67. Личность ли Ленин? Плеханов и Федосеев в его судьбе. Русская идея цареубийства и макиавеллизм правого дела

67. Личность ли Ленин? Плеханов и Федосеев в его судьбе. Русская идея цареубийства и макиавеллизм правого дела

— Любопытно, простил бы Пушкин Ленина за столь ценимую им личную крупность?

— Кстати, а Ленин — личность? Что если нет? Может быть, и он, как Петр, орудие всемирной истории в оболочке человека? И дьявольская игра истории в том, что она выбирает некоторых «нещастных», сказал бы Пушкин и, не давая им становиться личностями, предоставляет влиять на мировые дела? Что если Ленин задавил, погубил в себе личность Ульянова, благодаря чему и сыграл свою роль в истории?

Например, есть ли место в его интеллектуальной биографии старшему брату? По легенде, брат Александр приобщил Володю к марксизму, — совершенно неверно. Ни к чему его брат не приобщал, к революционным делам тот вообще не привлекал никого. Человек глубоко нравственный, взвалив свою ношу, он тащил ее в одиночестве. Даже прокурор на процессе отметил, что Александр Ульянов берет на себя чужую вину. Отношения братьев были сложными. Перед последним отъез дом Александра Ульянова из дома между братьями был конфликт, из-за отношения Владимира к матери. Этот кудрявый мальчик с золотистой головой, баловень семьи, которому все так легко давалось, получил затрещину от человека, который вскоре взошел на эшафот.

Могло это остаться без следа? Где след судьбы брата в его жизни? Мы этого не знаем. Судьба брата — первая загадка; вторая за ней — судьба Николая Федосеева, кумира и лидера поволжских марксистов. Ульянов уже вступил на дорожку, приведшую его к социал-демократии, когда этот человек, духовно опередивший и во многом определивший его выбор, покончил с собой, затравленный товарищами в сибирской ссылке.

Брат, взошедший на эшафот, взял на себя вину товарищей. Федосеев покончил с собой, не вынеся моральной травли товарищей. И еще одна, третья, судьба оставила, как мне думается, глубокую зарубку в его становлении.

Судьба Александра Михайлова — истинного вождя «Народной воли». О нем ему много рассказывал Плеханов при первой заграничной поездке Ленина в 1895 году. Плеханов тогда как раз подыскивал себе партнера, того, кто возьмет всю ношу по организации. Найдя такового в Ленине, он рассказал ему про удивительного Александра Михайлова — Дворника, это его кличка. Человек, построивший организацию «Народной воли» и ее моральный устав. Народовольцы — активно действующая когорта разночинской среды, из которой вышел Ленин. Для Александра Михайлова одним из главных был принцип: не вовлекать в дело более молодых и начинающих, если дело опасно. Все самое опасное делали «отцы-основатели». Оттого «Народная воля» так быстро погибла после успешно свершенного ею цареубийства.

Александр Михайлов считал важным спасти память обо всех. В его кодексе было сказано, что о ранних периодах движения, которые уже пройдены, на следствии можно говорить подробней, чтобы для истории остались дела погибших. Он собирал изображения погибших товарищей. Именно пытаясь добыть фотографии казненных народовольцев, он был схвачен и доведен в крепости до скоротечной чахотки. Итак, вот третья тень в судьбе Ленина.

Три нравственных примера — три ранние гибели: судьба брата, судьба Федосеева, судьба Александра Михайлова. По отношению к каждому Ульянову довелось самоопределиться. По «нутру» и типу поведения Ульянов разночинец. А разночинство — слой людей, который выдвинут началом раскрепощения 1860-х. Самоутверждение ради деятельности, предмет которой остается вне их среды, — вот коллизия разночинства. Им предстояло себя утвердить, принося пользу народной толще, многолико разбросанной по земле России — той среде, которую сами они покинули.

Смысл самоутверждения разночинца в том, чтобы осуществить нечто лежащее за пределами тебя самого — в качестве проблемы и замысла. И эта коллизия отражена в судьбе Ленина. Это его нравственная коллизия.

В Ленине происходит перелом. Наследуя разночинский нравственный максимализм, теперь он сам его расценивает как слабость. Он освобождает мыслящее движение от нравственной проблемы вообще, в этом истинная трагедия его и движения. Нравственный максимализм им забыт, но отныне соподчиняется историческому призванию. Из этого кокона взлет Ленина во власть. Его сильный, обдуманный имморализм.

— Однако в начале движения народовольцев еще есть развилка путей, еще была альтернатива. Были те, кто, как мой земляк Ковальский, решает — пуля в брюхо за оскорбление личности! — и те, кто наподобие Степняка-Кравчинского выбрал перо: обдумать опыт, пересказать его, расширить сознание народа. Кравчинский первым формирует в Европе позицию русского public intellectual.

— Эти две позиции всегда спорили внутри одного человека. От хождения в народ и до конца «Народной воли», моралисты, интеллектуалы и террористы — одни и те же люди. Путь к террору пройден внутри одних и тех же биографий. Твой Кравчинский, кстати, умело орудовал кинжалом, чтоб отомстить за казнь Ковальского. После убийства шефа жандармов он бежал за границу, но после 1 марта опять рвался в Россию продолжить дело «Народной воли» и полностью разделил ее террористический пафос. Даже Плеханов, идейный противник террора, говорил, что акция «Народной воли» 1 марта 1881-го остановила на себе зрачок Мира.

— Но зачем было устранять умеренного царя — только ради всемирного потрясения чувств?

— Их идея — дать народу разрешающую способность: это кстати, их собственный термин, а не метафора из физики ХХ века. Решать должен народ. Но чтобы он был способен решить, надо порвать связь между ним и властью, решающей за него. Цель — наделить народ разрешающей способностью, а самим — умалиться до рядовой силы будущего политического процесса.

Эти цареубийцы, они были последовательными демократами. В период подготовки теракта народовольцы занимались конституционными вопросами интенсивней, чем петербургские либералы. Они были либеральные политики и вместе с тем — террористы, они сами совершали свои акции и сами себя вели на эшафот. Но конечно, революция и нравственность не уживались, им следовало разойтись — и они стали расходиться в Ленине.

— Может, дело просто в том, что Ленин хотел политически эффективно действовать, а народовольцы убивали царей за, так сказать, «моральное несоответствие должности»?

— Весь русский XIX век надо рассмотреть под углом зрения соотношения личной нравственности и преобразующего действия. Вменяя народовольцам в вину цареубийство, забывают, что русская идея цареубийства стара, как Россия. Троих императоров за полвека ликвидировали по приказам из Зимнего дворца. Дворяне-революционеры, именуемые «декабристами», собирались покончить с царем так же хладнокровно, как Екатерина Великая с мужем. Суть в другом.

Либо нравственную тревогу оберегают и движение видит в ней политическую проблему, либо проблема потеряна. Движение сбросило ее со стола, вопроса нет — и верх берет безнравственность.

Задача не в том, чтобы движение руководствовалось моральным кодексом, а в том, чтобы оно всегда считало нравственность острой темой. Бесконечно возвращаясь к ней, отслеживая свои удачи и оценивая свои кадры под этим углом зрения. Тогда только можно говорить о нравственности мыслящего движения.

Гракх Бабеф в оправдание своих действий произнес любопытную фразу о том, что революционеру-коммунисту нужен макиавеллизм правого дела. Из тайного спора с нравственной драмой погибших товарищей Ленин вынес свой личный «макиавеллизм правого дела».

Здесь мы близки к сердцевине его биографии, но разъяснит ли она его? Задавленные им в себе чувства? Перечеркнутую глубокую страсть к Инессе Арманд, женщине, которая, вероятно, покончила с собой из-за этого? Любви разделенной, но оборванной им.

Замкнутый внутренний мир Ленина как сейф, шифр которого он унес с собой. Он грандиозного масштаба русский исторический деятель. Но в чем существование личности, которая изгоняла из себя все личностное? Нет, Пушкин бы с этим не справился.