ГЛАВА ВОСЬМАЯ

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Принято считать, что летом 1917 года Сталин ушел в тень. На самом деле это было далеко не так. И в мае, и июне он провел колоссальную работу по налаживанию отношений с многочисленными социальными группировками.

Да, он не произносил громких речей и не потрясал воображение толпы так, как это делали Троцкий и другие записные ораторы партии. Но то, что он делал, было не менее, а возможно, и более важно. Ведь именно он вел основную работу среди солдат и рабочих по организации демонстраций против войны и установил тесные связи с фронтовыми комитетами.

Да, на первый взгляд его работа была не видна, она не отличалась ни блеском, ни пышностью, с какой обставлял свои выступления Троцкий. А если она чем и выделялась, так лишь монотонностью и повседневностью. Бесконечные встречи, беседы и уговоры, а когда надо, то и подкуп, обещания и угрозы — все это было утомительно и незаметно. Но благодаря именно этой повседневной черновой и очень утомительной работе все чаще и чаще стали раздаваться призывы покончить с немощным Временным правительством.

И именно Сталин явился главным организатором назначенной на 10 июня демонстрации, призванной впервые по-настоящему проверить Временное правительство на слабость. Да, откровенно говоря, и грешно было не попытаться сбросить совершенно беспомощное Временное правительство.

Выступление должно было пройти под лозунгами передачи власти Советам и так или иначе провоцировало Керенского на ответные действия. Конечно, инициатива выступления исходила от вождя, но сделано это было благодаря стараниям Сталина так, что в случае неуспеха никто не смог бы даже заподозрить Ленина в организации массовых беспорядков. И как-то само собой получилось так, что первыми о выступлении заговорили члены Военной организации, которая руководила большевистскими партийными организациями в армии и на флоте с апреля 1917 года и во главе которой стоял Н. Подвойский.

Военная организация открывала свои филиалы во многих городах на те самые немецкие деньги, которые Ленин получал от германского генерального штаба. Что же касается Сталина, то он и здесь играл роль порученца по особо деликатным делам. А дела и на самом деле были куда как деликатны. Прекрасно понимая, что любые идеи надо подкармливать, Ленин установил для участников манифестаций и забастовок специальные тарифы. Простое участие стимулировалось по самой низкой ставке, крики и лозунги оплачивались уже выше, ну и самые большие деньги платили за стрельбу.

Инициативу Военной организации поддержали моряки из Кронштадта, Совет которого уже принял резолюцию, согласно которой он не признавал полномочий Временного правительства на своей территории. Да и как не поддержать, если в Кронштадте несколько раз бывал Сталин. Он не устраивал там бурных собраний, а тихо беседовал о чем-то с главными смутьянами.

Лидеры Военной организации даже не сомневались в том, что в день демонстрации произойдут кровавые столкновения, и наиболее воинственно настроенный член ЦК Смилга предложил в случае столкновения «захватить здания почты, телеграфа и арсенала».

* * *

Пока шло обсуждение технических сторон демонстрации, которая вполне могла перерасти в восстание, открылся Первый Всероссийский съезд Советов.

Сразу же начались дебаты и, когда министр почтовой и телеграфной связи меньшевик Церетели заявил, что в настоящий момент в России нет политической партии, которая смогла бы осуществлять власть, Ленин громко воскликнул: «Есть! И большевики готовы «взять власть целиком»!» Ответом ему был громкий хохот собравшихся. Столь веселое настроение противников не смутило Ленина, и 6 июня на совместном заседании Центрального Комитета партии, Петербургского комитета и Военной организации он призвал к проведению демонстрации солдат и рабочих.

Против выступили Каменев, Зиновьев и Ногин, а Сталин глубокомысленно заметил, что ситуацию «нельзя форсировать, но нельзя и прозевать». Выступление было намечено на 10 июня, а уже 8 июня подготовленные большевиками рабочие устроили забастовку. В тот же день к морякам в Кронштадт полетели телеграммы с просьбой «поддержать демонстрацию».

Сталин написал воззвание «Ко всем трудящимся, ко всем рабочим и солдатам Петрограда», в котором призывал к поддержке демонстрантов. Исполком Петросовета увидел в демонстрации самую обыкновенную провокацию и запретил ее проведение. Однако Ленин и не подумал слушать ненавистных ему «предателей социализма» и на закрытом совещании Петроградского комитета заявил о том, что «мирные манифестации» остались в прошлом.

И тогда этим вопросом занялся съезд. Делегаты прекрасно понимали замыслы Ленина, и не случайно Б. Богданов предложил раз и навсегда отмежеваться от большевистских провокаторов, а Церетели назвал их действия заговором с целью захватить власть. «Если съезд не предпримет пресекательных мер, — заявил Чхеидзе, — завтрашний день может стать роковым для революции», и съезд проголосовал за запрещение выступления. Наивно полагая, что большевики вряд ли осмелятся на решительные действия, делегаты съезда предложили провести 18 июня массовую демонстрацию со свободными партийными лозунгами в память жертв революции.

Ленин мгновенно сообразил, что надо делать, и «Правда» опубликовала его статью «К демонстрации 18 июня». «Тов. рабочие! — призывал вождь. — Тов. солдаты! Готовьтесь к воскресной демонстрации... Нам нужна не только прогулка. Нам нужен смотр сил... Долой контрреволюцию! Долой царскую Думу! Долой десять министров-капиталистов!»

Воспрянул духом и Сталин. Он выразил резкий протест по поводу отмены демонстрации и вместе со Смилгой даже подал заявление о выходе из состава ЦК. «Демонстрация, — писал он вслед за Ильичем, — должна явиться смотром сил партии, предупреждением Временному правительству, планирующему начать наступление на фронте, и перейти в политическое наступление на революционные силы»... «При виде вооруженных солдат буржуазия попрячется». И этим самым смотром сил партии, благодаря стараниями Сталина, она и стала! Вопреки ожиданиям меньшевиков и эсеров, почти 500 тысяч демонстрантов дружно скандировали... большевистские лозунги.

«Ясный, солнечный день, — писал Сталин в «Правде» о выступлении 18 июня. — Бесконечная лента демонстрантов. Шествие идет к Марсову полю с утра до вечера. Бесконечный лес знамен. Закрыты все предприятия и заведения. Движение приостановлено. Многие демонстранты проходят с наклоненными знаменами. «Марсельезу» и «Интернационал» сменяют «Вы жертвою пали». От возгласов в воздухе стоит гул, то и дело раздаются: «Долой десять министров-капиталистов!», «Вся власть Совету рабочих и солдатских депутатов! В ответ со всех сторон несется громкое одобрительное «ура»!»

На удивление, демонстрация прошла мирно. Не было сделано ни единого выстрела, но в то же время она явилась грозным предупреждением Временному правительству и всем противникам Ленина. И как это ни печально, большевики находили все большую опору среди населения столицы.

* * *

Успехи большевиков на июньской демонстрации были несколько смазаны удачным началом наступления на фронте русской армии. После двухдневной артподготовки 18 июня русские войска прорвали фронт и овладели укрепленными линиями. На следующий день атаки возобновились, и за два дня непрерывных боев было взято в плен 300 немецких офицеров, 18 тысяч солдат и захвачено 29 орудий и много других военных трофеев.

Разнесенное телеграфом во всей России известие о победе вызвало всеобщее ликование и подняло потерянные уже надежды на возрождение былой мощи русской армии. В докладе Временному правительству Керенский писал: «Сегодня великое торжество революции. 18 июня русская революционная армия с огромным воодушевлением перешла в наступление и доказала России и всему миру свою беззаветную преданность делу революции и любовь к свободе и Родине...»

И именно это «удачное», как выразился сам Сталин, наступление вызвало манифестации «черных» (правых экстремистов) на Невском и, в сущности, свело на нет моральную победу большевиков на демонстрации 18 июня. Что оставалось делать большевикам в такой ситуации? «У нас, — скажет позже Сталин, — было решено переждать момент наступления на фронте, не поддаваться на провокацию и, пока идет наступление, ни в коем случае не выступать, выждать и дать Временному правительству исчерпать себя». «Один неверный шаг с нашей стороны, — вторил ему вождь революции, — может погубить все дело... Если и удалось бы сейчас взять власть, то наивно думать, что, взявши ее, мы сможем удержать». И Ленин был трижды прав: без влияния в массах и Советах нечего было и думать о власти. Ну а чтобы идти к ней, надо было, по его мнению, «бороться за влияние внутри Советов». «Не нужно предупреждать событий, — заклинал он. — Время работает на нас!» И это говорил тот самый Ленин, который еще недавно требовал немедленного выступления, а теперь сам выступал со столь критикуемых им каменевских позиций.

«Сомнения невозможны, — писал Сталин, — сказка о «заговоре» большевиков разоблачена вконец. Партия, пользующаяся доверием огромного большинства рабочих и солдат столицы, не нуждается в «заговорах». Только нечистая совесть или политическая безграмотность могла продиктовать «творцам высшей политики» «идею» о большевистском заговоре».

Бывают ли «творцы высшей политики» с чистой совестью — вопрос, надо заметить, весьма спорный, но дальнейшие события подтвердили их идею о большевистском заговоре. И крайне недовольный мирным характером демонстрации Ленин, по словам Подвойского, вечером 18 июня в сердцах воскликнул: «Вооруженное восстание победит если не через дни, не в ближайшие недели, то, во всяком случае, в ближайшем будущем!»

* * *

Это «ближайшее будущее» наступило уже в начале июля. Как и всегда бывает в таких случаях, во многом его наступлению способствовало значительное ухудшение продовольственного снабжения столицы (уж не Парвус ли постарался?). Ленин не хотел больше ждать и желал дать Временному правительству решительный бой. Как всегда, чужими руками. Он прекрасно знал нежелание находившихся в Петрограде солдат идти на фронт и решил сыграть на этой весьма тонкой струне. Петроградский гарнизон насчитывал почти 150 тысяч солдат, и ни один из них не рвался в окопы.

После революции будут часто и много восхищаться якобы революционными солдатами и матросами. Но... никакими они революционными не были. Это были самые обыкновенные бездельники, окопавшиеся в тылу и не желавшие менять сытую и безопасную жизнь на фронтовые будни. Отличительной чертой «революционных» матросов было их полнейшее нежелание кому-либо подчиняться. И не случайно именно «братишек» было много среди анархистов. Со временем их призовут к порядку, но тогда, в июле 1917-го, они еще говорили с большевиками на равных.

Выступать решили в начале июля на состоявшемся в особняке Кшесин-ской совещании большевиков. Вождь на совещании отсутствовал. Сказавшись больным, он пребывал на даче Бонч-Бруевича в деревне Нейвола. Что, конечно же, выглядело весьма наивным. Ну кто бы мог поверить в то, что большевики решились на новое выступление без санкции вождя? Да и кто тогда требовал от восставших в обязательном порядке захватить здание, где помещалась военная контрразведка, и уничтожить все компрометирующие вождя документы? А их, надо заметить, там хватало. И чего, например, стоило только одно указание Германского Имперского банка за № 7432 от 2 марта 1917 года представителям всех германских банков в Швеции.

«Вы сим извещаетесь, — гласило оно, — что требования на денежные средства для пропаганды мира в России будут получаться через Финляндию. Требования будут исходить от следующих лиц: Ленина, Зиновьева, Каменева, Кол-лонтай, Сиверса и Меркалина, текущие счета которых открыты в соответствии с нашим приказом № 2754 в отделениях банков в Швеции, Норвегии и Швейцарии. Все требования должны быть снабжены подписями «Диршау» или «Волькенберг». С любой из этих подписей требования вышеупомянутых лиц должны быть исполнены без промедления».

И тем не менее Ленин «заболел»...

* * *

2 июля 1-й пулеметный полк, подлежавший отправке на фронт, посетил Луначарский, который призвал к неподчинению властям, а потом и к их свержению. Не желавшие покидать сытый Петроград пулеметчики направили своих делегатов в другие воинские части. Однако их поддержали далеко не все солдаты Петроградского гарнизона.

В тот же день начал свою игру и Сталин. Явившись на заседание Петросовета, он заявил, что большевики делают все возможное, чтобы удержать вооруженных солдат и рабочих, которые, по его словам, рвались в бой, и попросил занести его сообщение в протокол. Когда его просьба была исполнена, Сталин отправился «сдерживать вооруженных солдат и рабочих» дальше. Проводивший его ироническим взглядом Чхеидзе с грустной улыбкой заметил: «Мирным людям незачем заносить в протокол заявления о своих мирных намерениях».

3 июля митинг продолжился, большевистские ораторы призывали к свержению правительства, захвату заводов и фабрик, к реквизиции денег и продовольствия. Возглавившие восстание солдаты Романов, Ильинский, Маслов и прапорщик Семако (все, конечно, большевики) установили на нескольких грузовиках пулеметы и назначили выступление на 3 июля в 17 часов.

Приблизительно в это же время на Якорной площади состоялся митинг матросов, благо большевистские агитаторы успели поработать и в Кронштадте. Там царила полнейшая анархия: матросы без суда и следствия убивали офицеров, крепость превратилась в настоящий бандитский притон. «Братишки» горели желанием отправиться на «помощь» пулеметчикам. Впрочем, и здесь официальные представители ЦК большевиков «уговаривали» матросов не отвечать на призыв пулеметчиков и уже тем более не брать с собой оружие.

Но... куда там! Агитаторы старались всю ночь, и уже в 5 часов утра 4 июля со складов было выдано 60 тысяч патронов для винтовок и 200 тысяч для наганов.

За два часа до выступления пулеметчики сообщили о своем решении свергнуть Временное правительство и передать власть Советам в ЦК РСДРП(б). Сталин продолжил свои игры и на совещании ЦК, ПК и Военной организации... предложил не поддерживать пулеметчиков.

* * *

Около 18 часов на улицах Петрограда появились вооруженные рабочие. Буквально в считанные минуты мятежным огнем полыхнула и давно готовая к бою Выборгская сторона. Чуть позже выступил 1-й пулеметный полк с пулеметами на грузовиках и устрашающим лозунгом «Помни, капитализм, булат и пулемет сокрушат тебя!»

К пулеметчикам присоединились почти 2000 солдат Московского полка и почти столько же гренадеров. Захватив по дороге три орудия, «революционные массы» направились за благословением вождя к особняку Кшесинской.

«На Французской набережной, — вспоминал В. Набоков, — меня обгоняет мотор, наполненный вооруженными солдатами... Те же безумные, тупые, зверские лица, какие мы все помним в февральские дни... На углу Шпалерной и Литейной трудно было двигаться... С Литейной шли вооруженные толпы рабочих, направлявшихся затем налево по Шпалерной, к Таврическому дворцу и Смольному. На плакатах большевистские надписи: «Вся власть Советам!» и др. Лица были мрачные, злобные».

И ничего удивительно в этих тупых и злобных лицах не было. Войска, наводнявшие город, — писал член Думы С.И. Шидловский, — весьма мало были похожи на настоящие войска; это были банды людей известного возраста, весьма мало знакомых с дисциплиной... ничего не делавших и обуреваемых единственным страстным желанием отправиться домой. Самолюбия, хотя бы национального, у них не было совсем.

4 июля в Петрограде появился окрыленный успешно развивающимися событиями Ильич. (Прервал-таки заслуженный отдых!) В 11 часов он был уже в особняке, а в полдень со своего знаменитого балкона приветствовал «красу и гордость русской революции» и благословил на ратные подвиги подоспевших из Кронштадта моряков. К 16 часам у Таврического дворца собралась огромная толпа из 60 тысяч человек, и, по словам одного из рабочих, у всех было «такое настроение, что, кажется, вытащил бы на улицу Временное правительство и расправился бы с ним».

В этой напряженной обстановке ЦИК Советов объявил военное положение и, создав свой собственный военный штаб из меньшевиков и эсеров, дал министрам от социалистических партий все полномочия для борьбы с анархией и беспорядками. Для защиты Таврического дворца от большевиков был вызван верный присяге Волынский полк. Обеспокоенный Керенский приказал прекратить появление на улицах «солдатских вооруженных банд», и сотня 1-го Донского полка отправилась к Таврическому дворцу. На Литейном казаков обстреляли.

«На всю жизнь, — писал А.М. Горький, — останутся в памяти отвратительные картины безумия, охватившего Петроград днем 4 июля. Вот, ощетинившись винтовками и пулеметами, мчится, точно бешеная свинья, грузовой автомобиль, тесно набитый разношерстными представителями революционной армии. И ясно, что этот устрашающий выезд «социальной революции» затеян кем-то наспех, необдуманно и что глупость — имя силы, которая вытолкнула на улицу вооруженных до зубов людей».

Ну а кто был этим «кем-то», сам того не ведая, поведал большевистский поэт Демьян Бедный уже после победы революции. «Накануне июльского кризиса, — «вспоминал» он, — я сидел в редакции «Правды» и разговаривал со Сталиным. Вдруг раздался телефонный звонок, и Сталин взял трубку. Звонил один моряк из Кронштадта. Он просил совета Сталина по одному важному вопросу: следует ли морякам явиться на демонстрацию вооруженными или без оружия?

Попыхивая трубкой и поглаживая усы, Сталин на минуту задумался, потом дал ответ, который заставил меня невольно расхохотаться. «Вот мы, писаки, — сказал Сталин, — так свое оружие, карандаш, всегда таскаем с собой... А как вы там со своим оружием, вам виднее!..» Таким образом, заливался от счастья Бедный, Сталин весьма тонко намекнул морякам, что оружие им пригодится».

Однако поверить в подобное трудно. По той простой причине, что никому и в голову не пришло бы в июле 1917-го просить у Сталина совета, а на телефонные звонки Раскольникова из Кронштадта отвечали куда более авторитетные члены партии Зиновьев и Каменев.

Да, говоря откровенно, моряки и без всяких советов прекрасно знали, что им делать в столице. Для того и шли. Но если это даже было выдумкой Демьяна (эта история была рассказана, конечно же, с разрешения самого Сталина), то Сталин сам выдавал истинные причины случившегося в июле.

* * *

4 июля в 20 часов в Таврическом дворце состоялось заседание ЦК партии с представителями Петербургского комитета, Военной организации и группы «межрайонцев» Троцкого. На нем было решено прекратить выступление и призвать «демонстрантов» к «стойкости, выдержке и спокойствию». Оно и понятно: ряды изрядно уставших солдат и матросов начали редеть, и только рабочие все еще продолжали скандировать большевистские лозунги. А наиболее радикально настроенные из них ворвались в зал, где заседали исполнительные комитеты, и потребовали, чтобы Советы взяли власть в свои руки.

Но... все было напрасно. В полночь в столице появился Измайловский полк, полный решимости защитить Временное правительство и Советы. Почувствовав силу, правительство приказало усилить давление на большевиков и разгромить типографию, где печатались их «Правда» и другие газеты. Что с великой радостью и было сделано. Ну а затем командующий Петроградским военным округом генерал П.А. Половский отдал приказ изгнать большевиков из особняка Кшесинской.

К утру 5 июля практически все мосты, кроме Дворцового, были разведены, и в штаб военного округа доставляли арестованных солдат и матросов. Виновниками кровавой вакханалии газеты прямо называли большевиков, и А.И. Деникин назвал их «червями, которые завелись в ране, нанесенной армии другими».

Военная организация выставила вокруг особняка Кшесинской патруль, а перепуганная неминуемой расправой «краса и гордость русской революции» окопалась в окруженной подоспевшими в Петроград фронтовиками Петропавловской крепости. Фронтовики с вполне понятным презрением относились к тыловым крысам, жировавшим в столице, в то время как они проливали кровь в окопах, и с превеликим удовольствием перестреляли бы всех этих пособников «немецких шпионов». Если бы... не Сталин. Именно он «уговорил» матросов сдать оружие и вернуться в экипажи. Что они, надо думать, с превеликой радостью и сделали. Шансов выстоять против людей, ходивших в штыковую, у них не было...

ЦК принял решение отступать. Ленин объявил об изменении в большевистской тактике и ввиду засилья в Советах меньшевиков и эсеров предложил снять лозунг «Вся власть Советам!» Вместе с тем, несмотря на обрушившиеся на партию репрессии, он призвал продолжать борьбу.

Что же касается Сталина, то он отправился в ЦИК на переговоры. «Мы, — вспоминал он позже, — говорили руководителям Советов: кадеты ушли, блокируйтесь с рабочими, пусть власть будет ответственна перед Советами. Но они сделали вероломный шаг, они выставили против нас казаков, юнкеров, громил, некоторые полки с фронта... Само собой разумеется, мы не могли принять при таких условиях боя, на который толкали нас меньшевики и эсеры. Мы решили отступить».

На самом же деле Сталин выторговывал условия капитуляции. И, судя по всему, ему удалось добиться некоторых гарантий, согласно которым правительство обещало обойтись без кровопролития и выделить его партии новое помещение.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.