Глава четвертая «Мы сами станем церковью»

Глава четвертая «Мы сами станем церковью»

20 июля 1933. Вечером снова скандал с Магдой, из-за ее ведомства мод, которое не знаю уж сколько причинило мне забот. Громкие сцены. Магда должна быть более сдержанной. Так не пойдет. Такое отношение вызывает у меня только досаду против нее. Рассерженным в постель.

22 июля 1933. (В гостях у Гитлера.) Он устанавливает мир между Магдой и мной. Он истинный друг. Признает, что я прав: женщины ничего не обретут в политической публичности.

24 июля 1933. Новая машина. Какая радость. Это в самом деле поэма. Чудо техники.

Запрещена социал-демократическая партия. Предварительно конфисковано все ее имущество. Арестованы партийные функционеры. Преследуются вплоть, до ликвидации и другие партии.

7 августа 1933. Против церкви. Мы сами станем церковью.

С Герингом невозможно иметь дело. Он лопается от тщеславия и жажды власти.

12 августа 1933. Радио – гнездо коррупции. Вычистить навоз!

15 августа 1933. Принц Генрих говорит глупости. И вот такие правили Европой. Я разговаривал с его адъютантом полковником Шмидтом. Вся банда не стоит пригоршни пороха.

23 августа 1933. Пришел Геринг, старый негодяй. Он хочет быть генералом. Почему бы не фельдмаршалом? Опять новая униформа. Действует на нервы.

25 августа 1933. Моя должность: получаю все, что связано с вдохновением. – Уже и вдохновение узурпируется.

29 августа 1933. Теперь Геринг наконец генерал. Собственно, сколько же титулов у него? Возможно, потому, что он любит униформы. От этого рвет каждого.

31 августа 1933. Вчера… Нюрнберг. Весь город – море флагов. Всюду безумное воодушевление. Только что прибывает фюрер… Появляется шеф. Парад. Все руководство партии в сборе. Торжественное приветствие…

1 сентября 1933. Я опять переписал свою речь. Смягчил еврейский вопрос. Из внешнеполитических соображений.

2 сентября 1933. Вчера: торжественное открытие съезда.

Под «бешеное одобрение» Гитлер в своем воззвании провозгласил борьбу против сепаратизма и местного самоуправления, угрожая землям, прежде всего Пруссии. «Не сохранять, а ликвидировать» – был его лозунг.

В кратчайшие сроки осуществлен план государственного переворота, утверждается единовластие Гитлера. Отняты демократические гражданские свободы, запрещена вся ненацистская печать, запрещены или обречены на самороспуск все партии, остается только НСДАП – «единственная партия в Германии», как записано в декрете. Сохранение какой-либо иной политической партии или создание новой каралось наказанием тюремным заключением или каторжными работами. Разгромлены профсоюзы, арестованы их руководители; силами С А и СС захвачены здания партий и профсоюзов, присвоено их имущество. И вот еще один важнейший пункт политики централизации и установления диктатуры Гитлера: ослабление или скорее сведение на нет ландтагов (парламентов земель), то, что и провозгласил он на нюрнбергском съезде. Назначенный Гитлером партийный гауляйтер становился одновременно «Reichsstatthalter» – «имперским наместником», подотчетным непосредственно фюреру.

Так что если еще совсем недавно, в апреле, Геббельс писал, что партия должна не встроиться в государство, а стать государством, то уже в июле Гитлер заявил: «Партия – стала государством».

Перенимали ли напрямую нацисты опыт большевизма или в природе тоталитарных режимов задана эта резкая схожесть? Или то и другое?

«НОЧЬ ДЛИННЫХ НОЖЕЙ»

1934. Этот год представлен в дневнике редкими и короткими записями со скудным содержанием. Между датами большие разрывы.

Новогодний прием у президента. Присутствует дипломатический корпус. Геббельс «носится», по его словам, от дипломата к дипломату, приветствуя каждого. «Австриец заикается парой фраз о мире и проч. Я совершенно холоден. Наверху торжественный прием. Старый господин полон бодрости… Достоинство и стиль приема…»

Дома: «Магда появляется в Neglige. Сверх того разражается ужасный скандал. Она страшно и непереносимо оскорбляет меня. С этим покончено. Я не участвую больше ни в чем, не иду к Гитлеру, пока она не уступает и не осознает свою неправоту».

В этих семейных сценах Магда Геббельс непохожа на ту покорную, исключительно предупредительную к мужу, непрерывно восхищенную им жену, какой ее рисует в мемуарах верный сотрудник министра пропаганды фон Овен и вторящие ему биографы Геббельса. Она совсем не всегда ищущая сторона в отношениях с Геббельсом. Она строптиво отстаивает себя и исключительно тщеславна. Это следует понять, потому что в последнем страшном акте она играет роль исполнительницы убийства детей.

Записи будничны, пониженный тон, чувствуется спад, и что-то накапливается тревожащее Геббельса, недоговоренное. «Всюду страх реформ в империи». «В коричневом доме Гесс заседает с имперскими руководителями. Короткие вопросы, особо об опасности попов». И как всегда присутствуют в записях близость к Гитлеру и страсть к приобретению новых автомобилей: «В кафе с Гитлером. Он трогательно мил со мной. Присмотрел новый кузов. Чудо работа. Первый класс!» Беспокоят также и внутрипартийные пересуды: военный министр Бломберг рассказывает ему о честолюбивых помыслах фон Папена: «Тот очень хотел бы на место Гинденбурга, когда Старый господин умрет». Не подлежит обсуждению. Тут надо навести порядок». Или: «Был у Гитлера, поделился с ним беспокойством о Гитлерюгенд. По-моему, они слишком распущенно воспитывают молодежь».

Этот блеклый, если судить по записям, год имеет за пределами дневника свой апогей – «Ночь длинных ножей». Название в духе пошлой нацистской романтизации. (Так, удерживаемый немецкими войсками вблизи Москвы ржевский выступ – 1941-1943 – назывался в приказах «Меч, занесенный на Москву». А ставка Гитлера этого периода именовалась «Волчье логово»).

«Ночь длинных ножей» – это ночь кровавой резни, расправы над сотнями фюреров С А и рядовыми штурмовиками, обеспечившими Гитлеру приход к власти.

Банды штурмовиков, господствующие на улицах, нападали на прохожих, избивали. Они еще годились для терроризирования населения, приведения его к полному послушанию новой диктаторской власти. Никакой управы над собой (кроме как со стороны шефа СА – Рема) не знали – судьи были деморализованы и насмерть запуганы, даже убийство оставалось для штурмовиков уголовно ненаказуемым. Законодательство атрофировалось, подменялось формулой: фюрер – это и есть закон.

Хаос в политике, в стране нужен был нацистам в период борьбы за власть. Теперь же Гитлеру требовалось установить порядок. Обуздать СА, чья предназначенность – прокладывать террористическими методами путь к власти национал-социалистам – исчерпывалась. Надо было покончить с противопоставлением СА своих двухмиллионных отрядов боевиков малочисленному рейхсверу, третированию ими прусских генералов. И главное – пресечь призывы Рема ко «второй революции», которая выполнит партийную программу – национализирует промышленность и крупный капитал. Но для Гитлера эти программы социализации были лишь пропагандистскими, и проводить их в жизнь он не намеревался. Он опирался на промышленников и банкиров. Стране нужен был опытный, способный предприниматель, говорил Гитлер, даже если он еще не стал национал-социалистом, а не тот национал-социалист, который пожелает занять его место, ничего не смысля в коммерции. Гитлер пообещал, что пресечет разговоры о «второй революции», предотвратит тем самым хаос, нарушение порядка. Это говорилось на другой день после 30 июня. А до того обстановка становилась напряженной.

Идея «второй революции» была популярной. Геббельс разделял эту идею Рема. Он записал 18 апреля: «Повсюду в народе говорят о второй революции, которая должна бы наступить.

Это означает не что иное, как то, что первая революция еще не закончилась. Вскоре мы должны будем схватиться с реакцией. Революция должна быть неостановима».

Между тем подготовка к расправе с СА и план действий держались в сугубой тайне. От дневника также. К этому дню Геббельс идет с нарастающим страхом, распознаваемым и при недоговоренности в дневнике. Тем более что он в двусмысленном положении, как это нередко бывает с ним.

29 июня 1934. Пятница. В среду: положение все время становится серьезнее, – глухо пишет он. – Фюрер должен действовать. Иначе реакция накроет нас с головой… – Что же теперь он имеет в виду под словом «реакция»? – Ужасные события в Испании. Канун большевизма? – И среди того или иного, о чем записывает, прорывается: – Повсюду тревога по поводу реакции… Ханке (сотрудник Геббельса) приносит новейшее послание попов. Остро против государства. Но теперь будем действовать. Магда очень мила. Четверг: работа в Берлине. Но все больше депрессия. Реакция повсюду трудится… Фюрер в Эссене. Свадьба Тербовена (гауляйтер Эссена). Катание на лодке с Магдой и детьми… – Целая программа дня, маскирующая надвигающиеся события.

Зная беспринципность Геббельса еще с тех пор, как тот перебежал от Штрассера к нему, Гитлер пренебрег тем, что его шеф пропаганды в своих выступлениях высказывался на стороне Рема, за «вторую революцию», и велел ему прибыть и включиться в операцию по расправе с СА. Уже не в первый раз Геббельс предавал тех, чьи взгляды он разделял. «Сегодня утром звонок фюрера – тотчас лететь в Годесберг. Итак, начинается. С Богом. Все лучше, чем это ужасное ожидание. Я готов», – последние слова в преддверии кровавой ночи.

На этом – в дневнике обрыв. Исчезновение записей Геббельса о ночи резни и неделе кровавого шабаша не поддается пока что разгадке для исследователей. Неясно, как провел эту ночь и дни д-р Геббельс, соучастник тайно задуманного Гитлером, скрытно подготовленного, внезапно обрушенного беспощадного террора. Вновь записи в дневнике появляются только через две недели. Что же касается Гитлера, то известно, что, прибегнув со всем коварством к провокационной маскировке (нечто подобное, уже позже и в ином масштабе, но сходное по почерку, он станет предпринимать перед глобальными нападениями его армий на мирные страны), он не так давно написал очень дружеское письмо Рему, а теперь для отвода глаз покинул Мюнхен. Оказался сначала в Эссене, затем метнулся в Годесберг, куда и был вызван,им Геббельс, и ночью, как только началось, ринулся назад в Мюнхен и сам участвовал в нападении на не ведающих ни о чем, спавших его сподвижников, таких, как Рем, стоявший у самого корня возникновения НСДАП. Убит был Рем и сотни фюреров СА и штурмовиков. Схвачен и убит Грегор Штрассер, соперник Гитлера по партии. Убит предшественник Гитлера на посту канцлера Шлейхер, ему отомщено за то, что своим предложением Штрассеру стать вице-канцлером он пытался расколоть нацистскую партию. Уничтожены и те бывшие члены баварского правительства, кто в 1923-м помешал Гитлеру осуществить путч. И другие неугодные лица.

Нелепо за тирана обосновывать мотивы его преступных, кровавых действий. Но кое-что уяснить можно. В новых условиях Гитлеру впервые понадобилась стабильность, он провозгласил, что революция закончена. Невероятно разросшиеся ко времени захвата власти военизированные отряды штурмовиков (свыше 2 млн.), вскормленные поощряемым насилием, привыкшие считать себя элитой, не склонны были уступать свои позиции. Под началом воинственного, радикально настроенного в отношении дальнейшего неостановимого хода революции Рема штурмовые отряды, подчинявшиеся ему, представляли собой угрозу для магнатов капитала, промышленности, вызывали тревогу рейхсвера и политиков, близких Гинденбургу. Расправа шла под знаком предотвращения путча. Хотя признаков путча, измены, намерений убрать Гитлера обнаружено не было. Это был кровавый террор, порождавший всеобщий страх, растление. Террор с намерением покончить с любым брожением, оппозиционными настроениями по отношению к политике Гитлера – и в руководстве государством, и в самой партии, и в любых неискорененных слоях или группах населения республиканской закваски, со всем, что кодируется в дневнике Геббельса словом «реакция».

События «Ночи длинных ножей» не просочились и в дальнейшем в дневник. Прежде часто упоминаемое имя Рема – исчезает. Только через год Геббельс обмолвился, характеризуя чьи-то намерения: это ведь – «Путь Рема против Л. (рейхсвера). Короткое восклицание. Оно о борьбе Рема с рейхсвером за слияние штурмовых отрядов с армией – фактически за военную власть, за военное руководство, потому что С А поглотили бы малочисленный рейхсвер. Для генералов это было неприемлемо.

Убрав с дороги Рема, Гитлер действовал в пользу рейхсвера и в расчете на поддержку влиятельного генералитета, когда вскоре предстоит ему бороться за пост президента – старый Гинденбург был плох здоровьем.

Но вот весной 1945-го Гитлер и Геббельс яростно клеймят «предателями», «изменниками» генералов, отступающих со своими войсками под ударами Красной армии.

И, вместе прохаживаясь в искореженном бомбами саду рейхсканцелярии, среди «груды обломков», они с Гитлером предаются сожалению, что был упущен момент, когда разом можно было расправиться с ненавистными генералами, направив удар против них, а не против Рема, не будь тот «гомосексуалистом и анархистом», – добавляет Геббельс, – «а будь Рем беспорочной и первоклассной личностью», то, вероятно, 30 июня могли быть «расстреляны несколько сот генералов вместо нескольких сотен фюреров СА» (27.3.1945).

Но тогда, в 1934-м, Геббельс, после завершения расправы, победоносен.

13 июля 1934. Берлинские корреспонденты хотят выступить против меня с протестом. Пусть попробуют – я уморю их голодом.

18 июля 1934. Еще раз обсудил с фюрером вопрос об СА, он видит теперь вполне ясно.

Разгромленные СА лишились престижа и прежнего своего назначения, их функции стали второстепенными, вроде несения охраны концлагерей. Теперь на сцену выходят СС[36], возглавляемые Гиммлером. До этого времени они осуществляли охрану Гитлера, входили в состав СА и были подчинены Рему. Теперь СС стали не только самостоятельными, но быстро наращивали мощные террористические функции. В этом же 1934 году была создана тайная государственная полиция – гестапо. 30 июня положило начало нацистскому террору при молчаливом одобрении и Гинденбурга, и генералов.

Вскоре, тем же летом 1934-го, скончался Гинденбург. Гитлер не только фактически, но теперь уже и де-юре становился единоличным властителем Германии и главнокомандующим. Отныне все – и военнослужащие, и любого ранга чиновники на государственной службе – приносили присягу не на верность отечеству, народу, государству, а лично Гитлеру, на верность ему и повиновение: «Я клянусь, что я буду преданным и буду повиноваться фюреру германской империи и германского народа Адольфу Гитлеру и буду выполнять свои обязанности добросовестно и самоотверженно».

1935,1936

Обычно каждую новую тетрадь дневника Геббельс предваряет каким-либо девизом: «Имей мужество жить в опасности!», «Лишь выше звезд царит мир!» и прочее. Тетрадь 1935 года начата под девизом: «Никогда не уставать!», что выдает подавляемую усталость. Не ту, о которой чуть ли не каждый день он упоминает к ночи, устремляясь в постель. Та – можно сказать, «рабочая усталость» от затраты сил за день. Наутро он снова – заведенный волчок, и крутится, выкладывается со всей своей незаурядной энергией сверх мочи. А тут накатила другого рода усталость. Девиз тетради 1936 года – «Покой – родитель всех великих мыслей». А девиз следующей за ней в том же году тетради и вовсе переводит Геббельса в другой режим: «Отдых – подготовка к новым трудам».

Пары выпущены. Нет нового запала. Агрессивность – мотор его энергии – не призвана к действию в той мере, как это было, когда рвались к власти. И пропагандистский накал ослабевает. Нет наступательной цели. Без врага его речи бессильны, замечает Эльке Фрёлих. На долю министра пропаганды оставались только гонимые попы и евреи.

Дома он элегически предается прослушиванию пластинок с записями своих речей и восхищается ими. «Особенно моей большой речью во Дворце спорта против Папена в октябре 32-го. Я ею совершенно восхищен. Вот как мы говорили когда-то. Здорово!» «Юноша читает мою статью на смерть Хорста Весселя. Какая статья! Поэма!» «Мою речь фюрер считает классической. Я очень счастлив».

Его сотрудник фон Овен вспоминает, как дома за обеденным столом Геббельс перечитывал вслух и не по одному разу опубликованную статью, и, так же как в министерстве подчиненные, жена и все присутствующие должны были выражать безмерное восхищение.

Как хроникер Геббельс исправно фиксирует внешнеполитическую ситуацию, и в условиях фактически начавшейся ползучей Второй мировой войны – нападением Муссолини на Абиссинию и событиями в Испании – фрагменты его записей представляют определенный интерес.

27 января 1935. У англичан трудности во внутренней политике. Нам это выгодно. Фюрер надеется склонить их к договору: нам преимущество на земле, им на море, в воздухе поровну.

17 апреля 1935. Наше единственное спасение в силе.

19 апреля 1935. Мир против нас. Мы от этого не поседеем.

25 июля 1935. Муссолини, кажется, собирается начать в Абиссинии.

18 августа 1935. Сообщение из Парижа: попытка разоружения кончилась ничем. Теперь война с Абиссинией неизбежна. Фюрер счастлив. Рассказал мне о своих внешнеполитических планах: вечный союз с Англией. Хорошие отношения с Польшей. Зато расширение на Востоке. Балтика принадлежит нам… (пропуск в тексте). Конфликт Италия – Абиссиния – Англия, затем Япония – Россия уже у порога. Тогда придет наш великий исторический час. Мы должны быть готовы. Грандиозная перспектива. Мы все глубоко захвачены.

23 августа 1935. Читал книгу Торглера… Отвратительное большевистское болото… Торглер уже на свободе.

Торглер вместе с Димитровым проходил по процессу по обвинению в поджоге рейхстага. Оправдан верховным судом[37].

5 октября 1935. Италия без объявления начала войну. Бомбежка и наступление. Ужасное напряжение последних недель разрешилось. Пушки гремят. Муссолини не позавидуешь. Но он мужчина… Наши связи с Японией. У нас так много общего. И япошки так же умны, как и учены.

19 октября 1935. У Муссолини отчаянное положение… Все это началось на три года раньше, чем нам надо. Фюрер ясно видит ситуацию. Точно знает, чего он хочет. Вооружать и готовиться. Европа вновь в движении. Если мы будем умны, останемся в выигрыше. Только без сантиментов, – вторит он Гитлеру, подавляя страх. – Придет ли война в Европу? Если да, для нас это слишком рано года на 3-4. Будущее народов не в нейтралитете, а в интервенции. – Это вариации из высказываний Гитлера. – Мы должны ждать и, если ничего не изменится, действовать.

9 декабря 1935. Слушал речь Муссолини. Твердая и беспощадная. Никаких компромиссов. Если так, он идет к катастрофе. Но кто знает!

23 декабря 1935. Иден назначен преемником Хора, министра иностранных дел Англии. Для нас неудачно. Иден антифашист и антинемец. Плохая замена. Он, однако, сделал головокружительную карьеру.

29 декабря 1935, Воспоминания Пилсудского. Жизнь бойца! Что за время, в котором живут такие люди! Я прямо горд, что я современник этого великого человека.

1 января 1936. У итальянцев дела очень плохи. Муссолини совершенно утратил разум.

В Абиссинии начался период дождей, и отступающим итальянцам не удается зацепиться, укрепить позиции. Теперь Геббельс поносит своего недавнего кумира – «у него совсем нет эластичности» – и противопоставляет Муссолини фюрера: «фюрер лучше умеет выбрать подходящий момент».

И неожиданно фюрер посчитал, что наступил подходящий момент нарушить положение Версальского договора.

Версальским договором (1919) была установлена Рейнская демилитаризованная зона. На обоих берегах Рейна, на немецкой территории, граничившей с Францией, Бельгией и Голландией, Германия обязывалась не иметь войска, вооружения. Это обязательство было подтверждено Германией Рейнским пактом, заключенным в Локарно (1925). Гарантами пакта стали Великобритания и Италия.

29 февраля 1936. Проблема ремилитаризации Рейнской области. Еще рано, – вновь в тревоге Геббельс. – В Париже обсуждается пакт с Россией… Я против действий в этот момент.

Но в сфере большой политики он не имеет своей доли участия. Да и кто ее имеет? При этом государственном устройстве все решает единолично фюрер. Все прочие – исполнители, соперничающие в своей рьяности, ловящие одобрение фюрера. И Геббельс подбирает со стола фюрера те или иные суждения и провозглашения, умеряя свои опасения.

К ремилитаризации Рейнской области Гитлер готовится под прикрытием демагогического призыва к обновлению союза народов, пакта о ненападении с Францией. «Этим будет устранена острая опасность, снята наша изоляция, наш суверенитет наконец восстановлен» (4.3.1936). Но при этом «фюрер сидит на раскаленных углях», и у Геббельса нервы на пределе. Еще бы, ведь сильная Франция (она в то время куда сильнее Германии) может ответить на дерзкое нарушение Версальского договора оккупацией Рейнской области. Это было бы для Гитлера страшным поражением.

2 марта 1936. Пришел фюрер. Теперь он твердо решился. Его лицо излучает спокойствие и уверенность. Он представил мне и Папену, который тоже здесь, все основания. Это вновь критический момент, но мы должны действовать, – подбадривает себя Геббельс. – Храброму принадлежит мир!.. Вновь делается история! – Эти последние формулировки, как и утверждения, что будущее за интервенцией, – переложение в дневнике высказываний Гитлера.

И 7 марта 1936 года войска Гитлера неожиданно вошли на берега Рейна в демилитаризованные зоны. И остались. Сошло. При попустительстве гарантов. Разорван ненавистный немцам Версальский договор – триумф Гитлера. Обещание Гитлера уничтожить Версальский договор являлось большим стимулом для вступления в партию, говорил в своих показаниях Геринг на Нюрнбергском процессе.

«Для немцев «Версаль» означал не столько поражение… сколько запрет армии, запрет на священнодействие, без котоporo они едва ли представляли себе жизнь, – утверждал немецкий писатель Э. Канетти. – Запретить армию было все равно что запретить религию». И без армии немцы испытывали страх (Э. Куби).

Возликовавший Геббельс назвал в своей речи Гитлера гениальным.

8 марта 1936. Успех в неожиданности. – Так опробован впервые этот прием, который не раз будет применен Гитлером при агрессивном вторжении его войск в чужие земли. Первое же попустительство Гитлеру обернулось подстрекательством.

«ЯПОНИЯ РАЗГРОМИТ РОССИЮ. ЭТОТ КОЛОСС РУХНЕТ»

9 апреля 1936. В Женеве дурацкая суматоха. Англия и Франция вцепились друг другу в волосы. Муссолини пока что колотит Негуса.

2 мая итальянские войска овладели Аддис-Абебой – столицей Абиссинии.

3 мая 1936. Негус бежал в Джибути. Муссолини победил. Что сделает теперь Англия и так называемый Союз наций! Нужна сила, чтобы победить. Все остальное чепуха.

27 мая 1936. Дирксен рассказывает о Японии. Сильное внутриполитическое напряжение. Император очень слаб. Но военная каста удержится. Война с Россией, видимо, неизбежна.

29 мая 1936. Разговор о внешней политике. Фюрер видит совершенно ясно: Соединенные государства Европы под немецким руководством. Это выход.

9 июня 1936. Фюрер предвидит конфликт на Дальнем Востоке. Япония разгромит Россию. Этот колосс рухнет. Тогда и настанет наш великий час. Тогда мы запасемся землей на сто лет вперед… Еще долго с фюрером наедине. Он не любит размалеванных женщин. Высоко ценит Магду за то, что она осталась простой, безыскусной женщиной. Поэтому Эдца Муссолини не произвела на него хорошего впечатления. Такие женщины не подарят нации здоровых детей.

20 июня 1936. Иден объявил о прекращении санкций. Полный триумф Муссолини. Беспримерное поражение Англии… Муссолини блефовал, но и действовал.

4 июля Лига Наций отступилась, отменила санкции против Италии. Но война, начатая в одном очаге, не осталась локальной – в Испании вспыхнул мятеж генерала Франко. Разгоралась гражданская война. «В Испании продолжается путч. Будем надеяться – удастся». Германия и Италия в помощь Франко отправили самолеты, танки вместе с экипажами. 70-тысячное итальянское войско воевало на стороне Франко. «В Испании все решается…» «Франция играет в нейтралитет. А Советская Россия открыто выступает за Испанию» (8.8.1936).

Это было время, когда советская и западная гуманитарная интеллигенция сплотились в готовности противостоять итало-германскому фашизму.

«В Испании националисты делают успехи. Надеюсь, они продержатся. Надо суметь передать им оружие» (11.8.1936). «Россия увеличила свою армию на 500 000 человек. На это мы скоро ответим двухгодичным сроком службы» (13.8.1936). «В Испании националисты делают успехи. Это наши самолеты» (15.8.1936). Германское авиасоединение «Кондор» разбомбило город Гернику, уничтожило его мирное население. Потрясенному миру предстал зловещий образ фашизма и грядущей войны.

…Испания. Интернациональные бригады. Испанские дети, вывезенные из очагов войны в Советский Союз. Для нас, школьников старших классов, день начинался с возгласа: как там сегодня в Мадриде?

Когда в 1979 году в Мадриде автобус привез нас, группу туристов, к старинному университету и стал объезжать его городок, я, с волнением всматриваясь, искала здесь следы драматических арьергардных боев республиканцев. А в Толедо меня притянуло к памятнику погибшим фалангистам, с героической стойкостью державшихся вместе с женами в осажденной республиканцами крепости Альказар. То, что существовало для меня в давние годы испанских событий, да и много позже, лишь в одном измерении, представало в двуединстве испанской трагедии.

21 октября 1936. Фюрер подписал договор с Японией. Союз против большевизма.

22 октября 1936. Мы построим величайший в мире радиопередатчик. Москва задрожит.

Германия направила России резкую ноту против вмешательства в Испании и предприняла ответные меры, записывает Геббельс. «Франко после жестокой борьбы вошел в Мадрид. Но труднейшее еще предстоит. Наши добрые пожелания и наши самолеты с ним» (9.11.1936).

Но уже на следующий день: «Новые известия из Испании. Они плохо ведут войну. Все время увиливают. Один Франко человек. Русским мало что удастся с переправкой оружия. Наши подлодки на страже» (10.11.1936).

«СОБСТВЕННОСТЬ ОБЯЗЫВАЕТ И КРЕПКО ПРИВЯЗЫВАЕТ»

В этот период живой интерес Геббельса переместился в сферу личной жизни. Умножение и освоение загородных поместий – предмет первоочередных его забот. На гонорар, полученный за книгу «От «Кайзергофа» до имперской канцелярии», он приобрел дом в Ванзее на полуострове Шваненвердер. Гитлер позаботился, чтобы глава концерна национал-социалистической прессы Макс Аманн выделил Геббельсу деньги «и улучшил мое жалованье». «Получил деньги для Шваненвердера. Аманн как всегда великодушен. Я так благодарен фюреру». «С деньгами все в порядке».

Вскоре Геббельс прикупает еще участок земли в Шваненвердере и отстраивает с размахом дом с кинозалом, с флигелями и проч. «Наконец, прибыли в Шваненвердер. Здесь все очень красиво. Магда прямо перетрудилась».

20 апреля 1936. Фюрер счастлив нашим счастьем, от всего сердца радуется за нас. Надеюсь, мы тоже можем предложить ему маленькое убежище… Он хочет, чтобы все мы, правительство, где-нибудь осели. Это даже необходимо. Собственность обязывает и крепко привязывает».

К юбилею – 10 лет во главе гау – в 1936 году Геббельс получает «дар города Берлина»: еще один дом, на Богензее, – учтена склонность юбиляра к приобретению домов.

Дома на озерах, шикарные машины, новые модели дорогих яхт. Ненавистник буржуазии, Геббельс входит во вкус буржуазного уклада жизни. (Вспоминается, как он поносил своих партийных коллег: «Воля к власти превращается в путь к пирогу».)

Гитлер теснее сближается с семьей Геббельса. Обменивается с нею рождественскими подарками. «Я подарил фюреру замечательную статую Зевса, которую нашли в 1925 г. Он совершенно восхищен. Замечательные пропорции. Нынешним есть чему учиться. 450 год до Рождества Христова».

В семье все в порядке. «Магда очень мила и хороша». «Хельга (старшая дочь) – наше счастье». «Я подолгу дискутирую с Магдой о Боге и о потустороннем. Ее маленькая головка думает здесь очень ясно и последовательно».

«У Хельги высокая температура. Я очень боюсь за нее. Как я люблю этого ребенка». «Я прямо дрожу за это хрупкое существо. Большая любовь приносит большое горе», не удержался от сентенции, а все же, может, любовью к ребенку ткется какая-то душевная ткань, отсутствующая. Но – рвется: «Хорошенько выпорол Хельгу. Она должна прекратить вечное вранье. – В молодости признавался в дневнике, что сам – лжец. – Здесь помогут только драконовские меры. Она своевольна и горда, но это не значит, что ей надо все позволять. Она поняла этот новый метод. Только быть папиной любимицей – это маловато».

Не в том лишь дело, что выпорол ребенка едва ли пяти лет, а в том, какое довольство собой, какое удовлетворение доставила ему эта порка.

Тут уж высунулись уши садиста. И «новый метод» – экзекуции – будет очень скоро испробован им на других полигонах, доставляя садистское удовлетворение властью над жизнью людей.

Тем временем портреты дочери министра появляются на обложках журналов подведомственной ему прессы. Сам министр позирует художникам, ищущим его покровительства.

Третьими родами Магда наконец разрешилась долгожданным мальчиком. «Руки дрожат от радости… Дорогая, любимая… Рядом лежит малютка. У него лицо Геббельса. Я совершенно счастлив. Я готов все разбить от радости. Мальчик! Мальчик!.. Скоро загремят пушки. Рождение и смерть. Сын! Великая, вечная жизнь!» (3.10.1935).

Но бог мой, какая вечная, какая жизнь? Какое продление себя в сыне? Бедные, обреченные дети! «Я рожала их для фюрера и третьей империи», – скажет Магда Геббельс в бункере в последние дни апреля 1945-го. «Жаль оставлять их для жизни, которая наступит после нас», – перед тем как умертвить детей, напишет она в прощальном письме Харальду, старшему сыну от первого брака, уцелевшему от смертоносной материнской длани в далеком американском плену.

В «Дополнение к завещанию Адольфа Гитлера» (Берлин, 29 апреля 1945, 5 ч. 30 м.) д-р Геббельс тут же написал: «Моя жена и мои дети присоединяются» к решению до конца остаться в бункере, – заявил он со всей зловещей ложью от имени маленьких обманутых детей, которых до последнего часа заверяли, что они с «дядей фюрером» скоро выберутся из бункера и куда-то полетят.

Апофеоз культивированного фашизмом насилия, узурпации власти над жизнью – и вот в ее самом сокровенном обличье – в детях.

«НАДО ПРИСУЖДАТЬ ТОЛЬКО К СМЕРТИ. ТАКЖЕ ЗА УБЕЖДЕНИЯ»

«Новый спортивный «мерседес». Замечательно! Я так счастлив. 2 сиденья. Прекрасная форма и мотор».

Как ни тешат министра виллы, автомобили, яхты, посыпавшиеся один за другим дети – с 1932 по 1940 год Магда родила шестерых – и широкая реклама его показательной немецкой семьи в подведомственной ему прессе, Геббельсу недостает конфликта, остроты. Призываемый им покой – этот «родитель всех великих мыслей» – для Геббельса бесплоден: мыслей нет. Гложет внутреннее «я» – утвердившийся в нем маньяк насилия под псевдонимом «мой внутренний демон». И свою долю власти Геббельс не намерен упустить, сама власть – сладчайший пирог. Для Геббельса же власть – прежде всего насилие.

«СА, охрана лагеря. Рассказывают о заключенных. Отбросы! Надо их искоренять. Мы слишком гуманны!»

«Эти древние княжеские семейства, Габсбургов и Бурбонов, надо убивать как крыс».

«Я жалуюсь на слабость приговоров за измену родине. За это надо присуждать только к смерти. Также за убеждения».

Но приходится повторить вслед за Эльке Фрёлих, что в этот период на долю министра Геббельса вообще-то остались только попы и евреи; гонением на них он и занят.

15 июля 1935. Телеграмма из Берлина. Еврейская демонстрация против антисемитского фильма.

19 июля 1935. Иностранная пресса твердит о «погроме».

21 августа 1935. Керлл получил полномочия в церковной политике. Он поджарит строптивых попов.

«Пастырское послание католического епископа. Очень резкое. Но в конце молитва за правительство. Они молятся, а мы действуем. Каждому свое».

6 сентября 1935. Во внутренней политике еще много проблем. Вопрос о вероисповедании, о ценах и о евреях… Насчет католицизма фюрер настроен очень серьезно. Неужели уже сейчас начнется борьба? – тревожится он. – Надеюсь, что нет. Лучше отложить.

И сам же сетует: «Нерешительное время».

13 сентября 1935. Прокламация фюрера: враги государства – марксисты, клерикалы и реакция. Беспощадная борьба без компромиссов.

25 сентября 1935. Говорит фюрер. Такого я еще не слышал. Почти пророчески. Против новых основателей религий. Ясность в еврейском вопросе. Никакого «снисхождения» к неарийцам. Монументальное представление о внешней политике. На этом человеке благодать.

«Расовая политика» в действии означала произвол по отношению к лицам «негерманской крови». Те из них, кто въехал в страну после 1914 года, были высланы, въезд в Германию допускался теперь только лицам «германской крови».

На партийном нацистском съезде в Нюрнберге принимаются «Judengesetze» («Законы о евреях»), так называемые «Нюрнбергские законы».

15 ноября 1935 (в рейхстаге). Обсуждение Judengesetze. Компромисс, но наилучший из возможных. Четвертьевреи присоединяются к нам, полуевреи – только как исключение. Ради бога, лишь бы наступил покой.

«Мы считали необходимым не допускать существования никакой оппозиции», – признал на процессе в Нюрнберге Геринг.

Германским фашизмом евреи не ассимилированы, уже тем самым они обречены были считаться врагами – оппозицией, пятой колонной демократии и либерализма. Нацизму нужно было отторгнуть немецкий народ от евреев, природненных Германией, проживших с ней века, давно обретших на немецкой земле свою родину, сражавшихся в рядах ее армий и погибавших ее солдатами, умножавших славу Германии достижениями в науке и культуре.

Вступают в действие 15 сентября 1935 года так называемые Нюрнбергские законы, усиливается преследование евреев в Германии.

«Сбить с памятника погибшим в войну еврейские имена», – записывает Геббельс в ноябре 1935-го.

Главнокомандующим генерал-полковником фон Фричем была предложена лаконичная программа истребления оппозиции, предусматривающая проведение «трех битв»: «1. Битвы против рабочего класса. 2. Против католической церкви или, точнее говоря, против ультрамонтанизма. 3. Против евреев».

Разгромом профсоюзов, захватом их имущества и фондов, арестами руководителей покончено с организациями, защищающими интересы рабочих. (Еще памятны были баррикады 1918 года восставших против продолжения войны рабочих.) И запрещены любые объединения, сплачивающие рабочих. Так что с битвой № 1 управились, закрепив ее успех учреждением «Немецкого народного фронта» во главе с испытанным нацистом д-ром Леем. И декретом о принципе фюрерства в промышленности. Предприниматель – фюрер.

«Битва» государства против евреев разгоралась. На основании «Нюрнбергских законов» евреи изгонялись из всех сфер немецкой жизни. Они лишались гражданства, оказывались вне закона.

На очередь встала борьба с еще одной оппозицией – с католической церковью.

Если перед тем евреи шли в связке с социал-демократами, с коммунистами, то теперь, после физического разгрома политической оппозиции, они предстают совсем в новой связке: католики и евреи.

Поразительный документ: Адольф Эйхман возглавлял всю «исполнительскую власть» по введению в действие и осуществлению государственной политики «расы господ» на всех этапах преследования и уничтожения евреев. А в системе власти, какую Гитлер давал своим активным сообщникам над жизнью людей, для Эйхмана (или Освальда Поля, начальника концлагерей) власть была наиболее безграничной. Эйхман был начальником отдела 1У-А-4 в системе гестапо, в главном имперском управлении безопасности. Этот отдел имел всего два подотдела: первый по делам церкви, второй – по еврейскому вопросу. Такое вот сближение проблем.

И начинается террористический поход против католической церкви.

29 мая 1936. Большой процесс о безнравственности против католических священников. Все – 175 (175-я статья уголовного кодекса, карающая за гомосексуализм). Фюрер считает это характерным для всей католической церкви.

В ход пущены самые низменные средства для дискредитации церкви. Втоптать в грязь, добиваться коллективной ненависти, которая тем успешнее становится достоянием каждого в отдельности. Тот же метод, что в антисемитской пропаганде.

4 июля 1936. Суровый приговор католической церкви и ее монастырям по 175-й. Это надо выжечь… В Женеве ничего нового. Только чешский еврей попытался покончить с собой, чтобы привлечь внимание мира к положению евреев в Германии.

11 октября 1936. Католическая церковь – банда педерастов. И вдруг – процессы приостановлены.

21 октября 1936. Процессы против католической церкви пока прекращены. Может, кончится миром, во всяком случае временным. Для борьбы с большевизмом. Фюрер хочет поговорить с Фаульхабером (видным католическим проповедником).

В дневнике раскрывается зловещая провокация Гитлера, циничный шантаж – этот процесс предпринят им с целью заставить церковь примкнуть к нему, действовать с ним заодно, подчиниться.

10 ноября 1936. Фюрер рассказал о разговоре о Фаульхабером. Он крепко взял его в оборот. Или вместе против большевизма, или – война с Церковью. Тот совершенно беспомощен. Нес чепуху о догмах и тому подобное. Пусть издохнет со своими догмами.

«НАЦИОНАЛЬНОЕ ВОСПИТАНИЕ НАРОДА ОТДАЕТСЯ В МОИ РУКИ»

Во внутренней политике не все гладко. Геббельса многое тревожит. То фюрер недоволен его культурной политикой. То фюрер же несправедливо потворствует выдвижению старых бонз, как более опытных бюрократов. То Гесс притесняет кое-кого. То жена Геринга «как королева» – чересчур величественна и нарядна, что неприятно фюреру. А «Борман порой невыносим, так важничает!». Однако: «Что делать с искусством? Те, кто что-то умеют, по большей части идут еще в старом фарватере. Наша молодежь еще не созрела. Людей искусства сфабриковать невозможно. Но вечное ожидание в пустыне тоже ужасно. Но сейчас худшее я изгоню».

И принимается за выдающегося скульптора – 65-летнего Э. Барлаха, национальную гордость: «Запретил глупую книжку Барлаха. Это уже не искусство, это разрушение, бессмысленная работа. Отвратительно! Этот яд нельзя пускать в народ».

Изгнать из страны, бросить в тюрьму, уничтожить, учинить слежку, перлюстрацию корреспонденции, запретить издание – все это во власти фюрера такого ранга, как Геббельс. Права и полномочия его никакими правовыми нормами не обусловлены, не ограничены. Судья над ним один лишь Гитлер, его общие указания, пожелания, одобрение или порицание. Девиз же новой тетради Геббельса «Чем жестче, тем лучше».

29 августа 1935. Свинья из Н. С. (национал-социалистического) культурного общества Херцог грубо оскорбил Магду. В тюрьму!

11 сентября 1935. Собрал против Шахта материал, который фюрер хотел получить. – По части подноготных дел Геббельс большой дока. – Материал просто уничтожающий. Председатель Рейхсбанка в ночной рубашке!

Еще загодя, до 1933-го, когда в партии делили будущие властные посты, Геббельс обеспечил себя: «Обсуждали с фюрером… министерство народного образования, в котором соединятся кино, радио, новые центры образования, искусство, культура и пропаганда. Революционная должность, которая будет централизована… Великий проект, в таком роде в мире еще ничего не было»… Словом, «национальное воспитание народа отдается в мои руки. Я с ним справлюсь», – с бесцеремонным самодовольством записывал он.

А поскольку фюрер «непоколебим» в отношении любых политически безобидных объединений – в них «он видит опасность 175-го», как, впрочем, и повсюду, – то и Геббельс «проблему книжной политики» в свете «национального воспитания народа» улаживает с фюрером под тем же углом зрения: «Немного эротики надо оставить, не то у нас все станут 175-ми».

И еще из области национального воспитания: о расовых законах. «Только не надо слишком заорганизовывать, – озабочен Геббельс. – И не строить любовную жизнь по бюрократическим законам». На этот счет у Геббельса имеются на сей день свои персональные резоны. Хотя вообще-то никакого разнообразия человеческой природы не признается. Празднуется стандарт.

Нестерпимы интеллигенты, но без них, без деятелей культуры, в интересах нацистской политики не обойтись. «Иметь дело с людьми искусства – это тоже искусство. Они обращаются с деньгами как с дерьмом». Иные, правда, жалуются на «неприятности с налогами», обирающими их. «Я выступлю против этого».

21 сентября 1935. Трагедия Жени Николаевой. Не арийка. Мать полуеврейка. Она очень плачет. Хотел бы ей помочь. Подам заявление фюреру.

Власть над судьбой жертвы «чистоты расы», власть даровать «арийскость» питает самоутверждение Геббельса:

24 июня 1936. В законном порядке объявил Юго и Люси Энглиш (известные актеры) западными, а Гильденбрандт (артистку) и полуеврейку Николаеву (балерину) нордическими. Нелепость нордического расизма, который смотрит не на убеждения и манеру держаться, а на обесцвеченные перекисью водорода волосы (т. е. блондин ли?). Я приму меры. Партайгеноссе 1933 года, который защищает свой расовый идеал.

Как не яриться Геббельсу, когда самому приходится обороняться при несоответствии его внешности требованиям арийского стандарта, хотя он расово безгрешен: мать, как выясняется в его воспоминаниях, – голландка. Оно бы лучше, если б немка, но и голландка – арийка.

Германию покинули и продолжают покидать писатели, артисты, ученые. Но немало деятелей культуры остается – те, кто не в силах разлучиться с родиной, кто надеется и в этих неблагоприятных условиях служить ей своим талантом. И те, кто с взволнованным национальным чувством принял на первых порах национал-социалистическую революцию. Среди оставшихся в нацистской Германии композитор Рихард Штраус, он занял пост президента музыкальной палаты. Но вскоре ушел с этой престижной должности.

«Рихард Штраус написал исключительно низкое письмо еврею Стефану Цвейгу. Стапо (гестапо) поймало его. Теперь и Штраусу придется убираться. Тихое прощание. Все эти художники совершенно бесхарактерны политически. От Гёте до Штрауса. Прочь!» Теперь Геббельс созрел до того, чтобы некогда «божественного» Гёте, будь тот у него под рукой, изгнать из Германии. Но готовых сотрудничать, служить новому режиму среди работников культуры достаточно. Особенно среди тех, кто метит в фюреры цеха.

В бункере Гитлера среди прочих бумаг оставались отобранные из потока поздравительные письма к дню рождения, списки денежных переводов и других подношений. Верноподданнейшие письма, преисполненные благодарности «за Ваши огромные благодеяния, которые мне и моей семье в таком изобилии выпадают» – это слова главы тогдашнего товарищества художников Бено фон Арента. О «верности и безграничной любви к Вам и благодарности» пишет дирижер Франц Адам.

Лизоблюдов хватает, а в культуре, в искусстве – пустоты. Дело зашло далеко.

13 декабря 1935. Штрейхер написал мне письмо в защиту еврейской оперетты. Бывают же чудеса.

21 января 1936. Фюрер явно недоволен нашей культурной политикой. Я должен предпринять кадровые перестановки. Я не могу терять доверие фюрера из-за пары никчемных людей.

27 февраля 1936. Фюрер и люди искусства у нас дома. До 5 утра. Фюрер замечательно говорил о колебаниях стиля и вкуса в последние 30 лет. Революция во всех областях.

За два года до захвата власти Геббельс уже присматривался, брал на заметку: «Смотрел с Магдой фильм «М» Фрица Ланге.

Замечательно! Против гуманных разглагольствований. За смертную казнь! Ланге еще будет нашим режиссером».

Но и в кинематографе дело не движется. «Больше современного материала. Время внеполитического кино ушло. Надо поспевать за временем, – требует он от режиссеров. – Это наш единственный шанс».

Что же делать? «Людей искусства сфабриковать невозможно», это он понимает. Выход найден, и вполне по-геббельсовски: заставить критику замолчать.

Итак: «проблема критики».

26 октября 1936. Фюрер со мной согласен. Совещание о критике. Я совершенно запрещу критику искусства. Никто в общественной жизни не будет больше критиковаться прессой, и люди искусства тоже не должны быть добычей прессы, – что и создаст иллюзию благополучия в этой области.

29 октября 1936. Штрейхер ругает критику. Не без оснований. Я с ней покончу. Последний пережиток из демократических времен. Долой его!

«БОКС, БОКС»

«В науке народное государство должно видеть вспомогательное средство для развития национальной гордости. Не только мировая история, но и вся культурная история должна изучаться с этой точки зрения». «Учебный материал должен планомерно строиться с этой точки зрения и воспитание систематически вестись так, чтобы из школы выходил не полупацифист, демократ или еще что-то, а настоящий немец». «И это воспитание с точки зрения расы получает завершение на военной службе».

В соответствии с этими установками «Майн кампф» программа школьного обучения менялась, учебники переписывались. Министерство Геббельса следило за тем, чтобы в школах и в высших учебных заведениях насаждалась расовая доктрина Гитлера, вводился курс расовой науки о немцах как высшей расе и о злодеях-евреях.

«Школьная программа: поменьше наук и каждый день физкультура. Бокс, бокс. Зачем все учат язык, который понадобится лишь немногим. Достаточно изучить грамматику, лексику не надо. Общие представления». Общеобразовательные дисциплины в соответствии с Этими установками Гитлера вытеснялись физкультурой. Пока армия в Германии не была легализована (до 1935), под видом занятий физкультурой шло тайное военное обучение.

«Дайте немецкой нации шесть миллионов спортивно безупречно тренированных тел, пылающих фанатической любовью к родине и воспитанных в высочайшем духе натиска, и национальное государство, когда будет необходимо, меньше чем в два года сделает из них армию», – заявляет Гитлер.

Житель Ржева Ф. С. Мазин, подростком переживший вторжение гитлеровской армии в 1941-м, оккупацию города и отход немцев в 1943-м, писал мне:

Данный текст является ознакомительным фрагментом.