АРТУР

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

АРТУР

Артур — показательный герой Средних веков. Если его образ, что весьма вероятно, и был вдохновлен историческим персонажем, то о таком персонаже практически ничего не известно.

Артур является хорошим примером тех героев Средних веков, которые, пребывая между реальностью и вымыслом, между историей и фантастикой, превратились в персонажей мифологических, подобно тем историческим фигурам, что, существуя в реальности, отделились от истории, чтобы присоединиться к вымышленным героям в мире имагинарного. В этом контексте мы еще увидим параллельную и пересекающуюся эволюцию двух великих героев Средневековья между историей и мифом — Артура и Карла Великого.

Артур появляется в Historia Britonum («Истории бретонцев») хрониста Ненния в начале IX столетия. По Неннию, некий Артур якобы бился с саксами на стороне короля бретонцев во время вторжения саксов в Великобританию. Будучи предводителем войска, он убил до девятисот шестидесяти врагов. Таким образом, Артур входит в историю прежде всего как могучий воин, защитник бретонцев, и в самый древний период Средневековья его образ был тесно связан с устной литературой кельтов, в особенности с «Мабиногионом» — валлийским сборником, где рассказывается о детских годах героя. Отмечают близость Артура к героям из других культур, в особенности к три функциональной культуре индоевропейцев, к европейскому и даже конкретно — к германскому фольклору. Но какова бы ни была суть героя Артура, тот, кого придумало и оставило нам западное Средневековье, — персонаж безусловно кельтский, и связан он с национальной идеологией британцев.

О настоящем рождении Артура рассказывается в произведении хрониста предположительно валлийского, оксфордского каноника Гальфрида Монмутского, в его Historia Regum Britanniae («Истории королей Бретании»), составленной между 1135 и 1138 годом. Историю королей Бретани Гальфрид начинает с Брутуса, пришедшего с римлянами и принесшего бретонцам первые ростки цивилизации. Бретонцы, помесь римлян с варварами, управлялись династией королей, последний из которых, Утер Пендрагон, при помощи чар волшебника Мерлина зачал с любимой женой Ингерной сына, Артура. Став королем в пятнадцать лет, Артур приумножает победы над римлянами и народами Западной Европы. Он завоевывает всю Великобританию, острова Севера и весь континент до Пиренеев, убив великана, наводившего ужас на окрестности горы Святого Михаила. Но его племянник Мордред забрал у него и жену, и королевство. Вернувшись с войны, Артур убивает его, но сам смертельно ранен и перевезен на остров Авалон в окрестности Уэльса, где ему предстоит либо умереть, либо, исцеленному, дождаться, когда он сможет отвоевать королевство и всю свою империю. Артур быстро становится центральным героем всего свода литературных текстов, который представляет собой одно из богатейших и выразительнейших творений средневекового имагинарного, — это легенды артуровского цикла.

Основные моменты этого литературного свода содержатся в романах Кретьена де Труа, написанных между 1160 и 1185 годом, и в прозаической легенде об Артуре первой половины XIII века. Тут видно, до какой степени творческое воображение средневековой литературы было движущей силой в создании имагинарного мира героев и чудес. История имагинарного позволяет сделать вывод о совершенно особом месте средневековой литературы в культуре, ментальности и идеологии эпохи, и тем более в том, что ей суждено было продолжить жить в веках. Артур — центральный персонаж большого литературного цикла, который называется «темой Бретани». С ним связано появление, а точнее — он сплотил вокруг себя целый ряд других героев, самые яркие из которых — Говейн, Ланселот и Парцифаль. Он создал этакую утопическую структуру — крайне редкий примерно всем христианском Средневековье — Круглый стол, участники которого — рыцари — образцовые герои, как мы еще увидим в главе «Рыцарь, рыцарство». Артур — это еще и связующее звено между героем-воителем, каким был он сам, и тем, кто покровительствует ему и предсказывает его будущее, от рождения до самой смерти, — Мерлином. И он же стоит у истоков возникновения таинственного чуда, которому не нашлось места в этой книге, поскольку оно практически исчезло из круга наших представлений, — Грааля. Грааль — магический предмет, нечто вроде дароносицы, поиски и завоевание которой выпадают на долю христианских рыцарей, особенно рыцарей Круглого стола. Это тот миф, в котором рыцарская христианизация в Средние века выражает себя наиболее явно. Утопия Круглого стола выявляет и те противоречия в средневековом обществе и культуре, каковые таит в себе мир героев и чудес. Круглый стол — это мировая мечта о равенстве, не нашедшая воплощения в средневековом обществе, иерархичном и проникнутом неравенством. И все-таки в феодальной идеологии есть стремление создать среди высшей касты, в среде знатных аристократов, институции и кодекс поведения, в основе которых лежит равенство. На языке жестов символом этого выступает поцелуй, которым сеньор обменивается с вассалом. Круглый стол, помимо того что он ассоциативно отсылает к глобальности универсума, к всеобъемлющести земного шара, есть также и мечта о равенстве, гарантом которой суждено быть Артуру и которая найдет свое социальное воплощение в мире аристократии.

Однако более, чем воитель и рыцарь, Артур является мифологическим воплощением истинного главы средневековых политических объединений, то есть Королем. Примечательно, что в самые ранние годы — как о том свидетельствует, например, мозаика плиточного пола церкви XI века в Отранте в Южной Италии — настоящее имя Артура было Arthurus rex, и в европейском поэтическом воображении Артур остается символом такого короля, который существует исключительно в форме демифологизированной, при этом не утрачивая и своего сакрального характера. Артур — король не только одновременно и подлинный и мифологический, он еще и владыка милленаристский. Мужчины и женщины в Средние века часто мечтали о том, как установится на земле царствие Веры и Добродетели, апокалиптический Миллениум, управляемый королем, пришедшим из истории. Этот мотив имел большой успех в восточных культурах, вспомним хотя бы сказку о спрятавшемся эмире. На Западе похожая роль досталась Фридриху Барбароссе, который не умер, а заснул в пещере, и особенно Артуру, ожидавшему в Авалоне момента, когда он сможет вернуться. Это тема Rex quondam, rexque futurus, короля времен былых и времен грядущих.

Тесно связанный с образом Артура, Круглый стол — объект мифологический, но есть и объект персонализированный, связанный с его именем еще теснее, — это неизменный спутник великих воинов и великих рыцарей: его меч. Волшебный меч, с которым не может управиться никто, кроме него самого, которым он чудесным образом убивает врагов и чудовищ, преимущественно великанов, и выбрасывание которого в озеро знаменует конец его жизни и его могущества. Этот меч зовется Экскалибур, и его исчезновение венчает мрачный эпизод смерти Артура, воссозданный крупным британским кинорежиссером Джоном Бурманом в фильме «Экскалибур». Персонализацию мечей мы встретим и у Карла Великого, и у Роланда: Жуайез, Дюрандаль, Экскалибур — вот они, сказочные помощники выдающихся героев. Артур прежде всего — воплощение взаимного союза, союза тех ценностей, что выработали Средние века. На этих ценностях, разумеется, лежит сильный христианский отпечаток, но это в первую очередь светские ценности героя-мирянина. В Артуре находят выражение два сменивших друг друга периода феодальных ценностей. В XII веке это воинская доблесть, в XIII — куртуазность. В индоевропейской традиции он был королем трифункциональным; по первой функции — королем священным, по второй — королем-воином и по третьей — королем-цивилизатором. Его образ хорошо иллюстрирует то, что крупный исследователь средневековой литературы Эрих Кёлер прекрасно определил так: «Двойной замысел куртуазного феодального мира: историческая легитимизация и выработка мифов».

Как и все герои — причем средневековых это касается в первую очередь, — Артур тесно привязан к определенным географическим местностям. Это места его битв, резиденций и смерти. Прежде всего это область его главных свершений, его сражений, завоеваний и побед: страна кельтов, Ирландия, Уэльс, Корнуэлл, Арморика. Это Тинтажель в Корнуэлле, где был зачат Артур, Камелот, фантастическая столица Артура на границе Корнуэлла и Уэльса. Это фантастические острова, такие, как Авалон. Это английский монастырь в Гластонбери, бенедиктинское аббатство на границе Уэльса, где в 1191 году якобы были обнаружены его останки и останки королевы Гениевры. Но есть и вдали от кельтского мира еще одно удивительное место, связанное с Артуром, находившимся между жизнью и смертью, королем выжидающим. Это место — вулкан Этна, в жерле которого, охраняемый от всех горестей, как повествует об этом изумительный сборник чудесных историй английского автора начала XIII века Гервасия Тильбюрийского, спокойно спящий Артур ждал своей участи — чудесного ли возвращения на землю или вознесения в рай. В этом случае не связан ли Артур с тем, что я называю рождением чистилища, в тот момент, когда его местонахождение неясно определяли где-то между Ирландией и Сицилией? Тогда этот кельтский король мог быть одним из первых обитателей того чистилища, слухами о котором был полон весь христианский мир.

Однако в христианской Европе — и эта черта сохранилась до наших дней — нет ни всемогущего героя, ни во всем удавшихся чудес. Герой — всего лишь человек, любой человек грешен, и феодальной верности неминуемо противостоит предательство злобных врагов. С другой стороны, если монархическая идеология и выстраивает образ короля как героя, она далека от придания ему абсолютистского характера, который будут настойчиво приписывать ему Ренессанс и эпоха классики. Артур — грешник, и Артура предают. Поддавшись вожделению, Артур совокупился с собственной сестрой, и от этого инцеста родился Мордред. Великому образу — великий грех, короли и герои (это касается и Карла Великого) частенько повинны в кровосмешении. Что до плода греха, Мордреда, то он — предатель, чей удел — смерть; Артур же, познавший и иное предательство своей жены Гениевры, изменившей ему с его же вассалом Ланселотом, сам не единожды предавал Гениевру.

После Гальфрида Монмутского успех образа Артура неуклонно растет. Сперва его имя упрочивает политику английских королей династии Плантагенетов. Использование имен героев в политических целях — один из самых известных феноменов в истории, в особенности в средневековой европейской истории. При этом английские короли возвеличивали Артура в пику королям немецким и французским, которые в поисках историко-мифологических крестников все больше и больше разрабатывали образ Карла Великого. Такую роль сыграл в истории Европы этот двуликий тандем, то дополнявший, то противостоявший друг другу, — Артур и Карл Великий.

Успех Артура был таким стремительным, что уже в начале XIII века монах-цистерцианец Цезарий Гейстербахский будет рассказывать в своих Dialogus miraculorum («Диалогах о чуде»), как однажды монахи задремали во время проповеди их аббата и вдруг тот возвысил голос и сказал: «А теперь слушайте меня, братья мои, слушайте хорошенько, я расскажу вам о деле новом и необычайном: жил однажды король, который прозывался Артуром». При этих словах монахи просыпаются, оживляются, обращаются в слух. Артур стал героем даже в монастырях. Другой пример успеха образа Артура в средневековом обществе уже выходит за пределы аристократической среды — это успех имени Артур, который можно отнести к тому времени XIII — XIV веков, когда на христианском Западе формировалась современная антропонимика, присоединявшая имя к фамилии как раз в городских социальных сословиях. Мишель Пастуро наблюдательно подмечает распространение имени Артур и прочих имен, происходящих от имен главных рыцарей Круглого стола, подчеркивая, что имя, даваемое при крещении, никогда не является именем случайным, что оно — «первый социальный маркер, первый атрибут, первая эмблема». Он изучил частоту повторений имен рыцарей Круглого стола по приблизительно 40 000 оттискам французских печатей, имевших внутреннее хождение в конце XV века. Они показывают, что «играть в короля Артура» стало нормальным городским делом, а в некоторых регионах, например в Нидерландах и Италии, до середины XVI столетия развивалась настоящая «артуромания». Возвращаясь во Францию, скажем, что в подлинном выигрыше от такой артуровской антропонимической антропологии оказались — рыцарь Тристан с его 120 примерами, за ним следует Ланселот с 79 упоминаниями. Но очень близок к ним и Артур с 72 примерами, оставляя далеко позади Говейна (46 примеров) и Парцифаля (44 примера).

Как мы в этой книге еще увидим, очарование героев Средних веков, к XIV веку скорее заснувшее, пробудилось в XV, в том самом столетии, которое, как замечательно показал Йохан Хейзинга в «Осени Средневековья», оказалось жертвой самых невероятных вымыслов на рыцарские темы. Пробуждает к жизни Артура английский поэт Мэлори в своей большой поэме 1485 года «Смерть Артура». И в XV веке сладостная память об этом средневековом герое так свежа, что другой поэт, Спенсер, дарует ему новую жизнь в The Fairy Queen («Королева фей») (1590), На крыльях британского национализма Артур с легкостью переносится в воображение XVII века. Особенно он обязан великому композитору Пёрселлу, который написал оперу «Король Артур» на либретто великого Джона Драйдена, — король Карл II поначалу покровительствовал ему, и тем не менее увидеть свое творение на сцене он смог лишь незадолго до смерти, в 1691 году.

Наконец, в эпоху романтизма Артуру суждено пережить настоящее возрождение средневекового имагинарного. Ему повезло стать героем одного из самых великих романтических английских поэтов, Теннисона, который опубликовал свою «Смерть Артура» в 1842 году и до конца жизни составлял The Idylls of the King («Идилии короля»), которые все вместе были изданы в 1885-м. Примерно в то же время Артур обретает новую жизнь в произведениях художников-прерафаэлитов, особенно Данте Габриэля Россетти (1828-1882) и Эдварда Берн-Джонса (1833 — 1898). В музыке Шоссон под влиянием Вагнера — которому принадлежит решающая роль в возрождении героев и чудес средневекового имагинарного (особенно германского) — с 1886 по 1895 год сочиняет свою единственную оперу «Король Артур».

Наконец, новую жизнь достоинству средневекового героя Артура и главных его героических сотоварищей придает кинематограф. Жан Кокто начинает с переложения артуровской легенды для театра в пьесе «Рыцари Круглого стола» (1937). После войны как настоящие шедевры, так и фильмы, в которых Средние века изображены в искаженном и неверном свете, получают широкое распространение и хорошо воспринимаются публикой — это такие зрелищные произведения, как голливудские «Рыцари круглого стола» Ричарда Торпа в 1953-м; «Камелот», музыкальная комедия Джошуа Логана, в 1967-м. Назовем и великие образцы — «Ланселот Озерный» Робера Брессона (1974), «Парцифаль Уэльский» Эрика Ромера (1978) и «Экскалибур» Джона Бурмена (1981). В знаменитом фильме «Индиана Джонс и последний крестовый поход» (1989) Стивен Спилберг отправляет Харрисона Форда на поиски Грааля. Пародия, что тоже суть свидетельство популярности, заставляет посмеяться над Артуром как в превосходном фильме «Монти Пайтон и священный Грааль» (1975), так и в «Янки из Коннектикута при дворе короля Артура» Тэя Гарнетта (1949) с Бингом Кросби. Да в конце концов, если придать мифическому королю черты Джорджа Буша — чем не новый облик героя Артура? Голливудский продюсер и ультрконсерватор Джерри Брюкхеймер недавно согласился финансировать впечатляющий по размерам бюджет роскошного кинозрелища Антуана Фукуа «Король Артур» (2004), где он изображает Артура, Гениевру и рыцарей Круглого стола как героев Англии, решившейся после окончания оккупации Римом разбить саксов, чтобы дать стране возможность следовать по пути прогресса. Он утверждает: «Есть отголоски между историей Артура и ситуацией в Афганистане и в Ираке — некогда Рим оккупировал Великобританию, и, когда эта страна избавилась от римлян, она встала перед необходимостью исполнить свою цивилизаторскую миссию борьбы против варварства». Королю Артуру еще не надоело повергать нас в изумление.