Год 1937
Год 1937
Смерть никого не щадит, в том числе и диктаторов…
Л. Троцкий.
Без пауз, соревнуясь друг с другом, за мной продолжают ухаживать Маленков, Поскребышев,
Ежов. «Отцом народов» прочно завладели напористые щебетуньи Ольга Лепешинская и Наталья Шпиллер. Жена Ежова, Антонина Михайловна, морочит голову Хрущеву относительно научной ценности политического наследия Маркса, Энгельса, Ленина, восторженно отзывается о трудах «великого» Сталина. Она стремилась прослыть женщиной «с подкованной эрудицией». Семен Буденный со всеми знакомит очередную жену, красивую, многообещающую певицу Варвару Михайлову. Тухачевский приехал в Кремль с Ниной Евгеньевной, которую на части разламывает беспощадный радикулит.
Отозвав меня в сторону, Маленков спросил:
— В. А., у вас подавленное состояние? Товарищ Сталин не должен знать, что вы огорчены. Опять что-то стряслось? Разрешите вмешаться и вам помочь?
— Г. М., мне искренне жаль Б. А. Пильняка. Он здоровый человек, его незаконно держат в психбольнице. Я за него ручаюсь и готова взять на поруки.
Маленков развел руками:
— Над судьбой никто не властен, забудьте о нем. К сожалению, Пильняк не первый и не последний. Лучше, Верочка, расскажите, что у вас нового в театре.
— В мае премьера оперы Римского-Корсакова «Царская невеста», пою Любашу. Артист и композитор Олесь Чишко передал Большому театру свою оперу «Броненосец Потемкин», мне поручили партию основной героини Груни.
— Верочка, собирайтесь в путь-дорогу, мы с вами отправимся в ближайшее время в Ленинград.
— Какова цель поездки?
— Деловая экскурсия. Ленинград — особый город, он наводнен всякой нечистью. Нам необходимо побеседовать с интеллигенцией. Вся анархия идет от нее. В городе сосредоточен рассадник преступлений…
Сталин предложил организовать импровизированный концерт. Лихо отплясывал русскую хроменький народный комиссар внутренних дел Ежов, Ворошилов с Буденным затянули песню времен гражданской войны, Тухачевский после настойчивых просьб виртуозно сыграл скрипичный концерт Паганини, Шпиллер исполнила несколько арий на итальянском языке, Лепешинская показала танцы из балета Глиэра «Красный мак», Игорь Ильинский прочитал рассказы Чехова и Зощенко, затем наступила моя очередь.
На многих слушателей волнующее впечатление производят романсы русских композиторов. В их сценическом воплощении мне хотелось выразить печаль, одиночество, страх, потерю любимого человека. Заметила, что Ежов украдкой вытирает слезы. Он отвел меня в самый дальний угол:
— Я для вас сделал все, что мог, вашего друга перевели на облегченный режим в полусанаторное отделение, мне удалось изъять вашу фамилию из уголовного дела. Вы можете навещать Пильняка один раз в неделю по воскресным дням.
— Спасибо, Николай Иванович!
— Я приеду к вам в субботу.
— Разве в этом есть необходимость?
— Конечно.
— Меня замотали репетиции двух новых спектаклей.
— Ничего, размотаем вашу усталость, для меня вы всегда самая желанная.
Подошел подозрительный Маленков:
— В. А., у вас имеются книги и письма Пильняка?
— Я очень люблю его рассказы, повести, романы. У меня хранятся его книги с дарственными надписями.
— Сегодня же все уничтожьте! Сожгите! Иначе вас ждет большая неприятность.
— А если спрячу?
— Найдут и привлекут к ответственности за хранение и распространение запрещенной литературы.
— Г. М., неужели вы не в состоянии приказать, чтобы меня, наконец, оставили в покое?
— В нашей стране это может сделать только товарищ Сталин, и то я не уверен.
Утром поехала кататься на лыжах в Сокольнический парк. Нетронутый пушистый снег. Елки торжественно одеты в сказочный белый наряд. На лыжне столкнулась с высоким, стройным человеком, он галантно уступил дорогу.
— Дальше ехать не советую, — промычал он, — там крутой обрыв, лыжник вы не ахти какой, будьте осторожны.
— Спасибо за предупреждение.
Взглядываюсь в необычное лицо высокого незнакомца. Мне показалось, что я однажды его уже где-то видела.
— Что вы на меня так пристально смотрите? — спросил он.
— Я, кажется, вас знаю!
— Вполне возможно, мир так тесен. Вы любите поэзию?
— Русскую больше, чем современную.
Мы пошли рядом по сдвоенной лыжне.
— Кто вам нравится из современных поэтов?
— Сергей Есенин, Анна Ахматова, сохранилось несколько книжек Николая Гумилева, которого боготворю.
— Марину Цветаеву читали?
— К стыду своему, нет, я впервые слышу это имя.
— Бориса Пастернака знаете?
— Мне не очень понятны его стихи.
— Хотите послушать одно его стихотворение?
— С удовольствием. — Мы присели на лавочку. — Стихотворение называется «Никого не будет в доме».
Никого не будет в доме,
Кроме сумерек. Один
Зимний день в сквозном проеме.
Незадернутых гардин.
Только белых мокрых комьев
Быстрый промельк маховой.
Только крыши, снег и, кроме
Крыши снега, — никого.
И опять зачертит иней,
И опять завертят мной
Прошлогоднее унынье
И дела зимы иной.
И опять кольнут доныне
Неотпущенной виной,
И окно на крестовине
Сдавит город дровяной.
Но нежданно по портьере
Пробежит вторженья дрожь,
Тишину шагами меря,
Ты, как будущность, войдешь,
Ты появишься у двери
В чем-то белом, без причуд,
В чем-то впрямь из тех материй,
Из которых хлопья шьют.
— Замечательное стихотворение, я хотела бы его иметь!
— Прекрасная незнакомка, напишите свой адрес, обещаю вам прислать один из поэтических сборников поэта Пастернака. Назовите свое имя!
Покорно ответила, как будто находилась на уроке в школе:
— Вера Александровна Давыдова.
— Чем вы занимаетесь, очаровательная В. А.?
— Пою в Большом театре.
— Я имею некоторое отношение к поэзии. Позвоните, если окажется телефон под рукой.
— Женщина первая не должна о себе напоминать, это неприлично.
— Согласен, исключение составляют тенора и поэты.
— Настала ваша очередь назвать свое имя! Возможно, я слышала?
— Пастернак.
Моему удивлению не было границ.
— Так вы Борис Пастернак?
— Представьте себе, что это я и есть — Б. Л. Пастернак. Очаровательная В. А., у вас замерзли ноги, идемте в раздевалку, выпьем чаю, согреемся.
В буфете громоздились пирамиды рыбных консервов, кольца черствых баранок, мятные пряники, конфеты-подушечки, слипшийся от времени шоколад.
— Что будем делать? Я страшно голоден, — сказал Пастернак. Сильными, гибкими руками он стал растирать мои озябшие пальцы и продолжал говорить — Поблизости здесь нет ни одного приличного ресторана. Вы когда-нибудь ели фаршированную рыбу, которую умеют готовить только евреи?
— Очень давно, когда была девочкой, у мамы в Благовещенске.
— Мы пойдем с вами в один частный дом и отведаем там чудо кулинарного искусства. Ева Абрамовна Мауз-нер — знаменитый кулинар, поэт-кудесник. В старые времена она держала на Покровке закусочную, теперь «нелегально» готовит дома. У нее ежедневно столуется человек 15, в основном одни и те же. Посторонних она не принимает. Мадам Маузнер как огня боится финансовых инспекторов.
Рядом с Сокольническим парком, в конце Преображенской улицы, стоял покосившийся от ветхости домик. По бесперильной лестнице мы поднялись на второй этаж. Постучались, долго никто не открывал. Наконец послышались шаги. Надтреснутый голос спросил:
— Говорите, кто нас спрашивает?
— Ева Абрамовна, откройте, пожалуйста, это я, Борис Леонидович Пастернак.
— Вы один?
— С дамой, которая, надеюсь, вам понравится.
— Боренька, дама еврейская?
— Русская.
— В Москве мало еврейских барышень? Зачем вам, такому представительному мужчине, ходить с гойкой? У вас, кажется, есть жена? Почему вы ей изменяете?
Весь этот диалог происходил через закрытую дверь.
— Ева Абрамовна, нам уйти?
— Что значит уйти? Ко мне в дом постучался голодный человек, хочет покушать, и вместо задушевной беседы он нас пугает? Как вам это нравится? Не я же в конце концов пришла учинять допрос, не я стучусь в чужие двери!
Заскрипели ржавые засовы. Крошечная, щупленькая старушка впустила нас в квартиру, состоящую из двух перегороженных комнат и маленькой кухоньки.
— Боря, идите с дамой мыть руки!
— Они у нас чистые.
— Я что сказала! Вы же знаете, товарищ Пастернак, что я два раза не повторяю! Вот вам чистое полотенце, берите, не бойтесь, микробы имеются в других местах. Может быть, дамочке нужно в туалет? Перед обедом это полагается делать всем людям!
Чистенькая столовая, ни единой пылинки. Комод и буфет накрыты кружевными салфеточками. Диван, мягкое кресло, обеденный стол. Ева Абрамовна постелила белоснежную накрахмаленную скатерть, подала два прибора. Она повела сутулыми, покосившимися от времени плечиками, наморщив маленький лобик, сказала:
— Даже не знаю, чем вас кормить? Как раз сегодня у меня ничего нет вкусного. Но раз пришли, люди, голодными они не уйдут. Я приготовила фаршированную рыбу с соленым огурчиком, бульон с пирожками, отварила курочку, есть зовере кройт с луком и подсолнечным маслом. По-русски, барышня, это называется кислая капуста. Сделала мясные котлетки с жареной картошечкой, сварила компот, потом будете пить чай с клубничным вареньем. Я испекла струдель, который так любит Боренька. Возможно, такое меню вас не устроит? Конечно, нам еще далеко до ресторана «Метрополь», но, если бы его величество барон Ротшильд изъявил желание у нас пообедать, поверьте, у него не было бы сил встать со стула.
После паузы хозяйка дома спросила:
— Милая дамочка, разрешите вас спросить, вы случайно не инспектор районного финотдела?
— Я артистка, работаю в Большом театре, пою в опере. Буду рада пригласить вас на свой спектакль!
— Спасибочки, сейчас придет Муня, мой муж. Бедный, сколько он работает. Целый день, в жару и в холод, в морозы и в слякоть, с высунутым языком Муня бегает по городу. Ох, пришло времечко! Представьте себе, в наш революционный век никто не хочет жениться. Все чего-то боятся. Разведенных — тьма! А кто из молодых людей успел один раз скушать тухлое яйцо, вторично не женится. — В квартиру вошел маленький благообразный человечек. — Муня, иди, детка, мой руки и без разговоров садись к столу. Твои майнсес я слушаю 50 лет. Наперед знаю все, что ты мне скажешь. Жилет и пиджак повесь в гардероб. Надень пижамную куртку, в квартире прохладно.
Муня покорно отправился мыть руки.
— Ты слышишь, что я сказала? Сними туфли. Курить не надо, дамочка — певица из Большого театра, ты можешь напортить ей горло. Они пригласили нас на постановку. Помнишь, как мы с тобой были там в 1920 г., слушали биографию князя Игоря?
Прочитав молитву, благообразный Муня сел за стол. Видно было, ему не терпелось что-то рассказать.
— Потом, деточка, потом, маленький, скажешь, после обеда, — проговорила ласково Ева А.
Муня многозначительно посмотрел на жену.
— Тебе хочется выпить? Пожалуйста, на здоровье! Что ты стесняешься и делаешь большие глаза? Ты не у чужих, а в своем собственном доме. Вот графинчик, водку сама настаивала на лимонной корочке. Налей, детка, гостям! Рюмочки я поставила, пусть попробуют! Чем богаты, тем и рады, кажется, так сказал товарищ Пушкин. Вы думаете, что я неграмотная? Четыре года я бегала в еврейскую школу. Жалко, Лазарь далеко! Мама не имеет права взглянуть в глаза своему единственному ребенку! Вы знаете, где наш Лазарь? Нет? Откуда вам знать! Лазарь живет в Нью-Йорке, в Ман-хеттене. Дай ему Бог здоровья! Еще совсем недавно мы получали от него посылки с разным добром. Перед революцией он уехал с моим братом Натаном. В Америке Лазарь стал человеком. Он выучился на зубного врача. Профессия как профессия. Я всегда говорила сыну, что человек должен иметь профессию. Все люди работают, мой муж Муня, пусть живет до ста двадцати, занимается тем, что направо и налево продает воздух. Что такое в наши дни шатхен? Гурнышт, ничего…
С огромным интересом мы слушали своеобразную речь Евы Абрамовны. После обеда, когда она убрала посуду, заговорил крошечный Муня Маузнер:
— Мамочка, иди скорей сюда! — позвал он жену. — Сядь поудобней и слушай, что я скажу. Ты помнишь, в соседнем переулке жила горбатенькая, веснущатая машинистка Ида Скворешник? Так вот, я нашел ей мужа, — проговорил он с гордостью, — сосватал хромого парикмахера Изю Китайгородского, вчера состоялась свадьба. Молодые сделали нам подарок. Переполненная счастьем мадам Скворешник-Китайгородская дала новенькими сто рублей, а жадный парикмахер — тридцать пять.
— Муня, ты теперь сказочно богатый человек! Что ты собираешься делать с деньгами?
Крошечный Маузнер отправился в спальню, оттуда он принес старенький бумажник, победоносно посмотрев на нас большими синими глазами, доверительно сказал:
— Мамочка, вот деньги!
Ева Абрамовна деловито пересчитала, завернула деньги в платок, перевязала его тугим узлом. Минут через пять она пришла счастливая, взволнованная:
— Я всегда говорила, что человек должен иметь профессию. Шатхен так шатхен! Сват — так сват! Что поделаешь? Каждому свое. Муня зарабатывает на хлеб, слава Богу! Скоро у нас будет золотая свадьба, мы вас непременно пригласим.
Маузнер засеменила к телефону, со стола взяла листочек бумаги.
— Вы нам хотите что-то прочитать? — спросил Пастернак.
— Боренька, сегодня утром мне позвонил какой-то незнакомый человек, назвался Айболитом, сказал, что он писатель, проживающий в Ленинграде, что ему негде обедать, а номер моего телефона ему дал артист Крокодил Крокодилович!
Борис Леонидович затрясся в гомерическом схеме. Хохотали все, и никто не мог остановиться.
— Вас разыграл замечательный писатель, мой большой друг Корней Иванович Чуковский, он добрый и очень серьезный человек, если он к вам придет, примите его так же хорошо, как меня.
Пастернак подошел к Еве Абрамовне, поцеловал ее в лобик. Он хотел рассчитаться.
— Вот деньги!
— Боренька, не горит! Отдадите в следующий раз.
— Сегодня у меня как раз есть. Ева Абрамовна, если не возьмете, я больше не приду.
— Боренька, вы обещали подарить нам книжку своих сочинений. Она будет стоять в буфете на самом видном месте, рядом с пасхальной посудой.
— Обещаю выполнить вашу просьбу.
— И вы, дамочка, запомните наш адрес, запишите номер телефона.
Пастернак проводил меня до дома.
— Хотите взглянуть, как я живу?
— В один день нельзя иметь столько впечатлений. Даю честное слово, что я к вам непременно приеду.
Тихий, едва слышный стук в двери. На пороге увидела постаревшего, осунувшегося Ягоду. Мне не хотелось его впускать.
— В. А., я один.
Ягода давно уже не носил вышедшую из моды кожаную униформу. Он был в обыкновенном костюме из серого сукна, в темно-синем пальто и в зеленой фетровой шляпе.
— Если кто-нибудь позвонит, не говорите, что я нахожусь у вас. К дверям, пожалуйста, не подходите, опустите шторы.
— Г. Г., чем вызван ваш визит?
— Над головой моей нависли грозовые тучи. Знаю, что арест неизбежен, понимаю, что карлик-недоносок Колька Ежов будет измываться над живым и мертвым Ягодой. В. А., я перед вами виноват, вы чище и лучше меня. Промолчали и ничего не сказали Сталину. Долг платежом красен. Теперь, когда пришел закат, мне ничего не нужно. Я принес вам жалкую часть своих сбережений — 32 тысячи руб. Пользуйтесь ими по своему усмотрению. Перед смертным часом в последний раз хочу вас поласкать, поцеловать вашу волшебную грудь. Я помогу вам раздеться.
— Я ненавижу вас, Ягода! Вы мерзкий тип! Уходите, иначе я позвоню товарищу Ежову и в ЦК ВКП(б)!
Ягода побледнел, потом истерически захохотал. В нем снова проснулся хозяин-человеконенавистник.
— Верочка, как ни крутись, твоя песенка спета! Ты, потаскушка, от меня не спрячешься! При других обстоятельствах за такое оскорбление я забил бы тебя плетьми. Ну, что ж, придется рассказать следственным органам, как ты меня любила! Продемонстрирую фотографии с пикантными позами, где ты восседаешь на коленях у маршала Тухачевского, танцуешь с Кировым, в гостинице «Европа» в отдельном номере блядуешь с ублюдком Зиновьевым, даешь свой телефон Рыкову.
— Ты — самый отъявленный негодяй! Убирайся вон!
Ягода вынул из кармана револьвер.
— Раздевайся, стерва! Марш в постель!
Я побежала в кабинет, заперлась, лихорадочно набрала номер телефона Маленкова, к счастью, он находился в ЦК. С руганью и криками Ягода ломился в запертую комнату.
— Держитесь, товарищ Давыдова! — проговорил Г. М. — К вам выезжают товарищи. Надеюсь, что оперативная группа справится с одним мерзавцем!
Двери кабинета стали поддаваться. Из последних сил придвинула к ним рояль. Тем временем в квартиру начали стучаться. Ягода не открывал. Он совершенно обезумел. Военные сняли с петель наружные двери, они работали четко и дружно.
— Не подходите, сволочи, буду стрелять! — заревел Ягода.
— Сопротивление бесполезно! — крикнул Ежов. — Рекомендую сдаться! За вооруженное сопротивление получите дополнительный срок каторжных работ, за преднамеренное убийство гарантирую смертную казнь.
— Кривоногая образина, мне нечего терять, я тебя ненавижу, ты паршивый сумасброд!
Ягода выстрелил. Он целился в Ежова, но попал в молодого красноармейца из спецохраны, который загородил его своим телом. Молодой человек упал. К моей великой радости, рана оказалась несмертельной. Огромный Лощилин, начальник охраны Ежова, стулом выбил из рук Ягоды револьвер. Посрамленный нарком попытался проглотить таблетку собственного изготовления.
— Ягоду брать живым! — приказал воинственный карлик Ежов.
Ярослав Лощилин зацепил ноги Ягоды веревочным обручем. Связанного наркома поволокли к машине.
У меня нервное потрясение, самая настоящая депрессия. Врачи запретили разговаривать. Маленкова впустили на 2 минуты. Кто-то все время дежурил у моей постели. Оказалось, что добровольная сиделка Тоня Ежова, где только могла, делала рекламу. Она считала, что я совершила морально-нравственный подвиг, который непременно войдет в историю советского государства. Мне разрешили переговорить по телефону с товарищем Сталиным.
— В. А., благодарю вас от имени советского правительства и Политбюро ЦК ВКП(б). Вы помогли разоблачить мерзавца-двурушника, он за все ответит. Поздравляю вас с высокой наградой, вам присвоено звание заслуженной артистки РСФСР и вы награждены орденом «Знак Почета».
От нахлынувшей радости я заревела. Растроганный И. В. сказал:
— Скорей поправляйтесь! Мы дали указание товарищу Поскребышеву, чтобы вы ни в чем не нуждались.
— Спасибо, дорогой, я очень тронута!
Театр предоставил мне внеочередной отпуск. Поскребышев устроил в правительственный санаторий «Барвиху». Место сказочное. Здесь отдыхали мои знакомые писатель Алексей Николаевич Толстой и артист Художественного театра Василий Качалов. Свободное от процедур время проводила в лесу. Люблю, когда лес шумит. Гул проходит по вершинам сосен, как волны. Облака тают, стоя на месте. Нет большего отдыха и наслаждения, чем идти весь день по лесу, по незнакомой тропинке, к какому-нибудь озеру. Впервые в жизни увидела, как тяжело пылает закат.
Чаще других наведывался в санаторий Поскребышев. Он незаметно оказывал знаки внимания. Иногда, чтобы обменяться двумя-тремя словами, приезжал ночью. Краснея, вынимал из портфеля коробку шоколадных конфет. И всегда говорил одно и то же:
— Это лично от меня, кушайте на здоровье!
Однажды, переборов себя, смущенно спросил:
— В. А., разрешите провести с вами воскресный день?
Я не имела права вычеркнуть из списка такого могущественного поклонника. Когда мы удалились в глубь леса, Поскребышев рассказал:
— Ягода — узкоплечий ветеран террора. Оказалось, что в юности он сотрудничал с царской охранкой, был провокатором. Круглые сутки его поочередно допрашивают товарищи Сталин, Ежов, Маленков, Вышинский, Хрущев, Молотов, Каганович, Андреев, Шкирятов. Арестованы заместитель народного комиссара тяжелой промышленности Пятаков и матерый журналист-троцкист интриган Карл Радек. Все они больше чем негодяи. Ягода вас здорово оговорил, в заявлении на имя товарища Сталина он написал, что завербовал вас еще в 1930 г., что по его заданию вы принимали участие в убийстве товарища Кирова. Вас спасло то, что, несмотря на грозящую опасность, вы сами оказались жертвой и нашли возможность просигнализировать в ЦК ВКП(б) лично товарищу Маленкову. Счастье ваше, что Ежов к вам благоволит. Его нельзя отталкивать. Он всю власть держит в руках, смотрите, сумел перехитрить Маленкова, уверен, что Г. М. ему не простит такой пассаж, при случае все вспомнит. На днях арестовали маршала С. М. Буденного и его жену-красавицу певицу Михайлову. Под следствием находится любовница маршала Тухачевского, режиссер и, директор Центрального детского театра Наталья Сац. Работы у нас непочатый край! Партия большевиков побеждает на всех фронтах.
В «Барвиху» на два дня приехал Ежов. Ему отвели самые лучшие апартаменты, около его комнат круглосуточно дежурила вооруженная охрана. Даже во время прогулок мальчика-наркома сопровождали штатские гненадеры. Если отдыхающие узнавали в крошечной фигурке зловещего наркома внутренних дел, они тотчас же торопились посторониться.
Ежова увидела на творческом вечере Качалова. Он усадил меня рядом с собой.
— В. А., хочу вас обрадовать, вы скоро поедете на гастроли в Финляндию.
— Эта поездка согласована с дирекцией Большого театра?
— Ваш Большой театр от пяток и до самой макушки находится в наших руках.
Осторожно спросила про Тоню.
— Она у нас заядлая марксистка, уезжает на Кубань просвещать бабушку. Майские праздники мы проведем вместе! Уговор дороже денег!
В первый же день после возвращения домой позвонил Маленков:
— Товарищ Сталин приглашает вас на пленум ЦК ВКП(б). Вы освобождены от репетиций. За вами заедет товарищ Поскребышев.
В Кремле, в зале заседаний Совнаркома, собрались члены правительства, наркомы, ответственные работники ЦК ВКП(б), Московского комитета партии, Московского Совета, секретари крайкомов, областных, городских, районных комитетов, директора предприятий и т. д. Сталин резко критиковал армейское руководство, говорил о вражеских разведках, которые могут нанести вооруженным силам непоправимый урон. Над армией сжималось кольцо. Тяжелым кирпичом свалилось самобичевание выпущенного из клетки посрамленного Буденного:
— Я никогда ничего не утаивал от большевистской партии, — сказал он. — Благодаря дальновидности наших чекистов я прозрел, всю жизнь буду нести в своем сердце глубокую благодарность Николаю Ивановичу Ежову. Моя бывшая жена, гражданка Варвара Никано-ровна Михайлова, от которой я публично отказываюсь, активно сотрудничала с троцкистами и их приспешниками Зиновьевым, Каменевым, Пятаковым, Радеком. Никакого снисхождения врагам советского государства! Для Михайловой я требую высшей меры наказания — расстрела и сам готов привести приговор в исполнение. Заверяю вас, товарищи, что моя рука не дрогнет.
И. В. оживленно:
— Товарищи, будем следовать примеру маршала С. М. Буденного.
Ворошилов демонстративно поцеловал своего обмякшего друга. Военные растерянно переглядывались. Резким диссонансом прозвучало выступление Яна Борисовича Гамарника, члена ЦК, начальника главного политического управления Красной Армии и Военно-Морского флота:
— Чистоту Красной Армии можно сравнить с родниковой водой. Товарищ Сталин, заверяем вас, в нашей Армии нет места шпионам и вредителям!
И. В. его перебил:
— Нам кажется, товарищ Гамарник, что вы незаслуженно почиваете на лаврах. Боюсь, что самоуверенность может вас погубить.
Ночью меня разбудила перепуганная домработница:
— В такую поздноту к нам пожаловал М. Н. Тухачевский. Вот страсти, Господи. Они так плохо выглядят, что мы сперва их не узнали.
В накинутом халате вышла в столовую.
— Верочка, где нам можно поговорить наедине? — спросил опечаленный маршал.
— Вы уверены, что за вами никто не следит?
— Я доехал до Каретного ряда. Шилов нанял частника, он доложил, что обстановка спокойная, подозрительных типов около вашего дома нет.
— Мы спустимся в подвал, у меня имеется ключ от бомбоубежища.
Когда мы сели на полусгнившие доски, Тухачевский тихо сказал:
— Верочка, я пришел с вами проститься. Мы видимся в последний раз.
— Что с вами, Мишенька? Откуда такой пессимизм?
— Произошло самое страшное. Меня пригласили в Англию на коронацию короля Георга VI. Нарком иностранных дел Литвинов послал телеграмму, что я внезапно заболел, туда вылетел командующий морскими силами Орлов. Я понижен в должности: приказали принять Приволжский военный округ. Недоносок Ежов на Лубянке мучает Наталью Ильиничну Сац, прекрасную, отзывчивую женщину, на которой я собирался жениться. Верочка, это конец! Не поминайте лихом!
Забылись причиненные обиды, я обняла самого близкого человека на свете.
— Мишенька, ненаглядный мой, все будет хорошо, вот увидите! Я сама пойду к Сталину, на коленях буду умолять Маленкова, Ежова, Ворошилова, Буденного. Возможно, вы заболели, у вас навязчивая идея?
— Верочка, вы же слышали выступление Буденного? Новоиспеченного маршала шесть недель продержали в карцере, в сыром подвале. Теперь бывший царский вахмистр подпишет все, что прикажут. Раньше я убивал во имя революции, теперь, во имя укрепления сталинского престола, замучают меня, а потом расстреляют. Знаю, что обречен, еще немного и петля затянется. Единственная к вам просьба: когда меня не будет, позаботьтесь о Светке. Она ни в чем не виновата. Когда станет взрослой, расскажите ей обо мне. Сметливая девочка все поймет.
Грустным было наше расставание.
Первое мая. После демонстрации, едва передвигая ноги, вернулась домой. Усталая, повалилась на кровать. В 6 часов вечера позвонил Ежов.
— Спускайтесь вниз, за вами выходит машина.
— Н. И., дорогой, я не в состоянии дышать, встретимся попозже.
Ежов благосклонно согласился. И тут же звонок Поскребышева:
— В. А., настоятельно просим завтра у нас отобедать! Теперь вы свободны. По настоянию врачей товарищ Сталин уехал на две недели в отпуск. Когда можно прислать автомобиль?
— А. Н., ответ дам завтра утром, я сама вам позвоню.
— До чего же вы трудная женщина. Ничего не поделаешь, денек потерпим.
Я была одета, когда за мной приехал Петя Устинов, шофер Ежова. С ним сразу нашла общий язык.
— Н. И. приказал доставить вас на дачу.
Богато обставленный загородный дом. Роскошь соседствует с деревенской обывательщиной. Картины упрятаны в старинные, тяжеловесные рамы. Шкафы набиты хрусталем, фар<|юром, бронзой. Перепутаны стили, века, мастера.
Заметив восхищенный взгляд, Ежов похвалился:
— Это барахло мы с Тонькой накопили за три года. Петя, иди отдыхать, — сказал он шоферу.
Маленький, чистенький, аккуратненький Ежов был похож на школьника седьмого класса, ему не хватало только пионерского галстука.
— Хотите кушать? — спросил он просто.
— Спасибо, пока нет.
Наступила неловкая пауза, мы не знали о чем говорить, я боялась задавать вопросы.
— Вас что-то тяготит? — вкрадчиво спросил мальчик-нарком.
— Нет.
— Вы можете называть меня по-домашнему, Колей.
— Сразу трудно.
Хмурый нарком промолчал.
— Почему вы сегодня такая невеселая?
— Это допрос или беседа?
— Дружеская встреча.
После ужина мы смотрели американскую комедию «Любовь втроем». Ежов обнял меня, я осторожно отодвинулась. Мальчик-нарком разозлился.
— Верочка, я собираюсь заключить с вами союз. Если будете почаще ко мне приезжать, мы постараемся забыть ваши шалости, — пропищал он. — Мы про вас все знаем. Счастье ваше, что не-доложили И. В. В докладной записке Ягода написал, что маршал Тухачевский выкрал у него компрометирующие фотографии, имеющие непосредственное отношение к путешествию в Загорск и Переяславль-Залесский. Мы с ним еще поработаем, я наизнанку выверну его душу. Генеральный прокурор Вышинский настаивает на вашем аресте, кричит, что у него имеются вещественные доказательства вашего предательства. Могущество этого негодяя мы тоже обломаем, я его ненавижу! Чего испугалась? Придвигайся, Коля Ежов не кусается. Дай грудь пощупать! Честно говоря, я девочек больше люблю, но, как тебя увижу, кровь ударяет в виски, не могу с собой совладеть. Моя Тонька худосочная баба, надоела до смерти. Вместо сисек у нее кнопки от звонков.
Как они все одинаково банальны! Я продолжала крутиться в страшном водовороте похоти и неудовлетворенных желаний…
— Верочка, клянусь Аллахом, таких шикарных женщин, как ты, у меня еще не было. Ты — настоящая самка, большая, красивая, с императорским бюстом. Я за все отблагодарю тебя по-царски.
— Н. И., побойтесь Бога!
Ежов засмеялся. Он цинично проговорил:
— Ты моя новая подруга. Тоня занимается только политикой. Эта дура окончательно помешалась. В постельке без конца цитирует Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина — наших основных марксистов.
— Значит, вам крупно повезло!
Подумала, что могла бы сыграть Гулливера, Ежов — лилипута. Вот потеха была бы!
Н. И. продолжал накачивать себя коньяком и водкой, пока замертво не свалился.
Утром во время завтрака он рассказал, как и чем собираются пытать Ягоду, Радека, Пятакова.
— Мы, большевики, не должны быть слабонервными. На научной основе у нас разработана целая система.
— Н. И., как вы можете за едой спокойно говорить о таких вещах?
— В нашем правительстве самый ужасный мужик — Анастас Иванович Микоян. По его совету я выписал из библиотеки «Историю испанской инквизиции». Самая подходящая книга для нашей работы, неоценимый клад!
— Скажите, почему Вышинский так люто меня ненавидит?
Ежов раскатисто засмеялся:
— Откормленного прокурора с крысиными повадками все девки боятся, бабы от него бегут, как от Сидоровой козы. Он сказал по секрету Микояну, что ему шибко нравится солистка Большого театра. Хитрый ар-мяшка, конечно, догадался, о ком идет речь.
— Я презираю Вышинского!
— А меня?
— Коля, вы лучше их всех!
От «комплимента» нарком порозовел. Из кармана вытащил два золотых кольца.
— Возьми на память!
— Что вы? Эти кольца стоят огромных денег, я не имею права на такие подарки.
— Бери, Верочка, а то обижусь!
В пять часов вернулась домой. Конвульсивно, в непрерывных звонках бился телефон. Нетерпеливый Поскребышев дожидался своего часа.
— В. А., стол давно накрыт. Разрешите приехать?
— А. Н., я вас жду.
Секретарь Сталина занимал в Доме правительства просторную 4-комнатную квартиру. В подъезде дежурил чекист в штатском костюме. Нарядный Поскребышев усадил меня за большой обеденный стол.
— Вы ждете кого-нибудь? — спросила я.
— Только вас, красавица!
— Кто приготовил такой изысканный стол?
— Мы заранее сделали заказ, блюда привезены из ресторана «Метрополь». Наша домработница вместе с официантами из Кремля сервировала. Я отпустил ее погулять.
Несмотря на кажущуюся простоту, А. Н. нельзя было назвать дураком или простофилей. Сын крестьянина смекнул, что Советская власть даст ему больше, чем хлебопашество или же разведение коров и свиней. Природный крестьянский ум помог удержаться и стать незаменимым для Сталина человеком. Он корнями влез в существо вождя. Тихий, незаметный, бесшумный Поскребышев умел производить впечатление. Постепенно, с методической изворотливостью А. Н. сумел избавиться от конкурентов-завистников.
— Верочка, как вы провели Первое мая? — спросил А. Н.
— Утром была на демонстрации: Большой театр имеет свою колонну, потом побывала в гостях у Н. И. Ежова.
— Я вытащил беспризорника из голодного Казахстана, устроил его на работу, сначала в комсомольские органы, затем добился его перевода в ЦК НВКП(б). Николая надо держать на поводке, слабость его — водка и юные барышни.
— А. Н., почему маршала Тухачевского вместо Лондона отправили в Куйбышев?
Рябоватый секретарь насторожился:
— Ваша осведомленность почище нашей. Кто вам об этом сказал?
— В гастрономе я случайно встретила Нину Евгеньевну, его жену, с которой давно знакома.
— К сожалению, пока ничего не могу сказать… Вы все еще неравнодушны к Тухачевскому? — спросил он порывисто.
Удивилась его проницательности.
— Нет, что вы, просто жаль. Я считаю его приличным человеком.
— Ничего образину жалеть! Мы их всех на смерть засудим! — крикнул он в бешенстве. — Они хуже голодных шакалов. Зверь, когда сыт, человека не тронет. — Поскребышев долго собирался с мыслями, наконец выпалил единым махом — В. А. оставайтесь у нас ночевать! Завтра раненько отвезем вас домой.
Меня чуть не вытошнило.
— Дорогой, я должна к вам хоть немного привыкнуть. Вы подумали о том, как будет реагировать на наши отношения И. В.? Он всегда все знает. Не стоит опошлять нашу дружбу.
— В. А., я люблю вас! Люблю гораздо сильнее, чем вы думаете. Каждую ночь вы мне снитесь. Моя любовь как ветер. Вот он поднялся, кажется, что это легкий ветерок, а сердце вдруг сгибается, словно ива в бурю. Верочка, родите мне сыновей! Век буду благодарен, любую сумму отвалю.
— А. Н., вы сошли с ума! Я замужняя женщина, представьте себе такую картину: меня вызывают в Кремль, я захожу к товарищу Сталину с большим животом!
— Неужели я настолько уродлив, что вам на меня противно смотреть?
— Вы задаете странный вопрос, я с удовольствием провожу с вами праздничный вечер и надеюсь, что не последний? На днях меня предупредили, что надо остерегаться прокурора Вышинского!
— Товарищ он, действительно, опасный. Мы держим его в ежовых рукавицах. Малейшая провинность — скинем в пропасть. Рекомендую встретиться с прокурором в узком семейном кругу. Нам важно знать его сокровенные мысли.
Поскребышев пересел ко мне на диван. Голову положил на грудь.
— Эх, бросил бы все и уехал с вами навсегда в деревню.
— А на что жили бы?
— В крестьянском хозяйстве нынче царит полная неразбериха, ужасная нищета. Коллективизация ничего путного не принесла. Недавно с бригадой ЦК мы побывали в трех областях: Ярославской, Костромской, Вятской. Ездили по районным центрам. В городах еще имеется какой-то прогресс, а в деревнях осталась только окаянная голь. Девки и парни бегут из колхозов. Инвалиды-старики вконец выдохлись. Купленные в Германии новенькие тракторы и комбайны ржавеют, потому что стоят без движения. Нельзя из деревни выпускать молодежь, кто родился на земле, пускай там и подыхает. Нечего с ослиным рылом забираться в город. Вредителей — тьма. За полторы недели арестовано 14 тысяч человек. Вот что, Верочка, понаделали проклятые троцкисты!
— А. Н., арестован мой большой друг, писатель Б. А. Пильняк-Вогау. Вы не могли бы узнать, в чем его вина и что с ним происходит?
— Не хочу вас расстраивать, Пильняк — не жилец на этом свете. Нам в секретариат звонил ваш знакомый, поэт Пастернак. Он сказал, что жена Пильняка осталась с детьми без средств к существованию.
— Его жена, Кира Андронникова, арестована, квартира ее опечатана. Я слышала, что у нее собираются конфисковать имущество?
Поскребышев иронически улыбнулся:
— Как преуспел ваш интимный друг? Получается так, одна жена у него законная, вторая — надомница или приходящая?
— Я ничего не понимаю!
— Верочка, здесь нечего понимать. Нам пришлось заниматься его делом. Официально Пильняк женат на гражданке Марии Алексеевне Соколовой-Вогау. От него она имеет сына и дочь. Андронникова красивая женщина, на ее удочку попадались многие простачки, в том числе и ваш писатель. Несмотря на относительную молодость, она шпионка крупного калибра, поверьте мне, они стоят друг друга.
— Мне хотелось бы познакомиться с Марией Алексеевной!
— Не рекомендую. Мадам находится в Бутырской тюрьме, дети отправлены в политический изолятор.
В кабинете стояли застекленные стеллажи с книгами.
— Я собираю сказки, пословицы, частушки, поговорки. Сказки уводят от действительности. В молодости увлекся Достоевским, дружил с монахами, священниками, каликами-богомольцами. Вдоволь насмотрелся на русскую жизнь. В библиотеке мне дали затрепанный экземпляр книги «Записки из мертвого дома». Прочитал и задумался. До того стало тошно, что собирался руки на себя наложить. Спас двоюродный брат Панфил Стародубцев. После этого случая он постригся в монахи, помер в монастыре. К Федору Михайловичу Достоевскому больше не вернулся. От него отрекся, он душу наизнанку вывернул. Еще люблю книги Михаила Зощенко, собираю все издания.
Я тепло простилась с негласным хозяином Кремля.
Опера «Царская невеста» имела шумный успех. Перед началом второго акта служители принесли корзины с цветами от Маленкова, Ежова, Поскребышева, Ворошилова и даже от сурового блюстителя правопорядка Вышинского. Это был намек не только на примирение. Всех перещеголял Сталин. В красочно оформленной корзине, искусно задрапированной изумительными цветами, — шампанское, шоколад, отборный коньяк, банки с икрой, грузинские и армянские вина.
За кулисами впервые появился упитанный, в модном темно-синем костюме, белоснежной накрахмаленной рубашке, тщательно подстриженный, надушенный Андрей Януарьевич Вышинский. Он поцеловал руку. С достоинством, любуясь собой, произнес:
— Как я рад вас видеть, милейшая В. А. В эту субботу, — пророкотал он, — день рождения супруга, мы устраиваем небольшой семейный ужин. Ждем вас к 7 вечера. Машину пришлю, отказ не принимается.
В мою артистическую уборную вбежал запыхавшийся Поскребышев:
— В. А., вас срочно просит товарищ Сталин.
И. В. находился в комнате отдыха, он курил трубку и пил воду со льдом.
— Товарищ Давыдова, сегодня вы пели с большим настроением. Поздравляю с творческой удачей!
Молотов, заикаясь:
— Мой дом для вас всегда открыт, В. А.
— Смотрите, какой шустрый. Еще один поклонник навалился на бедную голову, — пошутил Сталин. — А мы считали, что тебя дамы давно уже не интересуют?
Члены политбюро и наркомы захихикали. Подошел Микоян. Он сказал:
— В. А., до нас дошли слухи, что вы собираетесь на гастроли в Финляндию. Мы вас оденем, как царскую невесту!
— Даже лучше! — властно проговорил И. В. — Жду вас в наркомате. В. А., где вы собираетесь ужинать?
— Я очень устала.
— Отдохнете на даче. Товарищ Поскребышев остается в качестве заложника.
— В данной ситуации, это неплохая роль, — сострил Ворошилов.
Собутыльники — с некоторыми «купюрами». Из «посторонних» — писатели А. Толстой и М. Шолохов.
— Алексей Николаевич, — обратился И. В. к Толстому, — вы хотели нам что-то сообщить?
Отправляя в рот большой кусок заливной рыбы, А. Н. пробормотал:
— На днях закончил черновую редакцию повести «Хлеб». С огромным волнением посвящаю ее вам, И. В., и вам, многоуважаемый Климент Ефремович, величайшим стратегам XX века!
Сталин недовольно перебил:
— С кем заключены договора на издание книги?
— Журнал «Молодая гвардия» предполагает опубликовать в трех номерах: октябрьском, ноябрьском и декабрьском, «Новый мир» — в январе и феврале. Отдельная книжка выйдет в конце этого года.
Увешанный орденами, с маршальской звездой Ворошилов проговорил:
— Товарищ Толстой, вы самый большой современный русский писатель!
Шолохов поморщился. Толстой встал и радостно кивал головой:
— Чрезвычайно тронут.
— Неоценимы ваши заслуги, — продолжал маршал, — перед советским государством. Красная Армия и Военно-Морской флот преподносят вам именное серебряное оружие.
Грузный толстяк Толстой схватил хрупкого маршала и стал его смачно лобызать. Ежов пропищал тенорком:
— Горько, горько, горько!!!
И. В., смеясь:
— Разве мы присутствуем на свадебной церемонии?
Упившийся Шолохов, потерявший над собой контроль, выкрикивал накопившуюся обиду:
— Мы тоже с усами! Шолохов — единственный настоящий писатель в России!
— Шолохов, немедленно отсюда уходите! — приказал Ежов.
Сталин поднял бокал с шампанским:
— Выпьем за роман «Хлеб «и его создателя!
Наступила передышка, заработали челюсти, загремели столовые приборы.
— Когда думаешь закончить «Петра»? — спросил Сталин.
— В скором времени, И. В., мы вам покажем первую серию художественного фильма-эпопеи, которую по вашему заданию снимает в Ленинграде режиссер Владимир Михайлович Петров. Актерский ансамбль великолепен: Петр — Николай Симонов, Екатерина — Алла Тарасова, царевич Алексей — Николай Черкасов, Меньшиков — Михаил Жаров.
Члены правительства любили слушать неугомонного весельчака-балагура, отчаянного вруна Толстого. Придворный писатель-летописец обладал редким даром увлекательного рассказчика.
— При работе над романом меня на правильную дорогу вывел разбор и изучение судебных актов XVII века. Розыскные акты велись дьяками, которые старались записать в сжатой и красочной форме наиболее точно рассказ пытаемого. Не преследуя «литературных» задач, премудрые дьяки творили высокую словесность. В их записках — алмазы литературной речи. Я уверен, что Петр не сын царя Алексея Михайловича, а патриарха Никона. Сам он — выходец из крестьянской семьи, по национальности мордвин. Священником стал в 20 лет, потом был монахом, епископом, обогнал недругов и довольно быстро добился сана патриарха Всея Руси. Он был честолюбив, обладал умом и сильной волей. Дед Петра, царь Михаил Федорович, законченный дегенерат, царь Алексей Михайлович — человек неглупый, но нерешительный, вялый, половинчатый. Ни внутреннего, ни внешнего сходства с Петром у него нет. У меня хранится маска Петра, найденная в 1911 году художником Бенуа в кладовых Эрмитажа. Маска снята Расстре-ли с живого Петра в 1718 году. В ней есть прямые черты сходства с портретом Никона.
— Мы будем пропагандировать идеи русских царей, — сказал внимательно слушавший И. В., — и в первую очередь самых прогрессивных — Ивана Грозного и Петра. Они много сделали для России, для великого русского народа. А вам, товарищ Ежов, рекомендуем в срочном порядке ознакомиться с актами допросов петровской эпохи.
Толстой протянул Сталину изящно изданную книжку небольшого формата.
— Полюбуйтесь, И. В., — английское издание романа Пильняка «Голый год». Запад судит о нашей стране по его импрессионистскому роману!!!
Сталин помрачнел. К нему подошел Вышинский:
— Позвольте доложить?
И. В. кивнул головой.
— Пильняк-Вогау навсегда лишен возможности писать. Из-за прогрессирующей болезни он разучился мыслить и даже говорить.
— Давно пора призвать писателей к ответу, — сказал Молотов. — Забыли, сколько мы возились с философами, артистам, художниками? Наша доморощенная интеллигенция слишком распустилась.
— Н. И., — обратился Сталин к Ежову, — еще крепче затягивайте капкан, чтобы ни одна вошь не уползла. Никого не щадите!
Толстой вторично встал, в руках он держал большую рюмку с коньяком:
— У советского корабля трещали мачты и рвались паруса. И. В. пришлось крепко держать руль, ведя корабль к поднимающимся из-за горизонта очертаниям новой земли социализма, казавшейся иным неведомой, иным призрачной. Предлагаю выпить за кормчего страны Советов, за товарища Сталина!
Гости уехали в полночь. Мы остались вдвоем.
— Давно я вас не видел, В. А.! Вы не нашли в своем арсенале пяти минут, чтобы о себе напомнить?
— Разве я имею право тревожить вас по пустякам?
— И все равно, ты для меня — самая сладкая. Время не в состоянии приглушить неутомимое желание тебя видеть и все больше познавать.
— До глубины души, уважаемый И. В., тронута вашим сердечным отношением. Знаю, что вам нелегко.
— Какой удивительный происходит парадокс? Мы знакомы пять лет, и ты не успела надоесть!
Он меня обнял, тяжелые ладони легли на мою голову. Потом совсем тихо сказал:
— Пойдем, дорогая…
В халате умалишенного предстал перед глазами Б. Пильняк, жизнь которого так быстро канула в Лету.
Сталин подозрительно:
— Говори, о чем думаешь?
— И. В., бывают моменты; когда хочется помолчать.
— Верочка, — спросил он хрипло, — мы еще не наскучили тебе?
В который раз пришлось имитировать влюбленность. Возможно, в своей исповеди я повторяюсь, становлюсь несколько однообразной. Но такова тема нашего повествования.
И. В. возбужденно:
— Если армяшка Микоян тебя плохо оденет, немедленно позвони! Этот пес напролом лезет в объятия Лубянки. Все, что увидишь в Финляндии, подробно запиши. Эта страна нас очень интересует, она должна принадлежать России. Со временем мы постараемся выполнить гражданский долг, протянем руку братской помощи и освободим от векового рабства трудолюбивый финский народ. — Сталин умел быстро переключаться. — Верочка, ты хотела что-то сказать?
— Вышинский пригласил меня на день рождения супруги.
— Пойди, посмотри, в его берлогу стоит забраться. Он нам очень нужен, пока ходит по земле. Каждого человека мы стараемся использовать по способностям, дышать разрешаем до тех пор, пока он что-то производит, так завещал нам товарищ В. И. Ленин! — Закончив этот монолог. И. В. раскатисто рассмеялся.
У Вышинского все построено на массивности: жена — массивная, дочь — массивная, мебель — массивная, гости дородно-массивные!
Имениннице преподнесла оригинальный браслет. Прокурор, хозяин дома, рокочущим баритоном торжественно меня представил. В кресле, поблескивая стеклами очков, восседал рябой Поскребышев. За столом зашел разговор о процессах троцкистов-двурушников, тюрьмах, лагерях, сроках, следователях.
— У нас все сознаются, — самодовольно изрек Вышинский, — в моей практике юриста еще не было такого случая, чтобы преступник не дал нужные показания.
Дебелая домработница доложила, что приехал Ежов. Как только в гостиную проследовал карлик-нарком, все встали. Он коротко кивнул. Вышинский усадил гостя на самое почетное место, заблаговременно положив на сиденье пуховые подушечки.
— Ребята, так скучно сидеть! — пропищал народный комиссар внутренних дел. — Давайте споем!!! И запевала у нас есть — заслуженная артистка республики Вера Давыдова. А мы подтянем. Получится отличный самодеятельный хор!
Чтобы доставить Ежову удовольствие, пели хором. Через час его, пьяного, отнесли в машину и увезли домой. Неловкость прошла. Вышинский показал мне картины из его коллекции, чудесную библиотеку.
— В. А., мне давно хотелось с вами объясниться. Я безмерно счастлив, что вы посетили мое скромное жилище.
— Андрей Януарьевич, я хочу с вами откровенно поговорить. Какие у вас имеются основания для бесконечного преследования? И еще один лобовой вопрос: что означает ваше «особое мнение»? Мне передали, что вы настоятельно как генеральный прокурор страны Советов рекомендуете отдать меня под суд с проведением показательного процесса в Большом театре. Об этом я собираюсь поставить в известность товарища Сталина.
Вышинский не на шутку испугался.
— Голубушка, несравненная В. А., произошло явное недоразумение! Пожалуйста, назовите имена негодяев, которые так жестоко вас шантажируют и мистифицируют! Мы найдем возможность призвать их к ответу.
— Вы настолько в себе уверены?
Данный текст является ознакомительным фрагментом.