о военной оппозиции в СССР. А чуть позже Ежов положил на стол Сталину записку, в которой со ссылками на тот самый РОВС, в котором работал его агент Скоблин, говорилось о подготовке государственного переворота группой высших военных во главе с маршалом Тухачевским.

Более того, подобные сообщения приходили из Англии и Франции, а в марте 1937 года посол во Франции Потемкин прислал Литвинову телеграмму, в которой сообщал о том, что у него имеются сведения о переговорах между советскими и немецкими военными.

* * *

Значительную роль в раздувании заговора Тухачевского сыграли и белоэмигранты в Чехословакии. Эти шли еще дальше и утверждали, что после государственного переворота в СССР его новые властители разорвут советско-чехословацкий договор о взаимной помощи.

Уже во время войны один из видных работников гестапо заявил советскому разведчику Л. Трепперу, что в разработке провокации с Тухачевским «произошло разделение ролей... между Сталиным и Гитлером: первый, по сути дела, задумал всю эту махинацию, второй выполнил ее».

Что же касается столь компетентного человека, как Кривицкий, то он с полной уверенностью утверждал, что сталинский план по компрометации Тухачевского и близких к нему генералов начал приводиться в исполнение еще за полгода до раскрытия заговора. По его словам, еще в декабре 1936 года специальный эмиссар Ежова приказал ему выделить в распоряжение зарубежной службы НКВД двух сотрудников военной разведки, которые могли бы выступить в роли немецких офицеров. Эти люди, заявил прибывший вслед за эмиссаром Слуцкий, нужны немедленно, поскольку дело предстоит настолько важное, что все остальное не имеет уже никакого значения.

Приблизительно в это же время несколько советских контрразведчиков были направлены на связь с белогвардейской группой во Францию. Ну а окончательно все стало ясно Кривицкому после того, как он узнал о таинственном исчезновении руководителя РОВСа генерала Миллера. Впрочем, для него оно уже таинственным не было, поскольку Миллер оставил записку, которая гласила: «Сегодня в 12 часов 30 минут у меня назначена встреча с генералом Скоб-линым... он должен взять меня на рандеву с двумя немецкими офицерами... Оба хорошо говорят по-русски. Встреча организована по инициативе Скоб-лина. Возможно, это ловушка, поэтому я оставляю вам эту записку».

Понятно, что сам Скоблин разыграл удивление, когда его спросили, куда исчез Миллер. А вот после того, как ему предъявили оставленную похищенным генералом записку, он выбежал из комнаты и скрылся на поджидавшей его машине. Его кабинет обыскали и нашли документы, которые не оставляли уже никаких сомнений относительно работы Скоблина на НКВД.

Бывший в курсе очень многих тайн Кривицкий быстро связал историю со Скоблиным с полученным от заместителя начальника иностранного отдела НКВД С.М. Шпигельглаза сообщением, в котором говорилось, что информация о военном заговоре попала в руки Сталина через «кружок Гучкова», который в свое время был военным министром Временного правительства. Гучков стоял во главе монархической организации русской эмиграции и был связан с немецкими спецслужбами. НКВД удалось внедрить своих людей в его «кружок», и заглавную роль среди них играла Вера Трайл, дочь самого Гучкова, вышедшая замуж за английского коммуниста, которая несколько раз приезжала в Москву, где встречалась со своим главным шефом Ежовым.

Скоблин работал секретарем «кружка» и рассказал о заговоре русских генералов Гучкову. Что же касается самого Миллера, то он, по всей видимости, хорошо знал о происходящем, и именно через него могла произойти утечка информации о связи Сталина и Гитлера. Поэтому он и был похищен. И не случайно в декабре 1937 года «Бюллетень оппозиции» писал: «Миллер был похищен... для того, чтобы переключить белогвардейскую организацию — через Скоблина и компании на службу ГПУ».

Ну и, конечно, нужен был еще человек, через которого Тухачевский должен был поддерживать связь со своими немецкими друзьями. И таким человеком стал резидент НКВД в Берлине Израилович. Именно он периодически устраивал встречи с двумя работавшими в немецком генеральном штабе информаторами. Правда, устраивал он их в Чехословакии, где и был арестован чехословацкими спецслужбами. Когда же его обвинили в шпионаже в пользу Германии, Израилович заявил, что не он, а немецкие офицеры являются его агентами и полученная от них пленка содержит в себе копии секретных документов генерального штаба.

Бенеш передал показания Израиловича своему послу в Москву с просьбой довести их до сведения Сталина, что, по всей видимости, и было сделано. Так как уже после казни генералов Сталин сообщил чехам, что Израилович «в действительности поддерживал контакты с германской разведкой в качестве посредника Тухачевского».

Как только Сталину стало известно о намерении немцев передать ему досье на Тухачевского, он, к великому изумлению Шелленберга, предложил эти документы... купить! И дабы сохранить «лицо», Гейдрих запросил три миллиона золотых рублей, которые и были выплачены по частям. Эти «иудины», по меткому замечанию Шелленберга, «деньги» были направлены немецким агентам в СССР. Что и стало причиной их провала, поскольку номера всех купюр были записаны.

По всей видимости, свалившиеся на руководителей немецких спецслужб три миллиона подействовали ободряюще, и даже после расстрела мятежных генералов они продолжали говорить о своих людях в Красной Армии. И когда один из агентов Кривицкого спросил личного секретаря Гитлера по политическим вопросам, можно ли верить обвинениям, выдвинутым против Тухачевского, Видеман ответил: «У нас не восемь шпионов в Красной Армии, а гораздо больше. ОГПУ еще не напало на след всех наших людей в России».

Во что, конечно же, верится с трудом. Да и какой здравомыслящий политик будет вещать первому встречному о своих секретных агентах! Да и на что рассчитывал Видеман? На еще большую подозрительность «дядюшки» в Кремле? Так это было уже бессмысленно, особенно если согласиться с версией, что именно Сталин и устроил эту провокацию.

Тем не менее только в октябре 1938 года военная газета «Дейче Вер» опубликовала заметку, в которой сообщалось о том, что маршала Тухачевского и его сторонников оклеветал предатель, известный генерал Скоблин, выдавший большевикам на расправу генералов Кутепова и Миллера. Но как бы там ни было, обе стороны добились своего. Сталин получил неопровержимые, как тогда всем казалось, доказательства вины своих высших офицеров, а Гитлер в значительной степени ослабил мощь армии своего будущего врага.

И вот что сказал по этому поводу в одной из бесед с К. Симоновым маршал А.М. Василевский: «Вы говорите, что без 1937 года не было бы поражений 1941-го, а я скажу больше. Без 1937 года, возможно, не было бы вообще 1941 года. В то, что Гитлер решился на войну в 1941 году, большую роль сыграла оценка той степени разгрома военных кадров, которая у нас произошла».

Трудно сказать, прав Василевский или нет, но его версию поддерживает сам Гитлер, который, узнав о чистке в Красной Армии, заявил примерно следующее: «Сталин перебил всех своих ведущих военачальников, так что успех нам обеспечен!»

В то же время негласное сотрудничество двух диктаторов в известной степени сблизило их. И не случайно хорошо знавший подоплеку всех тайных дел В. Шелленберг писал: «Дело Тухачевского явилось первым нелегальным прологом будущего альянса Сталина с Гитлером, который после подписания договора о ненападении 23 августа 1939 года стал событием мирового значения».

И как всегда, возникает очередной вопрос: а зачем нужна была вся эта история с Гейдрихом, Бенешем и другими, если Сталин мог и без них покончить с военными? Особенно после того, как на февральско-мартовском пленуме он заявил, что вражеские агенты внедрились во «все» или «почти во все» наши организации, что они проникли и на «некоторые ответственные посты», тогда как руководящие товарищи и в центре, и на местах не смогли «разглядеть лицо этих вредителей»? Да и компроматы на Тухачевского уже были.

Об этом мы поговорим позже, поскольку имеется еще одно толкование «дела Тухачевского», и касается оно не столько репрессий, сколько той тайной игры Сталина, которую он вел с Гитлером перед войной.

Впрочем, есть и еще одна версия заговора Тухачевского, которую «породил» бывший высокопоставленный работник ОГПУ и НКВД А. Орлов (Лев Фельдбин). Один из высших чинов НКВД, он вместе с Вышинским выступал обвинителем на заседаниях Верховного суда. В 1937 году Орлов служил советником по контрразведке и разведке при республиканском правительстве Испании, где в течение двух лет выполнял прямые указания Сталина.

Во время одной из своих поездок Орлов попал в катастрофу и очутился в госпитале. В середине февраля 1937 года его навестили в больнице его двоюродный брат Зиновий Кацнельсон, заместитель наркома внутренних дел Украины и член ЦК и резидент НКВД во Франции Смирнова. Будучи в звании командарма второго ранга, Кацнельсон имел много друзей среди самых могущественных лиц страны. В качестве руководителя силового ведомства он каждую неделю встречался со Сталиным.

Как только Смирнов оставил братьев наедине, Зиновий грустно произнес: «Какое несчастье, что Смирнов знает о нашей встрече!» И он поведал изумленному Орлову о той страшной тайне, разглашение которой каралось смертным приговором. Во время подготовки первого открытого процесса, сказал он, Сталин намекнул Ягоде, что было бы полезно показать, что некоторые из находившихся под следствием лидеров «троцкистско-зиновьевского центра» были агентами охранки. Подобное обвинение являлось одним из самых постыдных по советским меркам и должно было потрясти и без того неспокойную страну. Ну а если возникнет такая необходимость, то «документальные доказательства» можно будет и подделать.

Ягода подделывать документы не стал и решил найти какого-нибудь бывшего офицера царской полиции и заставить его дать показания. Однако найти такого человека не удалось, и тогда Ягода приказал помощнику начальника отдела Штейну, проверенному во всех отношениях, порыться в архивных документах и хотя бы родственников бывших сотрудников охранки. Тот немедленно приступил к работе и вскоре обнаружил папку, в которой заместитель директора департамента полиции Виссарионов хранил самые секретные документы. Листая их, Штейн вдруг увидел фотографию молодого Сталина. Несказанно обрадованный тем, что именно ему, по всей видимости, удалось обнаружить некие реликвии, повествующие о революционных подвигах.

И каково же было изумление, а скорее всего, и страх этого самого Штейна, когда он понял, что найденные им документы и на самом деле прекрасно характеризовали Сталина, но не как революционера, а как агента-провокатора, который плодотворно работал на охранку.

Озадаченный своей находкой Штейн провел несколько дней в тяжких раздумьях и... отправился в Киев, где показал найденные им документы начальнику НКВД Украины В.А. Балицкому, своему бывшему шефу и близкому другу. Не мудрствуя лукаво, тот вызвал З.Б. Кацнельсона. Дабы не осталось и тени сомнения, они провели экспертизу и пришли к выводу, что испытанный революционер и «Ленин Закавказья» Иосиф Виссарионович Сталин на самом деле был агентом царской охранки вплоть до 1913 года.

Судя по документам, Сталин не только прекрасно знал, кем на самом деле являлся Малиновский, но и соперничал с ним, стремясь стать основным агентом охранки в партии. Для чего даже попытался устранить Малиновского, написав письмо товарищу министра внутренних дел Золотореву, курировавшему департамент полиции, в который входила охранка.

Напомнив Золотореву об их встрече в номере какого-то ресторана, Сталин обрушился на своего конкурента с уничижительной критикой и весьма убедительно доказал, что Малиновский работал на Ленина куда усерднее, нежели на тайную полицию. Однако ничего из этой попытки не вышло, и товарищ министра начертал собственной рукой на полях сталинского письма: «Этот агент ради пользы дела должен быть сослан в Сибирь. Он напрашивается на это». Что и было сделано.

Балицкий и Кацнельсон познакомили с найденными Шмидтом документами своих друзей: командующего украинскими вооруженными силами генерала Якира и члена Политбюро и секретаря Компартии Советского Союза Косиора.

Якир сообщил о сенсации своему близкому приятелю Тухачевскому, о неприязни которого к Сталину ему было известно еще со времен Гражданской войны. Тот, в свою очередь, поведал о сенсационной находке заместителю на-крома обороны Гамарнику, а затем Корку и другим видным военачальникам. Так, по словам Орлова, появился заговор в целях «спасения страны и ее избавления от вознесенного на трон агента-провокатора».

* * *

Как считал сам Орлов, весной 1937 года руководители Красной Армии «находились в состоянии «сбора сил». Тухачевский предлагал «под каким-либо благовидным предлогом» убедить Сталина собрать конференцию по военным проблемам. По условленному сигналу два верных заговорщика полка Красной Армии должны были перекрыть ведущие к Кремлю улицы, а затем Тухачевский должен был арестовать Сталина.

Как уверял Орлов, маршал хотел застрелить Сталина прямо на конференции, однако Косиор со товарищи считали, что его «надо... представить на суд пленуму ЦК, где предъявить ему обвинение в его полицейском прошлом».

Перед тем как покинуть Орлова, брат попросил его в «случае чего» позаботиться о его маленькой дочке. «Но разве все может кончиться провалом? — удивился поверивший в успех куда как рискованного предприятия Орлов. — Тухачевский — уважаемый руководитель армии. Он вне всяких подозрений. Устроит конференцию, поднимет по тревоге два полка — и баста».

«Мы обнялись, — писал в своей «Тайной истории сталинских преступлений» Орлов, — расцеловались в обе щеки, и Зиновий ушел. Я никогда больше его не видел. Спустя несколько дней я возвратился в Испанию. Неделя за неделей, месяц за месяцем следил за газетами и использовал каждую свободную минуту, чтобы включить на коротких волнах радиоприемник. Стоило только кому-нибудь спросить меня: «Вы слышали новости?» — и я подпрыгивал как ужаленный. Я ждал своих новостей.

11 июня 1937 года я ехал в своем автомобиле от франко-испанской границы к Барселоне. Погода была чудесной. Я смотрел на волнистые холмы и слушал нежную музыку французской радиостанции. Внезапно музыка оборвалась и последовало сообщение: «Радио Тулуза! Специальный выпуск! Советский маршал Тухачевский и ряд других генералов Красной Армии арестованы по обвинению в измене. Они предстанут перед военным судом».

На следующее утро было сообщено, что восемь высших чинов — Тухачевский, Якир, Корк, Уборевич, Путна, Эйдеман, Фельдман и Примаков — казнены. Позже стало известно, что Штейн, сотрудник НКВД, нашедший сталинское досье, застрелился. Косиор был казнен, несмотря на свой высокий пост в Политбюро. Гамарник покончил жизнь самоубийством еще до ликвидации генералов. Балицкий был расстрелян. Где-то в середине июля 1937 года до меня дошли сведения, что мой двоюродный брат Зиновий Кацнельсон расстрелян. И поныне я ничего не знаю о судьбе его жены и маленькой дочери.

После коллективной казни узкого круга заговорщиков, которые знали о службе Сталина в охранке, последовали массовые аресты и казни других, кто мог знать что-то о папке или кто был близок к казненным. Каждый военный, который прямо или косвенно был обязан своим постом одному из уничтоженных генералов, становился кандидатом на тот свет. Сотни, а вскоре и тысячи командиров уволокли со службы и из своих домов в подвалы смерти.

Первый московский процесс, которому я был свидетелем, скоро стал казаться мягким по сравнению с развязанным бешеным разгулом террора. Были скошены и свидетели, и режиссеры армейской чистки — люди, которые могли знать тайну досье Сталина. Маршалы и генералы, которые подписали фальсифицированный протокол Военного суда над Тухачевским, исчезли. Исчезли и легионы сотрудников НКВД».

Осенью 1937 года Орлов встретил в советском павильоне на международной выставке в Париже своего хорошего знакомого Павла Аллилуева. «Наш разговор, — вспоминал Орлов, — вращался вокруг ужасной картины кровавых чисток, происходивших тогда в Советском Союзе. В какой-то момент я, естественно, спросил его о подоплеке наиболее поразительного эпизода в ряду страшных событий: казни маршала Михаила Тухачевского и других маршалов и генералов Красной Армии. Павел прищурился и говорил медленно, по-ви-димому, стараясь, чтобы я хорошо запомнил его слова. «Александр, — сказал он, — никогда не спрашивай меня о деле Тухачевского. Узнав об этом, ты словно вдохнешь отравляющий газ».

Куда делась взрывоопасная папка с документами? Точно этого, по словам самого Орлова, не знает никто. Но в то же время он был убежден, что со всех документов из «папки Виссарионова» были сняты фотокопии, а сами подлинники переданы Хрущеву, что и позволило ему сделать следующее заявление на XX съезде КПСС и заявить на весь мир:

«Сталин сфабриковал обвинение в измене против маршала Тухачевского и семерых других руководителей Красной Армии в 1937 году, казнив их без судебного разбирательства, после чего за этим убийством последовало убийство 5 тысяч ни в чем не повинных офицеров. Сталин уничтожил сотни старых большевиков, включая 70 из 133 членов ЦК. Сталин ликвидировал сотни тысяч руководителей промышленности и специалистов, что фактически парализовало советскую экономику. Сталин был трусом, который покинул Москву при приближении войск нацистской Германии. Сталин был садистом, который подвергал людей пыткам, пока они не начинали давать ложные показания».

Да, Хрущев все это говорил, и все же неизбежно возникает вопрос: как же надо воспринимать все рассказанное Александром Орловым и существовала ли в действительности эта самая «папка Виссарионова»? Увы, ответ на вопрос не даст уже никто, и вся эта история навсегда останется тайной. Хотя порассуждать, конечно же, можно.

Ну прежде всего о том, стал бы Штейн показывать столь страшные документы? Весьма сомнительно. Не первый день работая в органах, он прекрасно понимал, что из этого может получиться. Да и отважился бы скромный помощник какого-то там отдела поднять руку на самого Сталина? Как бы там ни было, но и его собственная судьба сложилась самым трагическим образом. По официальной версии, он был расстрелян, а согласно поведанной его родственником семейной легенде, застрелился.

Случилось это так. В один прекрасный вечер Ежов застал Штейна с женщиной в его кабинете, после чего не нашел ничего лучшего, как «посоветовать» приказать ему... застрелиться. Что тот и сделал. Конечно, это легенда, и можно себе представить, что сделал бы с этим человеком Сталин, узнай он о том, как этот самый Штейн распорядился своей находкой.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.