Главный метод социалистического переустройства

Главный метод социалистического переустройства

5 сентября 1918 г. Совнарком принимает постановление о «красном терроре», решительным, хотя и формальным поводом для которого послужили события 30 августа, когда в Петрограде студентом Канегиссером был убит председатель петроградской ЧК М.С. Урицкий, а в Москве эсерка Фанни Каплан «стреляла в Ленина». В постановлении подчеркивалось: «Заслушав доклад председателя ЧК по борьбе с контрреволюцией о деятельности этой комиссии, ЧК находит, что при данной ситуации обеспечение тыла путем террора является прямой необходимостью; что для усиления деятельности ВЧК и внесения в нее большой планомерности необходимо направить туда возможно большее число ответственных партийных товарищей; что необходимо обезопасить Советскую республику от классовых врагов путем изолирования их в концентрационных лагерях; подлежат расстрелу все лица, прикосновенные к белогвардейским организациям, заговорам и мятежникам; что необходимо опубликовать имена всех расстрелянных, а также основания применения к ним этой меры»[490].

Таким образом, большевистское правительство официально объявляло террор как основной метод управления обществом и страной, хотя массовое насилие в различных сферах общественной жизни пришло в Россию вместе с большевистским вооруженным государственным переворотом.

В июне, за три месяца до принятия декрета «О красном терроре», на партийной конференции чекистов были приняты решения:

«…2. Изъять из обращения видных и активных руководителей монархистов-кадетов, правых социал-революционеров и меньшевиков.

3. Взять на учет и установить слежку за генералами и офицерами, взять под наблюдение Красную армию, командный состав…

4. Применить меру расстрела по отношению видных и явно уличенных контрреволюционеров, спекулянтов, грабителей и взяточников…»[491]

Это решение не суда и не исполнительных органов, а партийного собрания, хотя позицию высшего законодательного органа выразил на пятом Всероссийском съезде Советов Я.М. Свердлов: «Смертные приговоры мы выносили десятками по всем городам: и в Петрограде, и в Москве, и в провинции»[492]. И это несмотря на то, что смертная казнь была отменена вторым Всероссийским съездом Советов, а восстановлена официально 6 июня 1918 г.

В ответ на убийство террористом Сергеевым члена президиума ВЦИК, редактора «Красной газеты», комиссара по делам печати, пропаганды и агитации В. Володарского (Гольдштейна М.М.) «рабочие хотели ответить на убийство Володарского массовым террором, – пишет Ленин большевистскому руководству Петрограда 26 июня, упрекая в том, что они их удержали. – Протестую решительно!

Мы компрометируем себя: грозим даже в резолюциях Совдепа массовым террором, а когда до дела, тормозим революционную инициативу масс, вполне правильную.

Это не-воз-мож-но!

Террористы будут считать нас тряпками. Время архивоенное. Надо поощрять энергию и массовость террора контрреволюционеров, и особенно в Питере, пример коего решает»[493].

Введение массового террора как орудия политики правящей партии было обусловлено обострением вооруженной борьбы в ходе Гражданской войны, которую активно поддерживали бывшие союзники России. «Нашей политикой, – признавался в 30-е годы глава британской миссии при СНК Р. Локкарт, – мы содействовали усилению террора и увеличению кровопролития»[494].

Исследуя причины, ход, последствия Гражданской войны в России, советские историки, исходя с классовых позиций, а точнее, официальной, партийной установки, считали, что основной ее причиной стало «сопротивление эксплуататорских классов», в ходе ее «рабочие и крестьяне были на стороне Советской власти», последствие – торжество Советской власти. О терроре говорили как о мере вынужденной, хотя даже поверхностный анализ действий новой власти свидетельствует, что это была мера необходимая. Вместе с тем Ленин и его соратники, подчеркивая гуманность своих идей, на деле использовали самые жестокие и подлые формы незаконного и бессмысленного террора. Идеи Ленина о «светлом будущем» были выше человеческой жизни.

Кровожадным актом революционного терроризма явилось уничтожение царской семьи. И хотя уже вышли довольно подробные исследования этой позорной трагедии, в ней остались и тайны. Не вдаваясь в подробности, сообщим лишь основные факты.

13 июля 1918 г. в Перми был расстрелян брат царя Михаил.

18 июля в подвале дома Ипатьева в Екатеринбурге были расстреляны и «по-зверски» погребены останки императора Николая II, его жены, дочерей и сына Алексея.

19 июля в Алапаевской тюрьме, в 120 верстах от Екатеринбурга, были расстреляны 18 членов царской фамилии, их дети и слуги, среди них великие князья 34-летний Иван и 27-летний Игорь, сыновья Константина.

22 июля в Ташкенте расстреляли Николая Константиновича.

Трупы алапаевских жертв эксгумировали белогвардейцы, перевезли в Пекин и захоронили в православном соборе. «Мощи» великой княгини Елизаветы Федоровны, родной сестры царицы, возведенной Зарубежной православной церковью в сан «святой Елизаветы Великомученицы», были перевезены в Палестину, в православный храм Иерусалима и захоронены.

Акция по ликвидации дома Романовых продолжилась в Петропавловской крепости, где 28 января 1919 г. были расстреляны дядя царя Дмитрий Константинович – Главнокомандующий над казенным конезаводом и великий князь Николай Михайлович, известный историк, за которого ходатайствовал Горький. Ленин категорически заявил: «Революции историки не нужны!» Тем более Ленин, без ведома которого не могли уничтожить помазанников божьих, прекрасно понимал опасность для революции всего Дома Романовых. Столь ярое зверство было результатом злобы и трусости.

Летом 1918 г. казалось, что власти большевиков приходит конец. Борьба шла не на жизнь, а на смерть. Отброшены были «красные идеологические принципы» и «белая демократия». Чтобы выжить и остаться у власти, большевики усиливали «диктатуру пролетариата», доводя ее чрезвычайными мерами до крайности – физической ликвидации инакомыслящих. Аппарат управления становился все более репрессивным, законодательные функции власти все более и более заменялись приказно-волевыми методами командования партийных комиссаров. Резолюция ВЦИК, принятая 29 июля, предписывала: «Советская власть должна обеспечить свой тыл, взяв под надзор буржуазию, проводя на практике массовый террор против нее»[495]. Получив известие о вспыхнувшем в Пензенской губернии восстании, Ленин телеграфировал указание губисполкому и губкому партии: «…провести беспощадный массовый террор против кулаков, попов и белогвардейцев; сомнительных запереть в концентрационные лагеря вне города»[496].

В ответ на индивидуальный террор эсеров, покушение на вождей большевиков – В. Володарского, М.С. Урицкого и В.И. Ленина, «Правда» 1 сентября сообщала: «Отныне наступил момент борьбы не на живот, а на смерть, когда все средства дозволены».

17 сентября известный ученый и революционер П.А. Кропоткин писал Ленину: «Озлобление, вызванное в рядах Ваших товарищей после покушения на Вас и убийства Урицкого, вполне понятно.

Но что понятно для массы, то непростительно для «вожаков» Вашей партии. Их призывы к массовому красному террору; их приказы брать заложников; массовые расстрелы людей, которых держали в тюрьмах специально для этой цели – огульной мести… Это недостойно руководителей социальной революции»[497].

Несколько позже, при личной встрече в мае 1919 г., Ленин, оправдываясь за действия своих товарищей, ссылаясь на некультурность, безграмотность и отсталость, заявил Кропоткину: «Никто не может приписывать нам, как партии, как государственной власти, то, что делается неправильного в аппаратах этой власти, тем более там, в глубине страны, в отдалении от центров.

– Но от этого, конечно, не легче всем тем, кто подвергается влиянию этой непросвещенной власти! – воскликнул П.А. Кропоткин…

– Но ничего не поделаешь… – прибавил Владимир Ильич, – в белых перчатках революцию не сделаешь»[498].

18 октября газета «Правда» сообщала, что прежний лозунг – «Вся власть Советам» сменился новым – «Вся власть чрезвычайкам».

На красный террор с фактологическим анализом причин обострения Гражданской войны обращал внимание Патриарх Московский и всея Руси Тихон в послании Совету Народных Комиссаров 25 октября 1918 г.: «Вы разделили весь народ на враждующие между собой станы и ввергли его в небывалое по жестокости братоубийство.

Сначала (под именем «буржуев») грабили людей состоятельных, потом, под именем «кулаков», стали грабить более зажиточных и трудолюбивых крестьян, умножая, таким образом, нищих, хотя вы не можете не сознавать, что с разорением великого множества отдельных граждан уничтожается народное богатство и разоряется сама страна».

Нарком внутренних дел Г.И. Петровский издает приказ, в котором, указывая на «чрезвычайно ничтожное количество серьезных репрессий и массовых расстрелов белогвардейцев и буржуазии», приказывает: «взять значительные количества заложников»[499].

Председатель ВЧК Ф.Э. Дзержинский в циркулярном письме предлагает: «Брать только тех людей, которые имеют вес в глазах контрреволюционеров… Чем они дорожат? Высокопоставленными сановными лицами, крупными помещиками, фабрикантами, выдающимися работниками, учеными, знатными родственниками находящихся при власти у них лиц и тому подобными». Дзержинский поясняет, что «никто не заступится и ничего не даст» за «какого-нибудь сельского учителя, лесника или мелкого лавочника»[500].

Председатель ЧК Восточного фронта М.И. Лацис (Судрабс Я.Ф.) инструктировал подчиненных: «Не ищите в деле обвинительных улик: восстал ли он против Советов с оружием или на словах. Первым долгом вы должны его спросить, к какому классу он принадлежит, какого он происхождения, какое у него образование и какова его профессия»[501]. И это была не отсебятина чекиста. Так, председатель Реввоенсовета республики Троцкий с нетерпением ожидал «законных» оснований уничтожения белогвардейского офицерства и дождался. 28 июля 1920 г. он получил телеграмму от И.В. Сталина: «Приказ о поголовном истреблении врангелевского комсостава намереваемся издать и распространить в момент нашего общего наступления». Вот так, без суда и следствия – истребление лишь по принадлежности к комсоставу (Большая рукопись. Переписка. С. 150).

Массовый террор применялся по любому поводу и даже против простых тружеников. Постановление Совета рабоче-крестьянской обороны от 15 февраля 1919 г. предписывало: «…взять заложников из крестьян с тем, что, если расчистка снега не будет произведена, они будут расстреляны»[502].

«В своей деятельности ВЧК, – гласила директива Дзержинского, – совершенно самостоятельна, производя обыски, аресты, расстрелы, давая после отчет Совнаркому и ВЦИК»[503].

Таким образом, от имени Советской власти в систему государственного управления вводится несправедливая, безжалостная мера наказания безвинных людей. Исходя из вседозволенности, чекисты захватывают заложников сотнями, многие из которых были расстреляны.

В циркулярном письме ЦК РКП(б) ко всем членам партии – комиссарам, командирам и красноармейцам осенью 1918 г. указывалось: «Нужно железной рукой заставить командный состав, высший и низший, выполнять боевые приказы ценою каких угодно средств… Красный террор сейчас обязательнее, чем где бы то ни было и когда бы то ни было… Командный состав должен быть поставлен перед единственным выбором: победа или смерть»[504].

«– Без серьезных и опытных военных нам из этого хаоса не выбраться, – уверял Троцкий Ленина, на что следовало сомнение:

– Да как бы не предали…

– Приставим к каждому по комиссару, – предлагал наркомвоенмор.

– А то еще лучше двух, – соглашался председатель Совнаркома»[505].

Получив от Ленина одобрение своим действиям, Троцкий телеграфирует: «Казань Реввоенсовет. Раскольникову.

…При сомнительных командирах поставьте твердых комиссаров с револьверами в руках…»[506]

Ленин – Троцкому: «Удивлен и встревожен замедлением операций против Казани… По-моему, нельзя жалеть города и откладывать дальше, ибо необходимо беспощадное истребление…»[507]

Одной из причин казанской катастрофы председатель Реввоенсовета республики считал «отсутствие револьверов». «Поддерживать дисциплину, не имея револьверов, нет возможностей»[508]. Троцкий наводил «революционный порядок» в войсках пулеметами и пушками именного бронепоезда, в котором имел и «золотой» фонд партии – «рукастых коммунистов».

«…Нам необходимы крепкие заградительные отряды из коммунистов и вообще из боевиков, – уверял Троцкий Ленина. – Надо заставить сражаться. Если ждать, пока мужик расчухается, пожалуй, поздно будет.

– Конечно, это правильно, – отвечал Ленин, – только опасаюсь, что и заградительные отряды не проявят должной твердости. Добер русский человек; на решительные меры революционного террора его не хватает…»[509]

Хорош разговор руководителей Советской России, загородившихся отрядами «из коммунистов и вообще из боевиков» от русского народа, который «добер» и «на решительные меры революционного террора его не хватает». Большевистские вожди были правы, ибо русские никогда не были палачами, предпочитая быть освободителями.

Единодушие Ленина и Троцкого в разговоре о необходимости радикальных мер при взятии власти и ее удержанию стало основой их альянса. Троцкий не только рьяно претворял в жизнь ленинские идеи революционной борьбы, но и значительно их обогатил. В работе «Терроризм и коммунизм» Троцкий, еще недавно именуемый Лениным «каутсканцем», менторски отвечал К. Каутскому летом 1920 г. на его замечание в книге аналогичного названия о том, что оправдание террора соображениями «революционной целесообразности» – есть извращение марксизма[510]. «Революция требует от революционного класса, чтобы он добился своей цели всеми средствами, какие имеются в его распоряжении: если нужно – вооруженным восстанием, если потребуется – терроризмом. Террор вытекает из природы революции, – утверждал революционный практик, – цель (социализм) при известных условиях его оправдывает. Кто отказывается принципиально от терроризма, т. е. мер подавления и устрашения по отношению к ожесточенной и вооруженной контрреволюции, тот должен отказаться от революционной диктатуры… и ставит крест на социализме»[511].

Все это было ладно на словах, хотя и не соответствовало гуманным целям и лозунгам коммунистов. На деле же террор, объявленный официальной политикой правящей партией, не обеспеченный законодательной основой, проводимый против большинства населения России, был преступен. И никакого оправдания у юридически образованных вождей большевизма – Ленина и Троцкого не было. Политика ликвидации инакомыслящих, устрашение оставшихся в живых проводилась Лениным и его соратниками сознательно. Необходимо было сломать волю личности, превратить народ в толпу, заставить его умирать за «новую Россию».

«Пугать террором и погромами людей, – считал Горький, – которые не желают участвовать в бешеной пляске г. Троцкого – над развалинами России, – это позорно и преступно. Все это не нужно и только усилит ненависть к рабочему классу. Он должен будет заплатить за ошибки и преступления своих вождей – тысячами жизней, потоками крови»[512].

«…Наши руки обагрены кровью», – признавался нарком просвещения А. Луначарский в ответ на жалобы писателя Короленко о терроре красных.

Наиболее показательным фактом безнравственности, беззакония и жестокости новой власти являлось расказачивание. На протяжении веков крупнейшее военное сословие России – казачество служило оплотом государственной власти, получая за свою верность землю и различные льготы. И все же чаяния и мечты их в основном были схожи с крестьянством. Они так же, как и все, устали от войны и стремились решать свои проблемы собственными силами. 10 января 1918 г. в станице Каменской собрался съезд представителей вернувшихся с фронта казаков. Прибыли делегаты от 21 казацкого полка, 5 батарей и 2 запасных полков. В работе съезда приняли участие прибывшие из Воронежа руководители Донского областного ВРК С. Сырцов, А. Френкель, представители Московского Совета и ВЦИК М. Янышев и А. Мандельштам. Съезд принял резолюцию, по которой власть в Донской области переходила к избранному делегатами съезда казачьему Военно-революционному комитету во главе с вахмистром Ф. Подтелковым и прапорщиком М. Кривошлыковым.

Таким образом на Дону возникло двоевластие, так как в Новочеркасске заседало Донское войсковое правительство во главе с атаманом А. Калединым.

Многие казачьи полки все более и более отходили от Каледина, признавая Каменский ВРК, который готов был установить связь с командованием советских войск, блокировавших Донскую область. Казаки считали, что Советская власть не принесет им вреда и не затронет их обычаи и сословный уклад жизни. Не достигнув компромисса с Донским войсковым правительством, Каменский ВРК устами Ф. Подтелкова ультимативно заявил: «Мы требуем передачи власти нам, представителям трудящегося народа, и удаления всех буржуев из Новочеркасска и Добровольческой армии с Дона…»[513]

Видя безысходность своего положения, атаман Каледин после очередной болтовни, от которой погибала Россия, застрелился. В предсмертном письме, адресованном генералу Алексееву, он писал: «Казачество идет за своими вождями до тех пор, пока вожди приносят ему лавры победы, а когда дело осложняется, то они видят в своем вожде не казака по духу и происхождению, а слабого предводителя своих интересов и отходят от него. Так случилось со мной и случится с Вами, если Вы не сумеете одолеть врага»[514].

Казалось, ничего не предвещало кровавой бойни на Дону. «Дон еще не проснулся, – писал активный участник Белого движения генерал А. Богаевский. – Роковой выстрел Каледина еще не разбудил его. Только немногие смелые люди пошли с нами или в Степной поход с генералом Поповым. Масса простого казачества, – утверждал он, – да и многие офицеры пока еще держали нейтралитет…»[515]

«Ледяной поход» Добровольческой армии Корнилова, начатый 9(22) февраля в Ростове и закончившийся 31 марта под Екатеринодаром, и другие походы белых казацких вождей кровавой пеленой покрыли Дон и Кубань. Один из его участников А. Богаевский писал, что бесконечно тяжким было сознание одиночества на своей родной земле… Но у многих «первопроходников» это горестное чувство лишь усиливало ненависть, стремление мстить «хамам»[516]. Другой участник похода Р. Гуль рассказывал о расстрелах пленных, добивании раненых, порках до тех пор, пока «пленные не были в крови»[517].

В связи с обострением борьбы с казачеством оргбюро ЦК РКП(б) в составе Я.М. Свердлова, Н.Н. Крестинского, М.Ф. Владимирского и К.Т. Новгородцевой приняли 24 января 1919 г. «Циркулярное письмо ЦК об отношении к казакам». В нем «циркулярно, секретно» давались указания партийным работникам о характере их работы при воссоздании и укреплении Советской власти: «…признать единственно правильным самую беспощадную борьбу со всеми верхами казачества путем поголовного их истребления. Никакие компромиссы, никакая половинчатость пути недопустимы. Поэтому необходимо:

1. Провести массовый террор против богатых казаков, истребив их поголовно; провести беспощадный массовый террор по отношению ко всем вообще казакам, принимавшим какое-либо прямое или косвенное участие в борьбе с Советской властью. К среднему казачеству необходимо применять все те меры, которые дают гарантию от каких-либо попыток с его стороны к новым выступлениям против Советской власти.

2. Конфисковать хлеб и заставлять ссыпать все излишки в указанные пункты, это относится как к хлебу, так и ко всем другим сельскохозяйственным продуктам.

3. Принять все меры по оказанию помощи переселяющейся пришлой бедноте, организуя переселение, где это возможно.

4. Уравнять пришлых «иногородних» к казакам в земельном и во всех других отношениях.

5. Провести полное разоружение, расстреливая каждого, у кого будет обнаружено оружие после срока сдачи.

6. Выдавать оружие только надежным элементам из иногородних.

7. Вооруженные отряды оставлять в казачьих станицах впредь до установления полного порядка.

8. Всем комиссарам, назначенным в те или иные казачьи поселения, предлагается проявить максимальную твердость и неуклонно проводить настоящие указания.

ЦК постановляет провести через соответствующие советские учреждения обязательство Наркомзему разработать в спешном порядке фактические меры по массовому переселению бедноты на казачьи земли.

Центральный Комитет РКП»[518].

Получив такую директиву, партийные и советские работники Дона применили репрессии не только к офицерам, казакам-кулакам, воевавшим против Советской власти, но и к обманутым или заблуждавшимся середнякам. Местные ревкомы стали широко проводить классовую, безжалостную политику «расказачивания». Станицы переименовывались в села, казакам запрещалось носить лампасы, из обращения изгонялось даже само слово «казак». Ответом на безумные репрессии явилось вспыхнувшее 11 марта 1919 г. восстание донского казачества, которое показало неверность установки оргбюро ЦК РКП(б) в отношении казачества в целом и сплочения трудового казачества вокруг Советской власти. На наш взгляд, нельзя всю вину по «расказачиванию» возлагать на Свердлова, хотя, по выражению Ленина, «…мы были вынуждены всецело полагаться на тов. Свердлова, который сплошь и рядом единолично выносил решения»[519].

Подавлением восстания на Дону занимался лично Ленин. 20 апреля 1919 г. он с возмущением телеграфирует члену РВС Южного фронта Сокольникову: «Верх безобразия, что подавление восстания казаков затянулось»[520]. 24 апреля он вновь настаивает: «Во что бы то ни стало надо ликвидировать, и до конца, восстание. От Цека послан Белобородов. Я боюсь, что Вы ошибаетесь, не применяя строгости, но если Вы абсолютно уверены, что нет сил для свирепой и беспощадной расправы, то телеграфируйте немедленно и подробно»[521]. Другая депеша Раковскому, Антонову, Подвойскому и Каменеву ушла в Киев: «Во что бы то ни стало, изо всех сил и как можно быстрее помочь нам добить казаков и взять Ростов хотя бы ценой временного ослабления на западе Украины, ибо иначе грозит гибель».

Почему же так торопит Ленин соратников? Во-первых, нужен «хлеб с меньшими затратами и большими результатами»[522]. Во-вторых, его утверждение, «что в глубине Донецкого бассейна бродят казачьи шайки, которые беспощадно грабят местное население», не соответствовало действительности. В-третьих, казаки представляли реально-профессиональную военную силу, способную противостоять большевистскому беспределу, и нельзя было допустить их сплочения. В-четвертых, Ленин решил переселить на Дон миллионы жителей из Петроградской, Олонецкой, Вологодской, Череповецкой, Псковской и Новгородской губерний в соответствии с Циркулярным письмом ЦК о расказачивании и декретом Совнаркома РСФСР «Об организации переселения в производящие губернии и в Донскую область». Позже география переселенцев будет значительно расширена. Иногородцы должны были укрепить Советскую власть, распространить ленинские идеи «светлого будущего».

Таким образом, большевики продолжали грабительскую политику, политику натравливания друг на друга различных слоев населения России, а главное, уничтожалось наиболее самостоятельное, хозяйственно-независимое и военно-организованное сословие. Прельщенные высокоурожайной донской землей переселенцы становились крепостными Советской власти, согнанными в коммуны, совхозы, колхозы и другие сельскохозяйственные объединения.

Только в мае Ленин направил десятки телеграмм и писем своим подручным Троцкому, Каменеву, Белобородову, Середе, Луначарскому, Сокольникову, Колегаеву, Хвесину и другим, в которых настоятельно требовал ускорить переселение в Донскую область и беспощадное подавление казаков[523]. 3 июня Ленин беседует с членами ревкома Котельниковского района – Колесниковым и Неклюдовым – о положении на Дону, хотя имел представление из докладов сотрудников ВЧК и РВС фронтов, один из которых, В.А. Трифонов, писал члену редакции «Правды» А. Сольцу: «На юге творились и творятся величайшие безобразия, о которых нужно во все горло кричать на площадях»[524]. Представители Советской власти с Дона рассказали Ленину о бесчинствах и грабежах при подавлении казачества, о своем бесправии. Председатель Совнаркома пообещал разобраться и помочь. В тот же день командованию Южного фронта Ленин телеграфировал: «Держите твердо курс в основных вопросах»[525]. По вопросу «казачьей политики» на Дону, докладывая в ЦК РКП(б) в июле 1919 г., член Донревкома И.И. Рейнгольд утверждал: «Бесспорно, принципиальный наш взгляд на казаков как на элемент, чуждый коммунизму и Советской идее, правилен».

«Наш взгляд» – это политика ЦК партии большевиков, представляющих казаков как чуждый элемент, ибо они не хотели отдавать свое наработанное потом и кровью ради всеобщего благосостояния. Абсурдом являлось и то, что казак, трудившийся от зари до зари со своими домочадцами, «чуждый коммунизму и Советской идее». Ибо примитивным понятием ЦК РКП(б) под коммунизмом понимали все общее, а под Советской идеей – все совместное. А против не понимавших этот абсурд необходим был террор.

По мнению Рейнгольда, которое не расходилось с «линией» ЦК РКП(б): «Казаков, по крайней мере, огромную их часть надо будет рано или поздно истребить, просто уничтожить физически, но тут нужен огромный такт, величайшая осторожность и всяческое заигрывание с казачеством; ни на минуту нельзя упускать из виду того обстоятельства, что мы имеем дело с воинственным народом, у которого каждая станица – вооруженный лагерь, каждый хутор – крепость».

Кощунственно звучит сожаление о поголовном истреблении казаков, при котором «нужен огромный такт». Трусливость и «величайшая осторожность» звучат из доклада члена Донревкома, который ясно осознает, что казаки не простые мужики, а «воинственный народ», антибольшевистски настроенный. К тому же «в быте казаков и их историческом прошлом заложены начала независимости, обособленности, своей самостоятельности государственной жизни», – вынужден признать Рейнгольд.

«Только под вывеской Советского Донского Правительства мы должны проводить на Дону красный террор…»[526] – советует Рейнгольд, пытаясь придать видимость законности бесчеловечной акции.

Лицемерием Советской власти и вождя большевиков было Обращение ВЦИК и СНК к казакам Донского, Кубанского, Терского, Астраханского, Уральского, Оренбургского, Сибирского, Семиреченского, Забайкальского, Иркутского, Амурского и Уссурийского казачьих войск, принятое 14 августа 1919 г.:

«Казаки Дона, Кубани, Терека и других казачьих войск!

Второй год бывшие помещики, банкиры, фабриканты, купцы, царские генералы, полицейские и жандармы ведут в России жесткую внутреннюю войну против рабоче-крестьянской власти и в этой войне находят у вас поддержку…

Почему вы, казаки, помогаете вековым угнетателям народа? Разве новая рабоче-крестьянская власть стала притеснять вас или ваши родные места и веру? Ведь этого нет. Напротив, Рабоче-крестьянское правительство объявило свободу всем. Такую свободу дало оно и казакам. Оно не собирается никого расказачивать насильно, оно не идет против казачьего быта, оставляя трудовым казакам и их станицы и хутора, их земли, право носить какую хотят форму (например, лампасы)… Советское правительство одинаково заботится о казаке, крестьянине и рабочем. Оно защищает их общие интересы… За преступление против казаков, крестьян и рабочих Советское правительство строжайше наказывает, вплоть до расстрела…

М. Калинин, В. Ульянов (Ленин), В. Аванесов, М. Макаров, Ф. Степанов»[527].

Однако столь фальсифицированный документ, рассчитанный на обман широкой российской общественности, не подписали комиссар по казачьим делам М. Макаров и заведующий казачьим отделом ВЦИК Ф. Степанов, имена которых не найти ни в одной из советских энциклопедий[528].

О реальной обстановке на Дону сообщали «Донские ведомости» 24 сентября 1919 г.: «Нет самого малого поселка, где бы не страдали казаки от большевиков… Небывалую, страшную эпоху голода, холода, разорения, эпидемии и смерти переживает весь Дон, а также наша станица (Константиновка. – В.П.), не к кому нам, казакам, обратиться за помощью. Некому поведать свои муки и горе».

Кошмаром существования 4,5-миллионного казачества как особого военного сословия стал декрет Совнаркома, подписанный Лениным 25 марта 1920 г. «О строительстве Советской власти в казачьих областях». В нем говорилось: «Учредить в казачьих областях общие органы Советской власти, предусмотренные Конституцией Российской Федеративной Социалистической Республики и положением Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета о сельских Советах и волостных исполкомах… Отдельных Советов казачьих депутатов не должно быть создаваемо… Декрет от 1 июня 1918 г. об организации управления казачьими областями… отменить»[529]. Кровавые зачистки казачьих земель еще продолжались долго, но казачество не исчезло.

Введение всеобщей трудовой повинности было направлено прежде всего против нетрудящихся слоев населения. Однако в экстремальных условиях Гражданской войны принудительные меры распространились на рабочих и крестьян. Милитаризация труда закрепляла на фабриках и заводах рабочих как мобилизованных. Постановление СНК от 29 января 1920 г. конкретизировало проведение всеобщей трудовой повинности. Предусматривалось привлечение населения независимо от постоянной работы к единовременному или периодическому выполнению различных трудовых повинностей (топливной, сельскохозяйственной, дорожной, гужевой), использование рабочей силы частей Красной Армии, перераспределение наличных трудовых ресурсов[530]. Конечно, принудительный труд явился следствием тяжелых условий военного положения. В то же время он лежал в основе принципиальной концепции построения социализма, которую создавали Ленин и его соратники.

Четко и ясно изложил систему принудительного труда Троцкий весной 1920 г. на IX съезде РКП(б). Он доказывал, что военные методы хозяйственного руководства присущи всему периоду строительства социализма. По его убеждению, милитаризация труда является универсальным и постоянным средством экономического развития города и деревни. Рабочие должны быть приписаны к заводам и фабрикам, они были обязаны выполнять государственный план. Крестьяне, прикрепленные к государственной земле, должны были не только интенсивно трудиться, сеять и выращивать по госзаказу, но и сдавать по госнорме и госрасценкам свою продукцию. За «трудовое дезертирство» наркомвоенмор, председатель РВС Советской России, член Политбюро ЦК РКП(б) Л.Д. Троцкий предлагал направлять в штрафные рабочие команды и концентрационные лагеря. На вопрос, будет ли эффективной эта система, Троцкий цинично ответил, что наш «социалистический» принудительный труд будет эффективным и производительным, ибо «мы» должны и «мы» можем сделать так, чтобы он воспринимался самим работником как свободный, добровольный и радостный[531]. Система принудительного труда не была идеей Троцкого, а лишь толкованием теории одного из лидеров II Интернационала – Карла Каутского. «Гениальность» соратника Ленина в том, что он выражал мнение своих соподельников и желание внедрить рабский труд в Советской России.

Через полтора года после IX съезда, 17 октября 1921 г., под напором народного бунта Ленин вынужден будет признать, что после Брестского мира «мы сделали ту ошибку, что решили произвести непосредственный переход к коммунистическому производству и распределению»[532].

Все это было не так, ибо «переход…» начался с октября 1917 г. Ну а далее его вывод точен: «…На экономическом фронте с попыткой перехода к коммунизму мы к весне 1921 г. потерпели поражение более серьезное, чем какое бы то ни было поражение, нанесенное нам Колчаком, Деникиным или Пилсудским, поражение гораздо более серьезное, гораздо более существенное и опасное»[533].

Открывая частично шлюзы свободного труда, Ленин подчеркнет, что это – «стратегическое отступление». НЭП, говорил он делегатам IX съезда РКП(б), – «всерьез и надолго, но… не навсегда»[534]. Так Ленин конспиративно давал понять, что развитие экономики в советской России зависит от политического курса ее руководителей, желавших, по мнению большевистского вождя, построить «единый государственный синдикат».

Начало мирного строительства «единого государственного синдиката» ознаменовалось новым витком политической борьбы за власть. Практического опыта у «прорабов-строителей» социализма не было, а идеи по формам и методам его возведения разнились. Обмен мнениями в РКП(б), о котором довольно подробно, хотя и не совсем объективно писали, действительно грозил расколоть партию, и Ленин на Х съезде РКП(б) предложил принять решение «О единстве партии», которое означало введение террора большевистского большинства в своих рядах. Хотя до этого оппозиция не расценивалась как незаконное и враждебное явление, о чем свидетельствовал Г.Е. Зиновьев на VIII съезде партии. «Оппозиция, – констатировал он, – вещь законная. Никто против этого ничего не имеет. Съезд для того и созывается, чтобы каждая группа нашей партии сказала свое мнение»[535].

Решение съезда представлялось как спасительно-временное, необходимое для партии и Советской власти постановление. Запретив всякую фракционность, съезд дал ЦК полномочия исключать из партии за нарушения партийной дисциплины. В решении «О единстве партии» съезд определял фракционность как «возникновение групп с особой платформой и стремлением до известной степени замкнуться и создать свою групповую дисциплину»[536]. В принципе решение не запрещало членам партии объединяться на основе раздельных платформ, если они действуют открыто и в рамках единой для партии дисциплины. Д.Б. Рязанов предложил поправку: «Осуждая самым решительным образом всякую фракционность, съезд в то же время высказывается также решительно против выборов на съезд по платформам». Ленин говорил, что «пожелание т. Рязанова, как это ни жаль, неосуществимо. Лишать партию и членов ЦК права обращаться к партии, если вопрос коренной вызывает разногласия, мы не можем. Я не представляю себе, каким образом мы можем это сделать. Нынешний съезд не может связывать чем-либо выборы на будущий съезд, а если будет такой вопрос, как, скажем, заключение Брестского мира?.. Возможно, что тогда придется выбирать по платформам… Если же обстоятельства вызовут коренные разногласия, можно ли запретить вынесение их на суд всей партии? Нельзя! Это чрезмерное пожелание, которое невыполнимо и которое я предлагаю отвергнуть»[537].

Принимая решение «О единстве партии», съезд имел в виду ситуацию начала 1921 г., когда возникла опасность раскола партии. «Это – крайняя мера, – подчеркивал Ленин, – которая принимается специально в сознании опасности обстановки»[538]. Однако текст решения оставлял возможность толкования его расширительно и во времени, и в отношении требований меньшинства. К. Радек при обсуждении проекта резолюции многозначительно заметил: «Здесь устанавливается правило, которое неизвестно еще против кого может обернуться»[539].

Значительно изменилось мнение Зиновьева: «Мы имеем «монополию легальности», мы отказали в политической свободе нашим противникам. Мы не даем легально существовать тем, кто претендует на соперничество с нами. Мы зажали рот меньшевикам и эсерам… Диктатура пролетариата, как говорит товарищ Ленин, есть очень жестокая вещь. Для того, чтобы обеспечить победу диктатуры пролетариата, нельзя обойтись без того, чтобы не переломить хребет всем противникам этой диктатуры… Никто не может указать то время, когда мы сможем пересмотреть наши взгляды в этом вопросе»[540].

Таким образом, опасность раскола, о котором говорили соратники Ленина, хотя и заявляли о допустимости различных мнений «товарищей», привела к открытому подавлению инакомыслия в партии и в обществе в целом.

Так было в 1921 г. в конфликте секретаря Петроградского губкома партии Н.А. Угланова и председателя Петроградского Совета Г.Е. Зиновьева. На собрании партийного актива Петрограда большинство поддержало Угланова. Тогда Зиновьев обвинил его в «уклоне», тем самым «ошельмовав» Угланова и его окружение.

Хотя с «рабочей оппозицией» было покончено, в руководстве партии оставалось немало противников монопольной политики Ленина. Проявлением недовольства явилось «Заявление 22-х», которое было направлено в Исполком Коминтерна. «…Наши руководящие центры ведут непримиримую, разлагающую борьбу против всех, особенно пролетариев, позволяющих себе иметь свое суждение, и за высказывание его в партийной среде применяют всяческие репрессивные меры, – говорилось в нем. – Стремление приблизить пролетарские массы к государству объявляется «анархо-синдикализмом», а сторонники его подвергаются преследованиям и дискредитированию… Объединенные силы партийной и профессиональной бюрократии, пользуясь своим положением и властью, игнорируют решения наших съездов о проведении в жизнь начал рабочей демократии»[541].

Еще более жесткую и непримиримую позицию занимали большевики в отношении меньшевиков и эсеров, расценивая даже их критические замечания в адрес РКП(б) и Советской власти как незаконные действия. В результате репрессий меньшевиков и эсеров все же наметилась тенденция к усилению их влияния среди рабочих и крестьян, что тревожило большевистское руководство. Оно негативно относилось к попыткам лидеров меньшевиков пойти на компромиссы. Так, осталось «незамеченным» обращение Ю. Мартова и Ф. Абрамовича (по поручению ЦК РСДРП и Бунда) с письмом к социалистическим партиям и профсоюзам всех стран с призывом к признанию Советской России и возобновлению торговли с ней[542]. Давая показания о политике партии меньшевиков, член ее ЦК Ф.И. Дан на допросе 21 апреля 1921 г. в Петроградской ЧК заявил: «Для настоящего момента считаю необходимым, в интересах трудящихся и особенно пролетариата, сохранение советской системы, но с тем, чтобы эта система была, согласно и теории ее, и Конституции, действительным свободным самоуправлением трудящихся, а не замаскированной формой партийной диктатуры…» Что касается крестьянских восстаний, то партия меньшевиков «не только не брала на себя инициативы таких восстаний или руководства ими, но решительно высказывалась против них». В отношении рабочих забастовок он показал, что партия признает право на забастовки, на практике неустанно старается удержать рабочие массы от пользования этим правом, от всякого забастовочного движения, считая, что в обстановке крайнего разрушения производительных сил, распыленности, дезорганизованности и социально-политического упадка пролетариата забастовки неизбежно будут для рабочего класса не только бесполезны, но и вредны, а также неизбежно будут использованы классовыми врагами пролетариата»[543].

Таким образом, партия меньшевиков придерживалась легальности и отказа от вооруженной борьбы. В конце ноября 1921 г. Бюро ЦК РСДРП приняло циркуляр о задачах партии и методах борьбы, подчеркивавший, что партия легальна, к попыткам уйти в подполье ЦК относится отрицательно. «Вы должны рассматривать себя как партию, стоящую на почве советской Конституции, партию легальной рабочей социалистической оппозиции, относящуюся совершенно отрицательно к методам вооруженной борьбы и вооруженным восстаниям, которые в настоящих условиях неизбежно повлекли бы к торжеству реакции»[544].

Меньшевики продолжали критиковать большевиков в проведении экономической политики, требовать отказа от диктатуры и расширения демократии, что воспринималось властями как опасность для их правления.

В отличие от меньшевиков правые эсеры допускали вооруженную борьбу. Многие из них принимали активное участие в организации антисоветских восстаний. Партия считала своей задачей готовиться к свержению большевистской власти и вооруженным путем. В августе 1921 г. очередной (10-й) Совет партии сформулировал основную задачу: «Вопрос о революционном низвержении диктатуры Коммунистической партии со всей жизненной необходимостью становится в порядок дня, становится вопросом всего существования российской трудовой демократии»[545].

Исходя из оппозиционных настроений политических оппонентов большевиков, в плане ВЧК «работы по ликвидации белогвардейских организаций» основной упор сделан на «доликвидации» партий меньшевиков и эсеров. В день представления «плана» Ленину, 4 июня 1921 г., Политбюро дало директиву ВЧК усилить борьбу против меньшевиков «ввиду активизации их контрреволюционной деятельности»[546]. Во второй половине 1921 г. участились случаи арестов меньшевиков и эсеров. 28 декабря 1921 г. по докладу Ф.Э. Дзержинского о меньшевиках и эсерах ЦК РКП(б) постановил: «а) Предрешить вопрос о предании суду Верховного трибунала ЦК партии социалистов-революционеров, б) Поручить комиссии в составе тт. Дзержинского, Каменева и Сталина определить момент опубликования»[547]. В соответствии с постановлением ЦК РКП(б) от 28 декабря 1921 г. готовился процесс над руководством правых эсеров. Верховный трибунал ВЦИК 8 июня – 7 августа рассматривал дела 11 членов Центрального Комитета и нескольких десятков активистов партии. Им были предъявлены обвинения в преступлениях, совершенных в ходе Гражданской войны: участие в вооруженной борьбе против Советской власти, изменнические сношения с иностранными государствами, организация убийств, вооруженных ограблений. Обвиняемым грозила смертная казнь, что вызвало бурю всеобщего возмущения. «Если процесс социалистов-революционеров будет закончен убийством – это будет убийство с заранее обдуманным намерением, гнусное убийство, – писал Горький заместителю председателя Совнаркома А.И. Рыкову. – Я прошу Вас сообщить Л.Д. Троцкому и другим это мое мнение»[548].

В письме в Политбюро 17 марта 1922 г. Ленин требовал «самой беспощадной борьбы» с меньшевиками и эсерами и самого максимального недоверия к ним (как к опаснейшим фактическим пособникам белогвардейщины)[549]. К этой борьбе был привлечен и Исполком Коминтерна. 18 апреля 1922 г. Президиум ИККИ обсуждал вопрос «О литературной кампании против меньшевиков, эсеров и анархистов» и постановил признать «задачей первой необходимости издать целую серию брошюр и листовок с тем, чтобы этой работе отдать предпочтение перед всеми остальными»[550].

При обсуждении на 3-й сессии ВЦИК IX созыва (12–26 мая 1922 г.) проекта Уголовного кодекса РСФСР Ленин предлагал добавить к проекту УК статьи, суть которых состояла в расширении применения расстрела как высшей меры наказания с правом замены высылкой за границу «по решению Президиума ВЦИК (на срок или бессрочно)». Относилось это, в частности, «ко всем видам деятельности меньшевиков, с.-р. и т. п.». Предлагалось «найти формулировку, ставящую эти деяния в связь с международной буржуазией и ее борьбой с нами (подкупом печати и агентов, подготовкой войны и т. п.)»[551].

17 мая последовала вторая ленинская записка Д.И. Курскому: «Открыто выставить принципиальное и политически правдивое (а не только юридически узкое) положение, мотивирующее суть и оправдание террора, его необходимость, его пределы», что «карается высшей мерой наказания, с заменой, в случае смягчающих вину обстоятельств, лишением свободы или высылкой за границу» – «пропаганда или агитация, или участие в организации, или содействие организациям, действующие (пропаганда и агитация) в направлении помощи той части международной буржуазии, которая не признает равноправия приходящей на смену капитализма коммунистической системы собственности и стремится к насильственному ее свержению, путем ли интервенции, или блокады, или шпионажа, или финансирования прессы и т. под. средствами»[552].

В 1922 г. были произведены массовые аресты среди меньшевиков. Многие из них отправлены в отдаленные районы страны, видные меньшевики получили разрешение эмигрировать. Волне возмущения в Западной Европе Президиум ИККИ противопоставил сфабрикованные материалы о терроре в отношении коммунистов в буржуазных странах. 6 мая 1922 г. он постановил: «Добиться того, чтобы каждый член ИККИ дал в письменном виде подробнейший материал о своей стране, указывающий на гонения коммунистов, аресты, убийства, проявления белого террора и главную роль социалистов 2 и 2 1/2 Интернационала во всем этом»[553]. Трибунал ВЦИК 3 человек оправдал, 12 приговорил к расстрелу, остальных – к различным срокам заключения. Президиум ВЦИК 10 человек помиловал. 8 августа 1922 г. ВЦИК утвердил приговор, но отсрочил его исполнение. «Если партия социалистов-революционеров, – говорилось в декрете ВЦИК, – фактически и на деле прекратит подпольно-заговорщическую, террористическую, военно-шпионскую, повстанческую работу против власти рабочих и крестьян, она тем самым освободит от высшей меры наказания тех своих руководящих членов, которые в прошлом этой работой руководили и на самом процессе оставили за собой право ее продолжать»[554].

Таким образом, большевики вынуждены были держать руководителей эсеровской партии в тюрьме, сохраняя им жизнь за отказ эсеров от антисоветской деятельности. «Перебежчики из лагеря самих эсеров раскрыли нам, – писал Л.Д. Троцкий, – что важнейшие террористические акты были организованы не одиночками, как мы склонны были думать сначала, а партией, хотя она и не решалась брать на себя официальную ответственность за совершавшиеся ею убийства. Смертный приговор со стороны трибунала был неизбежен. Но приведение его в исполнение означало бы неотвратимо ответную волну террора. Ограничиться тюрьмой, хотя бы и долголетней, значило просто поощрить террористов, ибо они меньше всего верили в долголетие Советской власти. Не оставалось другого выхода, как поставить выполнение приговора в зависимость от того, будет или не будет партия продолжать террористическую борьбу. Другими словами, вождей партии превратить в заложников»[555].

Данный текст является ознакомительным фрагментом.