Снова Испания.

Снова Испания.

Когда Гасдрубал Барка двинулся в Италию, на его место прибыл из Африки новый полководец, Ганнон, с новым войском. Он встретился с Магоном в земле кельтиберов, и вдвоем они за короткое время набрали на службу большое множество воинов из этого племени. Сципион выслал в Кельтиберию десять тысяч пехоты и пятьсот конников под начальством Силана. Несмотря на трудные горные дороги переход был молниеносным: римляне обогнали самую молву о своем приближении, и враг ни о чем не подозревал.

Лазутчики донесли, что неприятель стоит двумя лагерями по обе стороны от главной дороги: слева – кельтиберские новобранцы, справа – пунийцы. Пунийцы укрепили и охраняли лагерь по всем правилам военного искусства, кельтиберы вообще не соблюдали никаких правил осторожности: чего, на самом деле, опасаться в своих краях, в своей земле?

Силан рассудил, что напасть надо на левый лагерь. Римляне были уже в каких-нибудь пяти километрах, но холмы по-прежнему скрывали их от глаз противника. Остановив отряд в лощине, Силан приказал солдатам поесть и отдохнуть. Потом, в той же лощине, они бросили всю свою поклажу и построились в боевую линию. Их заметили лишь тогда, когда они были совсем рядом. Поднялись крики ужаса. Магон вскочил на коня и сам выехал на разведку. Вернувшись, он наспех выстроил своих, разделив их примерно пополам. Четыре тысячи пехотинцев с большими щитами и двести конников вышли из лагеря, прочие составили резерв.

Едва кельтиберы показались перед валом, римляне метнули дротики. Кельтиберы присели, и дротики просвистали у них над головой. Тогда они живо поднялись и сами метнули копья. Римляне защищались по-своему: они тесно сомкнулись и сдвинули щиты. Вслед за тем начинается рукопашная. У испанцев в обычае быстрый наскок, короткая схватка, стремительное отступление, новый наскок; римляне же бьются, не сходя с места, и теперь все преимущества были на их стороне, потому что на лесистом склоне проворство и ловкость бесполезны, а потребны выносливость и сила. Скоро почти все четыре тысячи тяжелой пехоты кельтиберов полегли под римскими мечами (крутизна и заросли очень затрудняли бегство), был разбит и резерв, и карфагенская подмога, подоспевшая из второго лагеря. Магон увел из битвы не больше двух тысяч воинов, Ганнон, который подошел уже к концу сражения, попал в плен вместе со своими солдатами. Остатки кельтиберских новобранцев попрятались в горных чащобах, а потом разбежались по домам.

Это была очень своевременная и очень важная победа. Не только кельтиберов, но и всех вообще испанцев она разом лишила охоты поднимать оружие протии римлян. Но война продолжалась: на краю Испании – вдоль реки Бетис – стояло войско Гасдрубала, сына Гисгона, и туда же бежал Магон. Не мешкая, Сципион выступил к югу, но пунийцы с величайшей поспешностью отошли к самому берегу Океана, к городу Гадесу. Гасдрубал засел в Гадесе, а своих людей разбил на отряды и расставил по разным городам, чтобы воины защищали стены, а стены – воинов. Захватить эти города один за другим было делом если и не очень трудным, то уж, во всяком случае, очень долгим, и Сципион, признав, что вражеский полководец нашел единственно верное решение, повернул назад. Но и оставлять эту часть страны в безраздельном владении карфагенян он не хотел и потому приказал брату, Луцию Сципиону, осадить самый богатый из тамошних городов – Оронгий.

Не начиная осадных работ, Луций Сципион послал к воротам парламентеров, которые безуспешно уговаривали горожан сдаться. Затем начались работы, и город был обнесен рвом и двойным валом. Когда же работы закончились, Луций Сципион разделил свое войско на три части, чтобы, сменяя одна другую, они вели приступ непрерывно. Особенно тяжело пришлось первым. Под градом камней и дротиков они насилу смогли приблизиться к стенам и приставить штурмовые лестницы. Но стоило им начать взбираться по ступеням, как сверху опустились вилы на очень длинных рукоятях и железные крюки на веревках, и вилы сталкивали смельчаков наземь, а крюки зацепляли за одежду, и человек повисал в воздухе или, втянутый на стену, попадал в руки осажденных.

Тут Луций Сципион велит первой трети отступить и вводит в бой всех остальных сразу. Увидев перед собою свежего противника, горожане, уже измученные битвой, в страхе бросают свои посты на стене, а пунийский гарнизон, боясь измены испанцев, собирается весь на главной площади.

Больше всего горожан страшило, что римляне, ворвавшись в Оронгий, будут резать всех подряд, не различая испанцев от пунийцев. И вот они стекаются густой толпою к воротам и внезапно распахивают их и выбегают наружу, держа перед собой щиты – чтобы защитить грудь от копий и дротиков – и размахивая правой рукой – в знак и в доказательство того, что они бросили свои мечи. Но римляне либо не заметили этого издали, либо заподозрили какую-то хитрость. Они ударили на безоружных перебежчиков, точно на врагов в боевом строю, всех до единого положили и теми же воротами проникли в город. Были выломаны и прочие ворота, на улицах появились первые конники; они мчались во весь опор к главной площади, – такой приказ они получили от Сципиона, – а следом летела легкая пехота.

Римляне не грабили дома и не убивали никого, кроме тех, кто защищался с оружием в руках. Никакого вреда или ущерба ни горожанам, ни их имуществу причинено не было – лишь триста главных пособников карфагенян разделили судьбу пунийского гарнизона: их взяли под стражу, чтобы позже продать в рабство. При взятии Оронгия врагов погибло почти две тысячи, римлян – не более девяноста.

Публий Сципион не находил слов, чтобы подобающим образом выразить свою радость и похвалить брата. Он сказал только, что захват Оронгия – успех и подвиг не меньший, чем взятие Нового Карфагена.

Надвигалась зима, и ни осаждать Гасдрубала в Гадесе, ни охотиться за его отрядами, рассеянными по всему югу Испании, времени не было. Сципион развел легионы по Зимним квартирам, брата Луция отправил в Рим с Ганноном и другими пленниками, а сам удалился в Тарракон.