Начало проникновения дирхема в Восточную Европу

Начало проникновения дирхема в Восточную Европу

Вопрос о том, когда именно началось проникновение дирхема на территорию Восточной Европы, представляет большой интерес не только в связи с исследованием денежно-весовых систем Древней Руси. Установление этого важного хронологического рубежа в древнерусском денежном обращении открывает возможность уточнить время становления торговых связей Восточной Европы со странами Халифата, а эти связи играли большую роль в экономической истории Восточной Европы вплоть до самого конца X в.

Восточные монеты русских кладов, несущие на себе даты чеканки, в силу своей многочисленности являются первоклассным источником для изучения торговых связей славянства с Востоком. Однако длительная недооценка самостоятельного значения проблемы местного денежного обращения Восточной Европы давно привела к несколько одностороннему использованию показаний восточных монет. Куфические дирхемы рассматриваются в работах историков только как памятники сношений со странами Востока, а не как памятники внутреннего денежного обращения Восточной Европы. Отсюда произошло заметное стремление слишком уж непосредственно и конкретно опираться на даты наиболее ранних монет этих находок. Наличие в русских кладах известного количества монет Испегбедов, Омейядов и ранних Аббасидов, т. е. памятников VII и VIII вв.[157], постоянно приводило историков, привлекавших данные нумизматики, к упрощенному представлению о том, что завоз таких монет на Русь осуществлялся сразу же после их чеканки.

Немаловажную роль в формировании подобных представлений сыграло известное сообщение Макризи о том, что монета на Востоке перечеканивалась при смене государей и династий[158]. Излишнее доверие к этому сообщению приводило к убеждению, что в правление каждого восточного монарха на территории его государства обращалась только монета с его именем: следовательно, такая монета и вывозиться за пределы страны могла только в правление этого монарха. Но, принимая это положение, легко прийти к утверждению об отсутствии терпимости и к любой иноземной монете на территории восточных государств, а отсюда и к вполне логическому выводу о том, что, скажем, монеты, чеканенные в африканских провинциях Халифата или в омейядской Испании, могли проникать в Древнюю Русь только путем непосредственного завоза, чего в действительности не было.

Как показывают наблюдения над составом русских кладов, арабы постоянно имели дело со значительной пестротой монетного состава обращения как в отношении мест чеканки, так и в отношении ее времени. Так, например, обращение всего IX в. – это обращение в первую очередь огромной массы монет, отчеканенных еще Харуном ар-Рашидом и Амином в самом начале IX в. Перечеканку монет последующими правителями вовсе не следует представлять себе в виде акта, сопровождавшегося обязательным изъятием всех монет предшественников или иноземных монет. Это был постепенный процесс изъятия монет, наиболее потертых, дефектных и почему-либо не соответствовавших нормам обращения.

Подобные факты и соображения мало принимались в расчет, и начало массового торгового обмена Восточной Европы со странами Востока часто датировалось VII в. или даже еще более ранним временем. Разбирая одно из сообщений IX в. о Руси, В. О. Ключевский подвел под эти представления следующее логическое обоснование, которое охотно цитируется исследователями древнерусской торговли: «Нужно было не одно поколение, чтобы с берегов Днепра или Волхова проложить такие далекие и разносторонние торговые пути. Эта восточная торговля Руси оставила по себе выразительный след, который свидетельствует, что она завязалась по крайней мере за сто лет до Хордадбе»[159] (т. е. по крайней мере в первой половине VIII в. – В. Я.).

П. Г. Любомиров, исследовавший торговые связи Руси с Востоком по нумизматическим данным, также не колебался в датировке начального этапа этих связей VIII веком, допуская проникновение восточной монеты на славянские территории и в VII в.[160] В последние годы те же взгляды в связи с историей древнерусского денежного обращения развивал А. Д. Гусаков[161].

Нет нужды цитировать многочисленные работы современных историков, где мнение о существовании развитых связей Восточной Европы со странами Халифата уже в VII и VIII вв. излагается с обязательными ссылками на исследование П. Г. Любомирова. Сочувственное изложение этого мнения встречается постоянно и иногда достигает большой красочности, примером чему может служить утверждение В. В. Мавродина о том, что «в VIII в. все среднее течение Днепра было усеяно кладами восточных монет»[162].

Против такого чрезвычайно распространенного представления еще в 1933 г. выступил Р. Р. Фасмер, отметивший, что основной категорией датирующих находок являются клады, а не отдельно поднятые или случайно собранные монеты и что «кладов, зарытых в VIII в., до сих пор не найдено, а найдены только монеты VIII в. в кладах, зарытых в IX в.»[163]. Таково основанное на тщательном изучении источников мнение наиболее компетентного исследователя русско-арабской торговли. Однако оно высказано им в статье общего характера, без подробного разбора хронологии ранних русских кладов, а в другой специальной работе Р. Р. Фасмера, посвященной наиболее раннему периоду обращения дирхема в Восточной Европе[164], сводка кладов была оставлена им без хронологического анализа.

Обращение к русским куфическим кладам наиболее ранней группы позволяет присоединиться к мнению Р. Р. Фасмера, при условии некоторого уточнения его даты.

Древнейший русский клад куфических монет относится по его составу не к началу IX в., как утверждал Р. Р. Фасмер, а к 80—90-мгг. VIII в. Это небольшой, но сохранившийся целиком (28 целых и 3 обломка монет) клад, найденный в Старой Ладоге в 1892 г.[165] Монеты в нем составляют хронологически компактную группу, обнимая период чеканки в 38 лет (749–786 гг.).

Еще один клад, найденный на Паристовском хуторе Батуринского р-на Черниговской обл. (на р. Сейме) в 1895 г.[166], можно лишь очень условно относить к концу VIII в. Он состоял из большого количества монет (около 800 целых и обломков), но из них сохранилось лишь 7 экземпляров. Сохранившаяся часть клада настолько мала, что дает возможность применить только приблизительную датировку концом VIII – первой четвертью IX в.[167]

Для правильного представления о времени первоначального проникновения дирхема в Восточную Европу большую важность имеют клады куфических монет, обнаруженные в Западной Европе. Содержа в своем составе монеты, заведомо проделавшие путешествие через восточнославянские земли, они датируют и внутренние русские явления[168].

Древнейшим западноевропейским кладом куфических монет является крошечный клад серебряных изделий и дирхемов (7 целых и 1 обломок), найденный в Форе на Готланде[169]. Его младшая монета относится к 783 г. Это, правда, единственный западноевропейский куфический клад VIII в. Во всяком случае, он увеличивает количество кладов восточных монет в Европе, зарытых не в IX в., а в последней четверти VIII в.

В качестве контрольного материала для проверки нашего вывода о более ранней датировке некоторых кладов можно привлечь и всю раннюю группу единичных монетных находок. Отдельно поднятые или обнаруженные в погребальных инвентарях монеты сами по себе, конечно, не дают достаточно надежного основания для датирования этапов денежного обращения. Многие из них, несомненно, не только попали в землю в сравнительно позднее время, но и сам приход их в Европу был явлением более позднего порядка, а часть происходит, по всей вероятности, из несохранившихся кладов. Однако их статистика в целом довольно интересна и показательна.

В Восточной Европе к настоящему времени зафиксировано 29 единичных находок куфических монет VIII в.[170] В Западной Европе, по данным А. К. Маркова, таких достоверных находок – 13[171]. Из этих 42 находок – 5[172] датируются суммарно; остальные дают следующую картину:

Приведенная таблица дает известные основания судить о той переломной дате, после которой отдельные находки восточных монет в Европе перестают носить случайный характер. Из 37 отдельных датированных находок таких монет – 25 относятся к последней четверти VIII в. Они начинают встречаться постоянно после 774 г. Хронологический диапазон остальных 12 находок достигает сотни лет, а распределение их по десятилетиям носит такой характер, что случайность их очевидна; это не случайность проникновения куфических монет в Европу уже в первой половине и в середине VIII в., а случайность попадания в землю ранних монет в более позднее время.

Более интересные и убедительные результаты дают наблюдения над таблицей хронологического состава русских кладов (см. табл. I). Наиболее ранней группой восточных монет, присутствие которой в кладах обнаруживает все признаки закономерности, являются монеты 40-х гг. VIII в. Они имеются в 13 из подсчитанных кладов, преимущественно 800–875 гг., в которых составляют от 0,67 до 6,40 %. Постоянство присутствия этих монет в ранних русских кладах по сравнению с более ранними монетами очевидно.

Предположение, что именно 40-е гг. VIII в. являются временем начала проникновения дирхема в Восточную Европу, невозможно. Судя по всем данным о составе монетных комплексов русских куфических кладов, минимальный хронологический диапазон состава денежного обращения на Востоке в изучаемую нами пору равен примерно 30–40 годам. Поэтому и приходится рассматривать монеты 40-х гг. в обращении Руси как в основном наиболее раннюю часть потока восточных монет, возникающего лишь в 70-х или 80-х гг. VIII в. Безоговорочное, непосредственное приложение даты этих монет к датировке начала куфического обращения на Руси – исходя все из того же диапазона наших кладов – невозможно ввиду отсутствия какой-либо закономерности в поступлении монет 10—40-х гг.

Движение восточного серебра не могло начаться и позднее указанной даты. Датировка начала проникновения дирхема в Европу даже 90-ми гг. VIII в. сделала бы случайным присутствие в наших кладах монет 40-х и 50-х гг., а датировка началом IX в. превратила бы в случайную примесь монеты 40—60-х гг. VIII в., которые, однако, в общей сложности составляют от 4,34 до 24,30 % от общего количества монет во всех русских кладах IX в.

Совокупность приведенных данных позволяет признать, что проникновение дирхема в Европу и само становление торговых связей Восточной Европы со странами Халифата начинается в 70—80-х гг. VIII в.

Существует еще одна категория восточных монет, которые приходили в Восточную Европу значительно раньше куфических: это сасанидские монеты V–VII вв. Сасанидские драхмы не составляют исключительной редкости в русских кладах первой четверти IX в. Поскольку на территории расселения славян более ранних кладов с этими монетами не существует вообще, есть все основания думать, что они влились в русское монетное обращение лишь вместе с куфической монетой, не ранее последней четверти VIII в. При этом весьма сомнительна возможность прихода их на Русь, а точнее – ухода их с Востока вместе с дирхемами. Допускать их участие в обращении до такого позднего времени на Востоке невозможно, особенно после реформы Абдул-Малика, очистившей монетное хозяйство от той пестроты, которая первоначально была свойственна составу монет, имевших хождение в мусульманских странах. Прямой завоз на русские земли сасанидских монет из Табаристана или Трансоксианы в конце VIII или в начале IX в. также кажется мало вероятным.

В своем подавляющем большинстве находки сасанидских монет концентрируются в пределах сравнительно небольшого ареала, включающего в свой состав территорию Прикамья, и именно в этой области, прославленной многочисленными находками сасанидской торевтики, обнаружен и ряд самых ранних монетных кладов Восточной Европы, относящихся еще к VI и VII вв. Клад вещей и монет, датируемый VI в., обнаружен в б. Чердынском уезде[173]; небольшой клад вещей и монет первой половины

VII в. найден в имении С. Г. Строганова, где-то в пределах б. Пермской губ.[174], другой клад того же времени происходит из д. Шестаково б. Красноуфимского уезда[175]. На той же территории найдено в различное время не менее десятка отдельных сасанидских монет[176].

По-видимому, именно эта область и была тем центром, из которого с вовлечением славян в восточную торговлю происходило распространение ранних сасанидских монет уже как примеси к куфическим. Бытование сасанидских монет в Прикамье до конца

VIII в. имело узко местное значение и не оказывало никакого влияния на славянские области Восточной Европы. Прикамье и Западное Приуралье были первым уголком Восточной Европы, открытым восточной торговлей еще в VI в.; однако потребовалось еще два столетия, чтобы направление главного русла этой торговли изменилось, и восточные связи, перестав играть чисто местную роль, приобрели общеевропейское значение[177].