Культура

Культура

1. Общие тенденции развития

Война усилила патриотическое оформление культуры, первые симптомы которого проявились уже в середине 1930-х гг. Во второй половине 1940-х гг. этот процесс приобрел черты карикатурности. Превознесение всего русского неожиданно обернулось пренебрежением к другим национальным культурам, к отрицанию взаимных культурных влияний различных народов. Нельзя не признать, что патриотические культурные процессы препятствовали распространению обычных в 1920-е гг. упрощенных «классовых» трактовок творчества ряда корифеев русской культуры. Однако круг канонизированных деятелей культуры в целом оказался узким. За его пределом остались не только выдающиеся русские философы и мыслители, но и крупнейшие представители художественного мира, особенно из числа тех, кто создал культуру «серебряного века» России. Их остракизм произошел или из-за их политических взглядов, или в результате причисления их (хотя нередко и беспочвенно) к «антиреалистическому» искусству, к стану «декадентов» и модернистов.

Война в значительной степени погасила культурную жизнь, хотя в определенных своих проявлениях она теплилась даже в блокадном Ленинграде. «Военная» тема стала основной в творчестве писателей, историков, художников и музыкантов.

Литература времен войны, разумеется, не выходила за пределы идеологических границ, допускаемых правящим режимом. Не отличались крамолой и произведения, увидевшие свет непосредственно после окончания войны. Вместе с тем уже в августе 1946 г. принимается скандально известное постановление ЦК ВКП(б) «О журналах „Звезда“, „Ленинград“». Творчество М. Зощенко и А. Ахматовой, подвергнутое в нем оскорбительной критике, было лишь поводом для нападок на журналы, печатавшие «идейно порочные» и «подозрительные» сочинения.

Но это было только началом. Постепенно неуклонно расширялся круг тех областей культуры, где обнаруживались «отрицательные явления». Это подталкивалось либо новыми постановлениями ЦК ВКП(б) (одно из них, «Об опере „Великая дружба“», осудило даже «антинародные» тенденции в музыке), либо публичными дискуссиями. Последние плохо оправдывали свое название. Им были присущи не споры, а безапелляционные «разоблачительные» выступления, опровергнуть которые едва ли кто решался без риска для своей жизни. Их схема зачастую была односложной: одни критиковали, другие выступали с самокритикой. Публичное самообвинение являлось обязательной, почти ритуальной принадлежностью подобных действ.

В философской дискуссии объектом нападок оказался сам Гегель, чьи сочинения традиционно считались одним из источников марксизма. Теперь они оценивались как «аристократическая реакция на французскую революцию», делались и глухие намеки на связь некоторых сторон учения Гегеля с фашизмом. Дискуссия в биологии — ее «вершиной» стала завершившаяся победой Т.Д. Лысенко сессия Академии сельскохозяйственных наук (ВАСХНИЛ) в 1948 г. — осудила «вейсманистов» и «морганистов», в чьих взглядах усмотрели отход от диалектического материализма. Дискуссия в языкознании (здесь высказался сам Сталин) осудила концепции известного языковеда Н.Я. Марра. Они действительно являлись небесспорными, но сталинские статьи на какое-то время вообще прекратили всякие споры в определенных областях лингвистики. Сам Марр, тогда уже покойный, подозревался в зажиме свободы мысли в науке; ряд его последователей был немедленно изгнан из академических и учебных институтов.

Историки давно спорят о том, что было причиной столь резкой охранительной идеологической реакции. Однако в значительной степени то, что происходило в культуре, можно соотнести с общим консервативным курсом Сталина, столь отчетливо проявившимся, например, в экономике и внешней политике. Нетрудно увидеть связь кампании против «космополитов» с обличением «империалистических» замыслов Запада, чем без устали занимался А.Я .Вышинский в ООН. Окрик против любых поползновений в сторону экономического либерализма эхом отразился не только в политэкономической дискуссии, но и на атмосфере, лексике и резкости других «проработок» обществоведов, подозреваемых в инакомыслии.