Глава 1. Тирания, бесчестье и смерть

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 1. Тирания, бесчестье и смерть

Насколько благочестивыми являлись первые шаги Юстиниана II в начале царствования, настолько нелепым и безумным казалось его императорство после возвращения на царский трон. Он словно специально делал всё возможное, чтобы уронить честь Римского императора и дать самые отталкивающие примеры для потомков. В первую очередь, Ринотмет («с обрезанным носом» — прозвище, данное царю византийцами) вернул с лихвой обещанный долг болгарам. Тербелу выплатили обещанные суммы и подарили убранство царского стола — роскошный подарок. Но этого мало — император вызвал Болгарского хана в столицу и облёк в царские одежды, объявив варвара своим соправителем! Все подданные обязаны были совершать поклонение Тербелу, как царю.

И ранее в силу обстоятельств Римские кесари нередко одаривали варваров высокими наградами, титулами и должностями. Но, чтобы варвар, к тому же некрещёный, стал именоваться Римским василевсом, живым образом Бога на земле, судьёй справедливости и защитником Церкви — такого никогда не случалось. По счастью, болгарин вскоре отбыл на родину, и император уже традиционно венчал на царство свою жену Феодору и малолетнего сына Тиверия, которого объявил соправителем. После этого Ринотмет по-царски вознаградил своих товарищей, верно служивших ему в годы изгнания. Все они получили сан патрициев, а один из них, Варисбакурий, стал протопатрицием и стратигом фемы Опсикия.

После этого ярость Юстиниана Ринотмета излилась потоками на своих недоброжелателей. Двух несчастных «заместителей», как уже говорилось, он казнил после нанесения им максимально возможного бесчестья, теперь настал черёд остальных. Первым пал патриарх Каллиник (694–705), которого по приказу царя ослепили и, как еретика, отправили в Рим к папе. Это было поистине зверское злодеяние, не имевшее аналогов[849].

Едва ли вина патриарха, вынужденного венчать Леонтия на царство, была столь велика перед царём, и вряд ли он мог в одиночку остановить бунт константинопольцев против Юстиниана. Император имел, разумеется, неписаное право назначать и снимать архиереев Константинополя, но в данном случае лишение патриарха кафедры сопровождалось совершенно непозволительными наказаниями. И уж, конечно, отправка Каллиника в Рим «на перевоспитание» выглядела прямым оскорблением для всего восточного клира, незаслуженно обиженного царём. После расправы с архиереем, Ринотмет поставил на патриарший престол столицы монаха-затворника Кира (705–711), когда-то предсказавшего ему возвращение царского титула.

Затем начались массовые казни. Брат казнённого императора Тиверия полководец Ираклий и все его командиры были схвачены и повешены на городской стене — так отечество в лице возвратившегося царя отблагодарило их за службу. Во все концы государства были посланы специальные агенты, задачей которых являлось выявление и задержание всех лиц, которые сочувствовали казнённым Леонтию и Тиверию, а также не были лояльны по отношению к Ринотмету. Словно состязаясь с дьяволом в богатстве фантазии, Юстиниан придумывал самые жестокие казни. Как правило, выбор кандидатов на смерть происходил во время пиров, которые давал царь. По окончании торжеств он лично определял, кто из гостей отправится под топор палача, а кто на виселицу. Некоторых зашивали живыми в мешок, а затем бросали в море, наслаждаясь криками ужаса несчастных. По некоторой оценке Юстиниан «считал верёвку, секиру и палача единственными орудиями верховной власти»[850].

Желая вознаградить себя за унижения прошлого десятилетия, Ринотмет начал придавать внешней форме очень серьёзное внимание, стараясь ни в чём не уронить царский сан. На монетах, которые чеканили в его царствование, впервые появился штамп «Servus Dei»(«Раб Божий»), а на реверсе — лик Спасителя с надписью: «Rex regnantium» («Царь царствующих»). В столице он воздвиг статую царицы Феодоры и себя, причём сам Юстиниан стоял перед супругой коленопреклонённым. Когда возникла необходимость перевезти царицу Феодору из ставки Болгарского хана в Константинополь, император направил за ней целую эскадру, многие корабли которой, попав в бурю, затонули. Его зять, Болгарский хан, даже сделал ему замечание, отметив, что достаточно было прислать два-три корабля, а не целый флот, будто Юстиниан решил войной захватить свою жену[851].

Казни самых смелых и умелых сановников и военачальников окончательно расстроили государственное управление и армию. Первым сигналом, ясно свидетельствующим о том, что в государстве не всё благополучно, явилось столкновение римлян в 708 г. с одним из «самостийных» болгарских отрядов, «незаметно» от своего хана решившего пограбить греков. Император лично возглавил армию, решив продемонстрировать былое искусство войны, и вскоре византийцы стояли под крепостью Анхиал, что находится в 20 км от современного болгарского города Бургас. Организация войска полностью отсутствовала, и римский лагерь представлял собой бивуак кочевников. Византийские кавалеристы свободно, словно никакого неприятеля поблизости не было вовсе, разбрелись по территории в поисках фуража, вследствие чего оказались в буквальном смысле слова смятыми варварами, начавшими атаку. Греческая пехота попыталась сопротивляться, но свежие подкрепления болгар сумели преодолеть стену щитов и копий, и римские войска в панике отступили в крепость. Потери византийцев были очень велики, и через 3 дня император отдал приказ перерезать жилы у лошадей, чтобы те не достались варварам, и грузиться на корабли, по счастью, стоявшие рядом[852]. Оставленная без помощи царя крепость была осаждена болгарами, которые вскоре захватили её.

Позднее эта история будет многократно «дополнена», а вина перенесена на ненавидимого всеми Ринотмета, так что виновником этого поражения назовут ошибочно его, а не римских стратегов, командовавших воинскими частями[853]. Но в целом, конечно, этот печальный исход был предопределён неразумной и жестокой политикой царя. Впрочем, для нас важно другое: как бы там ни было в действительности, император не сделал никаких уроков из этого поражения.

А между тем опасность была уже рядом. В 705 г. умер Арабский халиф Абд-Аль-Малик, которому наследовал его сын Аль-Валид, не менее умелый и опытный воин, чем его отец. Хотя основные силы арабов в это время воевали на северном направлении, в 707 г. крупные силы мусульман вторглись на территорию Второй Капподакии и осадили важную крепость Тиану. Гарнизон мужественно защищал город, и арабы даже подумывали о том, чтобы снять неудачную для них осаду. Но тут, как на беду, к городу подошли римские войска, направленные императором на помощь осаждённым. Командовали ими два близких товарища Ринотмета — Феодор Картерук и Феофилакт Салибану, по злой иронии судьбы не переносившие друг друга.

Прервав осаду, арабы организованно выстроились на позициях, а затем напали на римлян и разгромили их. После блестящей и убедительной победы они перехватили обоз с продовольствием, направлявшийся в осаждённый город, и жители, измученные голодом и 9-месячной осадой, сдались на милость победителей, условившись с ними, что арабы разрешат им беспрепятственно выйти из города и удалиться на земли Римской империи. Но мусульмане обманули римлян и многих забрали в плен, а остальных выгнали в пустыню[854].

После того, как арабы убедились в полной беспомощности византийцев, их набеги стали особенно дерзкими. Вплоть до 710 г. они продолжали грабёж приграничных территорий, а в указанном году мусульмане под руководством вождей Масальма и Усмана заняли многие крепости в Капподакии, причём часть из них сдалась арабам без боя. Дошло до того, что один отряд численностью 30 всадников проник в город Хрисополь на Босфоре, сжёг несколько пришвартованных там судов, перебил множество народа, посеял панику и скрылся[855].

Современникам казалось, что силы арабов неисчерпаемы. Мусульмане одновременно вели военные действия по многим направлениям, и даже внутренние споры, периодически выливавшиеся в столкновения различных претендентов на пост халифа, не давали облегчения христианскому миру. В 710 г. арабы под сильной рукой своих вождей прошлись по всему северному побережью Африки, вступили в сговор с римским комитом Юлианом, имевшим неплохую флотилию, заняли без боя последнюю на африканском побережье византийскую крепость Септем и перебрались в Испанию. В следующем году их военачальник Тарик, вольноотпущенный раб полководца Муссы, разбил вестготов, король которых Родерих пал в сражении 19 июля 711 г.

Когда известие об этом дошло до бывшего хозяина Тарика, тот велел прекратить преследование вестготского войска, но вольноотпущенник проявил характер. Собрав военный совет, он поставил вопрос следующим образом: «Дадим ли мы христианам время, чтобы они собрались с новыми силами и вернули своё утраченное мужество?» Конечно, все присутствующие поддержали его. Разделив армию на три части, он умело преследовал вестготов, заняв города Эльвиру, Толедо, Кордобу. Население в панике бежало к Пиренеям — единственное место, куда ещё не доходили легкоконные арабские отряды. Получив известия об этих победах, жаждавший снискать лавры победителя, арабский полководец Мусса сам явился в Испанию и продолжил завоевание страны. Возле Сарагосы арабы встретились и после короткого штурма овладели городом. В скором времени вся Испания оказалась в их власти. В это же время другие арабские части дошли до границ Китая — VII в. стал моментом их наивысшего могущества и торжества[856].

Единственным лицом, сумевшим организовать сопротивление арабам, стал легендарный вестгот Пелайо. Знатный аристократ, он засел с остатками воинских подразделений в горах Астурии. Мусульмане двинули на подавление мятежа Пелайо громадную армию, и в местности Ковадога враги сошлись для битвы. Христиан было настолько мало, что епископ, присутствовавший в войске, спросил, как Пелайо думает устоять перед арабами. Тот ответил: «Христос — наша надежда, и в этих малых горах будет восстановлено благоденствие Испании, и войско народа готово». Действительно, атака арабов захлебнулась, готы перешли в контрнаступление и заставили врага отступить с большими потерями[857].

Но, императора не волновали страшные поражения и арабские угрозы. Как указывалось выше, в это время он был занят вопросом признания Римом актов Трулльского Вселенского Собора. Пока шли переговоры с папой, император утолил очередную порцию жажды ярости, вспомнив, что в своё время его посланник Захарий был выкинут из Рима равеннской армией, проявившей непослушание императору. И в 709 г. стратиг сицилийского войска Феодор получил приказ произвести экзекуцию Равенны. Форма, в которой произошло очередное злодеяние царя, поражает своим коварством.

По сложившемуся обычаю, приезд высших сановников в Равенну, где квартировал царский экзарх, сопровождался организацией массового застолья, на которое приглашались видные граждане и местный епископ. Так было и на этот раз, но, прежде чем гостей пустили к столу, их по двое приглашали к стратигу, где заковывали в колодки и отправляли в трюм военного корабля, пришвартовавшегося рядом.

Арестованные были доставлены в Константинополь, где их казнили, а Равеннского епископа Феликса ослепили и сослали в далёкое горное селение в Понте. Вошедшие в это время в Равенну сицилийские солдаты разграбили город, похитив, в том числе, церковные драгоценности. К стыду Рима, папа никак не отреагировал на эти зверства, вспомнив, что не так давно Равеннский епископ настаивал на своей автокефалии по отношению к Риму, и потому, стало быть, наказан Богом за свою дерзость. Точно так же римские источники стараются не упоминать о том, что Юстиниан Ринотмет подтвердил все привилегии апостолика, на которых тот настаивал, когда произошла его встреча с папой Константином[858]. Жестокости Юстиниана Ринотмета вызвали настоящее восстание в Равенне. Жители покарали императорского экзарха, который казнил в Риме нескольких клириков, препятствующих подписанию актов Трулльского Собора папой, и поставили во главе города сына казнённого нотария Константина. Они объявили себя свободным городом, независимым от Константинополя[859]. Нет никакого сомнения в том, что эта очередная акция неповиновения привела Юстиниана в ярость, но он ничего не предпринял, чтобы как-то умиротворить ситуацию. Вообще, складывается впечатление, будто на время император забыл о том, что он обязан управлять страной и сохранять её территориальную целостность, а не разбазаривать в угоду личным прихотям те земли, которые потом и кровью, трудом и мудрой политикой собирали его предшественники.

Но тирании Юстиниана вскоре наступил конец, который он сам же стремительно приближал. Ревизуя в очередной раз список своих врагов — реальных и вымышленных, император вспомнил и о том Богом забытом городке, где некогда пребывал в ссылке. Впрочем, есть мнение, что карательная экспедиция в Херсон должна была попутно решить вопрос обеспечения безопасности этого края от хазар, давно уже присматривавшихся к нему. Во всяком случае, войско собралось огромное, и для его снаряжения пришлось прибегнуть к «самообложению» патрициев и населения столицы. Командовал флотом и войском патриций Стефан, помощником которого стал спафарий Илия, должный по окончании операции возглавить управление Херсоном. На корабле оказался и тот злосчастный сановник Вардан, который когда-то рассказал императору Тиверию II свой пророческий сон, попав за это в ссылку. Теперь ему по приказу царя меняли место заточения.

Высадившись в Херсоне, Стефан арестовал хазарского начальника, некогда не отдавшего Юстиниана в руки императора Тиверия, 40 знатных жителей и их семьи, отослав затем в Константинополь на верную смерть. Сам же он, движимый некоторыми личными мотивами, устроил настоящую бойню: семерых местных знатных лиц спалил заживо, а двадцать человек утопил в море. Многих молодых местных жителей из числа «попроще» Стефан разрешил своим солдатам забрать в рабство. Но всё же вследствие медлительности карательных войск многие херсонцы успели бежать вглубь материка и остались живы[860].

Не известно почему, но вскоре из Константинополя пришло известие, будто император не доволен действиями Стефана и повелел ему возвратиться в столицу. Как полагают, Юстиниан посчитал, что Стефан слишком милостив по отношению к мирному населению[861]. Был октябрь месяц, и на обратном пути флот попал в страшную бурю, следствием которой стали ужасающие потери среди римских солдат. Несколько дней подряд после шторма море выносило их трупы на всём побережье Малой Азии[862].

Но и эта неудача не отрезвила Юстиниана II, который снарядил новую экспедицию и довести экзекуцию до конца. Пока снаряжалось войско, жители Херсона успели узнать о том, что их ожидает в ближайшем будущем, и обратились к Хазарскому хану с просьбой взять их под свою власть. В свою очередь, и Ринотмет получил известия об отложении Херсона, что только укрепило его в мыслях жестоко наказать «бунтовщиков». Однако он явно не рассчитал свои силы, почему-то пребывая в уверенности, что Илия, оставшийся в Херсоне, сам сможет произвести экзекуцию. Поэтому царь не стал выделять на этот раз большие средства на экспедицию — впрочем, возможно, у него уже не оставалось для этого резервов.

Для усмирения города и в помощь Илии он направил патриция Георгия по прозвищу «Сириец», при котором было всего 300 воинов. По приказу царя патриций должен был навести порядок в городе, покарать виновных, снять Илию с должности и переправить в столицу Вардана, чьи нескрываемые амбиции и опасные разговоры, слухи о которых достигли Константинополя, уже стали раздражать царя. Но граждане Херсона пошли на жестокую хитрость: они отказали впустить римские войска в город, разрешив проезд в него только начальникам, которых тут же перебили. Имперских солдат убили хазары, оказавшиеся неподалеку. Как обычно, лучшая защита — нападение; поэтому Херсонес провозгласил себя независимым от Юстиниана городом и провозгласил императором ссыльного патриция Вардана.

Это известие окончательно вывело Юстиниана Ринотмета из себя. Впав в дикую ярость, он приказал зарезать детей Илии, не сумевшего исполнить его приказы, а жену сановника выдал замуж за её же раба-негра, имевшего безобразный внешний вид[863]. Осенью 711 г. он снарядил новую экспедицию в Херсон под руководством патриция Мавра, повелев тому полностью уничтожить непокорный город и перебить всех его жителей. Пока Ринотмет готовил месть, Вардан, не мешкая, отправился к хазарскому хану с просьбой о помощи. Конечно, и на этот раз, как и в случае с Юстинианом Ринотметом, личный успех должен быть оплачен из государственных денег и за счёт новых уступок варварам. Но недавний прецедент Юстиниана показал всем, что этот путь к власти является наиболее коротким.

Мавр тронулся в путь, но экспедиция была снаряжена очень плохо. Когда через некоторое время флот пристал к берегу и началась осада, штурм по естественным причинам — плохая подготовка войск — всё время откладывался. А затем к Херсонесу подошли крупные силы хазар вместе с Варданом. Посчитав своё положение безнадёжным, Мавр сдался им, понимая, что мстительный император никогда не простит ему невыполненный приказ. Как свидетельство своей покорности, он признал Вардана императором и вверил тому свои войска, которые срочно были приведены к присяге новому Римскому царю, принявшему более благозвучное имя — Филиппик.

До этого момента «херсонская революция» выглядела наивной детской игрой с предопределённым результатом. Теперь же с появлением войска и денег (Мавр имел войсковую казну, выделенную для снаряжения и питания своей армии) авантюра приняла реальные очертания государственного заговора, имевшего неплохие шансы на успех. Выдав задаток хазарам из войсковой казны в счёт будущей оплаты их услуг, Филиппик получил возможность идти на Константинополь. Флот отплыл в столицу, чтобы сделать из ссыльного армянского патриция Римского императора.

Когда об этом узнал Юстиниан Ринотмет и решил предпринять ответные действия, внезапно обнаружилось, что войск, способных противостоять мятежникам, в столице нет. В довершение всех бед, новость об измене Мавра ещё не дошла до него, поэтому план действий изначально был сформирован неверно. Как утопающий хватается за последнюю соломинку, так и он обратился за помощью к своему «соправителю» Болгарскому хану Тербелу с просьбой прислать войска.

Но тот выделил царю всего 3 тыс. всадников (по другим сведениям, 30 тыс., что кажется явным преувеличением[864]) — не очень великая сила, которая к тому же по ошибочному приказу царя была направлена к горному проходу, через который, по мнению Юстиниана, и мог пройти в Константинополь Филиппик. Сам император, горя нетерпением, оставил столицу и присоединился к войску. Каковы же были его изумление и ярость, когда он увидел, что флот Мавра беспрепятственно продвигается на запад, отрезая ему путь в Константинополь. Пока царь метался в ярости, Филиппик успел войти в город, сдавшийся ему без сопротивления[865]. После этого можно было уже с уверенностью говорить, что царствование Юстиниана II завершилось.

Опозоренный спафарий Илия, оказавшийся рядом с Филиппиком, желал отомстить за свою жену и вызвался доставить Ринотмета к новому самодержцу римлян. Во главе кавалерийского отряда он помчался за свергнутым и отверженным монархом, а тем временем Филиппик устранял последние преграды на пути своего самостоятельного царствования. Ему не терпелось поскорее умертвить сына Ринотмета Тиверия, которого царица Анастасия, мать Юстиниана II, напрасно прятала в алтаре храма Влахернской Богоматери и умоляла убийц о пощаде. Патриций Мавр и его помощник хладнокровно вошли в святыню храма, вынесли мальчика из него, положили на землю и зарезали, как ягнёнка, похоронив затем на кладбище в церкви Бессеребренников[866]. А Илия тем временем домчался до Даматрии, где находился Ринотмет, склонил болгар отложиться от Юстиниана, а затем лично отрубил бывшему императору голову, отослав её новому василевсу византийцев. Радость от убийства Ринотмета была столь велика, что его голову возили, как напоказ, по городам, включая Италию, где её насадили на пику и использовали в качестве знамени. Единственно, где к известию о его смерти отнеслись с печалью, так это в Риме, папа которого не забыл, что именно Юстиниан обещал и гарантировал те полномочия, которые понтифик с таким трудом отстаивал от могущественного Константинопольского патриарха.

Смертью Юстиниана II закончила своё существование династия Ираклидов — суровых, мужественных воинов, защитников Церкви, последний представитель которой, несмотря на былые заслуги, поставил Римскую империю на грань катастрофы[867].

Данный текст является ознакомительным фрагментом.