Постельный переворот Выговского

Постельный переворот Выговского

В отечественной истории гетман Иван Выговский имеет имидж маленького «мазепы». Русофилы клеймят его за измену царю-батюшке Алексею Михайловичу. Националисты прославляют за то же самое. В популярной советской беллетристике 40–50-х годов он — главный «зрадник». В куда менее растиражированной аналогичной украинской продукции 90-х — борец за «европейський вибір». При этом и те и другие забыли, что «борецъ» и «зрадник» — еще и ближайший родич Богдана Хмельницкого. И что свою карьеру он сделал не без помощи разногласий в семейном клане гетмана.

Иван Выговский был авантюристом и… трезвенником. В отличие от большинства казаков, он не пил. Он был незаменим во всех государственных делах, требовавших ясного бюрократического сознания, и в то же время непопулярен в широких массах из-за полного отсутствия интереса к разгульной жизни.

Карьеру у запорожцев будущий гетман начал, отправившись на них в поход вместе с поляками и попав в плен к союзникам Богдана — татарам. Видимо, в 1648 году дефицит грамотных людей у Хмельницкого был так велик, что он тут же выкупил Выговского — по легенде, за старую кобылу — и сделал сначала своим личным секретарем, а через год — генеральным писарем всего Войска Запорожского.

Крутой поворот судьбы Выговского не должен смущать. И он, и Хмельницкий до войны принадлежали к одному гербу — Абданку — и хорошо знали друг друга лично. Гетман популярно объяснил своему старому знакомцу, какие блестящие перспективы открываются перед ним. Тот согласился с аргументацией Богдана и радостно побрел в сторону этих перспектив.

По-видимому, трезвенник Выговский был еще и настоящим хватом. Ранняя Хмельнитчина расширяла горизонты не только в карьерном, но и в сексуальном смысле. В кампанию 1648 года победители-казаки наловили массу симпатичных шляхтянок и евреек, которых рассматривали как законную воинскую добычу. Киевский воевода Адам Кисель грустно вспоминал, что все девушки из свиты его жены сбежали к запорожцам — «даже панянки». Женщины всегда нюхом чуют успех. «Наверное, эта привольная беззаботная жизнь имела для них свою привлекательность», — писал уже в XIX веке в «Киевский старине» польский историк Иосиф Ролле.

Множество девиц в казачьем плену успешно расплодилось. Когда татар и запорожцев оставит удача, эти полонянки вернутся домой с отпрысками и подарят истории забавные двойные фамилии новых аристократов — Козаченко-Калиновских, Казак-Кубалинских, Крымчаков-Волковинских и Татар-Толкачей. Особенно много таких «гибридов» оказалось в Барском и Овруцком староствах, где шли наиболее интенсивные боевые действия.

Нашел свою судьбу и Выговский. Жизнь с казаками ему так понравилась, что на радостях он украл некую панну Елену Стеткевич из сенаторского рода — родственницу князей Четвертинских, Сангушек и даже Огинских, еще не успевших произвести на свет будущего автора знаменитого полонеза. Правда, в отличие от типичного запорожца, положительный писарь тут же пожелал на барышне жениться. Кое-кто из родственников невесты возражал — брак с каким-то там Выговским, да еще выгнанным до войны из Киевского суда, а потом приставшим к Хмельницкому, казался им скандальным. Особенно возмущалась некая княгиня Любецкая. Но ее послали куда подальше. Тем более что невеста приближалась к тридцати — особенно деваться ей было некуда. Венчание состоялось в Киеве по православному обряду.

Довольный Выговский обзавелся полезными знакомствами среди влиятельнейших польско-украинских родов, после чего отбыл в Чигирин к гетману. Сама же молодая жена осталась в Киеве — ехать в столицу Богдана, имевшую славу Гуляй-поля XVII века, она не пожелала.

Следующим шагом Выговского стал еще один брачный проект — за своего брата Данила ему удалось сосватать любимую дочку Хмельницкого — Екатерину. Талант писаря на семейном поприще просто поражает — только он умел смягчать внезапный гнев Богдана, вызванный постоянными излишествами и психологическими перегрузками ремесла действующего политика. Клан Выговских потихоньку стал перебираться в Чигирин. Фактически Ивану удалось совершить тихий «постельный» переворот.

Когда в 1657 году гетман Богдан внезапно умер, в живых из его сыновей остался только несовершеннолетний Юрась. Естественно, никакого престолонаследия в Украине не существовало. Гетман — не царь. Без выборов он — ничто. Казаки, собравшиеся на раду в Суботове, стали, по словам «Летописи Самовидца», кричать, «жебы сын Хмельницкого гетманом зоставал». На том и порешили. Но по причине несовершеннолетия нового «вождя» реальную власть передали писарю Выговскому. Последний, как пишет летописец, нашел юридическую «дыру» — он упросил войско предоставить ему право подписываться под документами «На той час гетман войска запорожского» — что-то вроде врио — временно исполняющий обязанности. И чернь «яко простые люде» это ему позволила. Официально, идя каждый раз на службу, Выговский должен был брать булаву у малолетнего Юрася, а после службы сдавать ее обратно. Но как-то так получилось, что булава словно сама собой взяла да и заночевала у него. Тут все и почувствовали, что пришло время нового режима.

В Чигирин потянулись родственники Выговского. Братья Данило и Константин получили по полку. Других щедро награждали хуторами, имениями и должностями в надворной охране. «Казалось, весь Выгов опустел», — пишет ехидный Ролле.

Приехала даже жена Выговского — Елена Стеткевич.

В авангарде кортежа двигались музыканты и несколько сотен «лейб-гвардии», потом карета с новой «первой леди» и целым выводком пань и панянок. Пьянки прекратились. Гарнизон Чигирина отныне состоял из наемников-немцев под командой Даниэля Оливемберка. В политике победила «польская партия» — ориентированная на разрыв с Москвой и возвращение под крыло белого польского орла. Юрась Хмельницкий плакался, что ему «не оставили даже несчастного Суботова».

Вместе с Выговским в Чигирине появился и некий Феодосий — таинственный грек из Львова, представленный как близкий приятель. Новый самозванный гетман уединялся с ним для секретных бесед. Лжегетманша души в Феодосии не чаяла. Тут же появился слух, что на самом деле грек — дипломатический агент, влияющий на судьбу Украины. Недовольство передалось даже заслуженным Чигиринским сотникам — старой гвардии Хмельницкого. Выговский тут же сократил ее и основал свою личную хоругвь под командованием Степана Радлинского — как свидетельствует список, большинство ее вояк составляли шляхтичи из Волыни и даже Польши. Для большей безопасности самозванец договорился с татарским мурзой Карамбеем, что тот будет держать под Черным лесом свое войско — мало ли что может случиться.

Выговскому действительно удастся заключить в 1658 году с Польшей договор, по которому Украина под именем «Великого княжества Русского» возвращалась в состав Речи Посполитой. Но договор, заключенный в Гадяче, окажется в полном смысле слова «гадским». Массы — по крайней мере те, что бродили по Украине в XVII веке, — его юридических тонкостей не поймут. Не поможет даже победа над «московитами» под Конотопом, одержанная, если говорить честно, только благодаря татарам. Царское войско застали на переправе, и хан, по словам «Летописи Самовидца», «с тылу от Конотопу ударивши, оных зламал, где за один час болей ніж на двадцять тисячей люду его царского величества полегло».

Польские солдаты, явившиеся на подмогу Выговскому, просто уничтожались украинцами в тех местах, где останавливались на постой. Их предводителя пана Немирича — убили. Взбунтовавшиеся запорожцы пошли на Чигирин, подняв как знамя Юрася Хмельницкого. А хитрый Выговский бежал в Польшу, не успев прихватить даже жену.

Так закончился его «постельный переворот» — то есть, говоря по-современному, курс на европейский выбор, скомпрометированный грабежами польских наемников и шалостями татар, хватавших всех зазевавшихся на этом прогрессивном пути.