Глава III На западном рубеже

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава III

На западном рубеже

От проливов до пролива

Занятое Кавказом, а на Кавказе почти исключительно Чечней, российское общественное мнение в последние годы быстро утрачивает интерес к процессам, развивающимся по западному и юго-западному рубежу бывшей Империи.

В сознании не только рядовых граждан, но и политиков, и даже военных еще кое-как присутствует Белоруссия; но потускнел даже Крым. Что же до крошечного Приднестровья, то, боюсь, не ошибусь, сказав, что немалая часть граждан РФ вряд ли уже может припомнить, где, собственно, оно располагается и в какой связи находится с Россией. А это — несомненный признак узости, ущербности того государственнического и оборонного сознания, которое в известной мере пробудилось в стране с началом второй чеченской кампании. Потому что точечная фиксация на одном направлении, при нежелании замечать другие, отнюдь не менее важные, говорит, увы, о заметной утрате способности мыслить системно и видеть геостратегическую целостность, которую так хорошо видит другая сторона.

Между тем элементарного знания истории, в частности истории русско-турецких войн, было бы довольно, чтобы понимать шаткость надежд России удержаться на Кавказе при прогрессирующей сдаче своих позиций на Черном море и на Балкано-Карпато-Дунайском направлении. Впрочем, еще с 1557 года [468], когда под руку Москвы добровольно попросилась Кабарда и за влияние на нее с тогда еще Московским царством упорно боролись Турция и ее вассал Крымское ханство, триада Крым, Кавказ и Черное море с прилегающим к нему Причерноморьем и устьями европейских крупных рек [469] выступала как единое целое. А позже их связь получила великолепное поэтическое выражение в оде Державина «На взятие Измаила»:

О, кровь славян! Сын предков славных,

Недосягаемый колосс!

Кому в величестве нет равных,

Возросший на полсвета росс!

Твои коль славны древни следы!

Громчай суть нынешней победы:

Зрю вкруг тебя лавровый лес;

Кавказ и Тавр ты преклоняешь,

Вселенной на среду ступаешь

И досязаешь до небес.

1791

Слова «Кавказ и Тавр» выделены мною, но точно так же я могла бы выделить строку «Вселенной на среду ступаешь» как поэтическую метафору маккиндеровского Хартленда, о котором шла речь в первой главе. Пересмотр итогов «Ялты и Потсдама», а затем и стремительный распад СССР вернули в свет рампы, казалось, давно решенный вопрос о Крыме. Геополитическое значение полуострова таково, что еще с древности переход его из одних рук в другие всегда знаменовал резкое изменение баланса сил между претендующими на первые роли державами, свидетельствуя о закате одних и восхождении других.

Именно такой сдвиг зафиксировал Кючук-Кайнарджийский мир 1774 года: окончательное превращение России в державу, без которой «ни одна пушка в Европе не стреляла», и начало заката Османской империи*. Здесь уместно будет напомнить, что Крымское ханство, возникшее в 1443 году, после распада Золотой Орды, с 1475 вплоть до 1783 года, то есть до окончательного вхождения Крыма в Россию, не было вполне самостоятельным, но находилось в вассальной зависимости от Османской империи [470]. Так что идея каких-то особых государственных прав крымских татар на полуостров никак не соотносится с исторической правдой и лишь затемняет простой и ясный факт бесспорности принадлежания Крыма, начиная с 1774 года, только России. Факт, который никем [471] не ставился под сомнение на протяжении двухсот лет — ни после поражения России в Крымской войне, ни в бурные годы распада Российской Империи и Гражданской войны. Бесспорная принадлежность Крыма России не ставилась под сомнение и Центральной Радой, знаменитый «Универсал» № 1 которой перечислял среди земель, считавшихся УНР [472], «Киевщину, Волынь, Черниговщину, Харьковщину, Полтавщину, Екатеринославщину, Херсонщину, Таврию без Крыма» [473].

Передача Крыма от РСФСР к УССР в 1954 году в международно-правовом плане не изменила ситуации, так как внешними являлись только границы СССР. Однако когда после его распада международными стали границы бывших союзных республик, положение сделалось кардинально иным. Вопрос о принадлежности Крыма впервые за 200 лет вновь выдвинулся на первый план, а способ, которым он оказался в конечном счете решен, по сути, аннулировал Кючук-Кайнарджийский договор, что, по мнению некоторых экспертов, в перспективе может возыметь далеко идущие последствия.

Юридическая процедура такого решения вопроса о Крыме и, особенно, о Севастополе остается далеко не бесспорной, так как при подписании летом 1997 года Договора о дружбе, сотрудничестве и партнерстве между Украиной и Россией [474] президентами Б. Ельциным и Л. Кучмой и при ратификации его Госдумой 25 декабря 1998 года были проигнорированы два основополагающих документа разогнанного в октябре 1993 года Верховного Совета РФ. А именно: Постановление Верховного Совета РФ от 21 мая 1992 года [475] об антиконституционности решения Президиума ВС РСФСР о передаче Крыма Украине в 1954 году и Постановление ВС РФ от 9 июля 1993 года [476] о российском статусе города Севастополя. Они никем не отменялись и, стало быть, сохраняют свою силу, что вынужден был признать и Президент РФ своим Указом от 7 октября 1993 года [477] подтвердивший «действие на всей территории Российской Федерации принятых Верховным Советом Российской Федерации до 21 сентября 1993 года постановлений Съездов народных депутатов Российской Федерации и Верховного Совета Российской Федерации».

Кроме того, 5 декабря 1996 года Совет Федерации РФ сделал заявление о том, что «односторонние действия украинской стороны, направленные на отторжение части российской территории [478], не только незаконны с точки зрения международного права, но и наносят прямой ущерб безопасности России».

Проигнорировав все это, и Президент РФ, и Госдума превысили свои полномочия, а это значит, что у России есть юридические основания вернуться — хотя бы в перспективе — к вопросу о Крыме и, тем более, Севастополе. Однако такая перспектива на сегодняшний день является вполне гипотетической, и Россия, уже к концу XIX века владевшая тремя пятыми частями береговой линии Черного моря, свои позиции здесь утратила, что можно считать колоссальным шагом на пути к реализации доктрины Мэхена-Маккиндера-Бжезинского. Простого взгляда на карту и элементарного знания истории достаточно для того, чтобы понять неосуществимость озвученного Бжезинским еще в 1970-е годы замысла «дуги нестабильности» от Средиземного моря до Тихого океана без контроля над Черным морем. В свою очередь, невозможного без контроля над Крымом, этим «непотопляемым авианосцем», с его «командным пунктом — Севастополем» [479].

И хотя новая ситуация, возникшая в черноморской акватории вследствие утраты Россией Крыма и ее опорного пункта, Города Славы, в строгом смысле и, конечно, к счастью — не явилась результатом военных действий, то есть войны «горячей», ее, несомненно, можно считать одним из горьких плодов того способа, которым Горбачев и Ельцин закончили «холодную войну». А потому, с учетом продвижения НАТО на Восток, новых контуров, оформляющихся на Кавказе, возрастающего значения Малой Азии и Ближнего Востока и громадных перемен на Балканах, мне представляется совершенно необходимым хотя бы вкратце коснуться истории процесса, приведшего к столь резкому ухудшению положения России на этом, на протяжении веков сверхценном для нее направлении.

«Природа, — пишет адмирал Калинин, — распорядилась так, что Севастополь занимает доминирующее положение в Черном море, нависая над угрожаемым направлением вторжения — проливом Босфор. Более того: все основные направления равноудалены от Севастополя, и силы, базируясь здесь, могут держать под контролем весь регион» [480]. Сегодня Россия утратила такой контроль. Теперь она арендует Севастополь, притом на чрезвычайно выгодных для Украины условиях.

Денежные вливания будут поступать в Киев в течение 20 лет с автоматическим пятилетним продлением срока аренды — если стороны не будут возражать. Очень существенное «если». Ведь российский Черноморский флот теперь представляет «иноземные вооруженные силы», а действующая Конституция Украины запрещает «размещение иностранных военных баз» на территории страны [481]. Иными словами, заключенные соглашения по ЧФ могут быть в любой момент в одностороннем порядке денонсированы Украиной, ее Конституциональным судом, и сам Севастополь в качестве «базы» передан любой другой стране — будь то Турция, Великобритания или США. Иными словами, присутствие российского ЧФ здесь теперь оказалось в прямой зависимости от политической ситуации на Украине, а она являет пучок разнонаправленных и даже полярных возможностей.

Сама же Россия, в обмен на платежи Украине*, получила право на размещение в Севастополе 31 испытательного центра, Гвардейского аэродрома, а также пунктов ВЧ связи в Ялте и Судаке. При этом Россия обязуется не размещать на Украине ядерное оружие, а порядок использования черноморской флотилией большинства флотских объектов устанавливает Киев. Впрочем, маршруты передвижения моряков и их техники также определяются местными властями.

Такая минимизация российского присутствия на Черном море ощущалась заинтересованной стороной еще до ратификации «Большого договора». Если в 1990 году, то есть еще во времена СССР, в Черном море было проведено всего два широкомасштабных военно-морских учения иностранных государств [482], то уже в 1995 году таких учений было проведено восемь, причем два из них провели ВМС Турции, шесть же были совместными, с участием причерноморских государств, но с преобладанием кораблей стран, входящих в НАТО. Более того, по некоторым данным, уже к 1997 году два севастопольских научно-исследовательских центра — Институт биологии южных морей и Морской гидрофизический институт — выполняли специальные изыскания по заказу некоторых стран НАТО в рамках так называемых «экологических» программ Североатлантического альянса [483].

Тем временем ЧФ приходил в упадок, и в марте 1996 года, то есть еще до официального раздела флота, адмирал Балтин констатировал: «Черноморского флота уже нет. Вся береговая инфраструктура сдана. Береговой обороны нет, система нападения разрушена на 100 %, система управления — на 70 %, система тылового обеспечения и специально-технического — на 72 %. О чем можно говорить? Система разведки разрушена. Все это сделано директивами главного штаба ВМФ… Флота уже нет». Действительно, позиция штаба вызывала много вопросов…

Летом 1994 года состоялся вооруженный захват украинским спецназом дивизиона кораблей ЧФ в Одессе, были предприняты попытки захватить и измаильский гарнизон. Предпринятые тогда усилия российской бригады ЧФ воспротивиться этому пропали даром: спустя год гарнизон отдали официально так же, как гарнизоны в Очакове и Балаклаве. Главком ВМС России Феликс Громов во всеуслышание заявил в то время, что реформирование частей, базирующихся на континентальной части Украины, будет проводиться и дальше, а цель этих беспрецедентных уступок украинской стороне весьма благая сохранить за Россией Севастополь.

Однако в 1997 году пришел черед и Севастополя. 31 мая 1997 года, когда президент Ельцин, проигнорировав подтвержденные им самим постановления ВС РФ о Крыме и Севастополе и заявление Совета Федерации Госдумы, подписал широкомасштабный Договор о дружбе, сотрудничестве и партнерстве с Украиной, стало рубежом. До этого, сколько бы на Западе ни говорили об «имперских» посягательствах России на Украину, там прекрасно понимали зыбкость украинских прав на Крым, целиком основанных на крепостническом акте дарения 1954 года. Теперь же ситуация изменилась коренным образом, и на это немедленно отреагировала американская сторона. Уже в начале июля 1997 года глава Севастопольской городской администрации принял находившегося на отдыхе в Крыму посла США Уильяма Миллера*. При этом стороны подчеркнули, что их встреча происходит в «новых исторических условиях [484], сложившихся после подписания российско-украинского договора». В этих «новых условиях», подчеркнули стороны, у Севастополя появилось больше возможностей для реализации его экономического и культурно-исторического потенциала. Отечески озабоченный, господин Миллер предложил развивать в Севастополе водный туризм, а также восстанавливать исторические памятники.

На таком вот идиллическом фоне в июне — июле у берегов Болгарии прошли крупные учения НАТО «Кооператив — партнер 97», с участием 30 кораблей и авиации из девяти стран, в том числе из Германии. Один из немецких флотских офицеров оценил значение события для своей страны с такой же степенью откровенности, что и канцлер Коль вывод советских войск из Германии: ведь «пятьдесят лет Черное море было закрыто для нас». Формула «конца Ялты и Потсдама» обретала плоть реального исторического процесса, в котором чрезвычайно важная роль отводилась совместным натовско-украинским маневрам под кодовым названием «Си Бриз — 97» [485].

* * *

Еще в 1995 году адмирал Калинин обратил внимание на то, что американские адмиралы уже объявили Черное море зоной жизненных интересов США. И это широко рекламировалось и заявлялось американскими моряками при заходах крейсера «Балкнап» в Новороссийск и десантного корабля «Понс» в Одессу. Тогда же Калинин напомнил, что еще в начале 1950-х годов в США был разработан план вторжения на территорию СССР под кодовым названием «Дроп Шот» [486]. По этому плану предполагалась высадка огромного морского и воздушного десантов в районе Одессы [487]. План агрессии мог быть сорван только в случае блокады проливной зоны Черноморским флотом, о чем сегодня, разумеется, говорить не приходится. Поэтому отпал и сложный план его обездвижения, составлявший существенную часть «Дроп Шот», так что о буквальном повторении плана говорить, конечно, нельзя — хотя в главном преемственность «Си Бриз — 97» по отношению к «Дроп Шот» вряд ли могла вызывать сомнения. Тем более что жалкое состояние российского флота вовсе не означало появление полноценного флота у Киева. По общему мнению, его как реальной боевой единицы тоже нет, а его основной функцией, по определению некоторых крымских депутатов, является «прикрытие вторжения НАТО в Черное море».

Первым полноценным опытом такого вторжения, с соответствующим ему прикрытием в виде участия в маневрах ВМСУ, как раз и были «Си Бриз — 97», преемственные не только к «Дроп Шот» 50-х годов XX века, но и к действиям антироссийской коалиции 1854 года. Это было подчеркнуто даже выбором места предполагаемой высадки натовского десанта — под Евпаторией, там же, где в 1854 году высадился десант коалиции. Условия же для такого наследования создала сама Россия, своими собственными руками выполнив ту задачу, которую ее противники считали своей еще в годы Крымской войны. «Надо вырвать клыки у медведя… Пока его флот и арсенал на Черном море не разрушены, не будет в безопасности Константинополь, не будет мира в Европе», — заявил тогда лидер палаты общин английского парламента Джон Рассел.

И если буквального повторения не произошло [488], то лишь потому, что общественность Крыма организовала мощную акцию протеста «Крым — Анти-НАТО 97». Она прошла в две волны. Самая острая, хотя и не самая массовая, проведенная Российскими общинами Севастополя, Евпатории, Ялты, Минска, Феодосийским русским землячеством, состоялась 24 августа, в день начала маневров, в районе Донузлава [489]. Эту базу некоторые считают сравнимой по ее параметрам с Севастополем. В Донузлаве на закате СССР была создана современнейшая береговая инфраструктура ВМС, при разделе флота перешедшая к Украине. И еще весной пресса писала, что США выделили 2 миллиона долларов только на ремонт причалов в Донузлаве и что «гавань и комплекс военных сооружений в поселках Донузлав и Новоозерное сразу после учений станут мобильной базой развертывания ВМС США» [490].

А в зачитанном на пикете заявлении Русской общины Крыма от 22 августа 1997 года сообщалось: «Турецко-американские маневры — не что иное, как демонстрация силы и подготовка материальной базы для возможной прямой вооруженной интервенции: на базу Донузлава завозится имущество так называемого двойного назначения — инженерно-техническое оснащение, запчасти к натовской технике, средства связи и военно-медицинское оборудование, приспосабливается под натовские стандарты портовая инфраструктура. Крым хотят превратить в плацдарм для размещения сил НАТО, а крымчан «приучить» к тому, что вблизи Евпатории янки и турки с боевым оружием будут появляться регулярно».

Тему продолжил мощный митинг 25 августа, проведенный у памятника Евпаторийскому десанту 1942 года и у Никольского собора. Эта, наиболее массовая, акция прошла под эгидой Русской общины Крыма и Компартии Крыма, а в принятом на митинге воззвании маневры «Си Бриз — 97» уподоблялись интервенции стран Антанты 1918 года.

Массовость протеста пробудила натовцев, отказавшись от высадки десанта в Крыму, перенести ее под Николаев, на полигон «Широкий лан», где «Морской Бриз» плавно перешел в «Казацкую степь». Главными действующими лицами на сей раз стали Великобритания, Польша и Украина, руководители военных ведомств которых встретились, при участии английского и польского послов на Украине, на борту украинского флагмана «Гетман Сагайдачный». Сценарий «Степи» был жестко антироссийским, каким остался и сценарий «Морского Бриза» даже после встречи Е. Примакова, тогда министра иностранных дел, с Мадлен Олбрайт, в ходе которой американская сторона обещала внести в первоначальную легенду маневров некоторые коррективы. По этой легенде в Крыму возникал условный кризис — как результат действий сепаратистских сил, требующих отделения этой территории от молодого независимого государства в пользу другого, приграничного, считающего полуостров своей исторической территорией. Намек был более чем прозрачным и остался таковым даже после того, как появление сил НАТО на полуострове обусловили, в конечном варианте легенды, стихийным бедствием, а также слегка смягчили финал.

По первоначальному же плану финалом маневров должны были стать высадка десанта украинской пехоты в районе Керченского полуострова, отработка создания блокпостов и установление контроля за побережьем. Близость к конфликтной кавказской зоне также повторяла события периода Крымской войны, когда после падения Севастополя и гибели Черноморского флота России западная коалиция провела десантные операции на Кавказском побережье России, в регионе, где в это время еще не угас огонь Кавказской войны. Аналогия напрашивается сама собой.

Спустя три года ситуация для современной России стала еще более тяжелой. Ведь теперь, в отличие от состояния Post Bellum Crimeum*, она утратила и Севастополь, и весь Крым, как следствие, потеряв и способность контролировать контакты по линии Турция — Крым — Чечня. А контролировать есть что, и об этом подробнее будет сказано в последней главе. Кроме того, блок НАТО по мощи несравним с антироссийской коалицией времен Крымской войны, а его присутствие в бассейне Черного моря, в Причерноморье и на Украине становится все более ощутимым. Россия сама создала условия для подобной экспансии, и ратификации «Большого договора» принадлежит здесь едва ли не ключевая роль. Во всяком случае, с формально-правовой точки зрения она сняла все юридические препоны на пути вступления Украины в НАТО. Ведь условием вступления в НАТО, согласно Уставу альянса, является отсутствие территориальных споров и разногласий с другими государствами.

Очевидно, что даже при отсутствии действий по реализации упоминавшихся постановлений ВС РФ и при фактическом уважении сложившегося статус-кво, как и обстояло дело все эти годы по доброй воле России, одно наличие этих документов являлось сдерживающим фактором в политике Украины по отношению к НАТО. На это справедливо указала историк и политолог Н. Нарочницкая**, отметившая также как серьезное упущение депутатов Госдумы то, что они при ратификации Договора не внесли пункт об утрате им силы при начале любых переговоров Киева о каких-либо формах вступления в НАТО.

Однако все произошло так, как произошло, и 4 ноября 1998 года президент Кучма подписал Указ «О Государственной программе сотрудничества Украины с Организацией Североатлантического договора [491] на период до 2001 года».

В этой программе содержатся важные положения о том, что «Украина рассматривает НАТО как наиболее эффективную структуру коллективной безопасности в Европе», из чего следовали весьма конкретные выводы. В частности, предлагалось выработать «кризисный консультативный механизм» на случай «угрозы территориальной целостности, суверенитету или безопасности Украины». Указывалось также, что «сотрудничество с НАТО в военной сфере является одним из приоритетных направлений военной политики Украины». А в этих целях предусматривалось использование для совместных с НАТО маневров «военной инфраструктуры Вооруженных сил и других военных формирований Украины [492], в частности, общевойсковых Львовского полигона, полигона Широкий Лан и авиационных полигонов Министерства обороны Украины, а также Чугуевского полигона Национальной гвардии Украины».

Наконец, объявлялось, что направление сотрудничества в области вооружений имеет целью «совместимость вооружений НАТО и Украины, стандартизацию и унификацию вооружений и военной техники» [493].

Неудивительно, что состоявшиеся в конце июля — начале августа 1999 года учения на Черном море «Кооператив партнер — 99» легендой уже открыто имели вмешательство международных сил под эгидой НАТО в межэтнический вооруженный конфликт, разразившийся в некоей республике. Цель предотвращение «гуманитарной катастрофы», а как это происходит, все только что видели в Косово. Увы, на этот раз Крым, сломленный тем, что было русской и пророссийски настроенной украинской [494] его общественностью воспринято как предательство Госдумы, не вышел с демонстрацией протеста.

Какой смысл стоять с плакатами «Руки прочь от России!», если Россия сама открывает НАТО путь в пространство своего исторического бытия? Украине же при таком его продвижении здесь принадлежит первостепенная роль, на что Бжезинский, следуя по стопам Бисмарка, указывает совершенно откровенно: «Без Украины Россия перестает быть евразийской империей» [495]. И в другом месте: «Ни Франция, ни Германия не сильны достаточно, чтобы построить Европу или решить с Россией неясность в определении географического пространства Европы. Это требует энергичного, сосредоточенного и решительного участия США, особенно совместно с немцами [496] в определении европейского пространства, а, следовательно, и в преодолении таких чувствительных — особенно для России — вопросов, как возможный статус в европейской системе республик Балтии и Украины» [497].

Не меньшая роль принадлежит и Черному морю — ведь речь идет о земноводной мощи Pax Americana, и значение Черного моря, этого рукава Мирового океана, глубоко вдающегося в «скифские степи», для решения задач продвижения в глубины Евразии переоценить невозможно. А при мысли о таком продвижении и о такой «земноводности» не только пафос, но и лексика Бжезинского становится откровенно римско-имперской: «…Масштабы и влияние Соединенных Штатов Америки как мировой державы сегодня уникальны. Они не только контролируют все мировые океаны и моря, но и создали убедительные военные возможности для берегового контроля силами морского десанта, что позволяет им осуществлять свою власть на суше с большими политическими последствиями. Их военные легионы надежно закрепились на западных и восточных окраинах Евразии. Кроме того, они контролируют Персидский залив. Американские вассалы и зависимые государства, отдельные из которых стремятся к установлению еще более прочных официальных связей с Вашингтоном, распространились по всему евразийскому континенту» [498].

В этих новых условиях исторически столь значимая для России проблема проливов стала совсем неактуальной — но не потому, что раньше она будто бы переоценивала их*, а просто потому, что она, в ее нынешнем виде, стала несоразмерна им. Ей теперь не до Босфора и Дарданелл — ей бы Керченский пролив удержать хоть в какой-то мере под своим контролем. Уже сегодня Украина хочет закрепить за собой право на косу Тузла, примыкающую к Таманскому полуострову. Ратифицировав договор, Россия, по сути, удовлетворила эти притязания de facto, что грозит ей замыканием в акватории Азовского моря, поскольку фарватер Керченского пролива становится собственностью Украины.

Тем же, кто будучи совершенно равнодушен и к «святым воспоминаньям» [499], и к вопросам геополитики, — а таких сегодня в России едва ли не большинство, — интересуется лишь экономикой, следовало бы знать, что и здесь отступление России возымело самые разрушительные последствия. Пока идут переговоры, в массовых масштабах уничтожаются прославленные рыбные богатства Азовского моря. Особенно быстро, как отметил один из специалистов, сокращается количество осетровых, и не только по причине браконьерства [500], но и потому, что российские заводы, выпускавшие в море подавляющую часть мальков, сегодня не решаются это делать, опасаясь убытков. Ведь на зиму осетровые скапливаются у украинского берега, на долю которого приходится более двух третей так называемых зимовальных ям. В единой стране это не имело значения, но теперь выпускать мальков — значит работать на другое государство, так как осетры вряд ли, с изменением границ, переменят свои привычки.

Кроме того, уже сегодня Россия платит Украине проливные сборы за каждый выход и вход в Азов [501], и они «составляют по минимальным подсчетам 30–40 тысяч долларов ежедневно» [502]. Но это мелочи по сравнению с главным: украинская сторона желает делить Азов в соответствии с международным морским правом. По сути, Азовское море после превращения Украины в независимое государство, конечно, и так является международным, даже без захода в него судов третьих стран. Но это еще присказка, а сказка будет впереди, когда Украина, имеющая со своей стороны Керченского пролива порт Керчь — которому с российской противостоит станица Тамань, — решит закрывать или открывать его по своему усмотрению.

Киев настаивает на делимитации морских границ в Азово-Черноморской акватории в соответствии с конвенцией ООН по морскому праву 1982 года. А это приведет к тому, что Азовское море, пока формально остающееся внутренним, обретет статус внешнего. Вялые российско-украинские переговоры по этому вопросу тянутся уже с 1992 года, и дряблая позиция России на них очень напоминает ее же поведение в вопросе ЧФ и Севастополя, когда решительные действия Украины создали новую ситуацию, пассивно признанную Россией. То же грозит и ее позициям в Азовском море, а это значит — и в южнорусском Предкавказье, Ставропольском и Краснодарском краях, а также устьях Дона и Кубани, вопрос о которых давно муссируется западно-украинскими националистами. Все это соотносится с замыслом Большой Украины, границы которой еще в 1929 году митрополит-униат Андрей Шептицкий, позже благословлявший Степана Бандеру и дивизию СС «Галичина», очерчивал «по Кубань и Кавказ, Москву и Тобольск».

Разумеется, сегодня эти планы реализуются в общих рамках Pax Americana и «Большой Игры» и с соответствующей коррекцией, но многое говорит о том, что основной вектор сохраняется. А то, что сразу после распада СССР казалось дикой фантастикой, теперь стало привычным и заставило признать себя — как, например, регулярные марши эсэсовцев в Латвии и бандеровцев на Западной Украине. Когда весной 1992 года в Севастополь прибыла группа украинских националистов под руководством Степана Хмары и развернула здесь знамя дивизии СС «Галичина», даже официальный Киев был шокирован и, можно сказать, несколько испуган этим, опасаясь возможной реакции России. Однако реакции вообще не последовало, и вот теперь УНА-УНСО, участвовавшая в обеих чеченских войнах на стороне боевиков, собирается открыть в Севастополе филиал Чеченского информационного центра «Кавказ». И это — в ситуации грубого давления Запада на Россию в связи с событиями в Чечне и качественного скачка в отношениях Украина — НАТО, ознаменовавшего конец зимы и раннюю весну 2000 года.

Еще 24 января 2000 года Кабинет министров Украины возобновил действие собственного постановления № 863 от 19 мая 1999 года, регламентирующего «Порядок пересечения государственной границы военнослужащими, военными кораблями [503] и летательными аппаратами Черноморского флота РФ». И хотя, по сравнению с вариантом 1999 года, в постановление № 120 были внесены определенные смягчающие оговорки [504], в целом на российском флоте его рассматривают как подтверждение стремления Украины держать ЧФ на поводке.

Но могло ли быть иначе? Ведь секретарь Совета Национальной безопасности и обороны Украины Евгений Марчук прямо заявил: «Сосуществование двух военных структур — Украины и России — на небольшом пятачке так или иначе будет продуцировать для нас немало элементов, иногда опасных, которые нужно просчитывать и решать заблаговременно». По мнению же некоторых киевских экспертов, «конечной целью временного пребывания Черноморского флота Российской Федерации на территории Украины является его полный вывод [505] с территории Украины» [506].

Дата объявления «Порядка…» была выбрана совсем не случайно: 28 января в Киев прибыл секретарь НАТО Джордж Робертсон, еще ранее обратившийся к украинскому народу с новогодним обращением — факт экстраординарный. 8 февраля берега Днепра посетил снискавший печальную известность в Косово специалист по «предотвращению гуманитарных катастроф» генерал Уэсли Кларк. А 1–2 марта произошло событие, небывалое в истории Альянса: в Киеве состоялось первое за все время существования блока заседание Совета НАТО за пределами границ составляющих его 19 стран-участниц. Именно в эти дни Верховная Рада ратифицировала соглашение SOFA, которое определяет правовой статус войск и правовую защиту военных подразделений НАТО, участвующих в программе «Партнерство во имя мира» на территории Украины. Это соглашение определило статус Яворивского полигона как международного учебного центра под эгидой Североатлантического союза, который, по словам Робертсона, и будет финансировать содержание этого полигона. Одновременно, что еще важнее и что уже впрямую затрагивает Россию, Рада ратифицировала договор «Об открытом небе», который предусматривает, что каждое государство-участник, включая страны НАТО, имеет право выполнять определенное количество наблюдательных полетов над территорией Украины — а это значит, и над главной базой российского ЧФ в Севастополе.

Таким образом, российское присутствие на Черном море становится все более ущербным, гарнизонным по мере того, как все более полновесным становится присутствие НАТО на Украине. Разумеется, подобная «гарнизонность» не может обеспечить России хоть сколько-нибудь достаточный контроль над черноморскими коммуникациями, хотя необходимость в нем нарастает в связи с осложнением ситуации на Кавказе. А что будет, если так же обрушатся ее позиции теперь уже и на Азовском море?

Пока и Москва, и Киев сошлись на том, что Азовское море является «внутренним водоемом, находящимся в пользовании двух стран». Но, во-первых, у Украины есть партнеры, которые могут высказать иные пожелания. А поскольку Киев требует разделить Азов на национальные секторы, то кто гарантирует, что в один прекрасный день он не решит проявить гостеприимство? Фактически это и будет означать обретение Азовским морем статуса внешнего водоема — с пограничниками и, помимо территориальных, нейтральными водами. Если они появятся здесь, то автоматически, согласно Конвенции ООН по морскому праву, которую РФ подписала наряду с рядом других государств, право захода в Азовское море получат корабли третьих стран, включая страны НАТО. И тогда перспектива увидеть военные суда Североатлантического альянса у Таганрога из фантастической станет вполне реальной.

Но уже сегодня паром Керчь — Азов перестал быть железнодорожным, а в руки Украины перешло управление Керчь-Еникальским каналом, инфраструктура которого находится в Керчи. Фарватер Керченского пролива также уступлен Украине. Таким образом, клубок истории сматывается по тем же линиям, по которым разматывался когда-то.

2000-й год, а стало быть, век и тысячелетие завершились, так и не принеся существенных перемен. Переговоры, продолженные в июне и августе, вновь зашли в тупик, что, однако, не помешало Украине предъявить притязания на базовый Матросский клуб, хотя по действующим соглашениям по Черноморскому флоту он отошел к России. Более того, оказалось невозможным выполнить решение главного командования ВМФ России о передислокации с Балтийского на Черноморский флот ракетного корабля на воздушной подушке «Самум». Украинская сторона условием такой передислокации поставила предварительное подписание соглашения о контроле над вооружениями Черноморского флота и передачу ей упомянутого Матросского клуба, имеющего для Севастополя исключительное символическое значение.

А теперь стоит напомнить, что цепь натовских маневров, опоясавших Россию летом 1997 года, начавшись в Балтийском и пройдя через Черное море, завершилась в предгорьях Тянь-Шаня. Здесь прошли совместные с Казахстаном и Узбекистаном учения «Центразбат-97». К ним на весьма двусмысленных основаниях присоединилась Россия, для которой стоимость израсходованного на перелеты керосина, продпайков и амортизации боевой техники оплатил Пентагон. Подготовка к «Центразбату-97» началась еще в ноябре 1996 года со штабной конференции в Бишкеке, а сами маневры были экстраординарны под еще одним углом зрения: США, «Океан», впервые так масштабно заявляли о своей воле быть и «Континентом», то есть реализовать доктрину Мэхена-Маккиндера о «земноводной мощи» Америки.

Американский генерал Шихан, первым приземлившийся неподалеку от Чимкента, заявил: они [507] доказали, что способны в самый короткий срок достичь любой точки земного шара. Звучит многообещающе — особенно если учесть совпадение контура маневров 1997 года с Великим шелковым путем. Не охваченным тогда остался Кавказ.

Но, похоже, эта ошибка может быть исправлена после проведения летом 2001 года маневров в акватории Поти. На встрече с делегацией Североатлантического альянса, посетившей Грузию еще в мае 1999 года, Шеварднадзе заявил о своей поддержке той «категоричности», с которой НАТО действует на Балканах, посетовал на нерешенность проблем Абхазии и поблагодарил за возросшее внимание Альянса к кавказским государствам.

* * *

Как далеко распространится это внимание, России предстоит увидеть в недалеком будущем. Что же до Альянса, то у него есть две досадные проблемы на западном рубеже бывшего СССР: Белоруссия и крошечное непризнанное Приднестровье, не позволяющие замкнуть Балтийско-Черноморскую дугу. Сегодня проект создания Балто- [508] Черноморской конфедерации [509] дебатируется открыто, хотя в начале 1990-х годов первым у нас в стране обозначивший проблему депутат Виктор Алкснис был едва ли не освистан либеральной печатью как человек, мучимый бредом преследования. Спустя всего несколько лет, после визита Л. Кучмы в Латвию, оцененного президентом Гунтисом Улманисом как «главное политическое событие года» [510] и прошедшего, по оценкам прессы, «на уровне приема Клинтона», а также и в другие страны бывшей советской Прибалтики, некогда тайное стало вполне явным. А по словам Владимира Черного, посла Украины в Латвии, идея Черноморско-Балтийского Союза все ближе к своей реализации.

Разумеется, он должен, в идеале, включить и Калининградскую область, вопрос о которой резко обостряется по мере того, как ее соседи вступают в НАТО. Это обстоятельство требует от России содержания на территории Калининградской области боеспособной группировки Вооруженных сил и Военно-морского флота, частей и подразделений Калининградского регионального Управления федеральной пограничной службы, между тем как соседи все более настойчиво предлагают России уменьшить количество вооружения в области, а международной [511] общественности взять этот процесс под свой неусыпный контроль. Польша и Литва не раз озвучивали эту идею на Балтийской ассамблее, а кое-кто в Польше ставит вопрос о том, что «России следовало бы передать Калининградскую область Польше в качестве компенсации за потери в связи с актом агрессии 17 сентября 1939 года».

Вопрос о демилитаризации самого западного анклава России рассматривался, вопреки нормам международного права, Конгрессом США. И чем дальше, тем отчетливее над областью начинает нависать тень Германии, уже инициировавшей рассмотрение в 1994 году темы заселения анклава поволжскими немцами и «всесторонней европеизации» Калининградской области, вплоть до создания ассоциации с ЕС, на сессии Европарламента. Разумеется, в отличие от ряда российских политиков, причем внешне совершенно разного толка, никто открыто не говорит здесь о прямой передаче бывшей Восточной Пруссии нынешней Германии, однако такой исход «европеизации» многими подразумевается. «Бонн предупреждает Москву, что проблема Кенигсберга не является чисто русской», — писала тогда пресса.

То, что подобное «предупреждение» стало возможным, есть прямое следствие горбачевского, разгромного для России способа окончания «холодной войны» и превращения ее — напомню, по выражению Бжезинского — в «побежденную страну». Ведь принадлежность Калининградского анклава [512] нынешней РФ есть прямое наследие Потсдама, но и Потсдам лишь окончательно закрепил то, что было решено на конференции в Тегеране 1 декабря 1943 года. Решение это считалось бесспорным и окончательным и, в отличие от проблемы Курильских островов, никто и нигде не ставил его под сомнение до тех пор, пока в горбачевскую эпоху не начался пересмотр итогов Второй мировой войны. А в начале 2001 года область буквально превратилась в центр международного «ньюсмейкинга». Сенсационное сообщение газеты «Дейли телеграф» о будто бы достигнутой между президентом РФ Путиным и канцлером ФРГ Шредером договоренности относительно «возвращения Кенигсберга» Германии за долги было, правда, опровергнуто на официальном уровне. Однако ни у кого не вызывает сомнений, что ситуация вокруг области вряд ли утратит остроту в ближайшие годы.

А реальные обстоятельства из жизни области — увеличение процента немцев от общей численности ее населения, плохая экономическая ситуация, сжимающееся кольцо «атлантического» окружения — объективно способствует ему. Особенно с учетом полного безразличия высшего руководства России даже к таким выходкам, как предложение Сергея Пасько, председателя Балтийской республиканской партии России, сдать в аренду НАТО 26 пустующих военных городков и полигонов. Вначале изумленный до онемения, Брюссель затем неофициально ответил: «Нами эта идея не отвергается как бредовая». А как отреагировала Москва? Сергей Пасько: «Спецслужбы все доложили руководству страны, но его позиция не озвучивается».

Балтийская республиканская партия уже предложила провести референдум о новом статусе области как Балтийской республики, являющейся субъектом международного права и одновременно ассоциированным субъектом Российской Федерации. По разным оценкам, идею создания Балтийской республики поддерживает около трети населения области, то есть ситуацию можно определить как близкую к угрожающей, с учетом неуклонного продвижения НАТО.

Сегодня весь пропагандистский ажиотаж вокруг Калининградской области сосредоточен на проблемах, связанных с расширением ЕС. О столь же близком и неизбежном расширении НАТО — полное молчание на официальном уровне, словно бы блок перестал существовать. Однако дело обстоит ровным счетом наоборот, и если Польше еще только предстоит стать членом Евросоюза, то членом НАТО она уже является. Но, что еще важнее, неотвратимо приближается час вступления в Альянс бывших прибалтийских республик СССР, что радикально ухудшит геостратегическую ситуацию на северо-западном рубеже нынешней РФ.

«Прибалтика — часть будущего НАТО и составляющая процесса по развитию НАТО», — так американский дипломат, участвовавший в подготовке Хартии сотрудничества между США и прибалтийскими странами, прокомментировал, на условиях анонимности, факт ее подписания 16 января 1998 года в Вашингтоне [513].

В июле 1999 года литовский министр охраны края Чеславас Станкявичюс в интервью «Независимой газете» сообщил, что «Литва присоединится к НАТО в 2002 году». Это подтверждает и российская сторона. Выступая летом 2000 года в Государственной думе, первый заместитель министра иностранных дел РФ А. Авдеев признал, что Литва дальше всех из Прибалтийских стран продвинулась по пути к вступлению в НАТО. И тем более странно, что от президента РФ внезапно поступило предложение ратифицировать пограничный договор с Литвой. Такая ратификация, несомненно, облегчила бы приближение НАТО к российским границам и закрепила бы за Литвой Клайпедский [514] край. Последний, исторически будучи территорией Восточной Пруссии, в 1945 году по Потсдамскому соглашению перешел в состав СССР. А поскольку нынешняя Литва отвергает сам факт вхождения в СССР и отрицает юридическую силу всех актов, принятых в СССР в отношении Литвы после этой даты, ее права на эту территорию более чем сомнительны. Зачем же РФ стремится удалить и эту тень Потсдама, прекрасно зная, что вступившая в НАТО Литва сможет легко перекрыть дороги, ведущие в Калининградскую область, и «обесточить» ее?

Между прочим, интервью Станкявичюса сопровождает фотография с подписью: «Солдаты из бригады «Железный волк» представляют цвет литовской армии». Это символично и проливает дополнительный свет на «конец Ялты и Потсдама»: «Железный волк» [515] — имя одной из фашистских организаций предвоенной Литвы. Впрочем, еще в 1950 году в Вашингтоне была опубликована декларация о том, что «легионы СС стран Балтии следует считать особыми, отличными от германских СС подразделениями, поэтому они не должны считаться движениями, враждебными правительству США».

Неудивительно, что, по материалам латвийской русскоязычной газеты «Будни», вооружаться Латвии помогает Германия, выделившая на эти цели 1,6 миллионов марок. Еще в 3 миллиона марок обошлось переоснащение латвийских минных тральщиков. Не менее весомая помощь поступает из Дании и США.

Аналогичным образом обстоит дело и в Эстонии, которая, между прочим, для доказательства своей извечной западной лояльности выдвинула и такой вот аргумент: «…Свою древнюю борьбу за независимость в XIII веке мы вели не только против немцев, датчан и шведов, но и против русских…

В дальнейшем мы свое место в Европе твердо определили на самом деле уже в 1242 году, когда вожди эстонского народа со своими воинами составили большую часть немецкого войска в Ледовом побоище против Александра Невского.

В действительности же тогда выбор эстонских вождей был таков… идентификация еще не сформировавшейся совокупности племен с культурным пространством Западной Европы…»

Сей исторический экскурс принадлежит видному дипломату, послу Эстонии в РФ, и хотя он предпочел не упомянуть о том, какую часть немецкого войска составляли эстонцы в 1941–1945 годах, почет, которым окружены ветераны СС и здесь, говорит сам за себя. И трудно было бы более откровенно обозначить связь расширения НАТО на Восток с классическим Drang nach Osten, нежели это сделал, — быть может, сам не желая такой степени откровенности, — эстонский посол в России.

Аналогичная преемственность, позволяющая с фактами в руках, а отнюдь не на чисто эмоциональном уровне, говорить о том, что расширение НАТО на Восток представляет собой скорректированный, применительно к новым условиям, вариант Drang nach Osten, прослеживается и в открытой поддержке администрацией США белорусской оппозиции. А ведь последняя ведет свою родословную не только от пропольски настроенных «западников» предвоенной и послевоенной поры, но не стесняется и родства с теми представителями белорусской «самостийности», которые в годы оккупации открыто сотрудничали с гитлеровцами. Реабилитирующие их статьи были опубликованы в 1996–1997 годах в ряде изданий, в том числе и государственных; а молодежная организация БНФ, именуемая «Маладой фронт», открыто взяла за основу для своих документов документы молодежных организаций, действовавших на территории оккупированной Белоруссии, в частности «Союза беларускай моладзi», аналога немецкого гитлерюгенда. Это, однако, не помешало БНФ даже открыть свое официальное представительство в Брюсселе — там, где размещается штаб-квартира НАТО.

И если события в Белоруссии не удалось развернуть по классической модели Народных фронтов, то это отнюдь не по недостатку усердия на Западе. Решающую роль сыграли прочность традиционной восточнославянской ориентации подавляющей части [516] населения, живость воспоминаний о реальности плана «Ost» и, не в последнюю очередь, личные качества президента Лукашенко, оказавшегося гораздо более прочным на излом, нежели то представлялось его противникам как в самой Белоруссии, так и на Западе и в России.