Глава 17. О моде и нравственности

Глава 17. О моде и нравственности

Иосиф Виссарионович Сталин был человеком неоднозначным. И несмотря на то что его характер и восприятие внешнего мира неоднократно описывались современниками, родственниками, соратниками, охранниками, а еще больше – публицистами, многое еще осталось, как говорят, «за кадром». Довольно много написано об отношении «вождя народов» к женщинам, родным и близким, а также женщинам вообще. Но его рассуждения о том, что прилично носить юным девушкам и другим дамам, практически не анализировались. А он хоть и был генеральным секретарем, но оставался живым человеком, мужчиной со своими собственными вкусами, взглядами и оценками.

Опосредованная борьба за «нравственность» велась в РСФСР, а позже в СССР с переменным успехом. То мы попадали в пучину сексуальной революции, которая в 1918–1921 годах последовала за революцией обычной, то подводили под отношения полов и понятие приличий научную и псевдонаучную основу. У нас были и радикальные течения (взять хотя бы идеи Клары Цеткин, имевшие самый широкий отклик среди молодежи, или теорию «стакана воды»). Но все это очень быстро сгинуло под тяжким железобетонным грузом коммунистической псевдонаучной морали. В студенческие годы мне довелось познакомиться с забавной брошюрой Арона Борисовича Залкинда «Революция и молодежь», изданной в 1924 году. В ней этот видный педолог (была в те времена такая наука – педология) выделил «двенадцать половых заповедей революционного пролетариата». Чтиво это чрезвычайно забавное. Приведу пару цитат из вводной части:

Рабочий класс должен быть чрезвычайно расчетлив в использовании своей энергии, должен быть бережлив, даже скуп, если дело касается сбережения сил во имя увеличения боевого фонда. Поэтому он не будет разрешать себе ту безудержную утечку энергетического богатства, которая характеризует половую жизнь современного буржуазного общества, с его ранней возбужденностью и разнузданностью половых проявлений, с его раздроблением, распылением полового чувства, с его ненасытной раздражительностью и возбужденной слабостью, с его бешеным метанием между эротикой и чувственностью, с его грубым вмешательством половых отношений в интимные внутриклассовые связи. Пролетариат заменяет хаос организацией в области экономики, элементы планомерной целесообразной организации внесет он и в современный половой хаос.

А дальше еще хлеще:

Половая жизнь для создания здорового революционно-классового потомства, для правильного, боевого использования всего энергетического богатства человека, для революционно-целесообразной организации его радостей, для боевого формирования внутриклассовых отношений – вот подход пролетариата к половому вопросу.

Столь откровенная галиматья со временем стала надоедать даже ЦК ВКП(б), которому пришлось охладить пыл советских педологов (так назывались коллеги Залкинда) и выпустить историческое постановление «О педологических извращениях в системе Наркомпросов». Автор педологических идей в тридцатые годы был уволен с поста директора института педологии и психологии, его журнал был закрыт, а потом и сама эта «наука» сошла на нет.

Но последующие времена стали самыми что ни на есть дремучими, и даму в откровенном наряде, а тем более без оного, можно было увидеть разве что в музее в виде скульптурного изображения либо на картинах зарубежных и отечественных классиков.

Любопытно, но «лучший друг советских физкультурников», с нескрываемым удовольствием взиравший на спортивные парады (а в них участвовали и молодые особы, весьма вольно одетые), весьма резко высказывался относительно гардероба своей юной дочери. Более того, своей суровой отцовской волей он буквально принуждал ее носить более приличную, на его взгляд, одежду. В своей книге «Двадцать писем к другу» Светлана Аллилуева писала о том, как генеральный секретарь возмущался ее «спортивным стилем»:

Отец обычно не допекал меня нотациями или какими-нибудь нудными придирками. Его родительское руководство было самым общим – хорошо учиться, больше бывать на воздухе, никакой роскоши, никакого баловства. Иногда он проявлял по отношению ко мне какие-то самодурские причуды. Однажды, когда мне было лет десять, в Сочи, отец, поглядев на меня (я была довольно «крупным ребенком»), вдруг сказал: «Ты что это голая ходишь?» Я не понимала, в чем дело. «Вот, вот! – указал он на длину моего платья – оно было выше колен, как и полагалось в моем возрасте. – Черт знает что! – сердился отец. – А это что такое? – Мои детские трусики тоже его разозлили. – Безобразие! Физкультурницы! – раздражался он все больше. – Ходят все голые!»

Видимо, товарища Сталина совсем не смущали тысячи физкультурниц на парадах, а в быту он проявлял весьма консервативные взгляды. Более того, он давал «руководящие указания» относительно длины платьев и покроя шаровар. Снова слово настрадавшейся от отца в детстве и юности дочери вождя:

Затем он отправился в свою комнату и вынес оттуда две своих нижних рубашки из батиста. «Идем! – сказал он мне. – Вот, няня, – сказал он моей няне, на лице которой не отразилось удивления, – вот, сшейте ей сами шаровары, чтобы закрывали колени; а платье должно быть ниже колен!» – «Да, да!» – с готовностью ответила моя няня, вовек не спорившая со своими хозяевами. «Папа, – взмолилась я, – да ведь так сейчас никто не носит!»

Но это был для него совсем не резон… И мне сшили дурацкие длинные шаровары и длинное платье, закрывавшее коленки, – и все это я надевала, только идя к отцу. Потом я постепенно укорачивала платье, – он не замечал, потому что ему было уже совсем не до того. И вскоре я вернулась к обычной одежде…

Конечно, когда Светлана выросла, она отплатила своему папеньке за детско-юношеские унижения: в семнадцать лет влюбилась в кинодеятеля Алексея Каплера, человека вдвое старше ее, да еще принадлежавшего к не особо жалуемой Сталиным национальности. А затем, когда того посадили (отсидел он 10 лет), вышла замуж за другого гражданина той же национальности. Родила, развелась, стала женой сына соратника Сталина Жданова, снова развелась…

Но и в те времена отцовские требования к гардеробу дочери были весьма строгими:

Он не раз еще доводил меня до слез придирками к моей одежде: то вдруг ругал, почему я ношу летом носки, а не чулки, – «ходишь опять с голыми ногами!». То требовал, чтобы платье было не в талию, а широким балахоном. То сдирал с моей головы берет – «Что это за блин? Не можешь завести себе шляпы получше?». И сколько я ни уверяла, что все девочки носят береты, он был неумолим, пока это не проходило у него и он не забывал сам.

Дочь Сталина пыталась анализировать причины того, что отец столь ревностно следил за ее гардеробом и при случае, даже в присутствии посторонних, мог высказаться достаточно резко. Одну из причин Светлана Иосифовна видела в национальных традициях. В своих воспоминаниях она выделяет этот момент:

Позже я узнала от Александры Николаевны Накашидзе (двоюродная сестра жены Берии Нины Гегечкори, майор НКВД. В 1937–1943 гг. работала сестрой-хозяйкой в доме Сталина. – Авт.), что старики в Грузии не переносят коротких платьев, коротких рукавов и носок.

Другой причиной отцовской критики, по мнению Светланы, было то, что Сталин постоянно сравнивал ее с покойной матерью, а поскольку дочь не выглядела такой же женственной, это его расстраивало, а иногда и бесило.

Даже став взрослой, идя к отцу, я всегда должна была думать, не слишком ли ярко я одета, так как неминуемо получила бы от него замечание. «На кого ты похожа?!» – произносил он иногда, не стесняясь присутствующих. Быть может, его раздражало, что я не походила внешне на маму, а долго оставалась неуклюжим подростком «спортивного типа». Чего-то ему во мне не хватало, в моей внешности. А вскоре и внутренний мой мир начал его раздражать… Изредка он что-либо отдавал мне – национальный румынский или болгарский костюм, но вообще даже то, что присылалось для меня, он считал недопустимым использовать в быту.

Но критику и неприязнь Сталина вызывали не только наряды его дочери. Алексей Рыбин, как он утверждал (правда, по сведениям компетентных источников, безосновательно), довольно часто бывал со Сталиным не только в Москве, но и на отдыхе. Он, конечно, был совершенно явным апологетом вождя (о чем свидетельствуют оценочные моменты), но человеком, вне всякого сомнения, информированным и сохранившим воспоминания своих коллег по охране вождя… Приведем пару цитат из его книги:

В нравственном отношении вождь был чист, как никто другой. После смерти жены жил монахом. Противник неравных браков, он часто высмеивал маршала Кулика, который женился на восемнадцатилетней подруге своей дочери. Завидев его, Сталин подмигивал:

– Смотрите, жених ковыляет… Как бы не шлепнулся на ровном месте.

Раз мы шли в Сочи мимо пляжа. Увидев жирных, развалившихся женщин с раскинутыми ногами, он весь передернулся:

– Какое безобразие! Пойдемте отсюда!..

Конечно, трудно представить себе «вождя народов», гуляющего вдоль сочинского пляжа и разглядывающего лежащих там женщин, но реакция его весьма показательна. Она проявлялась (в несколько более мягких формах) и в отношении некоторых представительниц высокого искусства. Тот же Рыбин вспоминал, как после приема по случаю приезда английской и американской делегаций Сталин решил поблагодарить артистов, выступавших во время банкета. Благодарить-то он благодарил, но певица Вера Давыдова (многие приписывали ей любовную связь с вождем, мотивируя это тем, что трижды Сталинскую премию первой степени просто так не присуждают и трехкомнатную квартиру не дают. – Авт.) подверглась критике за свой относительно вольный наряд. Сталин обратился к ней так:

– Вы, Вера, интересная женщина. У вас хороший голос. Замечательно пели! Зачем же вам было надевать ультрамодный пояс? Вот Наталья Шпиллер тоже интересная женщина с превосходным голосом. Но она одета скромно. И это никому не бросалось в глаза.

Видимо, иностранные гости нашли, что Давыдова одета крикливо. А это не очень соответствовало официальному приему. Вдруг подскочила Ольга Лепешинская, громко воскликнув:

– Иосиф Виссарионович, вам понравилось, как я танцевала?

– Вертелись-то вы хорошо, получше вас танцевал Асаф Мессерер, – охладил ее Сталин.

Оставляя на совести майора госбезопасности Алексея Тимофеевича Рыбина высказывание о «нравственной чистоте» Сталина, вспомню одну историю, которую рассказала мне моя мама, в пятидесятые годы работавшая библиотекарем. Уже после смерти Сталина, примерно в 1955 году, вышел журнал «Огонек» с удивительно смелой по тем временам обложкой. На ней была изображена юная фигуристка в коротеньком платье. Из продажи номер исчез мгновенно. А молодые мужчины с утра занимали в библиотеке очередь «за «Огоньком». И устанавливали время «просмотра» – не больше 15 минут…

Это, на мой взгляд, одна из ярких иллюстраций к состоянию общественной нравственности в нашей стране в те времена. Поэтому не будем более рассуждать о причинах консервативных взглядов Сталина и тем более давать им какие-либо оценки. Он ведь тоже был продуктом того времени, смысл и течение которого во многом сам определял…