«ПРОСИТЬ т. СТАЛИНА… ПРОВЕСТИ УНИЧТОЖЕНИЕ КРИВДОНБАССА»

«ПРОСИТЬ т. СТАЛИНА… ПРОВЕСТИ УНИЧТОЖЕНИЕ КРИВДОНБАССА»

Да, пока Чичерин и Раковский публично доказывали, что Украина не вправе претендовать на земли, входившие в состав Донецкой республики, и особенно на Донбасс, в Кремле постепенно Украиной стали называть всю территорию, оккупированную австро — германскими войсками. Для ее освобождения готовили военные и идеологические кадры, создавали Компартию Украины и ее советское правительство в изгнании. Правда, и на данном этапе споры о том, считать ли Донецко-Криворожский бассейн составной частью будущей большевистской Украины или нет, продолжались.

По состоянию на начало июня 1918 г., когда Артем и ряд его коллег по правительству ДКР еще были в районе Царицына, представители областного комитета Донецко-Криворожского бассейна и Екатеринославского партийного комитета, оказавшиеся в России, начали самостоятельно, без киевских коллег, образовывать в Москве «группу для ведения партийной работы в Донецком бассейне и Криворожье». С этой группой, а также с одесситами, категорически отказывавшимися признавать себя частью будущей украинской Компартии, вновь начал борьбу неутомимый Скрыпник, возглавивший Организационное бюро по созыву конференции большевистских организаций оккупированной Украины[1163].

3 июня Оргбюро Скрыпника констатировало отсутствие у представителей большевиков Донецкой республики желания сотрудничать с украинцами и постановило: «Вновь предложить товарищам из партийного областного комитета Донецкого бассейна и Криворожья, живущим вне пределов Украины, послать своих представителей в Организационное бюро одного — двух — сколько они могут дать — для работы в Организационном бюро». Такое же предложение повторно было послано одесситам. Тем же постановлением решено было нажаловаться на коллег в Центральный комитет РКП(б): «Обратиться в ЦК партии с тем, чтобы он принял со своей стороны меры для устранения возникающей, благодаря образованию в Москве все новых групп, ставящих себе параллельные задачи, несогласованности работы по содействию из России партийной работе на Украине» (так в тексте)[1164].

Видимо, эти жалобы подействовали, так как в промежутке с 3 по 8 июня Скрыпник и Затонский провели в Москве встречу с представителями Донецкой республики Межлауком и Шварцем. После тяжелой дискуссии (видимо, не без нажима Центра) большевики ДКР согласились на создание «за пределами Украины лишь одного партийного центра», при этом оговорив себе право «допустимости образования за пределами Украины особых центров для отдельных областей Украины». На этом совещании Шварц попытался оспорить и необходимость создания Компартии Украины, однако, по словам Скрыпника, его переубедили[1165].

Какими методами «убеждали» непокорных представителей ДКР, сам Скрыпник признался на очередном заседании Оргбюро: «Авторитет Организационного бюро недостаточен для многих товарищей из отдельных местностей Украины, и Организационному бюро пришлось уже прибегнуть к авторитету ЦК, чтобы ликвидировать попытки создания обособленных центров… для отдельных областей Украины»[1166]. «Авторитет ЦК» на данном совещании представлял сам глава ВЦИК Яков Свердлов. В который раз именно Москва обязывала представителей Донецко-Криворожского бассейна наступить на горло собственной песне и «ради интересов общего дела» влиться в состав советской Украины.

Причем некоторые из членов Оргбюро (в частности, Андрей Бубнов, который с июля станет главой украинского Центрального ревкома) усмотрели в попытках Скрыпника привлечь дончан и одесситов к процессу формирования компартии Украины исключительно подковерные партийные интриги — мол, таким образом глава Оргбюро хотел опереться на них, «правых большевиков», «против левых коммунистов и тех центровиков, которые идут против линии Скрыпника»[1167].

Как бы то ни было, но представители ДКР и Одессы, согласившись создавать «один партийный центр» для организации будущего восстания на территориях, оккупированных немцами, и делегировав своих представителей в Оргбюро Скрыпника, выговорили себе фактически автономный статус[1168]. 8 июня дончане и одесситы были включены в состав украинского Организационного бюро.

При этом Межлаук и Шварц от имени Донецко-Криворожского областного комитета большевиков — того самого, который, по словам некоторых современных украинских исследователей «исчез» в апреле — мае 1918 года, — обратились с письмом в ЦК РКП(б), в котором подчеркнули, что украинская Компартия создается исключительно «в дипломатических целях», «для сложения ответственности с Российской Коммунистической партии за действия ее украинских членов». То есть представители оккупированных Донецкой и Одесской республик по требованию Свердлова и Скрыпника согласились на то, что вся подпольная работа в оккупированных немцами областях должна вестись под единым брендом «Коммунистическая партия Украины». Но своим письмом лидеры ДКР подчеркивали, что по — прежнему намерены обращаться за директивами не к Скрыпнику, а непосредственно в ЦК РКП(6). На этом письме даже имеется резолюция Свердлова: «Поручить товарищу Ленину совместно с Шварцем и Скрыпником подготовить резолюцию»[1169]. Вот на каком уровне решался вопрос о «дипломатическом» вливании Донецко-Криворожских большевиков в украинскую партию.

Но далеко не все представители ДКР, в это время обитавшие в Москве, согласились с подобными решениями. 30 июня в «Правде» Я. Яковлев — Эпштейн выступил с большой статьей, в которой он резко критиковал решения тех совещаний, собранных «главным образом из членов ЦИК Украины… и «эмигрировавших» партийных работников Украины». Он заявил, что постановления этих совещаний «не носят окончательного характера и не являются обязательными». Яковлев выступил вообще с критикой идеи создания отдельной Компартии Украины, написав: «Загипнотизированные «успехами» националистической идеологии, некоторые товарищи не могут рассмотреть, а следовательно, и не умеют использовать несомненно существовавшее и существующее в самых широких массах Украины отвращение к отделению Украины от России, тяготение к соединению с Советской Россией, ненависть к оккупантам, объяснимая тем основным фактом, что Украина была и остается экономически частью России. Это тяготение к России достаточно ярко проявилось на целом ряде крестьянских съездов, особенно Донецкого бассейна и южной части нынешней Украины, несмотря на отсутствие у нашей партии на Украине выдержанной линии, несмотря на почти полное отсутствие проповеди добровольного соединения наций и вреда «отделения». Нечего и говорить о тяготении всего рабочего класса Украины к Советской России»[1170].

Шварц Исаак Израилевич (партийная кличка — Семен)

Родился 6 (18) января 1879 г. в Николаеве в рабочей семье. Профессиональный революционер, подпольщик, чекист. Большевик с 1899 г.

Среди большевистских деятелей ДКР Шварц имел самый большой партийный и подпольный стаж, а потому пользовался значительным авторитетом, часто выполнял функции связного с Лениным. В. Затонский писал о нем: «Старые большевики знают, что В. И. Ленин очень уважал И. Шварца… Мы говорили между собой о том, что Семен держит ЦК РКП(б) в курсе всех дел».

С 13–летнего возраста — рабочий — литейщик на арматурном заводе е Николаеве. Несколько раз был арестовывай и сослан в Якутию, откуда бежал в Швейцарию. Окончил партийную школу в Лонжюмо, где готовили профессиональных подпольщиков. В 1905 г. воссоздавал партийную организацию Екатеринослава, в 1906 г. — Урала. В общей сложности арестовывался 7 раз и совершил 6 побегов. По Уральскому процессу его защитником был лично А. Керенский, будущий глава Временного правительства. Был личным другом Серго Орджоникидзе.

С марта 1917 г. — член бюро Донецко-Криворожского обкома РСДРП(б), финансист газеты «Пролетарий», участник совещания, наметившего создание ДКР (хотя во властные структуры республики не вошел). Во время Гражданской войны — один из руководителей антигерманского подполья. Один из создателей Компартии Украины.

В 1919 г. — первый глава Всеукраинсхой ЧК (до сих пор Служба безопасности Украины считает Шварца одним из своих официальных создателей). В 1921–1930 гг. — глава ЦК Союза горнорабочих, член ЦК РКП(б). В 1930–е годы — один из руководителей ВЦСПС и ВСНХ СССР, председатель «Союзугля». Делегат восьми всесоюзных съездов партии.

С 1946 г. — персональный пенсионер.

Умер 26 октября 1951 г. в Москве.

Яковлев (Эпштейн) Яков Аркадьевич

Родился 9 (21) июня 1896 г. в Гродно в семье учителя. Революционер, подпольщик, один из руководителей советской коллективизации. Большевик с 1913 г.

Еще один деятель ДКР, который достиг значительных высот в СССР, был сталинским наркомом, а затем — ключевой фигурой в «теории заговора» против Сталина.

Окончил Белостокское реальное училище (там стал близким другом будущего известного писателя Михаила Кольцова) и 4 курса Петроградского политехнического института. С 13 лет начал зарабатывать частными уроками.

Участник Февральской революции в Петрограде, был арестован на несколько дней. В марте 1917 г. командирован партией в Екатеринослав. Был одним из тех большевиков, которые настаивали на том, чтобы центр ДКР находился именно в Екатеринославе, а не в Харькове. Действовал довольно автономно от Совнаркома Донецкой республики. В марте 1918 г. эвакуировался вместе со Скрыпником в Таганрог. При формировании КПУ выступил против Скрыпника и «национал — коммунистов». В конце 1918 г. руководил харьковским подпольем. Под руководством Яковлева еще до подхода советских войск Харьков в январе 1919 г. был занят большевиками.

В 1919–1920 гг. был председателем Екатеринославского, Киевского и Харьковского губкомов Компартии. Один из создателей советского агитпропа. В 1920–е гг. — редактор газет «Крестьянская правда» и «Беднота», завотделом печати ЦК ВКП(б). С 1929–го по 1934 год — первый нарком земледелия СССР, член ЦК ВКП(б), один из идеологов коллективизации и раскулачивания. В 1937 г. — и. о. первого секретаря ЦК Компартии Белоруссии.

В октябре 1937 г. арестован как руководитель «фашистско — шпионской троцкистской организации», дал показания против многих бывших деятелей ДКР — Попова, Варейкиса, Рухимовича и др. Заявил, что на протяжении многих лет был связан с немецкой разведкой. Расстрелян 29 июля 1938 г. Через месяц расстреляна его жена — директор «Мосфильма» Софья Соколовская. Реабилитирован в 1957 году.

Итогом работы скрыпниковского Оргбюро стало проведение I съезда Коммунистической партии (большевиков) Украины, который состоялся 5–12 июля 1918 года в Москве. Первоначально съезд планировали собрать 1 июля, но в итоге он был перенесен на 5 июля из — за неприбытия делегатов от Киева и все того же Харькова. При этом 2 июля, когда прибывшие делегаты съезда вновь схлестнулись из — за названия будущего съезда и организации, собравшиеся констатировали: «Многие области, как Донецкая Республика, не представлены своими лучшими силами, часть которых находится за границей Украины». Что лишний раз доказывает: как бы Скрыпник ни хотел забыть о существовании ДКР, но и в июле 1918 г. с этой республикой вынуждены были считаться при организационном оформлении Компартии Украины[1171].

На самом съезде «доклады с мест» делались от разных губерний, включая Екатеринославскую. Но доклады о ситуации в Донбассе или Харькове не звучали. Это дает основания полагать, что представители столицы Донецкой республики все — таки предпочли игнорировать собрание или же не участвовать в нем слишком активно[1172].

Тем не менее съезд в ходе бурных дискуссий (32 голоса «за» при 12 «против») принял резолюцию «По организационному вопросу», которой рекомендовал создать 4 областных комитета КПУ — Одесский, Харьковский, Киевский и Екатеринославский. Все иные структуры, включая Донецко-Криворожский областной комитет РКП(б), по идее Скрыпника, должны были быть распущены, поскольку резолюция довольно однозначно гласила:

«Отдельные областные бюро, организовавшиеся в России для работы на Украине, и партийные комитеты отдельных областей, действующие вне пределов Украины, распускаются, и все дела их передаются ЦК КПУ; все их работники поступают в распоряжение ЦК КПУ для посылки на партийную работу на Украине или для работы в Заграничном бюро КПУ. Областные партийные комитеты никаких заграничных представительств или бюро или вообще каких — либо агентов в России не имеют и сносятся с ЦК РКП и с советскими властями в России через ЦК КПУ и через Заграничное бюро КПУ»[1173].

Так была создана Компартия Украины, которая, судя по этому решению, пыталась не просто запретить самостоятельный Донецко-Криворожский большевистский комитет, но и раздробить его — на Харьковский и Екатеринославский. Правда, не все в этом смысле у Скрыпника сразу получилось. До 25 июля все — таки состоялось заседание областного бюро именно Донецко-Криворожского бассейна, которое было созвано от партийных организаций всей Донецкой республики («губернии Харьковская, Екатеринославская и часть Области Войска Донского»). По сообщению журнала «Коммунист», «бюро сконструировалось и разбило область на 2 основных района и ряд подрайонов, по которым и распределило имеющихся налицо партийных работников и членов областного бюро». На работу Донецко-Криворожской организации была отпущена «существенная денежная субсидия»[1174].

Уже в начале августа 1918 года в Харькове появились листовки в поддержку забастовавших железнодорожников, подписанные Донецко-Криворожским областным комитетом Компартии (большевиков) Украины. При этом она, несмотря на «дипломатическое» стремление вывести из — под удара Российскую Компартию, содержала клич «Да здравствует РКП!»[1175].

В октябре Донецко-Криворожский обком также выпустил воззвание в честь годовщины революции. В нем содержался призыв к скорейшему объединению оккупированных немцами территорий с Россией и восстановление советской власти[1176]. Эти листовки вновь опровергают слова Скрыпника о том, что якобы Донецко-Криворожский обком большевистской партии прекратил свою деятельность чуть ли не сразу после эвакуации.

Как уже говорилось выше, Артем прибыл из Царицына в Москву в последних числах августа и вновь активно включился в работу партийных структур и Донецко-Криворожского комитета. Несмотря на это он, как обычно, проигнорировал работу II съезда КП(6)У, который состоялся в Москве 17–22 октября. Но на этот раз руководство украинских коммунистов позаботилось, чтобы Донкривбасс хотя бы формально был представлен на съезде — выступал некий «тов. Николай» (в связи с тем, что делегаты представляли подпольные организации оккупированных территорий, фамилии многих из них не оглашали), который проявил свою неполную осведомленность о состоянии дел в Харькове. К примеру, он сообщил, что харьковские коммунисты начали издавать газету «Дон. — Кривбасе», хотя никогда газет с таким названием никто не выпускал[1177].

II съезд продемонстрировал, что «самостийнический уклон» в КП(б)У был уже преодолен. Основной пункт резолюции съезда гласил: «Общей задачей… является объединение Советской Украины с Советской Россией, которое одно только в состоянии обеспечить украинским трудящимся массам полную свободу национального и культурного развития». Скрыпник к тому времени был фактически оттеснен от руководства партией и направлен в ВЧК. В ЦК КП(б)У в октябре 1918 г. заседал уже целый ряд представителей Донецкой республики — Квиринг, Шварц, Грузман. К ним же присоединился прибывший с фронта Сталин. Артема также выдвинули в состав Заграничного бюро ЦК, но ввиду его отсутствия постановили пока включить туда Грузмана[1178].

Правда, основные решения, касающиеся организации подпольного сопротивления в Украине и в Донецкой республике, а также подготовки вооруженного наступления, принимались тогда Центральным военно — революционным комитетом (ЦВРК) Украины, который с осени 1918 года возглавил сам глава ДКР Артем.

28 ноября 1918 г. в Судже (Курская губерния), куда за 4 дня до этого, невзирая на демаркационную линию, вошли советские войска, было сформировано Временное рабоче — крестьянское правительство советской Украины во главе с г-ном Пятаковым. В состав данного органа в качестве главы военного отдела (фактически — военного министра) был включен и Артем. В тот же день он был кооптирован в состав Военного совета украинской Советской армии[1179]. Этим фактически началась операция по освобождению территорий Донецкой республики и Украины.

Вхождение деятелей ДКР (включая Артема, Межлаука и др.) в правительственные структуры советской Украины означало, что те, кого согласно современной терминологии окрестили бы «политическими элитами» края, после длительного давления сверху фактически согласились считать Донецко-Криворожский бассейн частью советской Украины. Но это согласие, как мы видели выше, было обставлено рядом условий, включая непременную автономию донецко — криворожского руководства в решении региональных проблем. И как мы увидим ниже, данная мера считалась Артемом и компанией временной, вынужденной на период боевых действий по освобождению родных земель от немцев и от петлюровской Украины.

Уже 7 декабря командующий группы советских войск на Курском направлении Антонов — Овсеенко рапортовал главкому Вацетису о том, что в Харькове после всеобщей забастовки рабочих восстановлен местный Совет. При этом, судя по его сообщению, большевики фактически вступили в союз с деморализованными германцами: «Петлюровцы немцами прогнаны. С немцами мы успешно договариваемся». Антонов представил план по освобождению Харькова[1180].

Главной ударной силой Антонова должны были быть подразделения, сформированные в основном в Донецкой республике и сосредоточенные после ее эвакуации в районе демаркационной линии. Антонов рапортовал, что в его распоряжении до 6 тысяч штыков, 500 сабель и 7 орудий, поясняя: «Они все из Харьковщины. Только к Харькову они пойдут охотно». Кроме того, в ударную группу был включен отряд наркома Донецкой республики И. Кожевникова[1181]. Эти отряды, а позже и вооруженные шахтерские отряды ДКР с востока (Сталин называл их «лучшей частью армии»[1182]), стали той силой, которая в основном и освобождала свои родные земли от немецкой оккупации.

Наступление большевиков началось в условиях, благоприятных для них. Немцы были озабочены лишь скорейшим возвращением домой и легко входили в контакт с большевиками. Немало способствовали возвращению красных и представители украинской власти, восстанавливавшие против себя местное население. Особенно постарался вернувшийся в Харьков полковник Болбочан. По словам Винниченко, он, будучи «политически безграмотным», расстрелял целый ряд меньшевиков за попытку провести несанкционированный рабочий съезд. «Разумеется, — пишет Винниченко, — это была наилучшая пропаганда против Директории. Сразу все рабочие Харьковщины, Екатеринославщины, Донецкого района и даже Херсонщины… получили впечатление и убеждение, что власть Директории является такой же, как и гетманская». «Расстрелы рабочих и крестьянских съездов, расстрелы и порки розгами рабочих и крестьян» — все это, по мнению Винниченко, «агитировало против Директории весь Левый берег, рабочих и крестьян, без разницы в национальности»[1183].

12 декабря Донецко-Криворожский обком коммунистов распространил инструкцию с предложением на местах в оккупированных немцами территориях края воссоздавать Советы и фабричные комитеты. Во всех городах началось брожение и митинги против петлюровской Директории. 17 декабря в Харькове состоялся митинг крестьян, которых пытались мобилизовать в украинскую армию. К ним присоединился и украинский батальон, находившийся в Харькове[1184].

Как это ни парадоксально, но подготовка к большевистскому наступлению на Харьков для освобождения его от немцев велась в тесном контакте с… немцами. Состояние германских войск после капитуляции Берлина уже можно было сравнить с разложением российской армии начала 1917 года, в немецких частях начали править Советы (недаром пропагандисты Донецкой республики долго готовили листовки на немецком языке), в Харькове и ряде городов Донбасса были даже зафиксированы случаи, когда немецкие солдаты участвовали в митингах совместно с рабочими. Ближе к концу декабря представители Временного правительства советской Украины подписали договор с Советом солдатских депутатов 1–го армейского корпуса германской армии в Харькове (мог ли предполагать холеный генерал Клаузиус, вступая в столицу ДКР, что будет представлять собой его вышколенная армия всего — то через полгода пребывания в этой объятой анархией стране!) о порядке эвакуации немецких войск. Большевики обязались беспрепятственно пропускать германских солдат через российскую территорию на запад с оружием в руках. При этом договором предусматривалась даже возможность задержки немецких войск на некоторых территориях по обоюдному согласию[1185].

В конце декабря Харьковский совет при полном попустительстве немцев фактически взял власть в городе в свои руки, даже не ожидая наступления советских войск из — за пределов зоны оккупации. Хваленому полковнику Болбочану нечего было противопоставить практически безоружным рабочим Харькова — настолько был низок авторитет центральной украинской власти в оккупированной Донецкой республике! Харьковцы за подписью Эпштейна и др. сообщили своим коллегам в ЦК КП(б) Украины: «1 января начинаем выступление. Сообщите ваши ресурсы и намерения. Немцы берутся задержать украинские войска, заняв совместно с нами вокзал. Действуйте решительно, напролом. Украинские войска очень ненадежны, пред смелостью отступают. Линия Лозовая — Екатеринослав в наших руках»[1186].

В этой ситуации Временное правительство Украины и Антонов — Овсеенко приняли решение начать спешное наступление 2 января. И уже на следующий день они были в Харькове! 3 января в 15.45 Реввоенсовет армии советской Украины, в который входил и Артем, рапортовали Вацетису: «Петлюровцы очистили Харьков. Советские украинские войска вступают в город». Одновременно по тому же сценарию и вновь — таки при поддержке немцев советские армии вошли в Изюм и Чугуев[1187].

Так «желто — блакитный» флаг гетманско — петлюровской Украины бесславно покинул Харьков и Донбасс. С тем, чтобы вторично появиться там лишь в 1941 году. По странному стечению обстоятельств — вновь вместе с немецкими оккупантами.

Артем, Межлаук, Квиринг, ряд других членов правительства и областного комитета ДКР вернулись в свою столицу. Лидеры Донецкой республики моментально развернули работу по воссозданию прежних структур власти. 4 января комендантом Харькова вновь был назначен Кин[1188].

Параллельно Артем и его коллеги занимались работой в составе советского правительства Украины. К примеру, подпись Артема стоит под решением Временного правительства Украины, принятого 6 января в Харькове, о том, что отныне советская Украина должна именоваться УССР — Украинской Социалистической Советской Республикой[1189].

При этом, как пишет В. Солдатенко, «Ф. Сергеев по сути не приступил к исполнению обязанностей члена правительства, не занимался организацией военно — революционных комитетов на местах, подготовкой украинских войск к активным боевым действиям… Ф. Сергеев вообще считал, что военной работой должно руководить не правительство, а военный отдел ЦК КП(б)У через местные партийные комитеты». Артем и Квиринг создали свою, донецко — криворожскую, оппозицию главе украинского правительства г. Пятакову, фактически взяв под контроль ЦК украинских коммунистов[1190].

Пятаков в сердцах жаловался Сталину, с которым Артем по старой «царицынской» дружбе контактировал напрямую, в обход украинского ЦК: «Артем всячески препятствует работе. Видимо, неверно понимает стремление центра… Если считаете наше существование лишним, скажите, так и сделаем, но допустить, чтобы Артем делал по — своему, опираясь на авторитет центра, не можем»[1191].

Артем же, несмотря на всевозможные жалобы и кляузы, целенаправленно работал по восстановлению органов Донецкой республики. В первые же дни его пребывания в Харькове в январе 1919 года Артем собрал вокруг себя весь костяк руководства ДКР — Межлаука, Ворошилова, Магидова, Рухимовича и др. 11 января Троцкий, жалуясь Ленину на Рухимовича, которого он не любил со времен Царицына, писал о «царицынской группировке», собравшейся в Харькове: «Рухимович не один, они цепко держатся друг за друга». Троцкий выступал за то, чтобы командующим армии назначить Артема, лишь бы не Ворошилова или Рухимовича («Рухимович — это псевдоним Ворошилова», — писал он)[1192].

8 января Артем добился отстранения Антонова — Овсеенко с поста главкома группы войск и назначения на эту должность военного министра ДКР Рухимовича (причем Антонов уверяет, что харьковцы отстраняли его за «украинский сепаратизм»). Однако это решение было оспорено Троцким, Пятаковым и Затонским, а затем отменено по распоряжению Ленина[1193].

Георгий Пятаков (автор карикатуры — В. Межлаук, подпись «Руки загребущие, глаза завидущие» сделана рукой К. Ворошилова)

В ответ представители ДКР Артем, Квиринг, Яковлев — Эпштейн обвинили Пятакова в склочничестве и предложили Ленину заменить его на Раковского, предупредив: «Только в этом случае кризис главы правительства не станет правительственным». К 16 января 1919 г. правительство советской Украины было в подавляющем большинстве представлено членами правительства ДКР: из восьми «министров» было пять донкривбассовцев — Артем, Квиринг, Магидов, Рухимович, Ворошилов. На заседании 16 января остальные трое (Пятаков, Затонский и Аверин) оказались в меньшинстве и не смогли препятствовать инициативе харьковцев по отстранению главы правительства Пятакова. Новым главой Временного правительства УССР был избран сам Артем. А Реввоенсовет советской Украины вообще составили одни представители ДКР — Рухимович, Ворошилов и Межлаук.

Но в это же время в Москве, учтя предыдущую просьбу Артема и К° о замене Пятакова на Раковского, приняли решение отправить последнего в Украину в качестве руководителя украинского правительства. 22 января тот появился в Харькове, а уже 24–го на скоротечном заседании правительства был официально назначен его главой[1194]. Таким образом, Артем пробыл номинальным председателем правительства УССР восемь дней. После же появления Раковского он окончательно утерял интерес к этой институции (28 января после реорганизации правительства в Совнарком УССР ему был дан пост наркома советской пропаганды[1195]), сосредоточившись со своими харьковскими коллегами на организационной работе по воссозданию рабочих органов Донецкой республики.

Тот факт, что сам Артем и его харьковские коллеги по ДКР не «похоронили» Донецкую республику по состоянию на начало 1919 года, бесспорен. Есть немало свидетельств того, что в январе — феврале в освобожденном Харькове, в котором Артем по возвращении «нашел положение дел существенно изменившимся по сравнению с тем, каким оно было» до его отъезда, лидеры Донецкой республики занимались рутинной работой по реорганизации и возобновлению нормальной деятельности разрушенных за год оккупации органов власти ДКР. Сейчас сложно судить, в какой форме Артем и его команда видели дальнейшее функционирование своей республики — в первоначально задуманном виде субъекта общероссийской федерации с прямым подчинением столице России или же в виде автономного субъекта освобождаемой от немцев советской Украины.

Скорее всего, лидеры ДКР вынуждены были остановиться на втором варианте. Причин этому несколько. Во — первых, никто не отменял постановления ЦК РКП(6) о том, чтобы считать Донецко-Криворожский бассейн автономной частью Украины, а дисциплина внутри Компартии к тому времени значительно ужесточилась. Во — вторых, за период оккупации термин «Украина» начали использовать практически ко всей оккупированной территории, включая и Донкривбасс. В-третьих, соответствующие московские договоренности требовали от большевиков ДКР на автономных началах работать в структурах КП(б)У — хотя бы из «дипломатических соображений», хотя бы до конца войны. Именно поэтому практически все руководство Донецкой республики, прибывшее в свою столицу, оказалось в правительстве советской Украины. В-четвертых (и это немаловажный фактор), «самостийнические» тенденции внутри зарождавшейся Компартии Украины были официально преодолены, и, не без помощи лидеров ДКР, непреложным тезисом для всех стало обязательное условие — объединение Украины с Россией. Не считаться со всеми этими обстоятельствами Артем и его люди не могли.

И Артем, и Межлаук уже употребляли термин «Украина», говоря о Харькове и освобождаемых от немцев территориях, чего год назад за ними не наблюдалось. 16 февраля 1919 г. Артем от имени советского правительства Украины приветствовал в Харькове губернский съезд Советов рабочих и крестьянских депутатов, сообщив делегатам, что они собрались «теперь на освобожденной Украине». Артем подчеркнул: «Наш Центральный Комитет привел Вас к тому, что теперь здесь имеет возможность собраться настоящая власть, настоящие представители трудящихся, угнетенных и порабощенных ранее масс части Украины, Харьковской губернии»[1196]. Пожалуй, первый раз лидер ДКР публично сообщил харьковцам о своем согласии считать их губернию частью украинской советской республики.

Правда, Межлаук на том же съезде говорил об освобождении России: «Красная армия пришла в Донецкий бассейн и своим приходом принесла освобождение всей России». А Раковский довольно категорично заявил, что «Советская Россия И Советская Украина составляют единый Советский и революционный фронт (аплодисменты) и что враги Советской России являются заклятыми врагами Советской Украины (аплодисменты)»[1197].

Вообще, на этом съезде наглядно проявился комизм ситуации, связанной с преобразованием харьковцев в украинцев. Если жители губернии, не выезжавшие за ее пределы в период оккупации, за 9 месяцев пребывания в составе украинской державы уже как — то привыкли к заявлениям о принадлежности к Украине и даже слышали речи на украинском языке (хотя, как было продемонстрировано выше, даже представители центральной киевской власти зачастую с харьковцами предпочитали общаться по — русски), то многие большевики, представлявшие правительство УССР, к подобным вещам только начинали привыкать и явно чувствовали себя не в своей тарелке.

К примеру, 19 февраля председательствовавший на съезде П. Кин предоставил слово некоему представителю Всеукраинского съезда искусств, который чуть ли единственный в ходе нескольких дней заседаний выступал на украинском языке. Он призвал увековечить память Тараса Шевченко и «не отдать его буржуям». «Пусть Шевченко будет Вашим поэтом — память Шевченко для нас свята, — провозгласил оратор. — …Никто не смеет посягнуть на Украинскую мову. Революционный народ скажет «зась, наша мова — Украинская мова» — и никто теперь не может закрыть нам рта. Я предлагаю Вам почтить память Шевченко и пропеть “Заловит”». Это предложение явно ошеломило Кина, который начал было произносить: «Товарищи, я извиняюсь, хотя я уроженец Украины, но я не понимаю по — украински…» Его перебил оратор: «Украинский гимн можно пропеть?» Кину пришлось пресекать поползновения любителя «Заповита»: «В конце заседания будут петь «Интернационал», тогда пропоем и гимн. А сейчас не нужно затягивать заседание»[1198].

Губернский съезд Советов завершился 19 февраля, а на 20–е было намечено другое мероприятие, на которое значительное число делегатов этого съезда собиралось остаться, — областная партийная конференция большевиков Донецко-Криворожского бассейна. Именно к ней и готовились усиленным образом Артем и его харьковские коллеги, приложившие немало предварительных усилий для организации этого мероприятия на должном уровне. Еще 17 января на станции Яма был создан Центральный ревком Донецкого бассейна. 5 февраля не без участия Артема Совнарком УССР издал декрет «О Донецкой губернии», согласовав его с ВЦИК и Совнаркомом РСФСР. В связи с военными обстоятельствами и неподконтрольностью значительной части края Советам декрет носил временный характер и четко не оговаривал границы будущей области, на данном этапе объединив лишь два уезда. Декрет гласил: «Ввиду особого значения Донбасса создается административная единица из Бахмутского и Славяносербского уездов Екатеринославской губернии, которой присваивается название Донецкой губернии». Было принято решение начать подготовку выборов делегатов на губернский съезд Советов в землях, освобождаемых от немцев и казаков[1199].

Через несколько дней, 10 февраля, был сформирован Донецкий губернский исполком Советов рабочих, крестьянских, красноармейских и казачьих депутатов. Об участии в формировании этой структуры Артема свидетельствует тот факт, что вскоре его жена, Елизавета Репельская, была включена в руководящие органы исполкома. То есть подготовка к партийной конференции Донецко-Криворожской области 20 февраля и последующему областному (или губернскому) съезду Советов была серьезной и целенаправленной.

Никто сейчас достоверно не может утверждать, что именно готовили объявить на мероприятии 20 февраля 1919 г. лидеры пока еще никем официально не распущенной Донецкой республики. Возможно, речь шла о формальном объявлении автономии партийной организации ДКР внутри КПУ, возможно — о возобновлении работы всех органов власти ДКР. Но в любом случае, подготовка областной конференции значительно встревожила сторонников идеи вливания Донецкой республики в советскую Украину. Потому что в Москву вновь полетели доносы на Артема и его коллег.

На этот раз, в отличие от ситуации января 1918 года, реакция центральных властей большевистской России последовала незамедлительно. 17 февраля Совет обороны РСФСР под председательством Ленина принял лаконичное постановление о судьбе Донецкой республики: «Просить т. Сталина через Бюро ЦК провести уничтожение Кривдонбасса»[1200]. Сталин, как известно, никогда не испытывал восторга относительно идеи существования ДКР, заявляя: «Никакого Донкривбасса не будет и не должно быть, пора бы бросить заниматься глупостями»[1201]. Потому он быстро и жестко, в своем стиле, исполнил данное поручение — мероприятие, затеянное Артемом и Межлауком, в означенное время не состоялось.

Собственно, данное решение можно расценивать как точку в истории Донецко-Криворожской республики. Различные версии советских и украинских историков о том, что история ДКР завершилась либо в апреле, либо в мае 1918 года, легко разбиваются этим постановлением: если Донецкая республика была официально ликвидирована на II Всеукраинском съезде Советов либо же в момент ухода Совнаркома ДКР за ее пределы, либо же в какую — то иную дату 1918 г., то что же тогда ликвидировал Сталин в феврале 1919–го?

При этом стоит особо отметить, что никто официально ликвидацию ДКР не провозглашал. Созданная в январе 1918 года, она, в отличие от ЦИК Украины, никогда так и не была распущена. И это давало основания сторонникам идеи ее существования добиваться возрождения административно — территориального обособления территорий, входивших в состав Донецкой республики. Попытки эти продолжались еще неоднократно и после означенного решения ленинско — сталинского Совета обороны. Однако, по словам О. Поплавского, попытки эти «жестоко душились»[1202].

Несмотря на то, что позиция Москвы относительно идеи существования ДКР была проявлена однозначно, Артем и его коллеги продолжили работу в этом направлении. 23 марта 1919 г. они провели в Славянске Донецкий губернский съезд Советов, который вновь поставил вопрос об «экономическом единстве региона». Резолюция съезда гласила: «Донецкий бассейн, который является сложным, грандиозным производственным механизмом, распыленный по разным губерниям, …должен быть выделен и объявлен в тех геологических пределах, который формируют его производственное единство»[1203]. При этом вопрос границ Украины и создававшейся Донецкой губернии оставался открытым. Оргбюро ЦК РКП(б) рассматривало вопросы «об административном делении Донецкого бассейна» и о «расчленении Донской области» на заседаниях 13 марта и 4 апреля 1919 г., а 20 апреля вынуждено было особо пояснять руководству Компартии Украины, «в чьем распоряжении находится север и юг Таврической губернии»[1204].

На I Донецком губернском съезде Советов Артем был избран главой Донецкого облисполкома Советов. Он также возглавил Донецкий губернский исполком, расположившийся в Бахмуте (ныне — Артемовск) и всерьез занявшийся районированием края, исходя из экономической целесообразности. Идеи, на которых базировалась ДКР, постепенно начали вновь реализовываться.

Несколько раз в течение 1919 года «призрак Донецко-Криворожской республики» пугал руководителей формировавшегося СССР. 20–23 апреля в Луганске состоялась партийная конференция Донецко-Криворожской большевистской организации. Как пишет В. Солдатенко, «уже тогда проблемы партийного строительства вошли в противоречие с тем, как разрешались вопросы государственного строительства, в частности административного устройства»[1205].

А 30 апреля 1919 г. в Харькове состоялось особое совещание, вызванное угрозой наступления Деникина в Донбассе. В совещании приняли участие многие деятели бывшей Донецкой республики — главы Донецкого и Харьковского облисполкома Артем и Феликс Кон (он уже к тому времени стал заядлым большевиком), глава Донецкого губернского совнархоза А. Каменский, нарком труда УССР Б. Магидов, заместитель наркома военных дел В. Межлаук и др. Обвинив Пятакова и Ваковского в «неуважительном отношении к обороне Донбасса», совещание решило создать бюро Совета обороны Донецкого бассейна. Как пишет Солдатенко, «в руках бюро предусматривалось сосредоточить военные, промышленные, финансовые, продовольственные и транспортные ресурсы, выделив часть этих ресурсов и управленцев из подчинения Советского правительства Украины». Авторы этого решения сослались на мнение центрального руководства РКП(б), указав в протоколе: «Неофициально это бюро находится в связи, под контролем и действует по директиве исключительно Москвы». Данное решение совещание предложило утвердить как декрет Совнаркома Украины[1206].

Как видно из этого решения, Артем и другие деятели ДКР пытались, несмотря ни на какие запреты из Центра, под разными предлогами воссоздать самоуправление края, не подчиненного центральному руководству советской Украины.

На протяжении года в Москву сыпались жалобы различных «уполномоченных», разъезжавших по Донбассу, по поводу популярности в крае возрождения Донецко-Криворожской республики[1207]. А в мае этот вопрос вновь стал предметом разбирательств на уровне Ленина и Оргбюро ЦК РКП(б). На этот раз причиной стала кляуза Юрия Лутовинова, правой руки Ворошилова и наркома ДКР «без портфеля».

Жалоба Ю. Лутовинова на В. Межлаука

7 мая Лутовинов, ранее посланный Луганским ревкомом в Харьков, каким — то образом оказался в Москве и лично встретился с представителями центрального руководства Компартии, включая Сталина. В этот день Ленину поступила сумбурная, от руки написанная докладная Лутовинова с жалобой на Межлаука. Современные историки утверждают, что в этой записке Лутовинов, ссылаясь на харьковское совещание от 30 апреля, «сигнализировал» Ленину о том, что в Харькове якобы зреют «сепаратистские тенденции», и напрямую указывал на желание Межлаука и других харьковских лидеров воссоздать ДКР.

На самом деле, в самой записке, которую получил Ленин, об этих тенденциях речь не шла, хотя вождь большевиков воспринял информацию луганского гостя именно в таком смысле. Лутовинов, подписавшись просто как «член партии», очень неразборчиво сообщал в ЦК: «Ввиду того, что Луганску угрожают атакой со стороны наступающих казаков, Луганский комитет Р. К. П. и Исполком делегировали меня в Харьков за подкреплением воинских частей. Обратился к заместителю наркомвоена тов. Межлауку с просьбой немедленно дать распоряжение перебросить части, находящиеся в г. Харькове, на Луганский фронт, чем спасти положение не только самого Луганска, но и всего этого фронта, тов. Межлаук ответил, что он не может этого сделать на том основании, что товарищ Подвойский отменит его распоряжение»[1208].

Как видим, в самой записке, написанной на клочке тетрадной бумаги чернильной ручкой с разводами и кляксами, нет ни слова о «сепаратистских тенденциях» и ДКР. В ней содержится лишь жалоба обиженного луганского деятеля, который посчитал, что его бюрократично отфутболили в Харькове. Однако в тот же день Ленин отреагировал более чем жестко, немедленно отправив в Харьков на имя Межлаука с копией Артему телеграмму следующего содержания: «Получил от Лутовинова еще одно подтверждение, что Вы играете в самостийность и в местные республики, отказываясь немедленно отправить в Донбасс все военные силы и всех мобилизованных рабочих Харькова… Заявляю, что Вы будете преданы партийному суду и исключению из партии, если не бросите этой игры и не отправите тотчас все военные силы Харькова и всех мобилизованных рабочих на помощь Донбассу. Отвечайте немедленно шифром исполнение, сколько и когда посылаете. Вы будете ответственным за промедление»[1209].

Чем же вызвана такая бурная реакция Ленина, который, возможно, Лутовинова в этот день даже в глаза не видел, получив лишь его записку? Интересно, что в аппарате ЦК входящий номер этой записки датируется 8 мая, то есть на следующий день после того, как ее прочел Ленин. Это значит, что лидеру РКП(б) ее занесли, минуя бюрократические процедуры, и передали лично в руки.

Скорее всего, человеком, который запросто мог войти к Ильичу с записками или с самим Лутовиновым, был один из членов Оргбюро ЦК, заседание которого состоялось в тот же день, 7 мая. На этом заседании присутствовали Сталин, Стасова, Крестинский, Новгородцева, Панюшкин и… сам Лутовинов — прямо скажем, факт удивительный, поскольку далеко не каждый заезжий «член партии» мог запросто посидеть на заседании центрального органа РКП(6). Пункт 3 повестки дня Оргбюро гласил: «т. Лутовинов сообщает о сепаратистских тенденциях, существующих на Украине у киевлян и у харьковцев, о стремлении последних образовать Донецко-Криворожскую республику, о необходимости послать в Харьков авторитетного и твердого человека для наведения порядка и спасения Донбасса». В решении Оргбюро значилось лаконичное: «Принято к сведению»[1210].

Протокол Оргбюро ЦК РКП(б) от 7 мая 1919 года

Вот где Лутовинов донес на своих соратников по Совнаркому ДКР по поводу их планов воссоздать Донецкую республику! Ленина на этом совещании не было, соответственно, вел его Сталин. Видимо, Сталин и передал на словах смысл обвинений Лутовинова, сорвавшего намерения своих коллег.

Реакция Ленина, как мы видим, была мгновенной. Хотя обвинения вождя оказались полной неожиданностью для Межлаука. Тот 10 мая 1919 г. ответил Ленину секретной телеграммой, из которой следовало, что он совершенно не понял приклеенного ему ярлыка «самостийника». Поскольку данный термин употреблялся исключительно по отношению к украинским самостийникам, Межлаука подобные обвинения явно покоробили. Он писал Ленину: «Информация Лутовинова совершенно ложна. Я латыш и всем известно мое отношение к самостийности. Подвойский по Вашей телеграмме приказал немедленно перебросить в Донбасс дивизию, сформировав ее в недельный срок. Сегодня 37–й и 38–й полки могли бы отправиться, но задерживаются [в связи с. — Авт.] недостатком лошадей, которые сегодня реквизируются за неимением денег. Немедленно по получении лошадей выедут две совершенно готовые гаубичные батареи. Разбронировываются суммы других ведомств. Формирование рабочих Донбасса идет усиленным темпом, мобилизованные отправляются на Южфронт, в Екатеринославе мобилизуют профсоюзы, в Харькове тоже. В Харькове никаких мобилизованных рабочих не имеется, так как все мобилизованные влиты в полки, отправляющие их теперь на Южфронт. Сам только что вернулся с фронта и немедленно по прибытии Троцкого выеду опять. Снабжение мною отправляется на Южфронт в мере возможности для мобилизуемых, нет вооружения и снабжения. О всем последующем Вам донесу. Наисрочнейшим образом вышлите денежных знаков для Харьковского Окрвоенкома. Подпись — ЗамНаркомвоен Межлаук»[1211].

Телеграмма В. Межлаука Ленину от 10 мая 1919 года

Трудно сказать, имели ли под собой основания обвинения неистового Лутовинова (настолько неистового, что спустя 5 лет он пустил себе пулю в лоб в знак протеста против бюрократизации партии). Скорее всего, с ним действительно контактировали по поводу дальнейших планов о воссоздании ДКР — в конце концов, в последнем составе правительства ДКР он был не последним наркомом. Будучи на протяжении нескольких лет правой рукой Ворошилова, Лутовинов не мог не общаться во время своей поездки в Харьков со своим соратником и не обсудить с тем свои обиды на Межлаука или на кого бы то ни было еще.

В любом случае, предупреждение Ленина о партийном суде не могло не подействовать на лидеров ДКР. Они поняли, что данное предупреждение может быть последним, и больше мы не наблюдаем попыток Артема, Межлаука и их харьковских коллег воссоздать Донецкую республику в прежнем виде.

Но история на этом не закончилась. Руководители Донецкой республики продолжали попытки сформировать структуры, которые могли бы при благоприятном стечении обстоятельств стать основой для формирования особой административной единицы — в рамках будущей советской Украины или вне ее. Судя по списку лиц, которым Ленин адресовал свои грозные телеграммы в начале июня 1919 г., такие планы вынашивали Артем, Межлаук, Ворошилов и др.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.