1.3. Этапы новой экономической политики

1.3. Этапы новой экономической политики

В новой экономической политике можно выделить несколько этапов: 1) весна — осень 1921; 2) конец 1921–1922; 3) 1923–1925; 4) 1926 — начало 1930-х гг.

Весной-осенью 1921 г. определялись лишь основные контуры новой политики. Она еще не всеми воспринималась «всерьез и надолго». Власти пытались, где это возможно, «обуздать капитализм», причем делали это довольно неуклюже. 1921–1922 гг., с легкой руки Ленина, назвали «годом отступления». Попривыкнув к необычной и неприятной для них фигуре нэпмана, власти пошли на некоторые послабления им — и заодно приблизили к «капиталистическим» условиям работы в государственном секторе. Резонанс, который приобрел НЭП, как раз в значительной степени объясним не столько терпимостью к «капиталистам», сколько необычной системой советского хозяйствования. Та жесткая деловая хватка, которую проявили «красные директора» и на которую столь часто жаловались рабочие, делала новых управляющих предприятиями порой неотличимыми от старых хозяев дореволюционной поры. Заметим, что уступки «капиталистам» в 1921–1922 гг. не были широкими. Чуть ослабляли налоги, разрешали заниматься коммерцией там, куда раньше пускали не всех, соглашались, чтобы нэпман нанял на работу людей сверх установленных «потолков» — и дальше этого не шли и не хотели идти.

Слом НЭПа фактически начался в 1923 г. Исходным пунктом для этого послужил знаменитый кризис 1923 г. Возникли так называемые «ножницы цен»: продукты крестьян были дешевы, промышленные изделия — дороги. А поскольку промышленные товары не раскупались, рабочим перестали платить зарплату — деньги трестам было взять неоткуда.

Главная причина кризиса не вызывала сомнений: сельское хозяйство развивалось быстрее и успешнее, чем промышленность. Разумеется, крестьянское хозяйство было легче восстановить, чем промышленность. Оно и пострадало меньше в годы войны, да и не требовало таких больших капиталовложений. Но к объективным трудностям примешивались и субъективные. Крестьянин работал на себя — и потому работал лучше и быстрее. Для рабочего же предприятие не было «своим». Он не чувствовал, как крестьянин, прямой связи между тем, что он сделает, и тем, что он получит.

Если бы существовала реальная конкуренция, маневры трестов с завышением цен на свою продукцию едва бы удались: их потеснил бы более удачливый соперник. Но конкуренции не было. Тресты фактически являлись монополистом своей продукции. А в таком случае, казалось, можно было назначать цены совершенно произвольно и не бояться, что их «собьет» конкурент.

Кризис был преодолен частично. Трестам предложили добиться подлинной, а не фальшивой самоокупаемости. Но сделать это в одночасье было нельзя — и трестам пришлось назначить более низкие цены; кому-то это принесло убытки, у кого-то просто уменьшились сверхприбыли. Таким образом, снижение отпускных цен на промышленные изделия произошло фактически административным, а не экономическим путем. То же можно сказать и о повышении заготовительных цен на крестьянскую продукцию: здесь вмешательство государства выглядело еще более откровенным.

Кризис 1923 г. показал иллюзорность идеи о возможности самонастройки нэповской экономики. Разумеется, выход из любой кризисной хозяйственной ситуации требует в той или иной мере участия государства, но в классической рыночной системе государственное вмешательство ограничивается множеством противовесов. В советской экономике такие ограничители действовали слабо. С каждым новым кризисом рыночные регуляторы утрачивали свое значение. Меры не знали: увидев, что с помощью дубинки иные проблемы решаются и лучше, и быстрее, не смогли побороть в себе искушения все чаще хвататься за нее.

В 1924 г. возник так называемый «торговый кризис». Находясь под впечатлением событий 1923 г., власти попытались ограничить влияние частных торговцев. Их считали главными виновниками «ножниц цен». Основным способом борьбы стало резкое повышение налогов. Для контроля за торговцами создается комиссариат внутренней торговли. Последствия оказались плачевными: образовались так называемые «торговые пустыни», сократились поступления налогов.

Примечателен и кризис 1925 г. Власти тогда понадеялись на большой экспорт хлеба, что позволило бы приступить к выполнению амбициозной программы индустриализации. Надежды эти, если вспомнить выражение Каменева, «отрегулировал» крестьянин: он недодал государству 200 млн пудов хлеба. Чтобы хоть как-то возместить убытки, власти в хаотичной спешке, не стесняясь уже никакими приличиями, разрешили продажу водки. Мера эта оказалась более успешной, чем регулирование рынка.

Эти кризисы 1923, 1924 и 1925 гг. еще стремились преодолеть «по-нэповски», не прибегая к винтовке, не закрывая рынки, не арестовывая людей и товары. Но именно кризисы середины 1920-х гг. можно назвать лабораторией, где оттачивались инструменты «великого перелома».