ПРЕДПРИНИМАТЕЛЬСКИЕ ИСТОКИ «БОЛЬШЕВИСТСКОГО ИЗОБРЕТЕНИЯ»

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ПРЕДПРИНИМАТЕЛЬСКИЕ ИСТОКИ «БОЛЬШЕВИСТСКОГО ИЗОБРЕТЕНИЯ»

Сейчас общепринято считать ДКР исключительно продуктом творчества большевиков. Газета «Зеркало недели» даже свою статью назвала: «Детище пламенного революционера Артема. К 90–летию Донецко-Криворожской советской республики»[21]. Согласно этой статье и целому ряду других поверхностных упоминаний о ДКР, данное государственное образование совершенно искусственным образом, на ровном месте было создано большевиками исключительно из временных тактических соображений. Авторы подобных утверждений не утруждают себя вопросом: откуда вообще взялась идея административного обособления значительной территории Российского государства, на которой проживает чуть меньше половины населения современной Украины?

Аргументацию современных украинских исследователей частично воспринимают и за рубежом. Так, известный японоамериканский исследователь Гироаки Куромия, с одной стороны, вполне логично оценив причины появления ДКР («киевский национализм вынудил Донбасс отделиться от Украины»), тем не менее посчитал это государственное образование «бюрократическим творением» (в украинском переводе — «витвором»). На это крымский аналитик Андрей Мальгин резонно замечает: «Интересно, как он себе представляет бюрократию на первом году революции?»[22].

На самом деле, идея выделения Донкривбасса принадлежала вовсе не большевикам, о чем фактически прямо пишет и В. Винниченко, заявивший, что «Донецкая Федеративная Советская Республика» (еще одно название ДКР, которое использовал только Винниченко) творилась «совсем по тому самому разделу, как и в кадетской Комиссии Временного Правительства, как по Инструкции Генеральному Секретариату, губернии Харьковская, Екатеринославская, Херсонская (уголь, железо, хлеб) создавали одну республику»[23]. Кстати, привязки к мнению «кадетской комиссии» не скрывали и творцы ДКР — об этом прямо говорится в официальном заявлении Совнаркома Донецкой республики, опубликованном накануне его эвакуации из Харькова в апреле 1917 г.: «Всего несколько месяцев тому назад Киевская Рада в договоре с князем Львовым и Терещенко установила восточные границы Украины как раз по линии, которая являлась и является западными границами нашей Республики»[24]. Так откуда же взялись эти границы в 1917 году, если верно утверждение идеологов украинской государственности о том, что искусственное образование было на ровном месте выдумано «пламенным революционером» Артемом в 1918 г.?

Тем, кто безоговорочно воспринимает постулаты официальной идеологии, это может показаться странным, но тем не менее это — факт: идею административного выделения промышленных регионов Донецко-Криворожского бассейна, объединения этих регионов (административно разъединенных в Российской империи границами двух губерний и Области Войска Донского) на протяжении нескольких десятков лет высказывали отнюдь не большевики, а именно представители крупной буржуазии, те самые «мироеды», с которыми большевики нещадно боролись в годы существования ДКР. В первую очередь, речь идет о Совете съездов горнопромышленников Юга России (ССГЮР) — структуре, которой пугали пролетариат после 1917 года и которой восторгаются некоторые западные аналитики сегодняшнего дня. Говоря о появлении и обосновании идеи административного объединения и выделения всего Донецкого бассейна, нельзя не упомянуть эту структуру (если, конечно, отвергнуть поверхностный подход о невесть откуда появившейся в голове Артема идее).

И вновь приходится констатировать тот печальный факт, что историю этой организации, в значительной мере влиявшей не только на экономику южнорусских земель, но и на внутреннюю политику всей России, активно изучают именно на Западе, а не у нас. После октября 1917 г. горнопромышленников заклеймили как главных врагов трудового класса и упоминали исключительно и негативном свете. Многочисленные труды их съездов — ценнейший источник для изучения экономической истории России и Украины — разбросаны по различным библиотекам мира (большей частью опять — таки за рубежом). Масштабные исследования о работе ССГЮР публиковались либо в дореволюционной России, либо все там же, за рубежом[25]. Потому говоря об этой организации, приходится совершить краткий экскурс в ее историю.

Идеологом первой встречи горнопромышленников Юга, состоявшейся в 1870 г., выступил талантливый горный инженер, энергичный первопроходец угольного Донбасса Петр Горлов, чье имя ныне увековечено в названии города Горловка. Первый съезд и оформление Ассоциации горнопромышленников Юга состоялись в ноябре 1874 г. в Таганроге. Бюджет этой первой встречи предпринимателей составил всего 158 рублей плюс 97 рублей на оплату стенографисток и дополнительные расходы. Вряд ли кто — то из устроителей данного собрания мог предположить, что через несколько десятилетий, в 1912 г., ежегодный бюджет созданной ими организации будет составлять почти миллион рублей, а влияние на политическую жизнь всей Империи будет колоссальным[26].

Люди, которые учреждали данную структуру, по словам Фридгута, «создавали видение индустрии Донбасса и соединяли это видение с горнопромышленной экспертизой и опытом». Американский исследователь России Альфред Рибер считает их примером комбинирования технологических и менеджерских типов, а его соотечественница, профессор Сюзан МакКаффри, посвятившая ассоциации горнопромышленников Юга России целую книгу, вообще считает данную структуру основной моделью «новой работы» и новой эры в анализе. Профессор полагает, что на съездах южнорусских горнопромышленников определялось экономическое будущее империи, то, как «должна выглядеть индустриальная Россия»[27].

Здание съездов горнопромышленников в Харькове

Несомненно, основная заслуга в быстром оформлении и росте ССГЮР принадлежит Николаю Авдакову, который возглавлял эту организацию (временами формально, временами неформально) с 1878 г. вплоть до Первой мировой войны. Это 011 создал структуру союза, соединив в нем как богатейших предпринимателей, владельцев шахт и металлургических заводов, так и теоретиков, профессоров, инженеров. Это он в конечном итоге закрепил Харьков в качестве базового центра организации, предопределив таким образом и центральное положение города в будущем Донецко-Криворожском бассейне.

Авдаков Николай Степанович

Родился 16 (28) февраля (по другим данным — 31 марта (13 апреля)) 1847 г. в станице Щедринская Кизлярского округа Кавказской области. Большую часть жизни прожил в Харькове (в особняке на Сумской, 52— ныне его пытаются признать не соответствующим критериям «архитектурного памятника» и сломать).

Без сомнения, один из самых предприимчивых людей в России конца XIX века. Сын коллежского асессора, армянин православного вероисповедания. Начал трудовую деятельность в 1873 г. в должности техника по подземным работам в Рутченковском горнопромышленном обществе (ныне — территория Донецка). Вскоре стал директором этого общества и одним из самых богатых людей России — его годовой доход составлял до 400 тыс. рублей в год.

Пользовался непререкаемым авторитетом в деловых и правительственных кругах. Являлся членом всех возможных правительственных комиссий, с 1906 г. до самой смерти был членом Госсовета Российской империи, параллельно возглавляя Совет съездов представителей промышленности и торговли и являясь лоббистом крупнейших финансово — промышленных групп Юга России.

Имел большой авторитет и за границей. Представлял в России интересы французского общества «Societe generate». Аналитик банка «Credit Lyonnais» писал о нем: «Мсье Авдаков, русский инженер армянского происхождения, живя в Харькове, является самым выдающимся человеком в Южной России и по праву считается блестящим коммерческим директором»[28].

Умер 11 (24) сентября 1915 года в Харькове.

С 1902 г. на центральной улице Харькова (ул. Сумская, 18) появилось огромное здание штаба Горносъезда, ставшее одной из главных достопримечательностей. Туристический гид по Харькову в 1915 г., указывая на это здание, с гордостью повествовал: «Харьков является центром южно — русского горнопромышленного района, и съезды горнопромышленников, происходящие ежегодно зимою, являются хозяевами всей этой крупной промышленности»[29]. Сейчас в этом здании располагается радиотехнический техникум.

В итоге ССГЮР стал главной лоббистской структурой в России, без мнения которой правительство не принимало ни одного важного решения в отрасли. С него стали делать кальку подобные же объединения в Москве, Петрограде, на Урале и т. д. К Первой мировой войне значение Совета еще больше усилилось. Практически по его инициативе и на его организационной базе начали создаваться государственные монополии — «Продамета», «Югомета», Осотоп, «Продуголь» и т. д. «Они не были формально частью ассоциации, но она была их духовным домом»[30].

История ССГЮР и его роль в развитии российской экономики — это тема отдельного исследования. Нас же применительно к теме книги данный союз интересует в связи с его представительством и географическим охватом деятельности. Позиционируя себя как структуру, объединяющую деятелей Юга России, Союз создал региональную структуру экономической области, не признающую административных границ империи, которые формировались задолго до появления на территории Донбасса промышленных шахт и крупных предприятий. Авдаков представлял Харьков, остальные были из Ростова, Мариуполя, Юзовки и даже Воронежа. На третьей конференции горнопромышленников Юга России, состоявшейся в Харькове в конце сентября 1917 г., были представлены 460 владельцев шахт и металлургических компаний из Харьковской, Екатеринославской губерний и из Области Войска Донского, где к тому времени активно разрабатывались антрацитовые рудники[31].

Как пишет МакКаффри, Донбасс был разделен границами трех административных единиц: «Крайний восток был богатой антрацитом землей, находящейся в Донском военном округе, традиционной казачьей территории, управляемой Военным министерством и бывшей субъектом особых законов и привилегий. Внутри обширной Екатеринославской губернии, оторванной от сердца потемкинской Новороссии, битумный уголь и антрацит были поделены между двумя восточными уездами — Бахмутским и Славяносербским»[32].

Некоторые административные границы разделяли порой одно и то же предприятие. Например, сооружения обширного Новороссийского общества располагались и в Юзовке Екатеринославской губернии, и в соседней Макеевке, которая уже находилась в автономной Области Войска Донского. Сохранилось письмо председателя правления Русско — Бельгийского металлургического общества (ныне Енакиевский металлургический завод) Иванова министру торговли и промышленности правительства гетмана Скоропадского от 27 ноября 1918 г. о забастовке рабочих предприятия. Бизнесмен сообщает: «Территория завода и угольных копей примыкает к Области Войска Донского, а один из угольных рудников общества находится на самой территории Области Войска Донского, соединенный с заводом железнодорожной веткой общества же протяженностью всего в четыре версты. Этот рудник охраняется казаками и в силу этого в забастовке участия не принимает». В этой связи промышленник выражал надежду на то, что донские казаки могут взять на себя охрану и всего завода, большей частью находившегося в тот момент на территории как бы «независимого» Украинского государства[33].

Однако разбросанность структур и цехов одного и того же предприятия по различным административными единицам, которую Русско — Бельгийское общество пыталось использовать в 1918 г. с политической выгодой для себя, явно не способствовала развитию бизнеса до 1917 года. В каждой губернии существовали свои правила, заметно отличавшиеся от порядков соседней. К примеру, вплоть до 1864 г. право добычи угля в Донской области принадлежало исключительно донским казакам, что создавало непреодолимые проблемы для предпринимателей. Но и после отмены этого положения режим эксплуатации шахт области значительно отличался от существовавшего в Екатеринославской губернии[34].

Различия особенно касались местного налогообложения, которое было отдано на откуп консервативным земствам, постоянно конфликтовавшим с предпринимателями. «По сути, это была борьба между традиционной, укоренившейся землевладельческой элитой Екатеринославской губернии, базировавшейся в северо — западной, преимущественно аграрной части региона, и новой индустриальной элитой, росшей в Донбассе, — пишет Т. Фридгут. — …Это была только часть такой же борьбы, имевшей место по всей России. Соперничество между земледельческой и индустриальной элитой, в свою очередь, было лишь одной битвой в общей войне, которая велась в российском обществе, — в войне между консерватизмом и реформаторством»[35].

В этих словах стоит обратить внимание на географический аспект данной борьбы, на который указал Фридгут, — на соперничество между западной частью огромной Екатеринославской губернии и ее восточной частью, которая находила больше общих интересов с промышленными районами Харьковской губернии и Области Войска Донского. Практически с самого начала своего существования съезды горнопромышленников активным образом добивались административной реформы Российской империи или хотя бы тех регионов, в которых был сосредоточен бизнес предпринимателей Юга.

Когда создавались границы губерний Юга (в XVIII в. — Новороссийской, в XIX в. — Екатеринославской и др.), они представляли собой малолюдное, необжитое пространство, все благополучие которого зиждилось на обильных и колоссальных по меркам того времени земельных угодьях. Тогда установление административных границ именно в том виде, в котором они сохранились до 1917 г. (с небольшими изменениями), и тех правил взаимоотношений между элитами — исключительно аграрными, — выглядело вполне логично. Но как это часто бывало в истории России, закостенелость правил и неумение подстраиваться под меняющуюся ситуацию привели к серьезным проблемам.

К концу XIX века, по мере бурного развития промышленности (с 1839–го по 1890 год рост добычи угля в регионе составил 465 %![36]) и резкого изменения структуры доходов края, порядок распределения благ сохранялся прежним. К примеру, к концу 1890–х годов доля поступлений в бюджет Бахмутского уезда от шахт и заводов составляла уже 56 %, к чему можно добавить еще 14 % поступлений от соляных шахт. Доля же «аграрных» денег в районе составляла всего 25 %. К 1904 г., в связи с постоянно растущими налогами на бизнес, доля промышленных поступлений дошла уже до 83 %, а доля аграриев упала до минимальных значений — 9,84 %[37].

Только заводы и шахты Новороссийского общества, сосредоточенные в основном в Юзовке, уже в конце XIX в. приносили в казну уезда одну пятую часть всех поступлений. А быстро росшая Юзовка десятилетиями не могла добиться от земства, перераспределявшего доходы по уезду, чтобы в поселке была построена простая больница. В 1904 г., к примеру, в расходах Бахмутского земства не замечено ни копейки денег, выделенных на образовательные или медицинские цели промышленной Юзовки. Больница была построена лишь в 1912 г. Для примера: в 1895 г. земство обложило только Новороссийское общество налогом в 1,5 млн рублей в то время, когда весь город Бахмут со всеми земельными владениями и собственностью принес в казну всего 900 тыс.[38].

Как известно, главные беды России всегда были связаны с дорогами. Не был исключением и промышленный юг империи. Промышленники, кровно заинтересованные в соединении их шахт и заводов дорогами, на протяжении нескольких лет безуспешно убеждали земства в необходимости выделения общественных земель на эти нужды. Проблема усугублялась тем, что, как уже было сказано выше, ряд фабрик и шахт имели свои подразделения в различных уездах и даже губерниях, а потому долгие переговоры нужно было вести с властями разных админобразований.

Еще один известный донбасский предприниматель Алексей Алчевский, в честь которого теперь назван Алчевск в Луганской области, в 1896 г. открыто заявлял, что районные власти обслуживают исключительно интересы помещиков и аграрного сектора, а промышленники исключены из процесса принятия решений[39].

Теодор Фридгут приводит красноречивый пример того, как земства демонстративно пренебрегали вопросами промышленного развития края: «В справочниках Екатеринославского губернского земства с 1903 по 1905 год фактически только одна заметка была посвящена индустриальной теме — в еженедельном листке были помещены цены на Харьковской бирже угля и железа. «Народная газета Бахмутского земства» в 1914–1915 гг. с энтузиазмом рассказывала о сельскохозяйственном развитии, но вообще не содержала новостей о шахтах и фабриках»[40].

Представители ССГЮР находили этому простое объяснение. По их словам, в 1904 г., к примеру, Бахмутское земство состояло из 20 помещиков, 10 крестьян и только 6 представителей второй курии — собственно, городской (промышленники и интеллигенция). В Славяносербске места в земстве распределились между 17 помещиками, 9 крестьянами и 4 горожанами[41].

В итоге многие поселения Донбасса были предоставлены сами себе и вынуждены были задолго до появления Донецко-Криворожской республики творить свои неформальные «автономии». Так, российский юрист Генрих Слиозберг (Слезберг), долго занимавшийся защитой прав евреев Екатеринославской губернии, так писал о Юзовке конца XIX века: «Общий закон о городском благоустройстве, о чистоте улиц, об освещении и замощении, о санитарном положении — все это заменялось своего рода обязательными постановлениями управления поселком, без всякого участия властей».

Сам автор этих слов не выяснял причины возникновения подобной ситуации, но если учесть то, как финансировалась Юзовка властями, можно понять: у жителей Юзовки и у руководства Новороссийского общества, по большому счету, не оставалось иного выхода. «Юзовка была самостоятельным княжеством, — продолжает Слиозберг, — где общероссийские законы применялись лишь в тех случаях, когда нужно было выйти с какими — нибудь правовыми отношениями за пределы поселка или местечка»[42].

И такая картина наблюдалась в большинстве земств не только Юга, но и почти всей России. Известный публицист времен революции Иван Солоневич отмечал: «Культурно и экономически предвоенная Россия росла невероятными темпами [это особенно относится к промышленному Югу России. — Авт.]. Но «трагические противоречия» — оставались». И к главным «противоречиям» Солоневич относил существование «совершенно архаического административного аппарата» при наличии столь бурного развития экономики[43].

На Юге к общим для всей России проблемам добавлялась и еще одна, очень специфическая: существование официальной «черты оседлости» — границы, за которой нельзя было селиться людям иудейского вероисповедания. Сохранение этой архаичной нормы вплоть до 1917 г. (а была она введена еще при Екатерине II, в 1791 г.) по мере заселения и развития Донбасса создавало дополнительные трудности для жителей и работодателей этого региона. Как писал Солженицын: «Черта уже не имела практического значения, провалилась и экономическая, и политическая ее цели. Зато она напитала евреев горечью противоправительственных чувств, много поддавая пламени к общественному расколу, — и ставила клеймо на российское правительство в глазах Запада»[44].

Согласно переписи 1897 г., в Российской империи проживало 5,2 млн лиц иудейского вероисповедания (евреи, принявшие православие, не учитывались), 15 % из которых поселились в южных губерниях России (Екатеринославской, Херсонской, Таврической и Бессарабии). По подсчетам первого председателя Всероссийского совета народного хозяйства Валериана Оболенского — Осинского (кстати, принимавшего участие в создании Донецко-Криворожской республики), в городах и поселках Юга евреи в среднем составляли 30–40 % населения[45].

Из приведенных диаграмм (см. цвета, вкладку, стр. 1), составленных Д. Корниловым по данным первого тома книги «Юзовка и революция» Т. Фридгута, видно, как стремительно росло еврейское население Юзовки вплоть до «холерных погромов» 1892 года. К этому периоду их доля достигала уже почти трети. Евреи приезжали в Юзовку и другие города Екатеринославской губернии в поисках лучшей жизни и оседали там, поскольку дальше им было нельзя — по реке Кальмиус проходила та самая пресловутая «черта оседлости». К 1917 году в Юзовке проживало 9934 еврея (для сравнения: жителей, причислявших себя к малороссам, проживало 7086 чел.)[46].

Похожая картина наблюдалась практически во всех промышленных городах Юга, относящихся к Екатеринославской губернии, — дело в том, что евреям довольно долго разрешено было селиться лишь в городах и «местечках» — Оболенский — Осинский называл этот процесс «насильственной урбанизацией». Можно себе представить шок жителей и работодателей Юзовки, к примеру, когда результатом войны с земствами стало решение губернских властей о том, что данный поселок… не является «местечком». Данное, казалось бы, сугубо бюрократическое решение привело к тому, что почти все местные евреи (то есть треть населения поселка!) подлежали немедленной высылке из Юзовки. «Юзовское бедствие было угрожающим», — вспоминает юрист Слиозберг. Только вмешательство российского Сената остановило процесс, который больно бил по развитию экономики Донбасса. Сенат решил, что Юзовка «по характеру своему является городским поселением», что было выходом из ситуации для всех[47].

Однако этот разовый случай не решал этнические и демографические проблемы региона в целом. Некоторые города евреи были вынуждены покинуть — например, в 1899 г. они были изгнаны из Ростова — на — Дону и Таганрога[48].

А ведь среди преимущественно русских предпринимателей, создававших угольный бизнес на Юге, было немало и евреев по происхождению — к примеру, Исаак и Абрам Уманские, А. Шеерман и др.[49]. И хотя для бизнесменов ограничений на передвижение и за «чертой оседлости» официально не существовало, бытовые проблемы (в частности, связанные с родственниками и наемными работниками) не могли не отразиться на них.

Постоянный рост промышленного производства, открытие новых рудников и заводов порождали неминуемую нехватку рабочей силы в индустриальных регионах. И хотя основную массу рабочих Донбасса составляли этнические русские, работодатели (особенно европейские), лишенные каких бы то ни было предрассудков, с удовольствием нанимали и малороссов, и евреев, и даже китайцев на свои предприятия — то ли в качестве рабочих, то ли в качестве конторских служащих. А как уже было сказано выше, иногда одно и то же предприятие имело свои цеха и структуры и в пределах Екатеринославской губернии, и в Области Войска Донского (особенно ярко это проявилось в Юзовке и Макеевке, ныне давно сросшихся). В этом случае «черта оседлости» создавала дополнительные трудности как для работодателей, так и для наемной силы.

Конечно, как отмечал в своих записках маркиз А. де Кюстин, «в России суровость законов компенсируется их неисполнением». Поэтому евреи правдами и неправдами проникали и за «черту оседлости», пользуясь и исключениями в правилах, и взятками. По данным Оболенского, в 1897 г. 6 % евреев Российской империи жили за пределами «черты оседлости»[50]. К примеру, нарком Донецко-Криворожской республики Моисей Рухимович родился в 1889 г. в еврейской семье в слободе Кагальник Области Войска Донского, где надзор за соблюдением правил относительно поселения евреев был особенно строгим.

Излишней крайностью было бы утверждать, что лишь наличие «черты оседлости» привело к революции (а есть и такие утверждения: «Существует такая точка зрения, что, если бы в ходе реформ 1861–1863 годов была разрушена черта оседлости, все в нашей истории пошло бы по — другому… отмени Александр II черту оседлости — и не было бы Бунда или троцкизма!»[51]). Однако в любом случае наличие этих ограничений было сдерживающим фактором для работодателей и серьезно тормозило свободное развитие промышленности.

Именно поэтому на протяжении всех лет своего существования ССГЮР требовал административных реформ, в том числе административно — территориальных. В своих рекомендациях правительству (порой составленных довольно жестко) горнопромышленники постепенно переходили от чисто экономических требований к политическим. Совет съездов добивался расширения представительства в органах местной власти и перераспределения функций земств. Постепенно к 1917 г. промышленники довольно четко сформулировали ставший вскоре расхожим тезис о необходимости административного объединения промышленного Донбасса в одну административную единицу. Даже современные украинские исследователи вынуждены признать, что в 1917 г. инициатива о взятии полноты власти в масштабах Донецко-Криворожского бассейна принадлежала именно буржуазии, а не пролетариату или «отдельно взятому» Артему[52]. Как мы увидим ниже, этот тезис, фразы об «экономической неделимости» бассейна постепенно завладели массами и стали использоваться и левыми, и правыми.

Однако власти постоянно тянули с реформами. «Реакция власти была прохладной, несмотря на то что она перестала полностью отвергать апелляции ассоциации, — пишет Фридгут. — …Она отрицала необходимость любого радикального структурного реформирования… Пять лет апелляций фактически не принесли никакого результата»[53].

Значительную лепту в усиление роли Совета съездов горнопромышленников Юга России и в развитие экономики Донбасса внес еще один харьковец, преемник Авдакова — Николай Федорович фон Дитмар. В 1893 г., когда это имя впервые возникло в списках участников съезда ССГЮР, Дитмар числился еще даже не владельцем бизнеса, а горным инженером, без организационной привязки. Фридгут его характеризует следующим образом: «Хотя манера речи обозначала его как сильную личность и язвительного аналитика, нельзя сказать, что фон Дитмар вел организацию к институализации новой политики. Он был образцовым лидером, поддерживающим консенсус, улавливающим дух собрания и решительно пододвигающим свою точку зрения властям»[54]. Авдаков, не оставляя неформальное лидерство в ССГЮР, в 1906 г. сосредоточился на работе в Петербурге, передав оргработу в Совете своему земляку фон Дитмару. И именно тому удалось сделать ССГЮР структурой не только влиятельного экономического, но и политического лобби.

В своих речах он постоянно подчеркивал свой русский патриотизм. Вообще, предприниматели Юга России, вне зависимости от их этнической принадлежности, всегда были «демонстративно российскими». Вместе с тем, Сюзан МакКаффри пишет: «Южные инженеры — менеджеры всегда гордились тем, что в этническом происхождении они были гораздо менее однородны, чем другие. Отдаленные от финансовых и политических центров, южане развивали глубокое региональное самосознание… Конечно же, Южная Ассоциация была лояльной и патриотичной»[55].

Фон Дитмар Николай Федорович

Родился 10 (22) мая 1865 г. в Санкт — Петербурге. Немец православного вероисповедания, из эзельской ветви дворянского рода Дитмаров. Политические взгляды — октябрист.

По специальности — горный инженер. В 1893 г. начал свое дело в Харькове, создав мастерскую для изготовления буровых инструментов (ныне — Харьковский машиностроительный завод «Свет шахтера»). С 1893 г. активно работал с ССГЮР, формально возглавив его в 1905 г.

25 октября 1907 г. избран членом Госсовета Российской империи. К 1917 г. практически все важнейшие решения государственной власти в области экономики решались исключительно при участии фон Дитмара. Был блестящим оратором и организатором. Троцкий называл его «вождем тяжелой промышленности России».

Активный участник антибольшевистского движения после 1917 г. Пытался организовать диалог между Деникиным и Скоропадским. В 1919 г. возглавил Комитет крупной буржуазии Донбасса в Ростове — на — Дону по содействию армии генерала Деникина.

Умер от тифа 5 июля 1919 г. в Харькове.

Газета «Южный край» сообщала об общественной инициативе соорудить в память о фон Дитмаре музей угольной промышленности в Харькове. Инициатива не была реализована. Ныне в память о фон Дитмаре нет даже мемориальной доски.

Многие члены Совета и, вообще, донецкие инженеры и служащие состояли в партии октябристов, а некоторые — даже в черносотенном «Союзе русского народа». Фон Дитмар убедил своих коллег поддержать октябрьский манифест 1905 г. и призвать правительство к «радикальным реформам». А после начала Первой мировой войны русский патриотизм фон Дитмара, явно испытывавшего комплекс в связи со своими немецкими корнями, стал особенно демонстративным.

В 1917 г. фон Дитмар приложил немало усилий для реализации идеи административного объединения Донецкого бассейна. Еще в марте, сразу после Февральской революции, Совет горнопромышленников высказался за образование в Харькове особого комитета для управления промышленностью края. В июле при участии Дитмара был созван Учредительный областной съезд снабжения Донбасса, главной целью которого было создание единого координирующего органа управления экономикой Юга России. В сентябре Дитмар произнес свою пророческую фразу: «У нас нет правительства, нет правителя и, если дело пойдет так дальше, мы можем остаться без государства»[56].

Что же касается отношения фон Дитмара и тех кругов, которые он представлял, к вопросу административного выделения Донбасса, то оно четко было выражено в докладной записке Временному правительству от 1 августа 1917 года. Дитмар с экономической и политической точки зрения обосновывал пагубность планов включения Криворожского и Донецкого бассейнов в состав активно дебатировавшейся тогда украинской автономии.

«По имеющимся сведениям относительно переговоров Временного Правительства с представителями Киевской Центральной Рады, видно, что Харьковская, Екатеринославская, Таврическая и Херсонская губернии включаются делегатами означенной рады в район ей подчиненный, — писал Дитмар правительству России. — Необходимо отметить, что в этих 4–х губерниях (и кроме того в части Области Войска Донского) заключается весь Донецкий каменноугольный и Криворожский железорудный бассейн и все металлургические заводы Юга России. Вся эта горная и горнозаводская промышленность составляет вовсе не местное краевое, а общее государственное достояние и ввиду колоссального значения этой промышленности для самого бытия России, конечно, не может быть речи о том, чтобы вся эта промышленность и эта область могла находиться в обладании кого — либо другого, кроме всего народа и быть в подчинении какой — либо власти, кроме власти всего народа — власти государства. Не может государство и его орган — Правительство — созданную вековыми усилиями и средствами всего народа и самого государства южную горную и горнозаводскую промышленность — основу экономического развития и военной мощи государства и все вековые труды на заселение и процветание прежде пустынного края — взять у всего народа и передать провинциальной автономии и, может быть, даже федерации, основанной на резко выраженном национальном признаке».

Из этого письма мы видим, что уже в середине 1917 года административная принадлежность Донецко-Криворожского бассейна (о государственном обособлении Украины от России тогда никто не говорил — даже Центральная Рада) стала темой серьезных споров. Письмо Дитмара свидетельствует, что в этих спорах, по сути, боролись два разных подхода к административно — территориальному устройству Российского государства — национальный и экономический. В дальнейшем эта тема станет ключевой для определения будущего Донецко-Криворожской республики.

«Надо считать возможным и необходимым вне всяких национальных автономий известную децентрализацию власти и управления, — писал Временному правительству Н. Дитмар, — но и с этой точки зрения — органы такой местной власти и управления должны быть в Харьковском районе и не могут быть перенесены из Харьковского района в Киевский, ибо одинаково этот перенос мог бы быть сделан, например, в Царицынский или Кавказский район, и с гораздо большим успехом в Москву».

Дитмар, выражая мнение предпринимательских кругов Юга России, не видел ничего общего у промышленных регионов Донкривбасса с Центральной Украиной: «Весь этот район как в промышленном отношении, так и в географическом и бытовом представляется совершенно отличным от Киевского. Весь этот район имеет свое совершенно самостоятельное первостепенное значение для России, живет самостоятельною жизнью, и административное подчинение Харьковского района Киевскому району решительно ничем не вызывается, а наоборот, как совершенно не отвечающее жизни, такое искусственное подчинение только осложнит и затруднит всю жизнь района, тем более что это подчинение диктуется вопросами не целесообразности и государственными требованиями, а исключительно национальными притязаниями руководителей украинского движения».

При этом Дитмар указывает на слабость позиций украинских автономистов относительно принадлежности Кривдонбасса и с точки зрения национальных позиций. Так, он утверждает, что по переписи населения 1907 г. из 200 тысяч жителей Харькова этнических украинцев в городе насчитывалось до 50 тыс. чел., предполагая, что к 1917 г., когда население города выросло до 350–400 тыс., этот процент еще уменьшился. В подтверждение своих доводов он ссылается на результаты состоявшихся накануне выборов в городскую Думу, в результате которых «по украинским спискам на 116 мест прошло всего 4 человека».

«Если все — таки в вышеуказанных губерниях Харьковского района, — продолжает Дитмар, — имеется украинское — сельское население и это может еще служить некоторым оправданием притязаний на автономию, — то многие районы и уезды и города и этим не отличаются, ибо там украинцев нет и никогда они вообще к Украине не сопричислялись. Как промышленность и торговля, так и города, и крупные центры созданы не украинской деятельностью, а общероссийской, и все крупные города носят общерусский характер… И вот теперь все — таки предлагается приобщение Харькова к Украинскому Киевскому Управлению, принимаются меры к его принудительной украинизации путем школ городских и сельских, что уже вызывает протесты родителей».

Подводя итог, Дитмар в своем донесении пишет: «Поэтому, не касаясь Киевского района, могу сказать, что весь Харьковский район в составе губерний Харьковской, Екатеринославской, Таврической и части Херсонской должен быть совсем исключен ввиду его государственного значения из района предполагаемой автономии украинской, ибо нельзя производить опаснейших экспериментов в области, которая никогда ни под каким видом не подлежит какому — либо отчуждению как важнейшая часть государственного организма»[57]. Стоит обратить внимание на то, что указанные «капиталистом» Дитмаром границы фактически и стали границами будущей Донецко-Криворожской республики, провозглашенной представителями левых политических сил в 1918 г. А многие его экономические обоснования были повторены в качестве обоснований для выделения этого государственного образования.

Так что называть ДКР «детищем Артема» и считать ее появление итогом исключительно деятельности большевиков было бы не совсем верно. Идеи обособления, административного выделения этого региона были реакцией на несовершенство административно — территориальной системы России, укоренившейся задолго до революции. Но главная причина появления подобных заявлений в 1917 г. четко обозначена в докладной записке фон Дитмара: усиливавшиеся тогда автономистские настроения в Киеве и попытки зачислить в состав будущей «автономной» Украины промышленные регионы, не видевшие своего будущего в составе этой автономии. Это было не мнение большевиков, это было мнение крупных бизнесменов. Но как мы увидим далее, в этом мнении сходились жители промышленных регионов Юга России, представлявшие различные слои населения вне зависимости от их политических воззрений. Вскоре те же самые аргументы начали выдвигать и большевики, умевшие подхватывать популярные идеи и реализовывать их порой самыми радикальными методами.

Данные идеи находили благодатную почву в Донбассе, который в годы своего бурного развития постепенно привык к фактической автономии. Слиозберг по этому поводу писал: «Там оседали торговцы, возникали промышленные заведения, и все это управлялось неизвестно кем, кроме ближайшего урядника и вообще сельских властей, которые не имели никаких директив и никаких указаний в законе, как им управлять чисто городским населением, вновь появившимся на территории, принадлежащей их компетенции»[58]. Так создавались предпосылки самоуправления промышленных регионов Юга России. Заметьте, задолго до революции 1917 года!

Данный текст является ознакомительным фрагментом.