Хронология и ересь
Хронология и ересь
Но снова вернёмся к деятельности епископа. По большей части из-за того, что творчество Ллойда, так восторженно принимаемое во Франции и Италии, в самой Англии вызывало, мягко говоря, неприятие, некоторые свои работы он публиковал под псевдонимом Маршалл. Бенжамин Маршалл (Benjamin Marshall) был реальным лицом – членом команды Ллойда, его племянником, но выполнял мелкие, чисто технические функции в разработке хронологических таблиц. Авторитет его был невысок, поэтому и критика не так сильно его принижала. Кроме того, Маршалл занимался внедрением высказанных Ллойдом идей и напечатанных книг в массы. Поэтому сегодня в списках библиотек среди редких хронологических трудов можно встретить и работы, приписываемые «некоему Маршаллу». Однако надо сразу чётко для себя уяснить, что это труды Ллойда, опубликованные под именем его племянника, которого он активно привлекал к своим исследованиям. Снова обратимся к Тиндалу Харту – биографу Ллойда. Он пишет по этому поводу:
«Но, как говорят, нет пророка в своём отечестве; и ближе к дому Ллойд встретил больше критики, чем похвалы от Хамфри Придо (HumphreyPrideaux), декана (настоятеля собора) Нориджа: Доктор Уильям Ллойд, наиболее достойный и учёный епископ Ворсестера, посредством доктора Тримнелла (Dr.Trimnell), епископа Нориджа, сообщал доктору Придо, декану Нориджа, свою схему семидесяти недель Пророка Даниила и своё разъяснение их. Доктор Придо в письме, написанном вслед за тем епископу Нориджа, возразил, что существует очень много вещей в Книге Немии, которым данная схема недель Даниила противоречит» {5, стр. 230 – 231}.
Т.е. РАСЧЁТЫ Ллойда были признаваемы неверными даже его коллегами и «товарищами по цеху». Это полезно осознать и запомнить, прежде чем мы приступим к чтению собственно книг Ллойда.
Надо сказать, что писать книги в конце 17-го века было делом избранных и очень немногих. Мало того, что это требовало таких ресурсов как высочайшее соизволение, доступ к единичным типографиям, помощи целого ряда ассистентов и т.д. Это было запредельно дорого и попросту небезопасно. По поводу дороговизны можно привести такие цифры из письма Маршалла директору школы святого Павла, которого тот просит посодействовать подписке учащихся школы на ещё не вышедшую Хронологию Ллойда:
«… Мои Хронологические таблицы на данный момент практически готовы для печати, но стоимость их печати поднялась достаточно высоко, настолько, что составляет сегодня чуть меньше, чем 300 фунтов…»
Осенью 1709 года Маршалл написал некому Постлетвайту (Postlethwayt) по этому поводу:
«Было бы замечательно, если бы господин Кокс передал мне 20 фунтов перед Михайловым днём, поскольку именно тогда милорд собирается ехать в Лондон. Однако Его Преосвященство оставит меня в Оксфорде, чтобы отпечатать Хронологическую таблицу от Сотворения мира и до Рождества Христова, которую я готовлю отдельно от Хронологии Его Преосвященства, поскольку та уже отпечатана, а остальное я должен выбрать из Хронологии Его Преосвященства и сделать это всё под руководством Его Преосвященства. Эти 20 фунтов мне очень пригодятся в связи с печатью этого листа, для которого я разработал 1 500 (копий – авт.)на латыни и такое же количество на английском языке. Также будет ещё один лист – от Рождества Христова и до 1700 года, к которому я приступлю после возвращения милорда из Лондона».
Итак, выпуск в свет книги составлял несколько сотен фунтов, в то время как епископ, одно из самых высоких должностных лиц в тогдашней Англии, получал жалованье в несколько десятков фунтов в год. Т.е. издание книги стоило многолетнего заработка очень состоятельного человека того времени. Но даже имея такие баснословные деньги, писать то, что заблагорассудится, было рискованно. Могли не оценить. Так, например, было с господином Уистоном, профессором Кембриджского университета. Вообще говоря, господину Уистону повезло. Он был давним личным другом епископа Ллойда, и поэтому епископ довольно долгое время вёл с ним разъяснительную работу посредством наставлений и вразумлений через письма, пытался довольно мирно вернуть в лоно церкви и наставить на путь истинный эту заблудшую душу. Так терпелив епископ был не со всеми. Примечательно, что спор шёл не о теологических материях, а об… астрономии и хронологии.
Приведу эту любопытную переписку полностью.
Ллойд пишет Уистону после того, как тот осмелился сделать и опубликовать некоторые свои расчёты относительно библейских событий:
«Сэр, я был глубоко опечален из-за Вас, и ещё больше из-за Церкви, видя, что тот, с кем я крепко дружил, и от которого я ожидал так много хорошего, как я резонно полагал (зная добрые черты, которыми одарил Вас Господь, и искреннее старание, которое Вы, казалось, должны были направлять на славу Божию и на служение церкви), позволил себе быть увлечённым, как были Вы, сумасбродной идеей, с рвением начав поиск новизны в вещах, не только неверных, но также пагубных, что содержатся в каждой изданной Вами книге в последние годы. И вот теперь, к моему огромному сожалению, я слышал, Вы столкнулись с социанством и собираетесь опубликовать книгу такого рода. Что, если быть честным, вынудит меня разорвать нашу с Вами дружбу раз и навсегда, поскольку после этого я не смогу смотреть на Вас иначе, как на развратителя душ и врага христианской церкви. Прости Господи, если до этого когда-нибудь дойдёт дело. Но, зная столько о вышеупомянутых вещах, я опасаюсь за Вас. И поэтому я считаю своим долгом, как друг, предупредить Вас о выбранном Вами пути».
Далее он критиковал Уистона за то, что тот «ВОПРЕКИ НАШИМ ПОДСЧЁТАМ» неверно вычислял дату Распятия Христа. Для пущей наглядности привёл в доказательство своих слов свою же Хронологическую таблицу с периодом от Рождества до 33 года нашей эры.
Примерно месяц спустя, 26 августа, Уистон дал ответ из Кембриджа. Он явно удивился возникшему неприятию его работы таким человеком как Ллойд.
«У меня есть некоторые причины для удивления, – писал он. – Что касается предостережений Вашей светлости, то я воспринимаю их весьма доброжелательно, но прошу позволения сказать, что главное основание для них совершенно неверно, а именно, что я решил перейти к социанству, к которому я не имею никакого расположения и никогда не имел».
Тем не менее, он открыто признал, что не мог более признавать Афанасьевский символ веры[6], и собирался опубликовать свои взвешенные основания отказа от него. Далее интересно.
«Ваше Преосвященство должны позволить мне руководствоваться моими собственными чувствами и привычками по моему собственному суждению и рассмотрению, и не ожидать, что СОВРЕМЕННЫЕ ВЛИЯНИЯ должны использоваться мною вместо ПОДЛИННЫХ ДОКАЗАТЕЛЬСТВ, как бы это ни было в большинстве случаев с другими. И если бы речь шла о гордости, тщеславии, упрямстве и еретической порочности, то я мог бы быть согласен с этими обвинениями, имея убеждённую веру в то, что только Судья всей Земли однажды оправдает меня за все увлечения или предубеждения, которые ныне мне приписывают люди».
Ллойд явно успокоился, узнав, что его друг «не был социанином», однако умолял его:
«…не разрушать спокойствие церкви, написав против неё. И даже если бы это был всего один брат, которому причинит боль написанное Вами, то, как говорил Апостол, не стоит рисковать этим, даже если Вы знаете, что имеете на это право… Я считаю, что ничто не сможет послужить оправданием за это, иначе церковь совершит ужасную ошибку… Молитесь, мой дорогой друг! Не слишком увлекайтесь этим плодом Вашего разума, как вы будете испытывать желание сделать, поскольку он – Ваш. Но молитесь, чтоб встретить знающих и рассудительных друзей, которые смогут просмотреть и рассудить, подойдёт ли он для дальнейшей разработки. И если они посоветуют Вам не делать этого, если они скажут, что это наверняка нанесёт вред, не раздумывайте много и похороните эту идею. Сделайте это даже ради того, кто сохранял верность многим истинам, пока его последователи были способны придерживаться их».
Увы! Эту красноречивую просьбу Уистон пропустил мимо ушей, когда вновь выражал своё удивление позиции епископа, подтвердив своё намерение «дать истинную оценку наиболее ранней веры по этим вопросам в самих словах Священного Писания и первых историков», и сказав, что не свернёт в сторону «из страха быть обвинённым в арианстве».
«Ваше Преосвященство, как можете Вы сознательно», – восклицал он изумлённо, – «продолжать поддерживать их», т.е. порочность и лживость ортодоксальных доктрин, и «смеете, Ваше Преосвященство, препятствовать этой искренней попытке исправить их?»
Его преосвященство не только посмел, но и сделал это. И, отказавшись от таких средств, как уговоры и убеждения, предпринял попытку сокрушить профессора из Кембриджа при помощи его собственного учения.
Ллойд сообщал Уистону:
«Ваша любовь к новизне заметно выросла и увеличивается с каждым днём, поскольку Вы так сильно погружаетесь в неё. Когда Вы впервые решили опубликовать Ваш труд в виде книги, то начали с философских вопросов. С того времени Вы перешли к истории Священного Писания, а оттуда – к пророчествам Священного Писания, и в конце концов, Вы перешли к вопросам веры, где я боюсь обнаружить, что Вы ошибаетесь столь же грубо, как, и я докажу это Вам, в каждой из книг, которые были опубликованы Вами до этого. Я исключаю лишь Вашу первую книгу, потому что, насколько я понимаю, господин Кейл строго отчитал Вас, и, я слышал, он весьма строг с Вами».
Далее восьмидесятидвухлетний епископ приступил к подробному обсуждению традиционной даты Распятия Христа, защищая Афанасьевский символ веры, и осуждая «тех, кто ссыхался на апостольские постановления», которым Уистон придавал такое большое значение. В конце концов он обвинил своего старого друга в «упрямстве и еретической порочности».
В своём последнем письме по данной теме, датированном 14 апреля 1709 года, сам профессор Уинстон выбрал спокойный и бесстрастный тон в продуманном контрасте с пламенными обвинениями епископа:
«Я чрезвычайно обязан Вашему Преосвященству за всю ту боль и беспокойство, перенесённые вами из-за меня, и когда я получу все бумаги, предназначенные для меня по поводу моих предыдущих книг, я изучу их внимательно – и или же изменю своё мнение, или же представлю убедительные доводы, почему не могу этого сделать. Для доказательств, верных и подлинных доказательств, которые я когда-либо представлял, когда увижу. Но современные взгляды и авторитетные источники, не поддерживаемые другими, я буду рассматривать не в последнюю очередь».
После такого дерзкого и открытого выражения ереси, естественно, не оставалось ничего, что ещё можно было сказать, и переписка резко оборвалась. Господин Уистон, с подачи Ллойда, был уволен из Кембриджа и с него было снято профессорское звание.
Сегодня может показаться, что спор шёл между двумя христианскими проповедниками, один из которых придерживался арианства – веры апостолов и первых христиан, другой же был сторонником Афанасьевского символа веры, принятого существенно позже на Вселенском соборе. Но нет. Это был спор двух учёных-хронологов. В подтверждение своей позиции Ллойд приводил не некие церковные догмы, а расчёты астрономов. В частности, им прилагалось письмо, которое и сейчас находится в Национальной библиотеке Уэльса, манускрипт 11547 D., и было написано епископу Джоном Фламстедом (John Flamstead), королевским астрономом. Оно содержало различные астрономические расчёты, относящиеся к затмению, и завершалось словами: «Начало затмения было в 3.10. Конец затмения – в 6.03. В этот день солнце в Иерусалиме село в 6.11, следовательно день практически закончился перед восходом луны… Я надеюсь, этот расчёт даст ответ на вопрос Вашего Преосвященства, если же нет, то, пожалуйста, передайте мне дальнейшие Ваши распоряжения» {5, стр. 241 – 245}.
Так что если признать, что профессор Уистон был уволен по религиозным соображениям, то этой религией была астрономия. Впрочем, Уистон легко отделался. Не со всеми оппонентами Ллойд был столь терпелив. Хотя на дворе уже был разгар эпохи Просвещения, а не Средние века со всеми ужасами инквизиции, битва интеллектов и убеждений нередко продолжала перерастать в откровенные физические репрессии. Доктор Ллойд не был злым человеком. Просто иногда оппоненты становились чересчур назойливыми, и за научную правду надо было сражаться с разного рода еретиками не только силой всесокрушающего убедительного слова и всякого рода математикой, но иногда приходилось и поступаться христианским человеколюбием ради правды, ради науки, ради веры. Если враг не сдавался, его просто уничтожали.
Например, в проповеди, прочтённой в церкви св. Мартина в полях (St Martin-in-the-Fields) 5 ноября 1678 года, епископ Ллойд говорил следующим образом: «Тот, кто просто убивает человека, не ищет ничего большего, чем освободиться от него как можно скорее, и поэтому торопится избавить его от боли; те же, кто отправляет людей на смерть ради религии, думают, что никакая смерть не может быть слишком жестокой. Простой смерти недостаточно: всё заканчивается слишком быстро. Они заставят этого человека прочувствовать, как он умирает. Обычная ярость – это просто тупой меч по сравнению с тем, который заточен и заострён пылом ошибочных религиозных убеждений».
Пример ошибочных религиозных убеждений мы уже видели выше. Если человек, причём даже имеющий научное звание и имя, рассчитывал астрономическую дату и не получал утверждённого и окончательно канонизированного результата, то он сразу попадал в разряд еретиков. А это были уже не шутки.
Так что даже имея деньги и возможности для изложения собственной точки зрения, в то время нужно было бы крепко подумать, а стоит ли это делать. Какой-нибудь научный диспут по поводу движения звёзд мог привести к созерцанию собственной неторопливой смерти. Это, надо полагать, устраивало не всех учёных. Проще было промолчать. Напомню, что речь идёт уже о конце 17-го, начале просвещённого 18-го века. Что же было столетием ранее? Как тогда решали астрономические споры? Чем они заканчивались? Невольно вспоминается Джордано Бруно и Галилео Галилей, жившие в эпоху становления хронологии как науки, во времена Иосифа Скалигера. Их научные воззрения также были объявлены противоречащими Святому Писанию и научный спор для упомянутых мыслителей принял худой оборот[7].
Я привожу эти, лишь некоторые, фрагменты только с одной целью – показать, что взгляды, являющиеся сегодня общепринятыми и устоявшимися представлениями о прошлом, рождались в условиях ожесточённых споров триста-четыреста лет назад. Порою целые куски истории канонизировались волевым решением влиятельных людей вне зависимости от того, были с ними согласны современники или нет. Это соображение всегда следует иметь в виду, когда сегодня читаешь современные учебники и фразы, наполняющие их, типа: «доподлинно известно», «несомненно», «неоспоримо» и т.д. Для тех, кто это придумал, всё было не столь неоспоримо, доподлинно и несомненно. Побеждало лишь одно из многих мнений, которое было подкреплено более влиятельным авторитетом или которое лучше соответствовало текущей политической ситуации.
Что касается олимпийских игр, то, как уже говорилось выше, авторский коллектив современной концепции, писавшейся в конце 17-го века, был невелик, а при тщательном его рассмотрении он ещё более сужается и, в конце концов, сходится к одному человеку – епископу Ворсерстерскому Вильяму Ллойду.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.