АРТЕМ: РОЛЬ ЛИЧНОСТИ В ИСТОРИИ

АРТЕМ: РОЛЬ ЛИЧНОСТИ В ИСТОРИИ

Действительно, к периоду Февральской революции 1917 г. функционировавшая в подполье РСДРП(б) в рабочих регионах Юга России представляла собой довольно печальное зрелище. Лишенные лидерства, ярких личностей, единой организационной структуры, большевики Донбасса пребывали в постоянном ожидании редких и довольно непродолжительных наездов агитаторов из Петрограда или Москвы. Таким, например, был небезызвестный Лазарь Каганович, к началу 1917 г. нелегально проживавший в Юзовке под именем Бориса Кошеровича и работавший вплоть до апреля на обувной фабрике «Новороссийского общества». Будущий глава СССР, а тогда простой рутченковский слесарь Никита Хрущев позже признавался, что именно пламенные речи Кошеровича вдохновили его на политическую деятельность: «Мы с ним познакомились буквально в первые дни Февральской революции. Он тоже работал в Юзовке и выступал на первом же митинге, который проводили тогда в Юзовке, а я на нем присутствовал… Потом вторично, через неделю — две, мы собрались в Юзовке, там же был Каганович. Он прибыл от Юзовской организации и довольно активно вел себя на этих совещаниях… Кагановичу я не только доверял и уважал его, но, как говорится, и стоял горой за него»[138].

Один из юзовских рабочих, вспоминая позже Хрущева в первые дни после Февральской революции, признавался, что горняки и металлурги тогда ничего не знали о РСДРП(б): «Многие товарищи из рабочих не понимали тогда хорошо, кто такие большевики, и Никита Сергеевич популярно объяснил им, что большевики — это значит долой войну, долой министров — капиталистов, а шахты, заводы — все это будет наше, рабочих»[139]. Для уточнения надо бы заметить, что Хрущев вступил в партию большевиков лишь в феврале 1918 г. (то есть будучи уже жителем ДКР), но данные воспоминания наглядно демонстрируют, на каком уровне тогда велась агитация большевиками в рабочих поселках. Неудивительно, что на протяжении всех первых месяцев после Февраля петроградский штаб РСДРП(б) был завален просьбами с мест, в том числе и с Юга, о присылке опытных ораторов.

Одним из таких ораторов, внесших заметный вклад в организацию большевистских ячеек на Юге России и, в частности, в Донбассе, был популярный в рабочей среде екатеринославец, бывший депутат Госдумы Григорий Петровский. Не менее яркой личностью был луганец Юрий Лутовинов, которого Фридгут называет «прекрасным примером разъезжего продавца революции»[140] (позже Лутовинов станет одним из наркомов второго состава правительства ДКР и сыграет в ее судьбе роковую роль). Тот еще в январе 1917 г. объездил Екатеринослав, Одессу и Николаев с тщетной попыткой созвать нелегальную конференцию большевиков всего Юга.

Однако все эти попытки не приводили к должному результату — РСДРП(6) довольно долго оставалась маргинальной силой в рабочих регионах Южной России (исключение составлял разве что Луганск). Как пишет Фридгут, «большевики Донбасса начинали свое легальное существование как маленькая, невлиятельная, непопулярная группка»[141].

Первую легальную конференцию большевиков, которую можно было бы назвать координирующей, удалось собрать уже 5 марта 1917 г. в Екатеринославе, пытавшемся претендовать на роль регионального партийного центра. Но представляла она всего 334 большевика самого Екатеринослава и несколько организаций Донбасса, насчитывавших всего лишь 500 членов партии[142].

Многие мемуары старых донецких большевиков наполнены жалобами на то, что их немногочисленные митинги постоянно освистывались толпой, которая не брезговала и тем, что порой побивала ленинцев. По этому же поводу жаловался на VI съезде РСДРП(6) в июле 1917 г. и секретарь Екатеринославской парторганизации Яков Эпштейн: «Донецкая область имеет исключительное значение для России. Это — нерв, центр всей промышленной жизни России. Работа же в этой области поставлена хуже, чем где — либо… Наши агитаторы даже избиваются, и приходится нередко спасаться от самосуда толпы»[143].

Лутовинов Юрий (Иван) Хрисанфович

Родился в 1887 г. в Луганске. Выходец из крестьян. Токарь Луганского патронного завода. С 17 лет — большевик.

Профессиональный революционер, который так и не смог найти себе иного применения после свершения дела своих рук.

В общей сложности 9 раз арестовывался, 5 лет провел в тюрьмах, дважды приговаривался к ссылкам и оба раза бежал. С 1916 г. пытался координировать работу большевистских организаций в Донбассе. Солженицын в «Красном Колесе» вспоминает эти попытки Лутовинова: «А — дельный парень Лутовинов. А — свой. — Слушай, а не взять тебе в руки весь Юг, а? Давай прихватывай Воронеж, Харьков, Северный Кавказ, а? Давай вот думать, кто у нас из тех городов, или связан, и сколько человек надо?»

Был избран делегатом Всероссийского Учредительного собрания. В 1918 г. назначен заместителем главы правительства Донецко-Криворожской республики.

Во время Гражданской войны — вновь на подпольной работе в оккупированной немцами Украине. После войны стал видным деятелем профсоюзного движения, членом президиума ВЦСПС, где также продолжил свою оппозиционно — подпольную деятельность. В 1920 г. наряду с Шляпниковым стал одним из лидеров «рабочей оппозиции» в партии, требовал передать контроль за всей промышленностью «всероссийскому съезду производителей» (видимо, пример съездов горнопромышленников вдохновил луганчанина). В 1921 г, был послан в советское торгпредство в Берлине, где стал устраивать скандалы и интриговать, за что вскоре был оттуда отозван.

Роман Гуль приписал Лутовинову слова: «И революция наша сволочная, и революционеры наши сволочь… все возвращается к старому. Честным людям ни жить, ни работать нельзя».

Был ненавистником нэпа настолько, что 7 мая 1924 г. пустил себе пулю в лоб в знак протеста против экономической политики и «бюрократизации» партии.

Свои жалобы Эпштейн, как и многие большевистские деятели Донбасса в тот период, сопровождал мольбой о присылке в регион опытных ораторов и организаторов: «Достаточно одного — двух работников, чтобы наше влияние было обеспечено… В массе есть склонность к большевизму, но очень мало работников. О партийной работе большинство не имеет никакого представления… Даже в крупных городах нет пропагандистско — агитаторских коллегий… В наш район нужно послать старых, опытных партийных работников»[144].

На том же съезде делегат из Никитовки обратился к руководству партии с письменной просьбой прислать хотя бы самую мелкую сошку для агитации на рудниках (сохраняем стиль послания): «Товарищи, прошу вас от имени партии пришлите нам в Донецкий бассейн работника, а именно Щербиновский, Нелеповский и Никитовский рудники страшно нуждаются в работниках для партии, так как я незначительный работник и еще не могу решить задачи 2?2, и то приходится работать на три рудника, и я каждое время боюсь, что наша партия рассыплется, потому что у эсеров и меньшевиков есть лекторы и туда многие члены нашей партии стремятся, еле приходится удерживать от распада, уговариваем только обещаниями, что вот приедет лектор. Поэтому прошу вас, пришлите хотя незначительного, когда не желаете, чтобы распалась организация». Этот крик души свидетельствует о серьезных проблемах в рядах большевиков к лету 1917 года[145].

Засилье меньшевиков и эсеров в Советах — это была не менее популярная тема в жалобах донбасских большевиков в первой половине 1917 года. Вплоть до осени эти две политические силы, наводнившие край опытными агитаторами из числа ветеранов социал — демократического движения, прочно удерживали свои позиции в большинстве органов новой власти. А на лисичанском заводе «Донсода» председателем Совета рабочих депутатов даже стал кадет — неслыханное дело для того периода![146]

О соотношении сил в регионе красноречиво говорят следующие цифры: к лету 1917 г. в Харькове местная организация меньшевиков насчитывала 4500 членов, эсеров — 3 тыс., а большевиков — всего лишь 150 человек. Даже к осени, когда популярность большевиков заметно подросла по всей стране благодаря июльскому политическому кризису и провалившемуся корниловскому мятежу, в пролетарском Донецком бассейне соотношение членов меньшевистской и большевистской партий составляло 29 тыс. против 16 тыс. Причем большей частью организации РСДРП(6) были разрознены и управлялись напрямую из Петрограда, с которым вопросы согласовывались порой неделями. Как сказал будущий нарком ДКР Жаков, характеризуя ситуацию с партстроительством в бассейне, «слабость и сепаратизм — характерные черты нашего существования»[147].

Преодолеть этот «сепаратизм» (то есть разрозненность партийных организаций) пытались большевики Екатеринослава. 28 июня 1917 г. они постановили созвать 13 июля у себя на ул. Упорной (ныне— улица Глинки) областную партийную конференцию Донецкого бассейна и Криворожского района, на которую были приглашены, помимо местной, организации Харькова, Луганска, Горловки, Юзовки и др. На этой конференции екатеринославские большевики намеревались создать у себя областной партийный центр всего региона. Один из местных большевистских лидеров Н. Копылов (он же Мартын) по этому поводу писал: «Имея областной центр и орган, наша партия в этом районе смогла бы широко развить свою деятельность и поставить агитационно — пропагандистскую работу… Местные организации обычно испытывают острый недостаток в идейных руководителях и пропагандистах. Отсутствие связи по области не дает возможности использовать агитационные силы из других районов»[148].

Екатеринославские большевики недвусмысленно давали понять своим товарищам по партии в Донбассе, что вопрос о будущем региональном центре уже предрешен. Так, местная большевистская газета «Звезда» накануне открытия областной конференции сообщала: «Особо мы обращаемся к комитетам Донецкого района. Наше издательство будет обслуживать не только Екатеринослав, но и весь Донецкий бассейн»[149].

Однако этим планам не суждено было сбыться. С самого на чала им противились большевики Харькова, аргументируя свою позицию гем, что раз уж их город стал официальным центром Донецко-Криворожской области, местом проведения областных съездов Советов и месторасположением Областного комитета, то логично было бы партийный центр разместить именно там. Соперничество между большевиками Харькова и Екатеринослава вынудило вмешаться ЦК РСДРП(б), причем последний явно склонялся к мнению екатеринославцев. Но в конце концов вмешался фактор сильной личности — у большевиков в регионе появился человек, который моментально стал их непререкаемым лидером и восполнил дефицит на яркие фигуры в плеяде местных ленинцев. В Харькове в начале июля 1917 года объявился Федор Артем — Сергеев.

Газета «Эхо Австралии», издававшаяся Артемом

Называются разные даты приезда Артема в Харьков — и май, и июнь. В. Астахова с большой долей вероятности установила, что скорее всего Артем появился в будущей столице ДКР 3 июля 1917 г. Точно известно, что 1 мая он еще был в Австралии — в этот день в г. Дарвин им был организован многолюдный первомайский митинг. Спустя несколько дней он двинулся в долгое путешествие домой. 3 июля его разместили на временную ночевку в Рабочем клубе на ул. Петинской (ныне — ДК «Металлист» на Плехановской, 77).

Эта ночь запомнилась Артему на всю оставшуюся жизнь. Елизавета Репельская рассказала В. Астаховой, что именно в вечер приезда Артема она, молодая большевичка, познакомилась с ним, своим будущим мужем. Судя по ее рассказам, в этот вечер она довольно поздно вышла из Рабочего клуба после митинга, на котором выступала. И в сквере за клубом на нее набросились какие — то хулиганы. Артем, устраивавшийся на свою первую ночевку в родном Харькове, услышав шум, выскочил на улицу и затащил девушку. Поскольку нападавшие разбили ее очки, ему пришлось проводить ее домой, благодаря чему он узнал адрес своей будущей жены.

Рабочий клуб, в котором Артем провел первую ночь после возвращения в Харьков

А уже 4 июля в театре Муссури на ул. Благовещенской (многострадальное здание на ул. Карла Маркса, 28, приходящее ныне в полную негодность) Артем выступал со своей первой публичной лекцией на тему «Война и рабочее движение в Австралии»[150].

Театр Муссури, в котором Артем выступал на следующий день после возвращения в Харьков

Появление Артема наглядно демонстрирует, насколько в политической борьбе важно наличие яркого харизматического лидера. Вокруг этой фигуры моментально стали организовываться разрозненные и доселе грызшиеся между собой партийные структуры большевиков, благодаря чему в кратчайшие сроки в России появился еще один мощный большевистский центр. Артем собрал вокруг себя и целый ряд других незаурядных деятелей, вскоре составивших костяк руководства ДКР.

34–летний Артем на тот момент был уже известной в регионе личностью, своего рода местной легендой. Харьковцы помнили, что именно он, будучи совершенным юнцом, возглавил в городе вооруженное восстание в декабре 1905 г. (в память о тех событиях бывшая Конная площадь Харькова до сих называется площадью Восстания), а затем местная пресса писала о его дерзких побегах из тюрем и ссылок. После Февраля возвращались из эмиграции и из Сибири многие социал — демократы, поэтому возвращение Артема в Харькове также ожидалось.

Самое интересное, что он первоначально не планировал появляться в рядах большевиков, о чем официальная пропаганда в период, когда имя Артема фактически причислили к лику советских святых, старалась не упоминать. 25 июня 1917 г. телеграмма возвращавшегося «блудного сына» была опубликована в меньшевистской газете «Социал — демократ»: «Возвращаясь из Австралии, шлю привет товарищам и соратникам в борьбе за освобождение рабочего класса от всякого гнета и эксплуатации. Надеюсь скоро быть в вашей среде. С братским приветом когда — то Артем, а ныне Ф. А. Сергеев»[151].

Артем (Сергеев) Федор Андреевич

Родился 7 (19) марта 1883 г. в селе Глебово Курской губернии. Выходец из крестьян. Член РДСРП с 1901 г.

Без всякого сомнения, самая яркая личность в истории Донецко-Криворожской республики, чью бурную биографию можно смело брать за основу сценария для остросюжетного телесериала.

Детство провел в Екатеринославе, где в 18 летнем возрасте окончил реальное училище. В 1901–1902 гг. учился в престижном Московском техническом училище, откуда был отчислен за революционную деятельность. Первый раз арестован в возрасте 19 лет.

В 1902 г. эмигрировал в Париж, где сблизился с анархистами и прослушал курсы лекций в Русской высшей школе общественных наук.

В 1905 г. возвращается в Россию и, работая машинистом в Харькове, организует там вооруженное восстание. Несколько раз арестовывается и бежит. В итоге приговаривается к пожизненной ссылке в Сибирь, откуда также бежит.

В эмиграции ведет не менее бурную жизнь. Работая грузчиком, чернорабочим, через Китай и Индию добирается до Австралии, где принимает британское подданство и обзаводится британской супругой. Там же создает австралийскую социал — демократическую партию и газету «Австралийское эхо» для русских политэмигрантов.

После Февральской революции 1917 г. возвращается в Харьков, где вскоре возглавляет ДКР. Активный участник Гражданской войны. В ходе обороны Царицына сближается со Сталиным, с которым они жили в одном штабном вагоне. На фронт Артем прибыл со своей второй женой — харьковской большевичкой Елизаветой Репельской.

Во время и после войны пытается воссоздать ДКР, но в конце 1919 г. отзывается партией в Башкирию, а затем — в Москву, где возглавляет столичный комитет ВКП(б).

24 июля 1921 г. Артем погиб возле станции Серпухов при загадочней обстоятельствах во время испытания чуда техники — аэровагона. Его сын Артем стал приемным сыном Сталина, дослужился до звания генерала, командовал дивизией ПВО. Он упоминал, что Сталин сомневался в случайном характере гибели отца, говоря: «Если случайность имеет политические последствия, то к такой случайности нужно присмотреться».

Поскольку Артем погиб «вовремя», то оказался не замазанным будущими сталинскими репрессиями и не стал их жертвой. Вполне мог бы претендовать на роль «украинского Че Гевары», однако ныне имя Артема стараются вычеркнуть из истории Украины. Недавно киевские власти решили улицу Артема переименовать в честь сечевых стрельцов.

Именно в редакции этой газеты и в штабе меньшевиков Артем появился в первый день после своего приезда. Понятно, что, живя на другой стороне планеты и занимаясь созданием австралийской социал — демократической партии, британский подданный Федор Сергеев был не очень хорошо осведомлен о партийных раскладах текущего периода и ему требовалось какое — то время на то, чтобы найти свое место в новых политических реалиях. Без сомнения, его популярность хотели использовать различные социал — демократические партии, поэтому меньшевик и сразу предложили Артему место в своих рядах.

Ветеран партии большевиков В. Моргунов, в квартире которого на Ивановке проживал первые недели после возвращения Артем, вспоминал появление того в Харькове: «Товарищ Артем сразу понял, что не туда попал и направился в Харьковский комитет большевиков. Большинство товарищей в комитете лично не знало тов. Артема. Мне приходилось много раз встречаться с топ. Артемом еще в 1905 г., но теперь я с трудом узнал его»[152].

Сложно сейчас сказать, что повлияло на решение Артема примкнуть именно к большевикам, тогда менее популярным в крае, чем зазывавшие его меньшевики. Возможно, это был осознанный идеологический выбор вечного революционера. А возможно, решающим фактором стало именно отсутствие у харьковских большевиков ярких личностей, в то время как местные меньшевики и эсеры не испытывали тогда дефицита в ветеранах российской социал — демократии, хорошо известных далеко за пределами региона. Артему среди них было бы тесно.

Как бы то ни было, но уже 10 июля (то есть всего через неделю после своего возвращения из эмиграции) Артем, устроившийся к тому времени работать на завод Русско — французского общества на станции Основа, принимает самое активное участие в Харьковской общегородской конференции РСРДП(б), которая делегирует его, Матвея Муранова (не менее известного большевика, нывшего депутата Госдумы) и Сергея Буздалина на областную «Южно — Русскую конференцию» — именно так было записано в протоколе собрания. При этом отдельным пунктом было отмечено: «Делегатам на конференцию поручено отстаивать, чтобы областной центр был в Харькове»[153]. Таким образом, харьковские представители ехали в Екатеринослав со своим особым мнением по поводу размещения партийного регионального центра, расходящимся с мнением организаторов мероприятия.

Споры о партийной столице большевиков Донецко-Криворожского региона стали основным камнем преткновения на первой Южно — Русской областной партконференции, прошедшей в Екатеринославе 13–15 июля. Обращает на себя внимание географическое происхождение делегатов, представлявших 13648 членов партии: Екатеринослав, Харьков, Юзовка, Ростов, Таганрог, Новочеркасск, Луганск, Бахмут, Мариуполь, Горловка, Макеевка, Енакиево, Кривой Рог и ряд шахт Донбасса. Таким образом, большевики края, как и горнопромышленники, выстраивали свою структуру вне зависимости от административных границ губерний, привлекая организации промышленных районов соседней Области Войска Донского. Те, в свою очередь, организовались в августе в окружную организацию, сохраняя подчинение областному комитету Донецко-Криворожской области[154]. Практически в этих границах позже создавалась и Донецко-Криворожская республика.

Областную конференцию первоначально хотели провести в два дня, обсудив массу вопросов. Однако склока из — за месторасположения партийного центра вынудила растянуть мероприятие еще на день и свести всю повестку дня фактически к пункту о партийном строительстве областной структуры. Вот как описывает ход мероприятия луганская газета «Донецкий пролетарий»: «По вопросу о партийном строительстве было решено создать областной комитет в Харькове. Вопрос этот вызвал прения, ибо были сторонники образования областного комитета в Екатеринославе, но Харьков взял перевес по своему местоположению». Стоит отметить, что данное решение было принято незначительным большинством — 14 против 11 голосов, притом что в момент голосования 4 екатеринославских делегата по каким — то причинам отсутствовали[155].

Таким образом, партийный центр большевиков разместился в Харькове, уже бывшим на тот момент фактической столицей Донецко-Криворожской области. Это способствовало врастанию партии в структуры региональной власти и дальнейшему овладению этой самой властью.

Наверняка при принятии данного решения сыграли свою роль авторитет Артема и его талант убеждения. Во всяком случае, он сам был сразу же избран секретарем Областного комитета партии, в который помимо него вошли еще шесть человек: В. Быстрянский (Ватин), А. Залмаев, А. Каменский, Э. Квиринг, Н. Копылов, М. Острогорский. Помимо этого, было принято важное решение о создании областного печатного органа партии — газеты «Донецкий пролетарий». Как мы убедимся ниже, это решение также сыграло важную роль в организации ДКР.

На этом споры об областном партийном центре прекратились, однако екатеринославцы явно были уязвлены тем, что их обошли харьковцы. Несмотря на то что лидеры екатеринославской организации Квиринг и Ватин были включены в руководящий орган областной организации, в октябре на пленуме обкома отмечалось: «Екатеринослав же обособился в особую единицу и области не помогает»[156]. Некоторая обособленность Екатеринослава от процессов, происходивших в регионе, чувствовалась и далее.

В результате этого объединения к VI съезду РСДРП(б), начавшемуся в Петрограде 26 июля, родился крупный региональный центр большевиков, руководимый Артемом. Сам Артем выступил с трибуны съезда как уже признанный региональный лидер и был моментально включен в президиум съезда и в состав ЦК РСДРП(б). А главный «орговик» партии Яков Свердлов, открывая съезд, радостно сообщил публике: «На прошлой конференции были представлены только две области: Север и Урал. В настоящее время благодаря содействию ЦК мы имеем еще одну область — Донецкий бассейн»[157].

Как уже говорилось выше, к этому времени в регионе насчитывалось 16 тысяч членов большевистской партии, что в своем докладе подтвердил Свердлов. С одной стороны, на фоне меньшевиков и эсеров это выглядело не очень внушительной цифрой, но по сравнению с другими региональными парторганизациями РСДРП(б) численность большевиков Донкривбасса выглядела солидно (см. таблицу)[158].

За короткий срок Артем провел колоссальную работу по структурированию большевистской партии в регионе, налаживая связи нового областного центра с местными ячейками. Моргунов вспоминал о первых шагах своего постояльца: «Он обратил внимание на недостаточную связь с Донбассом, и этот пробел был устранен. Тов. Артем лично объехал шахты Донбасса». Сами харьковские большевики признают, что до появления Артема местный партком «раздирался внутренними и подчас носившими личный характер несогласиями»[159]. Новый лидер умудрился все эти конфликты если не погасить, то во всяком случае минимизировать.

Процесс формирования большевистских структур в различных регионах края шел, конечно же, разными темпами и напрямую зависел от целого ряда объективных и субъективных факторов. К первым стоит отнести наличие или отсутствие крупных промышленных предприятий с большой концентрацией рабочих. Ко вторым относится все тот же личностный фактор, наличие или отсутствие харизматических политиков на местном уровне.

Роль личности в революционное время наглядно проявилась в Луганске, куда в марте 1917 г. после нескольких лет подпольных скитании, арестов и ссылок вернулся местный лидер Климент Ворошилов, позже также сыгравший значительную роль в создании и управлении Донецко-Криворожской республикой. Он умудрялся эффективно заниматься подготовкой вооруженного переворота в Петрограде (на момент Октябрьской революции Ворошилов был комиссаром Петроградского военно — революционного комитета) и одновременно руководить луганскими большевиками, постоянно находясь в движении и разъездах.

Климент Ворошилов

Ворошилову посвящено много восхвалений (в советские времена) и ругани (в последние годы), однако незаурядность этого политика подтверждается хотя бы тем фактом, что в августе 1917 г. он умудрился стать легально избранным главой Луганского Совета и Луганской городской Думы — очень редкий для большевиков случай! Ленинцы задолго до Октябрьского переворота абсолютно демократическими методами взяли под свой полный контроль органы власти в Луганске, получив в августе 29 из 75 мест в городской Думе (результаты остальных партий: эсеры— 18, группа домовладельцев— 11, блок меньшевиков, Бунда и украинцев — 10, кадеты — 2, Еврейская трудовая группа — 2, Еврейский общественный комитет — 1, «Просвита» — 1, народные социалисты — 1). А уже в сентябре на выборах в Луганский совет организация Ворошилова добыла 82 из 120 мест[160].

В октябре, накануне переворота в Петрограде, Ворошилов докладывал о положении в Луганске: «Эсеры и меньшевики у нас вымирают, как осенью мухи». А ведь еще в июле секретарь местной парторганизации Абрам Каменский, характеризуя ситуацию в Луганске, кратко, но смачно доложил VI съезду: «В Луганске — кучка солдат. Настроение дрянное»[161].

Но целый ряд городов Донбасса, включая крупные пролетарские центры, большевикам под контроль демократическими методами взять не удавалось. Так, меньшевики сделали своим опорным центром Алчевск. Долго оставалась таким центром Юзовка, о чем потом часто вспоминали в своих мемуарах Троцкий, Молотов и другие партийные боссы Советского Союза. Переломить эту ситуацию большевики смогли лишь после того, как прибегли к помощи войск Антонова — Овсеенко в начале 1918 года[162].

Совсем другая обстановка была в соседней Макеевке, являвшейся частью Области Войска Донского. Последнее обстоятельство позволило местным владельцам заводов периодически привлекать донских казаков для подавления забастовок шахтеров. Те в ответ создали довольно — таки агрессивную организацию, выдвинувшую своих местных лидеров, которые позже стали не последними фигурами в ДКР. В первую очередь, речь идет об инженере Василии Бажанове и будущем наркоме ДКР Семене Васильченко. Их популярность у местных большевиков достигла такого уровня, что в октябре 1917 г. при формировании избирательных списков на выборах в Учредительное собрание Макеевский районный комитет РСДРП(б) отказался выполнить требование поставить во главу списка кандидатуру, спущенную сверху из ЦК партии, а вместо этого поставили своих двух лидеров[163].

В целях борьбы против налетов казаков макеевские большевики в июне 1917 г. объединились в единый Макеево — Юзово-Петровский комитет, в который раз продемонстрировав пренебрежение административными границами между губерниями. При этом они участвовали в работе Донской окружной организации, базировавшейся в Ростове. Активист этой структуры Жаков так характеризовал ее состояние: «Наиболее организованными оказываются районы, прилегающие к Макеевке… Все остальное — безбрежное море, где наши организации — маленькие островки»[164].

В Донской организации также возникли споры о подчинении партийных структур Харькову. Будущий нарком ДКР Жаков настаивал на цепочке подчинения Ростовское окружное бюро — Харьковский обком — ЦК, а некоторые ростовчане хотели создать у себя областное бюро с несколькими округами в Таганроге, Макеевке и др., но при этом и они признавали свое подчинение Харьковскому центру, желая назвать его «Комитетом Юга». 14 голосами против 8 при 10 воздержавшихся был принят план Жакова[165]. Позже, при формировании ДКР, регионы, чьи большевистские организации вошли в состав областной Донецко-Криворожской организации, были включены и в состав республики.

Активность большевиков Макеевки и прилегавших регионов повлекла жесткую реакцию донских казаков, в результате чего и до октябрьского переворота не раз вспыхивали стычки. Макеевчане настолько жестко ставили вопрос о неподчинении командованию казаков Дона, настаивая на своей принадлежности к Донецко-Криворожской области, что Деникин еще в ноябре 1917 г. полагал: «В Макеевском районе объявлена Донецкая социалистическая республика»[166].

Приезд Артема и последовавшая за тем активизация большевиков не могла не отразиться на рейтингах большевиков в самом Харькове. Как было сказано выше, после Февральской революции главным центром распространения большевизма был завод ВЭК, переведенный в Харьков из Риги. При этом даже там, в своей вотчине, большевики после Февраля находились в подавляющем меньшинстве. Как вспоминает Моргунов, «даже завод ВЭК, являющийся опорой большевиков, послал в городской Совет 22 меньшевика и эсера и лишь одного большевика»[167].

20 июня происходит еще одно событие, способствовавшее большевизации Харькова. Сюда из Тулы переводится 30–й запасный полк, давно уже разагитированный большевиками. Достаточно сказать, что в городской Совет рабочих и солдатских депутатов он направил исключительно представителей партии Ленина. Офицеры давно в этом полку не котировались, всем там руководил 22–летний прапорщик Николай Руднев, с марта 1917 г. вступивший в РСДРП(б) и позже также ставший членом правительства ДКР.

Спустя всего два года, в 1919 г., в связи с перезахоронением праха Руднева в Харькове Артем вспоминал: «Он был в своем полку всего ротным командиром, и притом самым молодым. Однако все знали, что 30–й полк был полком Коли Руднева. Молодой энтузиаст, непримиримый противник всякого компромисса, строгий к другим и еще более строгий к себе, он организовал свой полк как настоящий достойный своего имени, единственный в России революционный полк»[168].

Руднев Николай Александрович

Родился 29 октября (10 ноября) 1894 г. в селе Люторичи (ныне — Тульская область). Большевик с марта 1917 г.

Сейчас мало кто помнит это имя. А когда — то Буденный писал о нем: «Имя Руднева стоит в одном ряду с именами Чапаева, Щорса, Лазо, Котовского». Артем вторил ему:

«Старый порядок знал Суворовых, Наполеонов, Скобелевых. Новый порядок уже создал Колю Руднева». В честь Руднева устанавливали памятники и называли площади по всему СССР, о нем написано немало книг, мифологизировавших советского командира.

Руднев учился на историческом отделении Московского университета. В 1916 г. призван в армию, окончил курс Московского военного училища, получил чин прапорщика и направлен командиром роты в 30–й запасной пехотный полк в Туле, переброшенный в июне 1917 г. в Харьков. Там избран командиром полка.

С февраля 1918 г. — заместитель наркома по военным делам Донецко-Криворожской республики, формировал армию ДКР, чуть ли не первые регулярные войска Красной Армии. С апреля 1918 г. — начальник штаба советской 5–й армии, отходившей с боями от Луганска до Царицына. Участник обороны Царицына.

16 октября 1918 г. 23–летний Руднев погиб в бою с отрядами атамана Краснова у ст. Бекетовка. Согласно советской легенде, последними словами его были: «Передайте Ворошилову — приказ его выполнил. Напишите отцу — умер за революцию». На его смерть отозвался лично Сталин. Алексей Толстой героизировал образ Руднева в романе «Хлеб».

9 февраля 1919 г. в занятом большевиками Харькове состоялась пышная церемония захоронения тела Руднева на Михайловской площади, с тех пор носящей имя погибшего. Там же с 1959 г. стоит пафосный памятник ему.

Один из активистов этого полка Н. Глаголев позже вспоминал, что солдаты были поражены тем, насколько слабы оказались большевистские организации Харькова на момент прибытия полка из Тулы. Руднев со товарищи сразу же закрепился в руководящих органах Харьковской организации РСДРП(б) и принял активное участие в агитационной работе и переманивании на сторону большевиков военнослужащих других полков, расквартированных в городе. В те месяцы в Харьков, который до войны был напичкан воинскими частями, а потому имел хорошую инфраструктуру для расквартирования тыловых войск, перебрасывалось немало подразделений. Свидетели тех событий вспоминали: «Временное правительство и Центральная Рада, учитывая важное стратегическое положение Харькова и прилегающих к нему городов, стали направлять сюда из Киева и других мест большое количество войск. Из Киева в Харьков был переброшен автомобильный дивизион, укомплектованный офицерами царской армии. Его расквартировали на Мироносицкой площади. Украинский пехотный полк расквартировали в районе нынешнего завода «Свет шахтера», а кавалерийский эскадрон — частично на Конной площади и в Балаклее»[169].

Эти полки также приняли участие в политической жизни Харькова и использовались различными партиями для своих целей. Однако показательным является тот факт, что в октябре — ноябре 1917 г. все они были без всякого сопротивления разоружены 30–м полком и созданными с его участием отрядами Красной гвардии, которые состояли из необстрелянных рабочих. Именно эти отряды стали затем ядром вооруженных сил Донецко-Криворожской республики.

В советские времена было написано немало книг (как претендующих на научность, так и на художественность) о том, как по всей России создавались отряды Красной гвардии. Хотя мифов, конечно, поэтому поводу создано гораздо больше, чем проведено серьезных исследований. Одним из мифов являлось и является утверждение о том, что боевые отряды рабочих создавались большевиками по прямому указанию Ленина. На самом деле, в основу их формирования было положено «Временное положение о создании милиции при местных органах власти», которое Министерство внутренних дел Временного правительство утвердило 17 апреля 1917 г. вслед за роспуском царской полиции. Этим документом местные Советы различных уровней практически обязывались создавать при себе вооруженные отряды для охраны правопорядка. Губернским комиссарам было предписано «организовать временную милицию, не стесняясь законами, относившимися к бывшей полиции». На местах этим и перестали «стесняться».

Практически все Советы бросились создавать под собой различные боевые отряды, вооружая чуть ли не каждого желающего. В зависимости от партийной принадлежности того или иного Совета формировалась и направленность деятельности отрядов. Так создавались боевые дружины эсеров, меньшевиков, большевиков, еврейских, украинских организаций и т. д.

Чаще всего кадры этих дружин набирались не из идейных борцов за тот или иной «-изм», а из числа двух категорий граждан — безработных и дезертиров. Деникин писал по этому поводу: «Шло массовое закрытие промышленных заведений — к половине октября до тысячи, создавая быстро растущую безработицу и выбрасывая на улицу сотни тысяч обозленных, голодных людей — готовые кадры будущей Красной гвардии»[170].

Тот же генерал Деникин, описывая разложение царской армии и дезертирство, упомянул и Харьков: «Слышно, землицу делят у нас в Харьковской. Домой бы…»[171]. Именно поэтому в Харьковскую и соседние губернии стекались тысячи солдат, оказавшихся в итоге и без «землицы», и без средств к существованию. Выходом был либо разбой, либо запись в тот или иной боевой отряд, многие из которых занимались таким же разбоем, только более организованным. Чаще всего большевистские отряды не оказывались исключением.

Ввиду наплыва в отряды Красной гвардии различных темных личностей областной съезд Советов Донецко-Криворожского бассейна вынужден был ввести ограничения на прием, приняв постановление: «В Красную гвардию принимаются только товарищи по рекомендации революционно социалистических партийных и других рабочих и крестьянских организаций». По такой рекомендации вступил в Красную гвардию в 1917 г. и Никита Хрущев вместе с отрядом рутченковских горняков[172].

Харьковские большевики приняли решение о создании отрядов Красной гвардии еще 11 мая 1917 г., то есть еще до появления там Руднева и Артема. Газета «Пролетарий» так объясняла цель создания этих дружин: «Нужно оторвать солдата от картежной игры, от орлянки и т. д. Поэтому организация должна озаботиться устройством клубов, популярных чтений и разумных развлечений для того, чтобы солдат мог найти для себя занятия, в которых он мог бы удовлетворить свои духовные потребности». То есть прямо — таки культурологический клуб досуга организовывать собирались, а не военизированное формирование![173]

С самого начала создания отрядов стоял вопрос об их вооружении. Весной 1917 г. в Тулу была послана делегация с просьбой помочь харьковским рабочим оружием. В итоге отряд Красной гвардии на заводе ВЭК получил первые 400 винтовок, 40 пулеметов, 100 ящиков патронов, 200 револьверов. Вначале июня Старобельский полк, расквартированный на Старомосковской улице, выдал рабочим отрядам старые австрийские и японские винтовки[174].

Во время июльских событий в Петрограде, когда большевики ожидали массовых репрессий против себя (харьковский большевик Эрде даже писал, что некоторые после июля «с трусливой ужимкой вернули в райкомы свои партийные билеты»), Руднев лично взял на себя ответственность за распределение оружия среди рабочих: «В тревожные дни 30–й полк заявил, что находится в распоряжении большевистской фракции Совета. Руднев завладел ключами от оружейного цейхгауза полка, — это было нелишним, чтобы предотвратить возможную провокацию. Часть оружия из цейхгауза была передана на заводы для Красной гвардии»[175].

По мере обострения отношений с донскими казаками областные штабы Красной гвардии и РСДРП(б) все больше становились заваленными требованиями шахтеров Донбасса выдать им оружие. Артем по этому поводу сообщал в Московский военно — революционный комитет: «Захваты рудников и шахт казаками терроризируют рабочих, каждый день в Харьков прибывают делегации рабочих с требованием оружия; требования эти невыполнимы, так как в Харькове оружия нет». Артем потребовал у Москвы 5 тысяч винтовок, 25 пулеметов, 1,5 млн патронов, 400 револьверов[176].

Финансировались отряды по — разному. О реквизициях имущества для содержания Красной гвардии в Харькове до 1918 г. речь не шла — если «реквизиции» и происходили, то без ведома властей, для личных нужд самих бойцов, а не для отрядов. Как правило, Советы налагали на владельцев различных предприятий обязанность содержать ту или иную рабочую дружину, которая взамен должна была выполнять функции охраны предприятий. А на местах самодеятельность Советов пошла и дальше.

Так, Военно — революционный штаб Дружковки своим официальным постановлением обязал местный кинотеатр (в Дружковке его называли «биографом») «Аполло» поднять цены на билеты для содержания Красной гвардии: «Поднять плату за билеты при входе в биограф: на 1 место во время хода картин 10 копеек на билет, на остальные места по 5 копеек на билет… Полученная таким образом сумма должна передаваться Военно — революционному штабу спустя один день после картин или спектакля для зачисления на фонд Красной гвардии»[177]. Шла ли эта сумма по назначению — это, конечно, большой вопрос.

Набором и подготовкой Красной гвардии в Харькове занимался, помимо Руднева, еще один деятель будущей Донецко-Криворожской республики, ее нарком по военным делам Моисей Рухимович, успевший до этого послужить в царской армии. Он отвечал у большевиков за агитацию в 1–м саперном полку. С лета 1917 г. Руднев и Рухимович начали планомерную подготовку харьковских рабочих к военному делу с полноценными учениями и стрельбами под городом, а в октябре, накануне переворота, провели даже широкомасштабные маневры всех отрядов Красной гвардии[178].

Присутственные места на Соборной площади Харькова

Работа штаба Красной гвардии началась в маленькой «комнатушечке» в Присутственных местах на Соборной площади (ныне — Университетская пл.), а затем, развернувшись, Руднев и Рухимович заняли целое здание Товарной биржи на пересечении Николаевской и Торговой площадей, выселив оттуда биржевиков (это здание было снесено в 1928 г.). Там штаб находился до момента эвакуации Донецко-Криворожской республики[179].

Данный текст является ознакомительным фрагментом.