Глава седьмая Империя четырех держав

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава седьмая

Империя четырех держав

«Правительства Соединенного королевства, Соединенных Штатов Америки, Союза Советских Социалистических Республик и Временное Правительство Французской Республики настоящим берут на себя верховную власть в отношении Германии, включая всю власть, которой располагает германское правительство, верховное командование вермахта и любое земельное, муниципальное или местное правительство или власть, все германские власти и германский народ должны безоговорочно выполнять требования союзных представителей и полностью подчиняться всем воззваниям, приказам, распоряжениям и инструкциям».

Указанным Заявлением правительств от 5 июня 1945 года четыре державы положили начало периоду истории германского государства, который длился четыре года и закончился в 1949 году образованием Федеративной Республики Германии и Германской Демократической Республики.

В этот период Германская империя продолжала еще существовать и под иностранным господством. Заявление от 5 июня недвусмысленно констатировало: «Взятие на себя такой власти… не является аннексией Германии».

Оно не являлось также разделом Германии. До конца 1947 года четыре державы, которые совместно управляли Германской империей, не намеревались ее делить. Более того, период четырехстороннего управления еще неразделенной Германии следует рассматривать конечной фазой истории германского государства. Можно сказать, что империя четырех держав была четвертой империей, если считать, что империя Бисмарка была первой, Веймарская республика — второй и гитлеровская империя — третьей.

Всеми силами немцы постарались вытеснить из памяти этот необычный период своей истории. Это было неприятное время для немца: бедствие, повсеместный голод, неуверенность и огромное внутригерманское перемещение народа. И все же именно это безрадостное время еще раз предоставило немцам неожиданный шанс спасти свое национальное единство в условиях развала третьей империи.

Немцы не любят вспоминать эти годы. Это объясняется, видимо, тем, что они даже не поняли упомянутого шанса, но не хотят в этом признаться. Несмотря на голод и борьбу за существование, другие народы, у которых национальное чувство развито более сильно, извлекли бы большую пользу из того факта, что по меньшей мере в течение двух лет четыре державы-победительницы серьезно стремились перестроить и сохранить национальное единство Германии, которая несла на себе тяжелое бремя ответственности и границы которой, правда, были сужены. Если бы немцы проявили подлинное чувство национальной общности и поддержали это стремление, видимо, дело увенчалось бы успехом.

Решение четырех держав управлять Германией как неразделенной национальной единицей было принято уже после победы летом 1945 года и было совсем не простым делом. В ходе войны в центре переговоров союзников находились планы расчленения Германии, а на конференции в Ялте уже было достигнуто единство по вопросу о разделе Германии, однако лишь «в принципе». У союзников были путаные и противоречивые представления о том, как следует разделить Германию, какие создать новые германские государства и как должны строиться отношения между ними и государствами-победителями.

План Рузвельта предусматривал создание пяти беспомощных мелких германских государств: максимально уменьшенной Пруссии, несколько расширенных Ганновера и Гессена, а также Саксонии (с Тюрингией) и южно-германского государства в составе Баварии, Вюртемберга и Бадена. Саарская и Рурская области, а также район Кильского канала должны были быть интернационализированы и находиться под управлением Объединенных Наций.

Черчилль был против возвращения к системе мелких государств. Он выступал за великодушный раздел пополам, но не такой, как он произошел позже по вертикальной границе, а по горизонтальной: на севере — Большая Пруссия со столицей в Берлине (примерно в границах бисмарковского Северогерманского союза), которая была бы обрезана на Востоке и Западе в пользу Польши и Франции и имела бы статус побежденного противника; на юге — конфедерация дунайских государств со столицей в Вене, в которую входили бы Баден, Вюртемберг, Бавария, Австрия, может быть, Венгрия и даже Румыния, в отношении которой он был настроен лучше. В такой конфедерации государств он видел будущего английского союзника и материковый коридор, который явился бы продолжением англо-французской Антанты в Европе.

Сталин последовательно отклонял английский план, который, по его мнению, носил в основе своей антирусский характер. В отношении идеи Рузвельта Сталин не сказал ни да, ни нет. Своего плана расчленения Германии он никогда не предлагал. В конечном счете Сталин был первым, кто открыто отмежевался от всех планов раздела.

9 мая 1945 года он заявил: «Советский Союз торжествует победу, хотя он и не собирается ни расчленять, ни уничтожать Германию».

Преемники Рузвельта и Черчилля тоже отказались летом 1945 года от планов расчленения Германии. Все три державы-победительницы были в это время озабочены тем, что раздел Германии может создать больше проблем, чем решить, и скорее увеличить, чем уменьшить, трения между союзниками. Все трое втайне хотели иметь будущую Германию возможным союзником или по крайней мере полезным буферным государством для защиты от другого победителя. Все три державы, как показала Потсдамская конференция и последующие годы, выступали за сохранение Германии как единого экономического и политического целого, причем каждая из них стремилась, конечно, создать самые благоприятные исходные позиции для реализации своих идей и для своих сторонников, а также для оказания максимального влияния на развитие положения в Германии.

Франция, которая участвовала в управлении и перестройке Германии как четвертая держава-победительница, занимала иную позицию. В сознании французов еще глубоко сидело шоковое состояние 1940 года и печальный опыт многолетней германской оккупации. Франция не желала вновь оказаться лицом к лицу с более мощным и сильным германским соседом. Как минимум Франция стремилась отделить от Германии Саарскую и Рурскую области. Но и в этом случае Германия, по ту сторону Рейна расчлененная, была для нее более желательной, чем единая. Было бы несерьезно ожидать от французов чего-либо другого. И нельзя их упрекать за это. Любой в их положении поступил бы так же. Никто из них не мог тогда (как и ныне) искренне желать продолжения существования или восстановления Германской империи.

Именно Франция во главе с де Голлем безвозвратно перевела в 1945 году стрелки, которые вели к воссозданию будущего общегерманского национального государства. На конференции в Потсдаме было решено сразу же создать под руководством Союзного Контрольного Совета центральные общегерманские департаменты по вопросам финансов, промышленности, транспорта и внешней торговли во главе с немецкими статс-секретарями, которые явились бы, несомненно, начальными органами нового имперского правительства. Франция наложила в Контрольном Совете вето на осуществление этого решения. Другим трем державам не удалось переубедить де Голля. Тем самым было предотвращено «конституирование» дальнейшего существования Германской империи. В последующие годы постепенно становилось все яснее, что уже нельзя было вернуть возможность, упущенную в результате наложения Францией вето в 1945 году.

Однако в эти годы до марта 1948 года в Берлине продолжало работать правительство Германской империи, хотя оно не было немецким, а правительством четырех держав в лице Союзного Контрольного Совета. Контрольный Совет правил еще не расчлененной Германией, хотя она и потеряла восточные области по ту сторону Одера-Нейсе и Саарскую область на Западе.

Надо сказать, что, по крайней мере в первые годы, Контрольный Совет действовал вполне планомерно и эффективно на основе согласованных решений, в которых просматривалась ясная совместная политика. Контрольный Совет осуществил такую реформу империи, какую едва ли лучше сумело бы провести немецкое правительство. Сомнительно, чтобы немецкое правительство могло провести такую основательную политическую работу по расчистке прошлого и обновлению государства, плодами которых пользуются до сих пор как Федеративная республика, так и ГДР. Подобно тому как Наполеон в начале XIX века, четыре державы открыли в середине XX века новую страницу в истории Германии, ликвидировали неразбериху и дали Германии то, чего она не имела до этого: современные, понятные для всех и осязаемые политические институты.

Еще в гитлеровское время Германская империя перестала в строгом смысле слова быть государством, у нее не было больше конституции, государственных институтов с четко определенной концепцией, правовой системы и ясно очерченной системы управления. Она состояла из бурно разраставшихся, как раковые метастазы «государств в государстве», которые перекрывали и подавляли друг друга и существовали рядом друг с другом лишь благодаря единому подчинению Гитлеру. Это были нацистская партия, СС, СА, вермахт, «Рабочий фронт», Организация Тодта и т. д. Каждая организация была «империей» для себя, «вотчиной» таких нацистских главарей, как Борман, Гиммлер, Геринг, Лей, Шпеер, и других, отношение которых к государству едва ли отличалось от отношения могущественных, интриговавших и враждовавших между собой князей к умирающей империи периода барокко.

Непреходящей заслугой правительств четырех держав является ликвидация ужасной, нарастающей неразберихи. Персональная денацификация была проведена в различных зонах по-разному, в отдельных — это был лишь фарс. Что же касается государственной денацификации, прежде всего ликвидации нацистских Организаций и ведомств, в которых Германская империя как государство почти задыхалась, то она была проведена везде одинаково, основательно и надолго [4].

Если ныне любое возвращение к организованной анархии третьего рейха в обоих германских государствах является немыслимым и даже само воспоминание об этом представляется кошмарным сном, то этим мы обязаны четырем державам и их решительной и радикальной деятельности в 1945–1948 годах.

Надо сказать, что правительства четырех держав не только создали пригодную площадку для строительства государства, но и строили на ней. В области юстиции и управления эта работа носила в основном характер реставрации, в то время как в непосредственно политической области она создавала совершенно новую основу. Ее основным результатом явилась «федерализация» и «демократизация» Германии. Другими словами, была создана новая система земель и партий.

Вывод о том, что в первые годы своего совместного господства в Германии четыре державы действительно хотели создать единое германское государство с едиными политическими институтами, следует также из того, что система земель и партий была вначале одинаковой во всех четырех зонах. При этом в вопросах федерализации впереди шли западные державы, а демократизации — русские, но те и другие приспособлялись и присоединялись к соответствующим мерам. Четвертый рейх являлся федеративной республикой, состоявшей из пятнадцати большей частью вновь созданных земель, пять из которых находились в советской зоне. Это была демократическая республика, во всех землях и зонах которой действовали четыре официальные партии: коммунистическая, социал-демократическая, либеральная и христианско-демократическая. Русские уже в июне 1945 года решили создать эти партии в своей зоне; западные державы сделали это с некоторым опозданием.

В 1945, 1946 и даже в 1947 году совместная, направленная на создание нового общегерманского государства политика Контрольного Совета явно превалировала над разногласиями, которые возникали при ее осуществлении в различных зонах по причине противоположных политических принципов, идеологий и интересов четырех держав.

Конечно, в Восточной зоне уже в 1945 году начали проводиться радикальная земельная реформа и широка социализация, чего не было в западных зонах. Однако в федеративном государстве это не было непреодолимым препятствием для единой государственности, не говоря уже о том, что в то время и в западных зонах, и у некоммунистических партий имелись серьезные стремления к социалистическим мероприятиям.

Большое значение имело, пожалуй, слияние КПГ и СДПГ в СЕПГ, которое было осуществлено в советской зоне весной 1946 года. Но и СЕПГ в пяти восточных землях можно, видимо, было бы рассматривать как региональную аномалию в едином федеративном германском государстве, подобно тому как это произошло с ХСС в Баварии. Не это помешало немцам воспользоваться возможностью, которую обеспечивала и первые послевоенные годы союзническая политика, чтобы сохранить государство.

У большинства немцев с самого начала не было желания воспользоваться неожиданно появившейся возможностью. В течение всего времени, пока союзники еще были готовы сохранить единую реконструированную Германию, немцы просто не участвовали в этом процессе. Они вели себя совершенно пассивно и ворчливо и безучастно делали лишь то, что им приказывали. Лишь в 1948 году, когда вследствие холодной войны Восток и Запад отказались от совместной политики, в том числе и в отношении Германии, и перешли к созданию в своих зонах двух раздельных германских государств, немцы вдруг неожиданно вновь проявили рвение. Они вновь неожиданно обнаружили единое германское сердце.

Для, мягко говоря, сдержанного отношения немцев в вопросе общегерманского сотрудничества по линии партий и земель характерными были два примера.

Пятого октября 1945 года в Веннигсене под Ганновером состоялась первая имперская конференция вновь созданной СДПГ. На этой конференций, которая проходила под руководством Курта Шумахера, партия создала Центральное правление для трех западных зон, отклонив требование Отто Гротеволя о создании организации в рамках всех четырех зон во главе с президиумом в Берлине. Тем самым с самого начала самостоятельная СДПГ в советской зоне оккупации во главе с Гротеволем была предоставлена сама себе. Если бы СДПГ конституировалась в то время как общегерманская партия, едва ли было бы так легко осуществить слияние с КПГ. Было ясно, что СДПГ Шумахера, если даже она об этом открыто и не говорила, уже в октябре 1945 года действовала по принципу, который был примерно в тоже время сформулирован Аденауэром: «Восточная зона потеряна на необозримое время».

Шестого июня 1947 года в Мюнхене состоялась первая, и единственная, встреча руководителей пятнадцати немецких земель. Конференция лопнула еще до того, как она началась, так как премьер-министры десяти земель западных зон отказались включить в повестку дня требование премьер-министров земель советской зоны оккупации об «образовании центральной германской администрации». После этого пять министров советской зоны оккупации покинули зал заседаний. Кстати, они представляли земельные правительства, которые были избраны на свободных выборах. Тогда еще не было ни единых списков, ни Национального фронта в тогдашней советской зоне. Один из них был буржуа, трое — бывшие социал-демократы и лишь один — коммунист. Несмотря на это, их западногерманские коллеги даже не захотели их выслушать.

Следует признать, что встреча премьер-министров земель была разрешена американскими и французскими военными губернаторами с колебаниями, различными ограничениями и оговорками и излишняя самостоятельность была чревата для них неприятностями. Но какой другой народ, который действительно стремится к своему национальному единству, можно было бы удержать от того, чтобы не воспользоваться такой возможностью для достижения общегерманского взаимопонимания?

Следует признать также, что 6 июня 1947 года единая политика четырех держав уже отмирала. За день до этого государственный секретарь США Маршалл в своей известной гарвардской речи провозгласил программу восстановления Европы, так называемый план Маршалла. Не исключено, что премьер-министры германских земель и не смогли бы в июне 1947 года сдержать раскольническую политику оккупационных держав, если бы они даже и захотели этого. Но разве не было причины хотя бы попытаться сделать это, если бы они действительно стремились к единству?

И все же совершенно очевидно, что политика четырех держав в 1945–1947 годах, направленная на достижение единства, нашла слабую реакцию у немецких политиков и немецкого народа. Она почти не учитывалась. Немцы не верили в мир. И надо сказать, что, по крайней мере вначале, они имели на это право. С другой стороны, большинство немцев вовсе не хотели мира с союзниками. Такой мир с побежденной, урезанной, хотя и продолжавшей существовать Германской империей был бы, конечно, тяжелым. Большинство немцев не хотели брать на себя как на «единый братский народ» такие трудности и сообща нести их. Они не ожидали больше ничего и от развала единства союзников, если даже при этом окончательно улетучивалось национальное единство.

Начиная с января 1945 года в Германии непрерывным потоком шло переселение народа с Востока им Запад, причем не только с территории восточнее Одеpа и Нейсе, откуда люди выселялись, но и из русской оккупационной зоны, откуда никого не выгоняли. Этому физическому перемещению с Востока на Запад соответствовало и духовное. Немцы бежали от поражения на Востоке к поражению на Западе. Они хотели быть не побежденными немцами, а побеждать вместе с Западом. Тем самым они отказались от Германской империи, так же как они это сделали в отношении оставшихся в Восточной зоне соотечественников, которые для них с этих пор стали своего рода «русскими», точно так же как они сами начали чувствовать себя своего рода «американцами».

Для объяснения этого массового психоза, который до сегодняшнего дня еще не прошел, можно назвать несколько материальных причин, однако они не раскрывают содержания проблемы. Конечно, борьба за существование в Восточной зоне была более жесткой, чем в Западной зоне. Репарационная политика России была (и, надо сказать, обоснованно) более беспощадной, чем политика западных держав. Социалистическая политика в Восточной зоне, подобной которой на Западе ничего не было, сильно затронула интересы «лучших слоев». Но не только экспроприированные помещики и фабриканты бежали на Запад. И в западных зонах после 1945 года был голод. Причина состояла в другом, в полном проявлении идеи, которую в течение двенадцати лет Гитлер внушал всем немцам, а именно: Россия, что бы она ни делала, остается естественным врагом, а Запад, несмотря на соперничество и недоразумения, несмотря на войну и кровопролитие, остается союзником против СССР.

Когда начал распадаться альянс союзных держав-победительниц, от единства которых в послевоенное время зависело национальное единство немцев, в Германии не проявилась озабоченность и разочарование, а наоборот — удовлетворенность и надежда. Немцы не жалели потерянного национального единства. Они надеялись теперь объединиться наконец с Западом против Советского Союза. Что же касается «бедной» Восточной зоны, то она была предоставлена сама себе. Разразившаяся холодная война была именно тем, что предсказывали немцы: они торжествовали и могли теперь, ликуя, заявить своим западным победителям: «Вот видите, разве мы вам об этом не говорили?»

Беззаботно и равнодушно немцы упустили возможность сохранить благодаря неожиданному единству победителей свое национальное государство и свое национальное существование. Но как только начался разлад в стане победителей, немцы обеими руками ухватились за давно ожидавшуюся возможность добиться союза с Западом против СССР. Тем самым свершилось самоубийство Германской империи.