МОМЕНТ ИСТИНЫ

МОМЕНТ ИСТИНЫ

В июле 1610 г. народ ликовал, слушая читаемую в храмах грамоту московских бояр, разосланную по благословению патриарха Гермогена. Впервые за семь лет войны большинство россиян решило «быть в соединении и стоять за православную веру всем заодно», защищая право страны выбрать государя, не покоряясь ни захватчикам-иноверцам, ни ворам-самозванцам.

Бояре спешно разослали по городам и весям грамоту о присяге себе: дескать, они, до выборов государя, по воле народа взяли на себя бремя власти. Но московская власть, Семибоярщина, в выборы не верила. То ли дело сын короля Сигизмунда Владислав с иноземными полками: «Лучше королевичу служить, чем от холопов своих побитым быть и в вечной работе у них мучаться!» В августе бояре присягнули Владиславу, заключив с ним договор о сохранении их власти и привилегий. В сентябре они сдали Москву войскам Сигизмунда — врага, осаждавшего Смоленск!

Россияне, несмотря на привычку к подлостям московских властей, несколько месяцев пребывали в остолбенении от «боярской наглой измены». Города и воеводы, вроде князя Дмитрия Пожарского, хотели верить, что король Сигизмунд, как обещали бояре, выведет войска из России, а его сын примет православие и станет призванным государем, — третейским судьей и полководцем, — как памятный Рюрик и сотни других князей, которых приглашали города Руси.

Все, прежде всего бояре, просчитались. Сигизмунд, судя по документам его канцелярии, был в восторге, что «внес войну в самые недра обширнейшего государства». Целью короля была экспансия Речи Посполитой и «распространение католической веры среди диких и нечестивых северных народов». Власть в Москве взял литовско-русский шляхтич Гонсевский, правивший именем королевича, но приказам короля. Его опорой стали королевские слуги — боярин Салтыков, купец-кожевник Андронов, назначенный казначеем русских финансов, и дьяк Грамотин. Бояре сидели в Думе лишь для вида.

Шляхта вела себя в Москве так же, как в порабощенных ею литовско-русских городах: убивала, насиловала, платила «не но цене» или вынимала вместо денег саблю. Не имея права казнить равных, лишь отрубив руки шляхтичу-протестанту, стрелявшему для забавы в икону, Гонсевский приговорил 27 немцев-наёмников к смерти и 20 — к истязаниям. Но изменить нрав оккупантов он не мог. Через три месяца москвичи, ещё не знавшие ужасов войны, заполнили Россию призывами о помощи.

Страна, не помня зла, еще считала себя Московским государством. Люди пошли спасать «царствующий град». В феврале 1611 г. к Москве тянулись отряды от Белого моря, Вологды и Перьми, из Астрахани, Нижнего, Мурома, Владимира, Переяславля, Суздаля, Галича, Костромы, Ярославля, Романова, Рязани и Зарайска. К столице спешили толпы дворян, стрельцов, горожан, казаков и крестьян, служивших прежде разным царям и самозванцам. Большинство из них опоздало.

«Властители России», засевшие в Кремле и Китай-городе, очень боялись. Они отняли у москвичей оружие, даже топоры у плотников, ввели комендантский час и запретили продавать мелкие дрова, опасаясь жердей и поленьев. Москву наполняли шпионы, в Кремль пускали с обыском. На башни втащили пушки. Поляки, литва и немцы спали, не снимая доспехов. Гарнизон, знать и богачи ждали бунта. Иноземцы этого ожидания не вынесли и в марте 1611 г. устроили в Москве резню.

Утром 19 марта Пожарского, спавшего в его хоромах на Сретенке, разбудил набат. 8 тысяч закованных в латы немецких наёмников с пиками и мушкетами атаковали торг на Красной площади, на улицах рубила парод саблями польско-литовская кавалерия. Князь со своими холопами, стрельцами и мастеровыми построил баррикады и выкатил с Пушкарского двора пушки. Отбив атаку, ратники Пожарского со щитами из столов и лавок сбили врага с Лубянской площади в Китай-город. У Яузских ворот оккупантов остановил воевода Бутурлин, из Замоскворечья изгнал казачий голова Колтовский, с Тверской отбросили стрельцы.

«Видя, что исход битвы сомнителен, я велел поджечь Замоскворечье и Белый город», — писал Гонсевский. «Мы действовали по совету доброжелательных к нам бояр, — вторит пан Маскевич, — которые признавали необходимым сжечь Москву до основания, чтобы отнять у неприятеля все средства укрепиться… Пожар был так лют, что ночью в Кремле было светло, как в самый ясный день… Москву можно было уподобить аду». На улицах, охваченных пожаром, шло избиение жителей; отовсюду неслись вопли убиваемых, плач и крики женщин и детей. Враги наступали, укрываясь за стеной огня, с тыла русских атаковал подошедший к столице королевский полк Струся.

Москвичи не смогли одновременно сражаться с огнём и врагом. За несколько дней город была стёрт с лица земли. Раненого в голову Пожарского холопы увезли в его имение. Подошедшие к столице ополченцы увидали лишь засыпанные пеплом холмы, на которых торчали печные трубы и остовы церквей, крепостные стены и башни. С ходу вступая в бой, россияне в ночь на 6 апреля взяли укрепления Белого города, заперев неприятеля в кроваво-красных стенах Кремля и Китая.

«Московское государство» пало. Все его структуры испарились с дымом московского пожара. Подчиняться приказам из Кремля было зазорно. Никто не мог назначить воеводу и иного государственного чиновника. Не осталось ничего, хотя бы формально объединяющего страну. И когда вся эта окалина отвалилась, под её тонким слоем обнажилось золото. Основой России оказалась толща народного самоуправления, демократическая традиция столь мощная, что ей трудно найти современные аналоги. И — неизвестная нынешним россиянам.