Грекофильский заговор против Святослава

Грекофильский заговор против Святослава

Не случайна и лакуна в ПВЛ. Князь явно предпринимал какие-то шаги, направленные на усиление своей власти (по «ромейскому» образцу) и укрепление церковной самостоятельности Руси. Это нужно было тщательно скрыть от русичей, что и произошло во время составления ПВЛ, в эпоху феодальной раздробленности, когда неразумные потомки Владимира Святославовича забыли о величественных замыслах Крестителя, сосредоточившись на своих разборках. В борьбе за Русскую Национальную Церковь Владимир Святославович вынужден был противостоять могущественной грекофильской партии, желавшей как можно сильнее привязать Русь к Царьграду – без возможности совершать геополитические маневры. Судя по всему, именно эта партия настойчиво саботировала проведение балканской политики Святослава Игоревича и приложила руку к его трагической гибели в 972 году.

Историков давно уже интересует та метаморфоза, которая произошла в отношении князя Святослава к христианам. «Повесть временных лет» сообщает о том, что он не препятствовал своим людям принимать крещение. Тем не менее, после неудач, начавшихся в ходе балканской войне 970–971 годов, Святослав, по данным «Иоакимовской летописи», развернул репрессии против своих дружинников, исповедующих христианство. Более того, он задумал «избити» христиан после возвращения в Киев. В чем же дело? Почему на князя вдруг напал приступ языческого фундаментализма? Раньше ведь он воевал с христианами бок о бок, и его язычество отнюдь этому не мешало. Как и христианам ничто не мешало воевать против императора христианской Византии. Что же изменилось? Логичнее всего предположить, что какая-то часть христиан составила политическую оппозицию Святославу, выступив за прекращение войны с ромеями. Косвенно об этом свидетельствуют данные византийского автора Льва Диакона, который сообщает о военном совете русов от 21 июля 971 года. Тогда некоторые русские военачальники призвали заключить мир с Византией – против воли князя. Возможно, что речь идет о христианской части дружинной элиты.

Святослав отверг это предложение, произнеся свои знаменитые слова: «…Да не посрамим земле Русские, но ляжем костьми, мертвые бо сраму не имам». Однако можно представить себе – с каким настроем сражались против византийцев сторонники мира. Могут возразить, что мир, в конце концов, заключили, так не лучше было бы послушать «пацифистов»? Но тут можно задать и встречный вопрос – а не лучше ли было бы самим пацифистам отказаться от своего пацифизма? Глядишь, и результаты были бы другими. Да и неизвестно еще, какими бы оказались условия мира. От русов вообще могли потребовать разоружиться – со всеми вытекающими последствиями (христиане, впрочем, оказались бы в исключительном положении). И здесь стоит обратить внимание на слова князя Святослава, переданные в ПВЛ: «Нам некуда деться, волей или неволей мы должны сражаться». И вот, само сражение было проиграно, но император согласился отпустить русов домой, заключив с ними вполне приличный (учитывая сам факт поражения) договор. В любом случае, налицо оппозиция князю Святославу, выступающая за мир с ромеями. И дело здесь не в религии, но в политике. Когда пацифисты считали, что князь сможет одолеть Иоанна Цимисхия, они воевали против Византии – несмотря на свою религиозную принадлежность. Когда же им показалось, что шансы Святослава ничтожно малы – им захотелось мира. Это уже политика, а не религия.

У оппозиционеров наверняка были свои сторонники в Киеве, которые не хотели возвращения князя. Весьма любопытно следующее обстоятельство. Воевода Свенельд предлагал Святославу вернуться в Киев, обойдя «днепровские пороги на конях, ибо стоят у порогов печенеги». Князь отказался, в результате, его дружина осталась зимовать и голодать в устье Днепра, в Белобережье. Это обычно трактуется как проявление некоего героического чудачества – дескать, отважный донельзя воин не хотел обходить опасность. Но вряд ли сокрушитель Хазарии был экзальтированным чудаком, которым его так часто представляют. Что-то удерживало князя от пути в обход. Очевидно, он боялся столкнуться с некоей силой, которая была страшнее и самих печенегов. Сила эта, судя по всему, находилась в Киеве, и она вполне бы могла уничтожить князя в тот момент, когда он пробирался бы в столицу. Поэтому Святослав и не хотел идти на север, предпочитая выждать время. Кстати, с самими печенегами у него должны были тогда существовать хорошие отношения. ПВЛ сообщает о том, что во время зимовки воины Святослава питались кониной. И, как справедливо вопросил Л.Н. Гумилев: «Кто мог продавать им конину кроме печенегов?» («Древняя Русь и великая Степь») И в то же самое время: «Нестор не объясняет, почему войску Святослава, страдавшему в Белобережье от голода, не помогли киевляне, хотя степной путь по Бугу был открыт». Но вот Святослав выдвинулся к столице, и печенеги напали на его войско. Понятно, что кто-то их настрой изменил: «Печенегов кто-то должен был известить о времени прохода Святослава через пороги, иначе они не смогли бы собраться туда в достаточном количестве». Ниточка тянется в Киев, где давно уже созрел заговор против князя. И главные кандидаты на заговор – грекофилы. Не христиане «вообще» – в Киеве существовало несколько христианских общин и партий (о чем речь пойдет дальше), но именно сторонники провизантийской ориентации. Не случайно же после смерти Святослава власть (уже де-юре) переходит к его сыну Ярополку, который находился в орбите византийского влияния. При этом агентом Ярополка был воевода Свенельд, который благополучно вернулся в Киев.