Глава десятая Внешнеполитическая концепция Франца Йозефа Штрауса

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава десятая

Внешнеполитическая концепция Франца Йозефа Штрауса

Самоубийство Германской империи, которое началось в 1939 году, завершилось в 1949 году. В 1955 и 1961 годах оно было дважды, так сказать, скреплено печатью и является удивительной главой всемирной истории. Еще многие поколения в различных частях света будут с изумлением изучать эти события. Едва ли есть другое такое государство, которое с такой готовностью, последовательностью и одержимостью готовило и в конце концов завершило свое падение. Но самое удивительное состоит в том, что и ныне «стремление к своему закату» в основном не пропало.

Федеративная республика — это совсем не Германская империя. Однако она по-прежнему хочет ею быть, утверждает, что она таковой является, и обосновывает это утверждение в основном тем, что упрямо держится за те политические традиции и идеи, которые привели Германскую империю к ее крушению. До тех пор, пока ФРГ это делает, она ставит под угрозу свое существование, жизнь своих граждан, причем в условиях атомного века.

Если Федеративная республика не хочет завершить ужасную историю Германской империи еще более кошмарным эпилогом, если она не хочет уничтожить себя, как это сделала с собой империя, она должна освободиться от самоубийственной традиции Германской империи и понять то, чего не поняла империя: согласиться с тем, что она есть, и довольствоваться тем, что она имеет.

Федеративная республика не является Германской империей, и она не имеет того, что имела Германская империя. Она является одним из двух или, если брать за основу Германскую империю 1939 года, одним из трех государств — преемников Германской империи. Она включает лишь западные области, которые в империи четырех держав 1945–1949 годов составляли западные оккупационные зоны. Ни ГДР, ни Австрия, ни Западный Берлин не принадлежат Федеративной республике. С Западным Берлином у нее отношения особого рода, которые нуждаются в точном определении и кодификации. С Австрией у нее нормальные международные отношения. С ГДР у нее вообще до сих пор нет никаких отношений.

Все это вот уже двадцать лет является прочной реальностью, и когда о ней говорят, то говорят о само собой разумеющейся вещи. И все же до сих пор в Федеративной республике это само собой разумеющееся часто воспринимается как шокирующая провокация. До сих пор не признается ГДР, причем до недавнего прошлого под предлогом, что такого государства нет. В широких кругах Западной Германии по-прежнему говорят о «зоне», во всяком случае об «образовании» или «феномене». Тем самым это государство не ликвидируется, но подтверждается намерение его ликвидировать.

Даже уважение польской границы со стороны ГДР по-прежнему в широких кругах рассматривается как «отказ», как будто можно отказаться от того, чего не имеешь и никогда не имел. Это был бы отказ для Германской империи, если бы она еще существовала. Для Федеративной же республики признание границы по Одеру и Нейсе является таким же отказом, как признание ГДР. До тех пор пока оба эти положения ФРГ рассматривает как «отказ», она тем самым претендует на звание Германской империи. Однако такое притязание несостоятельно — ни юридически, ни политически, ни морально.

Юридическое положение метко сформулировал Эльмар Крауткремер в своей книге «Германская империя после второй мировой войны» (1962 год): «Державы-победительницы 1945 года осуществляли правительственную власть в отношении Германии совместно и де-юре безраздельно, несмотря на все прошлые планы о расчленении. Если же спросить, могли ли четыре державы передать эту власть немцам, то при положительном ответе легальность обоих государств подтверждается, а при негативном — отвергается. В этом случае возникает ситуация, о которой Альфред Гроссер сказал: «Два настоящих государства или ни одного».

Ни между собой, ни в отношении немцев четыре державы не брали обязательств осуществлять государственную власть в Германии, которую они совместно взяли на себя, всегда совместно и создать или сохранить неразделенную Германию. Когда они пошли на создание раздельных государств, они имели на это полное право. На практике никто из них никогда не оспаривал у другого такого права. Обоим государствам — преемникам Германской империи выдано одинаковое свидетельство о рождении. Оно было выдано четырьмя державами, которые сначала управляли Германской империей, а затем определили ей в 1949 году разных немецких преемников.

И политически немцы на Востоке и Западе не могут поставить под сомнение раздельное образование государств, так как они ему не сопротивлялись и совершенно сознательно участвовали в нем. Без немцев и против их воли было бы невозможно создать ни Федеративную республику, ни ГДР. Нет смысла выступать против понятия «самоопределение», так как именно после создания двух государств немцы вновь получили в 1949 году от держав-победительниц право на самоопределение, которое они передали им в 1945 году после безоговорочной капитуляции.

Демократическая легитимация создания германских государств была на Западе и Востоке примерно одинаковой: как боннский Парламентский совет, так и берлинский Народный совет состояли из партийных делегатов, которые избирались не народом, а назначались в соответствии с результатами выборов в землях. Что же касается земельных выборов, проведенных в 1946 году, то в Восточной зоне они были такими же свободными, на основе раздельных партийных списков, как и в западных зонах.

Наконец, Федеративная республика имеет меньше моральных прав, чем ГДР, выступать в качестве единственной преемницы Германской империи и притязать на единоличное представительство. Ведь не кто другой, как западные немцы шли впереди в вопросе раздельного создания государств и тем самым уклонились от расплаты за жестокие последствия войны и репарационных платежей, возложенных на побежденную Германскую империю, в то время как восточные немцы, включая коммунистов, безуспешно взывали к национальной солидарности в тогдашних тяжелых условиях. Перед лицом этого факта преамбула боннского Основного закона, призывающая «оставленных в беде немцев» «добиться единства и свободы Германии на основе свободного волеизъявления», звучит как чистая насмешка. И не ГДР, а Федеративная республика отклонила сделанные русскими в 1952–1955 годах предложения о воссоединении путем проведения свободных выборов, отказавшись тем самым добиться единства и свободы Германии на основе свободного волеизъявления. В то время, когда Федеративная республика предпочла воссоединению союз с Западом, она потеряла всякое моральное право быть чем-то другим, чем она является. По крайней мере с этого времени любое требование Федеративной республики о воссоединении Германской империи, пусть даже в границах 1937 года, является требованием о присоединении чужих территорий.

Конечно, выдвигая такое требование, Федеративная республика весьма изобличает себя в вопросе о праве быть преемником Германской империи: она, так же как послебисмарковская Германская империя, жаждет захватов. При Бисмарке государственная доктрина империи гласила, что «больше нет ничего, что мы можем завоевать мечом». Лишь двадцать лет, то есть до отставки Бисмарка, Германия была удовлетворена достигнутым и свою задачу видела в том, чтобы проводить политику мира и оградить статус-кво Европы от потрясений [6].

После же Бисмарка, с конца XIX века и до крушения Германской империи, не было ни одного момента, когда Германская, империя жила бы в покое и мире как внутри рейха, так и с окружающим миром.

Германия всегда чего-то хотела, чего она не имела и что могла получить лишь ценой тяжелых потрясений мира. От «всемирной политики» эры Вильгельма до аннексионистских планов первой мировой войны, от требований периода Веймарской республики о присоединении Австрии и Польского коридора до гитлеровской концепции колонизировать Россию и поделить мир с участием Англии и Италии нить германских требований ни на минуту не обрывалась. Едва появившись на свет, Федеративная республика сразу же натянула эту нить. С момента своего образования ФРГ требует того, чего не имеет, причем в условиях, когда ее гражданам живется так хорошо, как никогда раньше, а Западная Германия лопается по швам от благополучия.

Могут возразить, что Федеративная республика требует на этот раз того же, что и для других народов считается законной целью: восстановления единого государства немцев, национального единства. Но ведь она от этого отказалась, когда ей в 1952–1955 годах это предложили.

Человечество не забыло, что и в то время, когда немцы имели единое национальное государство, им всегда мало было лишь империи. Для послебисмарковского поколения создание империи рассматривалось как «исходный пункт для мировой германской политики», а для поколения Гитлера империя, «границы которой включают всех до одного немца», должна была служить лишь трамплином для организации великого грабительского похода на Россию. Федеративная республика не позаботилась о том, чтобы мир об этом забыл. За двадцать лет своего существования она проявила не столько интерес к сохранению национальной общности немцев, которую можно было и, вероятно, можно еще укреплять даже в условиях существования двух государств, сколько к сохранению и обострению противоречий между Востоком и Западом и созданию единого западного фронта против Советского Союза.

В политике Аденауэра, Эрхарда и Кизингера по-прежнему просматривалась старая концепция Гитлера: «с Западом против России», концепция, с которой Гитлер связывал создание огромной восточной империи немецкой нации и от которой Федеративная республика тоже, очевидно, ожидала значительно больше, чем только восстановления германского национального государства. Но, как известно, для Германской империи это была формула самоубийства. И для Федеративной республики она может стать таковой.

Со времени создания Федеративной республики эта формула, которая уже во времена Гитлера претерпела некоторые изменения, сохранив основное содержание, пережила два варианта. До 1961 года лозунг «с Западом» означал прежде всего — с Америкой. Во второй половине 50-х годов основное стремление Федеративной республики было направлено на то, чтобы удержать Америку в состоянии холодной войны и противодействовать любым усилиям американцев и русских договориться между собой. По-прежнему питалась надежда, что превосходящая мощь Америки потеснит в конце концов Советский Союз с позиций одного из победителей во второй мировой войне. Это было время, когда Аденауэра иронически называли подлинным министром иностранных дел Америки. Оно закончилось в 1961 году, когда разочаровавший исход берлинского кризиса привел наконец ведущих политиков Федеративной республики к пониманию того, что отныне нельзя рассчитывать на американское давление на СССР.

С тех пор под «Западом», с которым надо идти против СССР, в первую очередь понимается не Америка, а «Европа». Ближайшей целью стало создание союза западноевропейских государств с единым атомным потенциалом, с помощью которого надеются постепенно подкопаться под американо-русское атомное равновесие. Однако совершенно очевидно, что подобная новая атомная сила в лице Западной Европы была бы значительно слабее мощи Америки. Вместе с тем ясно, что эта сила руководилась и управлялась бы не Америкой, а Федеративной республикой как экономически более сильным членом сообщества.

Главным автором и глашатаем этого нового варианта старой концепции является Франц Йозеф Штраус. В своей книге «Вызов и ответ» (1968 год) он совершенно четко объяснил, почему, по его мнению, германская политика силы возможна лишь в союзе с Европой, а не с Америкой: «Если хочешь развить стратегию «военного искусства в условиях мира», что, несомненно, нужно, то это можно сделать лишь в случае, если у тебя достаточно сил. Когда у отдельного государства таких сил нет, оно должно стремиться иметь их в союзе с другими странами, стратегические интересы которых во многом совпадают с твоими. Уже из этого возникает потребность в политическом объединении Европы, поскольку от Америки можно лишь условно ожидать, что она полностью приспособит свою концепцию к европейским потребностям, лишь частично совпадающим с ее интересами».

Возникает вопрос, идентичны ли стратегические интересы Франции, Англии, Голландии, Бельгии и Италии интересам Федеративной республики? Речь идет исключительно о странах, которые удовлетворены тем, что они имеют, и которые ничего больше, чем жить в мире, не хотят. Зачем им начинать новую холодную войну против СССР? Может быть, лишь из-за того, что Федеративная республика ожидает от европейского давления на Советский Союз того, что не дало и не может дать американское давление, а именно расширения Федеративной республики на Востоке?

Об этом Штраус говорит им открыто: «Такая «европеизация германского вопроса» требует, конечно, чтобы требование немцев о свободе их расколотой страны полностью разделялось и защищалось западноевропейским сообществом… Целью европейской политики не может быть объединение Восточной и Западной Европы в условиях свободы, если тем самым не будет одновременно взято обязательство добиться воссоединения народа, две третьих которого живут в Западной Европе, а оставшаяся третья часть является членом руководимого Москвой Варшавского пакта».

Что же обещает Штраус своим вероятным западноевропейским партнерам за поддержку политики вытеснения Советского Союза, плоды которой пожинала бы исключительно лишь Германия? Ничего более, как вытеснение СССР и из негерманских стран Восточной Европы, плоды которого в силу географических причин опять-таки пожинала бы Германия. «Речь идет не только о расколе Германии, но и о расколе Европы. Мы должны думать о том, чтобы Польша, Чехословакия, Венгрия, Болгария, Румыния и т. д. также принадлежали к Европе, как Швейцария, Голландия или Бельгия. Речь идет о том, чтобы путем воздействия на эта страны и в жестких переговорах с Москвой в ходе длительного процесса действовать в том направлении, чтобы эти страны вновь стали составной частью Европы, по крайней мере сначала в том смысле, который выражается в понятии «промежуточная Европа».

Это значит, как поясняет Штраус в другом месте, что сначала она должна стать очищенной от СССР ничейной землей. Позднее ее «национальное стремление к самоопределению» выльется в желание создать крупную политическую единицу в составе всей Европы. Ну а что будет потом? Как будут складываться отношения этой Европы, сгруппированной вокруг возобновленной единой Германии, с Советским Союзом? Об этом Штраус молчит и дает лишь понять, что «оба строя — свободно-демократический строй Запада и тоталитарно-коммунистический Востока — не могут жить в мире друг с другом».

Изложенная внешнеполитическая концепция Франца Йозефа Штрауса для Федеративной республики вызывает фатальные воспоминания троякого рода о внешнеполитической концепции Гитлера. Во-первых, она имеет ту же самую опасную привлекательность, «смелость и великодушие», те же трюки для развития имперской фантазии и ту же способность придать уже имеющемуся и жаждущему внешнеполитическому тщеславию содержание и форму.

Но вторых, эта концепция, так же как и гитлеровская содержит попытку вернуться к тому, что почти уже было достигнуто в ходе последней войны, чтобы задним числом использовать это обстоятельство для очередной войны: в ходе первой мировой войны Германия оккупировала часть России, в ходе второй — она подчинила всю Европу, но в обоих случаях не использовала максимально представившегося шанса. Гитлер возвращался к первому, Штраус возвращается ко второму упущенному шансу.

В-третьих, концепция Штрауса 1968 года, так же как концепция Гитлера 1924 года, упустила из виду решающее обстоятельство.

Ошибка Гитлера состояла не только в том, что он серьезно недооценил силу своего противника. Его ошибка состояла и в том, что он расписал роли между странами, которые фигурировали в его плане как друзья и помощники, прежде всего Англия (не в меньшей мере Польша), не спросив их. Позже, когда они не хотели добровольно играть эти роли, он пытался заставить их это делать.

То, что Гитлер пережил с Англией и Польшей, Штраус может легко пережить с «Европой». Западная Европа была готова вместе с Федеративной республикой встать под американский атомный зонтик. Но это нечто другое, чем встать в затылок Федеративной республике и вместе с ней начать марш на Восток. Если бы Федеративная республика настаивала на этом, она очень скоро пришла бы в конфликт не только с Востоком, но и с Западом. Доктрина Штрауса является не только очевидным военным рецептом. Она, так же как и доктрина Гитлера, вновь является рецептом развязывания «ошибочной» войны. Несмотря на это, до недавнего прошлого она прочно претендовала стать государственной доктриной Федеративной Республики Германии.

С момента смены правительства в 1969 году в Бонне эта опасность пока считается преодоленной. В самый последний момент Федеративной республике удалось избежать пути, который привел Германскую империю к крушению, и встать на новый путь. Она еще раз получила возможность переосмыслить условия своего существования и приспособиться к ним. Но от смены правительства нельзя ожидать чуда. Очень тяжело выбраться из уже накатанной колеи. Никакое правительство не сможет направить политику своей страны в новую колею, если народ по-прежнему мыслит старыми категориями.

Германская империя не потому потерпела крушение, что некто по имени Гитлер развил ошибочную внешнеполитическую концепцию, а потому, что миллионы немцев были готовы воспринять эту концепцию. Трагедия Германской империи состояла в том, что у немцев всегда вызывало восхищение то, что становилось причиной ее и их гибели. Любая политика авантюризма и безграничного тщеславия, которая ставила под вопрос мир и существование государства, считалась патриотической, а политика осторожности, разума и самообладания — непатриотической. В этом, несмотря на пережитую катастрофу, мало что изменилось.

Тот, кто до сих пор в Федеративной Республике Германии призывает немцев «наконец пожалеть самих себя», наталкивается на ощутимое сопротивление. В то же время призыв к упорству и тщеславию, окрыляющая фантазия примитивных расчетов в отношении целых континентов и технологическое измерение сил встречаются аплодисментами, как и сорок лет назад. Граждане ФРГ напоминают того автогонщика, который легкомысленно искалечил свой большой и тяжелый автомобиль и теперь должен ехать на маленьком. Несмотря на это, он по-прежнему не хочет соблюдать правила обгона.

Германская империя мертва, но идеи, из-за которых она погибла, продолжают действовать в Федеративной Республике Германии. Они смердят, издавая трупный запах.