Универсальный редактор и литературный критик

Универсальный редактор и литературный критик

Сталин в юности пробовал писать стихи, и они даже были напечатаны в газете Ильи Чавчавадзе «Иверия». К 70-летию вождя Маленков и Поскребышев заказали перевод их на русский язык для быстрого издания. По заявлению Маленкова, Сталин, «со свойственной ему скромностью», запретил их публикацию.

Говорят, что Сталин даже пытался перевести на русский язык поэму Шота Руставели «Витязь в тигровой шкуре», но эта задача оказалась ему явно не по силам.

Став генсеком, Сталин очень пристально следил за тем, что происходило на литературном фронте. Он жестко определял роль того или иного писателя в жизни страны, выносил окончательные оценки отдельным произведениям, давал «руководящие указания» писателям. Зачастую лично готовил директивы об исправлении допущенных, по его мнению, ошибок. Настоятельно советовал, как нужно беспощадно выкорчевывать врагов.

Широко известна характеристика Сталина сказки Максима Горького «Девушка и Смерть». «Эта штука сильнее, чем „Фауст“ Гёте (любов(ь) побеждает смерть)».

В письме Горькому 17 января 1930 года Сталин посетовал на то, что на книжных рынках фигурировала масса рассказов, рисующих «ужасы» войны и «внушающих отвращение ко всякой войне (не только к империалистической, но и ко всякой другой)». «Эти буржуазно-пацифические рассказы, не имеющие большой цены. Нам нужны такие рассказы, которые подводят читателей от ужасов империалистической войны к необходимости свержения империалистических правительств, организующих такие войны».

В феврале 1929 года Сталин с Кагановичем беседовали с группой украинских писателей. В ходе беседы Сталин причислил к попутчикам и «липовым коммунистам» Всеволода Иванова и Бориса Лавренева, но отметил при этом, что они приносят гораздо больше пользы, чем 10–20 или даже 100 писателей-коммунистов, «которые пичкают, пичкают, а ни черта не выходит».

«Безусловно чужим человеком» он назвал «этого самого, всем известного Булгакова», добавив, что «едва ли он советского образа мысли», хотя и принес «все-таки пользу, безусловно…» «Насчет „Дней Турбиных“ я ведь сказал, что это антисоветская штука и Булгаков не наш». (Тем не менее Сталин многократно смотрел этот спектакль во МХАТе.)

Затем Сталин прошелся по зарубежной классике. Например, он назвал «Женитьбу Фигаро» «пустяковой и бессодержательной вещью — это шутки дармоедов и дворян и их прислужников».

Сталина никогда не покидало желание прослыть тонким и глубоким знатоком отечественной и мировой литературы. В своих выступлениях он нередко использовал образные или хлесткие выражения из классики.

Отношение Сталина к литературе и к писателям в полной мере проявилось в его редактировании остросоциальной пьесы «Ложь» драматурга Александра Афиногенова. Он вычеркнул слова одного из персонажей пьесы, звучавшие как вызов авторитарному режиму:

«Мы становились большевиками в непрестанной борьбе с могучими противниками… А вы растете на готовых лозунгах. Вам предложено — либо верить на слово, либо молчать. Единственным вашим багажом становятся истины, усвоенные в порядке директивы… Предписано считать их правдой. А что, если это не так? Что, если „правда“, которой ты веришь, есть ложь в основании своем? И ты споришь… о конечной неправде — не видя того, что вся страна лжет и обманывает — ибо сама она обманута».

Другой персонаж пьесы, Нина Ковалева, работница проволочно-гвоздильного завода, говорила:

«Мы ходим на демонстрации столько лет и вам верим много лет — но все это непрочно… Нам сравнивать не с кем, да и не дают нам сравнивать, и не знаем мы, что будет завтра генеральной линией — сегодня линия, завтра уклон (Сталин это место подчеркнул. — Прим. авт.)… А я устала так жить, я хотела бы сама во всем разобраться… А врем мы, и обманываем, и подличаем, и друг друга ненавидим, как сто лет назад, а может быть, даже хуже».

Вычеркнув эти рассуждения героини, Сталин вдоль всей страницы с явным раздражением написал: «К чему эта унылая тарабарщина?»

Не скрывая явного раздражения, Сталин в заключение вопрошал: «Почему-то все партийцы у вас уродами вышли, физическими, нравственными, политическими уродами… Не думаете ли, что только физические уроды могут быть преданными членами партии?» И вынес вердикт: «Пустить пьесу в таком виде нельзя».

9 ноября 1933 года после переделки пьесы А.Афиногенов просит «уважаемого Иосифа Виссарионовича» посмотреть результаты работы над пьесой.

Уже на следующий день на тексте пьесы появилась резолюция Сталина:

«Т.Афиногенов! Пьесу во втором варианте считаю неудачной».

Через 5 лет Афиногенов отваживается направить Сталину новую пьесу — «Москва, Кремль». Это был отчаянный шаг автора, но Сталин ничего не забыл. Через месяц он сухо ответил, что не имеет возможности удовлетворить желание писателя — «очень занят текущей работой». (Член-корреспондент АН СССР В.А. Куманев. Статья «Корифей „совершенствует“…». «Литературная газета», 2000, № 3.)

Сталинский репрессивный меч со всей силой обрушился и на прессу. Вскоре после расстрела бывшего главного редактора газеты «Известия» Н.И. Бухарина жестокой каре подверглась редакция этой газеты.

17 декабря 1937 года на заседании Политбюро ЦК ВКП(б) было принято решение «О засоренности аппарата редакции «Известий»:

1. Аппарат редакции «Известий», в течение ряда лет являвшийся объектом троцкистско-бухаринского вредительства, продолжает находиться в тяжелом состоянии и до конца еще не очищен от радековско-бухаринских и талевских корешков.

2. Снять с работы секретаря редакции Кривицкого Р.Ю., как не внушающего политического доверия. Отстранить от работы в «Известиях» Кутузова-Голенищева Д.И. (рукой Сталина добавлено: с передачей его дела в НКВД), Логинову Е.Н., Волгина М.Г. и Копелевича В.Я.

3. Поручить Отделу печати до конца очистить аппарат редакции «Известий» от политически сомнительных элементов и направить в газету группу политически проверенных работников.

Кроме Сталина, подписи поставили В. Молотов, К. Ворошилов, Л. Каганович, А. Микоян и другие.

Сталин добровольно взял на себя обязанности «внештатного главного редактора» и «главного зрителя» всех создаваемых в 30—40-е годы фильмов. Например, фильм «Светлый путь» Г.В. Александрова Сталин редактировал 5 или 6 раз, прежде чем разрешил его выход на экран. Сколько творческих замыслов было исковеркано и судеб талантливых художников было погублено этим неприкрытым вмешательством вождя.

Примерно таким же было отношение Сталина к созданию фильма «Иван Грозный». (Профессор В.И. Толстых. Статья «Художник и власть». «Правда», 22.05.1989 г.)

Данный текст является ознакомительным фрагментом.