БЕНЕВОЛЕНСКИЕ И БЕНДЕРЫ ЭПОХИ
БЕНЕВОЛЕНСКИЕ И БЕНДЕРЫ ЭПОХИ
Ситуацию усугубляла некомпетентность всевозможных авантюристов, оказавшихся на высших постах в различных Советах или комитетах — чего — чего, а этого всегда достаточно в ходе любой революции или гражданской войны.
Даже Харьков на своей шкуре испытал все прелести такого авантюризма. Правда, еще до создания ДКР. Антонов — Овсеенко, переводя свой штаб в Донбасс, оставил Харькову «подарок» в лице военного комиссара товарища Войцеховского, приехавшего в обозе с Антоновым. Приказом о его назначении от 30 декабря 1917 г. Войцеховскому предоставлялось право «обыска, ареста контрреволюционеров, закрытия игорных и прочих притонов, издания обязательных постановлений»[433]. И своими полномочиями комиссар воспользовался сполна.
Достоверные данные о его биографии обнаружить довольно сложно, поскольку его даже никогда не именовали по имени — прямо как мадам Грицацуева называла мужа «товарищ Бендер», так и военного комиссара Харькова именовали исключительно «тов. Войцеховским». Газета «Вечерний Харьков» утверждает, что он был матросом. Это выглядит правдоподобно, учитывая, что Войцеховский непосредственно после Октябрьской революции проявил себя в качестве командира бронепоезда под Петроградом. В прессе его описывали как «брюнета с бритым лицом и беспокойными глазами»[434].
Указы Войцеховского, вполне сравнимые с творчеством градоначальника Глупова Беневоленского из салтыковской «Истории одного города», просто — таки вдохновляли местную прессу на зубоскальство по поводу комиссара. Вот, к примеру, что было написано в одном из первых его указов по Харькову: «Запасы продовольствия, имеющиеся у частных лиц, немедленно должны быть сданы… Домашние библиотеки считаются достоянием народа и должны быть переданы революционным организациям и учреждениям народного просвещения… Граждане, платящие до 600 рублей в год, и учащиеся освобождаются от платы на шесть месяцев. Дворников и швейцаров немедленно перевести из конурок и подвалов в помещение, пригодное для жилья… Парикмахерам и официантам предлагаю вступить немедленно в профессиональный союз и не унижать принятием чаевых достоинства рабочего. Газеты, помещающие на своих столбцах не проверенные сведения, будут прикрыты»[435]. И все это — в одном указе!
Последнюю угрозу комиссар, ставший посмешищем местных газет, пытался воплотить в жизнь. Он даже вызвал к себе на ковер редактора эсеровской «Земли и Воли» В. Панова — Черного и намекнул ему на недопустимость печатания фельетонов о Войцеховском. На что харьковский эсер ответил вполне достойно и для сегодняшнего времени: «Задачей свободной прессы является освещение всех сторон явлений, как положительных, так и отрицательных, чего не должны опасаться деятели, уверенные в правильности своих мероприятий»[436].
Войцеховский повеселил горожан тем, что попытался арестовать и отдать на растерзание трибуналу местного коменданта города г-на Макаровского, которого взялся защищать городской Совет. Коменданту вменялось в вину «незаконное подписание разрешения на получение шампанского». Ясно, что трибунал не нашел состава преступления и оправдал коменданта[437].
Харьковская «карьера» авантюриста закончилась тем, что 25 января 1918 г. во время обыска в гостинице «Версаль» (находилась на Павловской площади) Войцеховского решили задержать за то, что он «предавался излишествам». Комиссар попытался оказать вооруженное сопротивление и был разоружен, после чего исчез из города. В Харькове некоторое время были уверены, что «Войцеховский наконец «допрыгался» — «хапнул» несколько десятков народных денег, но попался и теперь сидит за решеткой (где — неизвестно)». О нем вполне официально говорили «как об «уголовном типе», показывали даже протоколы о его кутежах, буйствах и издевательствах над женщинами»[438].
Тем не менее эти скандалы не помешали Антонову — Овсеенко вскоре вновь пристроить своего любимчика на теплое место. В конце февраля главковерх назначил Войцеховского военным комиссаром только что занятого советскими войсками Таганрога, а потом и Ростова — на — Дону. Самое интересное, что в Ростове его уже называли «харьковским гастролером»[439].
Жители Харькова настолько прониклись особой страстью к этой фигуре, что газета «Возрождение» с удовольствием перепечатала репортаж московской газеты «Раннее утро» из Таганрога о деятельности там Войцеховского. Когда журналистка, наслышанная о похождениях того в Харькове, выразила удивление по поводу назначения этого человека на пост комиссара, Антонова это позабавило: «Познакомьтесь, т. Войцеховский! Корреспондент «Раннего утра» ожидала вас видеть в тюрьме, а вы, оказывается, на свободе, да еще на ответственном посту». На что Войцеховский ответил: «А, понимаю, вы из Харькова… Там против меня поход»[440].
Данный «поход» закончился тем, что 7 марта, то есть уже недели через полторы после ростовского назначения Войцеховского, областной комитет Донкривбасса единогласно принял решение: «Поручить т. Васильченко принять срочные меры к устранению Войцеховского от его обязанностей». И уже на следующий день нарком ДКР по делам управления издал приказ: «Ввиду несоответствия личных качеств гражданина Войцеховского с занимаемым им постом настоящим постановляю: Комендант Ростовдона Войцеховский от должности отстраняется и сдает все дела Донскому Областному Революционному Комитету»[441]. После чего об этом ярком персонаже в Харькове ничего не слышали.
Неудивительно, что после отъезда Цикуки и Войцеховского Харьков с гораздо большим облегчением воспринял появление Совнаркома, составленного из местных политиков. И уж тем более неудивительно, что одним из первых указов Донецко-Криворожской республики был циркуляр наркома по делам управления С. Васильченко о том, что под страхом суда революционного трибунала все комиссары и коменданты, назначенные и Временным правительством, и Антоновым — Овсеенко, должны немедленно сложить с себя полномочия и передать власть местным Советам[442].
Васильченко очень решительно сообщал: «Назначенные во время борьбы с Радой народным комиссаром по борьбе с контрреволюцией тов. Антоновым коменданты, комиссары и т. д. в некоторых местах… полномочий своих не слагают и в настоящее время, когда борьба с изменнической контрреволюционной Радой кончилась. Так как отказ таких комиссаров и комендантов по требованию местных Советов сложить свои полномочия может вызвать самые нежелательные осложнения во взаимных отношениях между различными представительствами советской власти, то я, комиссар по делам управления в Донецком и Криворожском бассейнах, на основании постановления съезда требую, чтобы постановления Советов… немедленно выполнялись. Виновные в неисполнении таких советских постановлений будут мною предаваться суду революционных трибуналов, там где это понадобится вооруженной силой». 22 февраля подобное же постановление издал и Центральный военно — революционный комитет Донбасса[443].
Но и среди новоиспеченных руководителей «местного разлива» зачастую попадались персонажи а-ля Войцеховский. К примеру, в середине марта 1918 г. значительный скандал потряс большевиков Юзовки, где и без того довольно долго заправляли меньшевики. Связан он был с тем, что председатель Вазовского совета Яков Залмаев самолично отпустил из — под стражи своего коллегу по партии Тулупова, арестованного накануне по подозрению в причастности к ограблению фабричной кассы металлургического завода (в ходе налета были убиты четыре милиционера и было похищено более 1 млн рублей, предназначавшихся для зарплаты рабочим). В результате самочинных действий Залмаева гнев металлургов вылился против большевиков. Толпа рабочих и милиционеров во главе с их командиром эсером Клюевым осадила здание Юзовского исполкома, требуя ареста Залмаева. Центроштаб Красной гвардии, тогда уже располагавшийся в городе, ввел там чрезвычайное положение, разоружил милицию и арестовал Клюева. В свою очередь, большевики Юзовки, боясь, что эти шаги вызовут еще больший гнев, убедили Центроштаб отказаться от чрезвычайных мер и срочно уволили Залмаева, который скрылся в неизвестном направлении (среди рабочих ходили упорные слухи, что сбежал он, прихватив 2 млн рублей наличными). Эти события моментально отразились на популярности большевиков в городе самым пагубным образом[444].
Не меньше проблем руководству ДКР доставляли некомпетентные «управленцы» на местах, попавшие в кресла председателей Советов и не имевшие ни малейшего представления о том, откуда берутся деньги и прочие земные блага. С мест порой приходили сообщения о поразительных по своему простодушию указах.
Залмаев Яков Васильевич
Родился в 1887 г. Большевик с 1912 г. Революционер и авантюрист.
Попал в поле зрения полиции в сентябре 1912 г., когда был впервые арестован за призывы к всеобщей забастовке в Юзовке. Следующий арест последовал в мае 1914 г. — тогда арестовали многих социалистов за проведение первомайской демонстрации и забастовки. Но поскольку Залмаев уже числился «рецидивистом», он был сослан в Сибирь.
После Февральской революции вернулся в Юзовку, где возглавил местных большевиков и был избран в городской Совет. 17 ноября 1917 г., воспользовавшись тем, что меньшевики покинули заседание Совета, был избран его председателем на неправомочном заседании.
В марте был обвинен в хищении денег и скрылся, бросив свой пост. 29 марта объявился в Мариуполе, где занял у местных товарищей по партии 500 рублей и вновь скрылся. Выл объявлен через газеты в розыск. В апреле был арестован в Армавире. Юзовские большевики потребовали доставить его в Донбасс и публично судить. Однако немецки» оккупация сорвала эти планы.
Скандалы не повредили карьере Залмаева. Работал на руководящих должностях в Архангельске. В 1925 г. он даже в течение нескольких месяцев был главой Барнаульского губернского исполкома Советов. Был замешан в явную аферу, связанную с деятельностью в Кемерово некоей «Американской индустриальной колонии».
Умер своей смертью в 1939 г.
Парадоксально, но столь авантюрная биография не помешала тому, чтобы в Донецке появилась улица Залмаева, которая существует и поныне. И это притом, что мало кто из исторических персонажей тех лет. непосредственно связанных с Донецком, удостоился такой чести.
Так, веселье в Харькове вызвал указ «верховного комиссара Змиевского уезда» Володина, составленный совсем уж в стиле города Глупова. Вот только некоторые выдержки из него, с сохранением стилистики документа: «…2. Бумаги всех архивов передать на фабрику и получить деньги. 3. Вся бумага — народное достояние, а потому население обязано собрать всю бумагу по уезду и отправить на фабрику осуществить всеми отделами… 5. Все кирпичные заводы немедленно должны быть открыты… 7. Открыть кинематограф. 8. Открыть театры 9. Открыть фотографию… 12. Объявляется мораторий всех долгов… 14. Построить дома. 15. Привезти в город дрова». Эсеровская газета «Земля и Воля» так прокомментировала сей документ: «По прочтении приказа у нас возникает мысль об издании тоже целого ряда приказов, и в первую очередь приказа об открытии отделения на Сабуровской даче [психиатрическая лечебница в Харькове. — Авт.] для больных декретной и приказной истерией»[445].
Само собой, столичное руководство Донецкой республики было более компетентно, но и в Харькове (как, собственно, по всей необъятной России революционных лет) появлялись приказы, которые ныне поражают своим популизмом и трудно объяснимы с точки зрения обычной логики. Так, 9 марта 1918 г. был обнародован приказ коменданта Харькова П. Кина (на этот раз большевика, поставленного местными Советами), которым запрещалась езда по городу в экипажах и пролетках с дутыми шинами. Казалось бы, градоначальство должно было бы приветствовать шины, которые предотвращали харьковские мостовые от разрушения. Но, по мнению Кина, они являлись «предметом роскоши», а потому милиция города обязывалась конфисковывать экипажи, чьи возницы ослушались приказа и не сняли шин[446].
Надо отдать должное руководству ДКР, оно приложило немало усилий на борьбу не только с внешним агрессором или разрухой, но и с тупостью подобных распоряжений. Совнаркому республики приходилось регулярно вмешиваться в тот или иной локальный конфликт, чтобы снизить накал страстей (как это было в Юзовке), отменять откровенно некомпетентные решения и утихомиривать особо рьяных советских деятелей, «больных декретной истерией».
Данный текст является ознакомительным фрагментом.