Приложение V Медицинская практика в Троаде в 1879 году Профессор Рудольф Вирхов

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Приложение V

Медицинская практика в Троаде в 1879 году

Профессор Рудольф Вирхов

Когда прошлой весной я принял приглашение доктора Шлимана помочь ему в его раскопках в Троаде, меня не в последнюю очередь подвигнула к этому надежда на то, что когда распрощаюсь с землею Европы, то я также на некоторое время распрощаюсь и с массой ее обитателей, которая грозила раздавить меня. Я и не подозревал, что то самое занятие, от которого я постепенно удалился дома, – а именно медицинская практика – достанется мне там на долю в таком обременительном обилии. Но едва я пробыл один день в Илионе, или, менее категорически говоря, на Гиссарлыке, как несколько больных рабочих из того огромного количества, которое брал на работу доктор Шлиман, пришли ко мне, и этого уже было достаточно, чтобы по всей Северной Троаде разнесся слух о том, что некий новоприбывший эфенди – великий врач. Рабочие, числом от 120 до 150, которые каждое утро приходили на раскопки со всей округи, а также множество людей, привозивших провизию и другие необходимые вещи, позаботились о том, чтобы в этой стране, где иностранцы сами по себе – редкое явление, возбудить всеобщее любопытство к моей персоне.

Я не могу сказать, есть ли в Троаде хоть один настоящий врач. Хотя я проехал по всей стране от Геллеспонта к заливу Адрамиттий, однако нигде я не встретил такого человека. Даже профессиональные шарлатаны мне не встречались. Только греческие священники иногда то тут, то там занимаются незначительными медицинскими манипуляциями, особенно флеботомией: в этом деле они весьма опасны. Доктор Шлиман[415] справедливо осудил эту практику и упомянул о жутком примере, когда такой священник пустил семнадцатилетней девушке кровь семь раз за один месяц.

Аптеки на Троянской земле так же неизвестны, как и врачи. Мы, когда нам надо было обновить наши запасы, были вынуждены посылать за нашими лекарствами в Дарданеллы на расстояние шести или восьми часов пути; и когда в ходе своего путешествия на западный берег я приехал в деревню Гиекли и по причине отсутствия необходимых лекарств написал для больной женщины рецепт, то ее муж в ответ на мой вопрос, где он может заказать лекарство, сказал мне, что за этим ему специально придется ехать на остров Тенедос. Ведь это было настоящее путешествие! Как ни странно, люди, судя по всему, не знают даже каких-то домашних средств. Ромашка тут растет повсюду в таком огромном количестве, что ею пропах весь воздух, как кухня в западном госпитале, но тем не менее мне стоило некоторого труда познакомить людей с этим растением и объяснить, как им пользоваться. На всех горных склонах растет можжевельник, но никто и никогда не пользуется его ягодами. К счастью, лекарств у нас было в изобилии. Доктору Шлиману в предыдущие годы приходилось в Троаде лечить больных, и его аптечка была укомплектована в изобилии. Мой друг Либряйх снабдил меня полным запасом того, что должно быть у странствующего аптекаря; и, хотя я взял все это с некоторой неохотой, он очень мне пригодился. К счастью, мне самому мало что понадобилось. Особенно я благодарен за вазелин. Он оказался очень полезен не только от солнечных ожогов на коже, но также и при многих других болячках, особенно тех, что происходят от верховой езды.

Первоначально моя практика состояла только в том, чтобы принимать пациентов на улице. Кроме наших рабочих и других лиц, занятых в раскопках, люди приходили за помощью со всей округи на расстоянии от двух до трех часов. Некоторые приходили пешком, некоторые приезжали верхом на лошадях, другие – на ослах. За исключением небольших тележек, у которых вместо колес деревянные диски, и до сего дня в Троаде нет ни повозок, ни настоящих пригодных к использованию дорог. Итак, даже женщинам приходится ехать верхом, когда им нужно отправиться на какое-то сколько-нибудь длинное расстояние. Только однажды больного человека – несчастную девушку, страдающую туберкулезом в последней стадии истощения, – привезли ко мне в большой корзинке, подвешенной на спине лошади и, как обычно, уравновешенной второй корзиной на другом боку животного.

С раннего утра целая толпа людей, ищущих помощи, – мужчины, женщины, дети – собиралась перед нашими деревянными бараками. Они сидели на земле длинным рядом в тени здания кухни, которое стояло напротив наших бараков, и терпеливо ждали своей очереди. К концу срока моего нахождения здесь, когда моя слава уже разнеслась далеко, около полудня приходила и вторая группа, по большей части из более отдаленных мест.

Но к этому постепенно добавилась и практика на дому у пациентов. Особенно это касалось ближайшей греческой деревни, Калифатли, которая расположена в долине и которую нам приходилось проезжать во время большинства наших экскурсий, особенно при поездках к гробницам героев на западном берегу. Иногда, когда мы возвращались поздно вечером, люди уже ждали нас, и я не могу воздать достаточно похвал доброте и терпению моего друга Шлимана, который, несмотря на неотложные и срочные дела и зачастую – несмотря на смертельную усталость, никогда, ни на минуту не проявлял нетерпения, исполняя утомительные обязанности переводчика и с величайшей заботой и вниманием объясняя мои предписания простым и понятным языком. Куда бы мы ни приезжали, вокруг нас собирались больные люди; возможно, они обратили на нас внимание благодаря рассказам наших рабочих; и даже во время поездки через гору Иду первым нашим делом утром был, как правило, осмотр тех, кто приходил за помощью на открытом рынке. Затем нередко следовали просьбы посетить тех, кто был болен более серьезно, дома.

По большей части моими пациентами были греки, и их дома были расположены преимущественно в греческих городах и деревнях; особенно (помимо Калифатли) в Рен-Кее на Геллеспонте, Ени-Кее и Ени-Шехре на Эгейском море. Однако достаточно было и турок. Турецкий чиновник, которого министерство послало в Гиссарлык, чтобы проследить за работами, а также десять заптиехов (жандармов), которых доктор Шлиман всегда держал в качестве спутников и телохранителей, с самого начала составляли определенный контингент. Турецкие деревни, в особенности Чиблак и Кум-Кале, также поставляли пациентов, и ко мне приводили даже турецких женщин. Кроме того, приходили и цыгане (??????), которые в большом количестве живут в этой стране, отчасти как кочевники, отчасти как оседлые ремесленники, в особенности кузнецы. Среди наших рабочих также были люди многих национальностей; среди них были болгары, армяне и даже персы. Легко себе представить, сколько это причиняло беспокойства и какая это была трата времени – в такой смеси наций и языков осматривать больных, объяснять врачебные предписания: иногда это приходилось делать через посредство двух или больше переводчиков. Иногда мы просто отчаивались в том, чтобы нас поняли, поскольку даже в наречии современного греческого, которым пользуются здесь, нет многих выражений, которые в ходу в более цивилизованном языке Афин. Так, например, нам так и не удалось узнать, есть ли в этом провинциальном диалекте точное слово, означающее понос.

В общем и целом я был удивлен, встретив здесь сильное и здоровое на вид население. Даже внешний вид женщин являл собой выгодный контраст тому, что я видел (хотя и только на улицах) в Константинополе и Скутари. В то время как в этих больших городах лица женщин – настолько, насколько их вообще можно увидеть, – отмечены жуткой бледностью, даже какой-то бросающейся в глаза одутловатостью и анемичностью, я нашел, что женщины Троады, даже в тех регионах, где свирепствует лихорадка, выглядят если не свежо, то по крайней мере менее бледно и цвет лица у них чище, чем у большей части женского населения наших больших городов. Среди мужчин достаточно много очень сильных и крепко сложенных людей, и на их загорелых лицах часто выделялись щеки розового цвета.

И тем не менее это было особенно критическое время. Сорокадневный Великий пост приближался к концу, и все греческое население было в состоянии истощения, которое можно было весьма точно измерить по тому, как день ото дня уменьшался объем сделанной работы. Когда первая больная, с которой я заговорил, истощенная многодневной лихорадкой, спросила меня, что она должна есть, и я прописал ей изобильную диету, то я был немало удивлен, услышав, что в Великий пост нельзя есть не только мясо, но и даже яйца и рыбу и что никаких поблажек не делается ни больным, ни даже детям. В течение сорока дней подряд все население соблюдает Великий пост с величайшей строгостью! Таково влияние священников: они необразованны и близки к обычной жизни народа. Я даже видел одного из этих господ, который держал популярную гостиницу и которого можно было видеть в воскресенье сидящим посредине своего бара и курящим наргиле.

Вдобавок к Великому посту со всем тем истощением, которое он вызывает, является и другой отрицательный фактор: малярия. Троянская долина «славится» лихорадками, и никого это уже не удивляет. Повсюду простираются большие болота и трясины. В них теряется множество речек и речушек; они наполняют своей водой подпочвенный слой. Незадолго до моего приезда Скамандр вышел из берегов и затопил долину на большое расстояние. В первую неделю апреля вся земля на западном его берегу все еще была покрыта густым илом и грязью; все дороги были ею покрыты, и стоячая вода все еще держалась во многих местах. Затем вода начала испаряться, и вечером зловонный туман висел над долиной. Вскоре различные рукава Калифатли-Асмака начали превращаться из текущих потоков в цепочки прудов и озер со стоячей водой. Короче говоря, присутствовали все условия для того, чтобы началась малярия, поскольку в то же самое время быстро возрастала температура воздуха и в полдень в тени нередко было 20, 22 и даже больше градусов по Цельсию (68°, 71,6° по Фаренгейту и выше).

Тем не менее я не видел ни одного случая злокачественной лихорадки, как таковой. Судя по тому, что говорят люди, вспышка малярии происходит только в июне и июле. Мы сами не пострадали, хотя ни одного дня и не следовали хорошо известному правилу – не оставаться на открытом воздухе после заката. Как часто мы ехали верхом при звездном или лунном свете через эту зловонную долину! Иногда после таких поездок, которые обычно были очень долгими и утомительными, я на следующее утро чувствовал небольшую тяжесть в голове, так что ради предосторожности я принимал немножко хинина, но лихорадки, как таковой, заметно не было. Среди населения преобладающей болезнью была перемежающаяся лихорадка, большей частью трехдневная, но в основном в легких формах, хотя часто новые приступы развивались на основании старого заболевания малярией или в качестве стадии хронического заболевания лихорадкой, державшейся по пять, шесть или девять месяцев. Среди народа часто встречались опухоли селезенки, и сама эта болезнь обычно называлась «селезенкой» (?????). Многие похожие по симптомам болезни, конечно, назывались точно так же. Так, например, однажды ко мне принесли маленького мальчика с большим эхинококком, и моим уверениям, что это не «селезенка», едва поверили. Мужчина, которого я утешил, уверив его, что у его жены нет никакой «селезенки», но что она через несколько месяцев подарит ему ребенка, был в полнейшем ужасе, поскольку они уже были женаты семь лет и детей не имели. Мне пришлось напомнить ему о примере старого патриарха Иакова. Другой, полагавший, что болен «селезенкой», страдал пурпурой в далеко зашедшей стадии (morbus maculosus Werlholfii); его болезнь удалось быстро вылечить применением серной кислоты, хотя поначалу он очень не хотел принимать ее. В других случаях попадались чрезвычайно увеличенные селезенки. Самым поразительным и действительно новым для меня было то, что опухоли селезенки встречались у маленьких детей. В Калифатли, которая из всех троянских деревень расположена наиболее невыгодно, в самом центре болотистой местности, я видел двухлетнего ребенка и другого, десятимесячного, у которых были очень большие и твердые опухоли селезенки; у второго ребенка селезенка заполнила почти всю переднюю часть брюшной полости. Это было тем более замечательно, что у взрослых большие опухоли селезенки были редки; и в более легких и менее запущенных случаях они в основном были едва заметны.

Поразило меня и другое обстоятельство. Незадолго до этого я посетил госпитали Бухареста и видел там большое количество пациентов с лихорадкой. Доктор Глюк указал мне на множество случаев, в результате которых возникал асцит с хроническим гепатитом (цирроз), и уверял меня, что это часто бывает в подверженных лихорадке областях Румынии. В Троаде ни одного такого случая я не видел. Нечасто встречается и анасарка (общий отек).

Во всяком случае, можно было ожидать, что малярия окажет значительное влияние на внешний вид людей. Если это никоим образом не всегда так, то причина не в том, что количество подверженных лихорадке местностей невелико. Правда то, что почти все деревни построены на высотах, чтобы избежать лихорадки. В самой долине есть только три небольших поселения: маленький город Кум-Кале у устья Скамандра и две деревни, Кум-Кей и Калифатли. Но даже деревни, расположенные фактически всегда на высотах третичных или вулканических скал, не свободны от лихорадки. Очевидно, малярию приносят туда ветры. Тот факт, что обитатели тем не менее выглядят здоровыми, я склонен приписывать тому, что большую часть своей жизни они проводят на открытом воздухе. Многие из них ходят за своими стадами и редко бывают дома. Почти все занимаются земледелием на больших площадях и женщины также принимают участие в работе в открытом поле.

Этот образ жизни, конечно, делает их подверженными другим заболеваниям, особенно простудам, и они были насущной проблемой как раз тогда, когда я был в Троаде, – в течение всего апреля месяца. Хотя дни по большей части были теплые и иногда даже жаркие, температура ночью часто падала до 10 °C и ниже; быстрая перемена происходит на закате. В то же самое время преобладает сильный ветер, и в особенности холодный морской бриз. При таких обстоятельствах нечего дивиться катарам и пневмониям. Самый серьезный случай пневмонии, который мне пришлось видеть, был у мужчины, который провел в поле ночь без укрытия. Однако ни один из этих случаев не закончился летальным исходом. Вполне возможно, что некоторые случаи чахотки (ко мне попало несколько очень тяжелых пациентов) должны быть приписаны той же причине. Мой организм не смог выработать иммунитета против чахотки.

Заслуживает особого внимания то, что я не встретил случаев острой экзантемы, если только к ним не причислять рожистые воспаления. Я не видел ни оспы, ни скарлатины, ни кори. Возможно, не слишком частое общение с внешним миром препятствует распространению этих заразных болезней. Тем не менее замечательно, что на континенте встречаются такие свободные от них места. Что касается рожи, то я видел очень тяжелые случаи: самый тяжелый был у пожилого мужчины, у которого одновременно на лице была рожа и на обеих руках и предплечьях большие розеолярные опухоли при высокой температуре. Он также выздоровел.

Другие заразные болезни, кроме кожных, тоже редко встречаются. Я видел только один случай сифилиса (третичный сифилис) у иностранного рабочего. Иногда я видел чесотку; опоясывающий лишай встречается у детей, но в легких формах.

Очень большое число больных искали лечения от хронических заболеваний, которые уже отступили, но были вылечены не полностью; особенно это касается хронических глазных и ушных болезней. Я удалил ушной полип; но что касается остального, я мало что мог сделать, кроме того, что по поводу глазных болезней я списался с доктором Мюлигом, врачом из великолепного немецкого госпиталя в Константинополе, с просьбой принять этих больных. Случаев хирургии было мало; но, с другой стороны, было достаточно много хронических нервных болезней, особенно спазмов и параличей. Среди наиболее частых кожных болезней я могу упомянуть замечательный случай ichthyosis cornea palmaris.

Наконец, особенно интересен для меня был случай с маленьким мальчиком, страдавшим геофагией. Это был ребенок лет семи, с несколько опухшим толстым лицом. Брюшная полость была довольно выпуклой, хотя я не мог почувствовать в ней никакой опухоли, и слизистая оболочка рта была совершенно анемической. В сосудах шеи был громкий анемический шум. Хотя он был сыном пастуха, который каждое утро привозил нам великолепное свежее овечье молоко, и у него была возможность побаловать себя такими же деликатесами, он тем не менее «с тех пор, как начал ходить» предпочитал есть землю, то есть самую обычную землю, состоящую из известковой глины, которая образует почву пастбища. Раньше он, как говорили, выглядел здоровым, но теперь он мал и слаб для своего возраста. Его родители заявили, что тщетно пытались отучить его от этой склонности. Вылечил ли его порошок железа, который я дал им, не знаю.

В общем и целом я не могу пожаловаться на результаты моей медицинской кампании. Больные были послушны; и, даже когда я шел совершенно вопреки их привычкам, они готовы были согласиться со мной. Шлиман с энтузиазмом пишет мне из Илиона (10 мая): «Все Ваши больные в Калифатли полностью выздоровели, и, благословляя Вас, они восклицают:

Гектор, которого Трои сыны величали, как бога!»[416*]

В то же самое время он рассказывает следующую историю, которая характерна для Востока и показывает, как возникают мифы. Для геологических изысканий почвы Троянской долины я приказал выкопать яму в окрестностях Калифатли в древнем русле реки. Поскольку времени у меня было мало, я отправил туда двух рабочих и велел им копать, пока они не доберутся до воды. Тем временем я съездил со своим заптиехом (жандармом) к Ужек и Бесика-Тепе, но там меня так задержали, что я вернулся на место только после заката. Поскольку для меня это было важное дело, я велел слугам зажечь спички, внимательно осмотрел яму и взял немного выкопанной земли. В последующие дни я возвращался туда несколько раз и исследовал состояние земли. Это, очевидно, вызвало любопытство местных жителей, которые не понимали, зачем все это делается. Под датой 4 июня Шлиман пишет мне из Трои: «Ваши раскопки в русле Калифатли деревенские жители с почтением обвели каменной стеной; великая чудодейственная сила приписывается источнику, который Вы там отрыли: его называют ?? ?????? ??? ?????? (источник Доктора), и все крестьяне берут оттуда воду».

Вот так до сего дня и возникают на Востоке местные легенды. Хотя на острове Кос я и не мог найти древнего платана, под которым, как говорят, отец медицины Гиппократ принимал своих пациентов, тем не менее передо мною открылась живая картина того, как обстояли дела в древности. Эти люди все еще во многих отношениях таковы, какими они были еще тысячи лет назад; особенно в том, что касается личной благодарности. Шлиман, который раньше с большим успехом лечил людей в Троаде, и поэтому я дал ему прозвище Махаон, долгое время сомневался, чувствуют ли они какую-нибудь благодарность[417]. У меня самого были те же сомнения; но, когда люди узнали, что я ежедневно собираю цветы, не было ни одного утра, когда наш стол не был бы завален ароматными букетами; и, когда на обратном пути в Дарданеллы я проезжал через Рен-Кей, мне вручили столько букетов левкоев и базилика (его выращивают в цветочных горшках на балконах и террасах домов), что мне действительно было очень трудно найти в своем багаже место, куда положить их.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.