Глава 1. Династические войны

Глава 1. Династические войны

Уже в первые дни после смерти императора стало ясно — надежды Ираклия Великого на то, что его последняя воля будет исполнена и Ираклон вместе с матерью и св. Константином III станут управлять государством, не оправдались. Первой жертвой народной нелюбви стала Мартина. Она решилась публично объявить волю своего покойного мужа, пожелавшего, чтобы она непосредственно участвовала в управлении Римской империей. Но, когда цари и августа по традиции совершили праздничный выход, Мартину ждал неприятный сюрприз. Константинопольцы сами выстроили иерархию в царской семье и, приветствуя обоих царей и славословя их, тут же отдали предпочтение старшему сыну Ираклия св. Константину, поскольку тот был облачён в пурпур едва ли не с рождения. Саму же Мартину греки отвергли, причём в очень обидной форме: «Ты только мать царей! — неслись к ней крики из толпы. — Они наши цари и владыки! Когда в наше царство являются варвары и иноплеменники, ты не можешь принимать их и вести с ними переговоры. Не дай Бог, чтобы в такое состояние пришла держава римлян!»[664]. После этого Мартине ничего не оставалось, как молча признать своё поражение и на время затаиться.

Вполне естественно, что при 15-летнем брате св. Константин III полностью взял бразды правления в свои руки. К сожалению, история сокрыла от нас многие детали его царствования и жизни, но несомненно, что человек, прозванный византийцами впоследствии святым Константином Новым, являлся далеко не заурядной фигурой. Впрочем, как легко догадаться, во время многолетних военных походов своего отца он оставался единственным правителем в Константинополе, сумел заслужить доверие горожан и приобрёл необходимый опыт управления государством. А личное благочестие царя, свойственное вообще всем греческим василевсам, не осталось незамеченным современниками.

Уже первые шаги св. Константина Нового как единовластного государя показали всем, что на трон взошёл человек со сложившимися убеждениями и добрым характером, хотя и болезненный. Положение Римского государства в этот момент оставалось всё ещё очень опасным. Арабы практически полностью завоевали Сирию и Египет, остались лишь крохотные римские островки, залитые арабским морем. Необходимо было быстро решать вопрос о заключении с арабами мирного договора, если, конечно, царь не желал, чтобы вскоре они стояли у стен Константинополя. Для этого он сменил гнев отца в отношении сосланного Александрийского патриарха Кира на свою милость и срочно вызвал того в столицу. Встретившись с восстановленным в сане архиереем, он предоставил Киру необходимые полномочия для определения условий мирного договора, включая размер подлежащей выплате арабам дани. Одновременно с этим император стягивал войска и флот для помощи последним осаждённым крепостям Египта, в которых греки отчаянно сопротивлялись мусульманам.

Но пока шли эти приготовления, арабы завершили начатое дело до конца: 9 апреля 641 г. пала крепость Вавилон в Египте, 13 мая город Никиус, а затем Антинуполь. Причём последние поражения ознаменовались полной деморализацией римских командиров и солдат, панически отступавших при виде арабов, и жестокой резнёй мусульманами местного населения. В Сирии арабский полководец Муавия, благодаря предательству одного иудея, захватил Кесарию Палестинскую. После этого арабы проникли в Киликию, прошли в Капподакию и захватили город Евхаиты[665].

Любые семейные склоки, тем более в августейшей семье, едва ли уместны во время войны. Но всё же в скором времени отношения между Мартиной и императором резко испортились. Святой Константин III очень нуждался в средствах для ведения войны, и тут комит царских щедрот Филагрий, знавший о последних распоряжениях покойного Ираклия Великого, открыл царю тайну, что у патриарха Пирра хранятся деньги для Мартины. Император потребовал от патриарха вернуть их в казну, полагая, что Мартина не нуждается в отдельном обеспечении, и Пирр был вынужден подчиниться царскому приказу[666]. После этого патриарх пал в немилость и был отстранён от дворца. Однако царица люто возненавидела своего пасынка, и вскоре двор разделился на две партии, открыто враждовавшие друг с другом.

Исправляя ошибку отца, связанную с изданием «Эктесиса», св. Константин Новый благосклонно принял послание Римского папы Иоанна IV (640–642), в котором тот жаловался на Константинопольских патриархов Сергия и Пирра и горячо защищал папу Гонория. По его мнению, покойный понтифик был православным архиереем, несколько запутавшимся в лексике и неверно понятым на Востоке. Царь не стал вдаваться в эти подробности и просто пообещал апостолику отменить «Эктесис». Однако он не знал, что дни его уже сочтены[667].

Еще с юности император страдал от туберкулёза. Напряжённая атмосфера, довлевшая в царском дворце, ещё более усугубила болезнь св. Константина III. Надеясь найти облегчение от страданий, он оставил столицу и переехал в Халкидон, где имел собственный дворец. Отъезд царя из Константинополя и его болезненное состояние вызвало тревогу в городе, где ходили упорные слухи, будто царь отравлен Мартиной. Верил ли в это сам св. Константин — не известно, но, безусловно, он не доверял мачехе. По совету того же Филагрия император обратился с просьбой к войску (!) обеспечить безопасность своему сыну Ираклию, которому было всего 10 лет. Исполнителем воли императора был назначен знатный армянин Валентин Аршакуни, которому царь передал для выплаты войску в качестве подарка 216 тыс. золотых монет.

Едва святой царь успел отдать последние распоряжения, как 25 мая 641 г. умер, процарствовав всего 103 дня.

Казалось, теперь настал звёздный час Мартины, ставшей при малолетстве Ираклона единоличной правительницей Римской империи, хотя формально императором был её сын Ираклон. Она тут же открыла доступ во дворец патриарху Пирру, а Филагрия повелела постричь в духовный сан и сослать в крепость Септем на Гибралтарском проливе[668]. Будучи мстительной, августа подвергла опале многих лиц, близких своему пасынку и Филагрию, некоторых из них казнив. После этого обычные государственные дела овладели её сознанием.

Патриарх Кир, помилованный скончавшимся монархом, продолжал приготовления к своему отъезду и в августе 641 г. с большой свитой отплыл в Александрию, имея рядом с собой войска августала Феодора, нового начальника Египта. Прибыв в ночь под праздник Воздвижения Честного Креста Господня, Кир и Феодор отправились в монастырь Табеннисиотов, откуда начался большой Крёстный ход. Радость от возвращения патриарха была так велика, что улицы покрыли коврами, а рядом стояли возбуждённые толпы народа. По ошибке диакон запел гимн, применяемый при Пасхальном богослужении, из чего все сделали вывод, что Кир не доживёт до следующей Пасхи. Кстати сказать, это предсказание действительно сбылось. Но в целом возвращение патриарха и особенно Феодора в Александрию принесло некоторое успокоение столице Египта, в которой только что прошли кровавые столкновения между халкидонитами и монофизитами, вызванные жёсткой церковной политикой римских военачальников[669].

Хотя приезд Феодора в Александрию дал положительный результат, Мартине вскоре пришлось пожалеть, что она так опрометчиво оставила Константинополь без надёжной охраны. Выполняя поручения покойного св. Константина, Валентин Аршакуни выехал к войску, где и получил известие о смерти императора. Армия и Валентин всерьёз опасались за судьбу маленького Константа и двух других малолетних детей умершего царя — Ираклия и Феодосия. Поэтому они без особых раздумий начали марш к Константинополю, заняв по дороге Халкидон, чем вызвали переполох в столице. Мартина срочно подтянула немногие воинские соединения, находившиеся поблизости, а император Ираклон вместе с патриархом Пирром вышли к народу с детьми св. Константина III Ираклием и Феодосием и дали публичную клятву, что никто из них не причинит вреда порфирородным наследникам. Эта акция имела несомненный успех — народ заметно поутих, и Ираклон решил повторить её перед восставшей армией. Но Валентин Аршакуни не допустил его к войску, император Ираклон был вынужден вернуться в Константинополь, где его, впрочем, бурно славословили, понося при этом Валентина[670].

Но, как это часто бывает, настроение толпы вскоре быстро переменилось. Спустя короткое время константинопольцы стали довольно скептически относиться к клятве Ираклона и потребовали венчать на царство сына св. Константина III Ираклия. И хотя патриарх Пирр уговаривал Ираклона проигнорировать это требование, царь всё же явился в храм Св. Софии, где и произошло венчание на царство маленького Ираклия. На его головку был возложен венец, не так давно снятый с трупа царственного деда отцом нового царя и подаренный Мартиной храму. Как ни странно, это событие только раззадорило толпу, теперь обратившую свой гнев против патриарха Пирра. Либо весть о его отношении к состоявшемуся венчанию облетела город, либо поведение архиерея в ходе праздничной службы смутило прихожан, но константинопольцы, среди которых было много иудеев, дерзко ворвались в алтарь храма Св. Софии и, овладев ключами храма, буйно прошлись по Константинополю.

При таких обстоятельствах патриарх ночью прошёл в алтарь, снял свой омофор, возложив его на жертвенник, добровольно отказавшись от сана, и укрылся в доме одной благочестивой женщины. «Не отчуждаюсь от священничества, но отступаюсь из-за непослушного народа», — сказал он напоследок[671]. Поговаривали и, возможно, небезосновательно, что его смущал не столько гнев толпы, сколько реакция Мартины на венчание малолетнего Ираклия. Окончательно разойдясь в оценках на свершившиеся события с августой, Пирр и решился на этот шаг. Впрочем, по другой версии, гораздо более правдоподобной, поступок архиерея был обусловлен тем, что он поддерживал Мартину, впавшую в немилость толпы после воцарения Константа II. И потому практически был вынужден сложить с себя сан. Экспатриарх подвергся опале и был сослан в Триполис[672].

Но поступок Ираклона не внёс успокоения — Валентин Аршакуни из Халкидона рассылал воззвания по провинциям в защиту наследников св. Константина III, а в самом Константинополе умело распускал слухи, будто смерть покойного императора — дело рук августы[673]. Положение Мартины становилось очень опасным, и она решила перекупить Валентина, направив к нему посольство. Армянскому вождю, поставившему перед собой цель свергнуть Мартину и её потомство с трона, послы предложили должность комита экскувитов, подарки солдатам, но при условии, что он и войско дадут согласие на венчание царём малолетнего сына Мартины от Ираклия Давида, родившегося в один день с Ираклием, сыном императора св. Константина III. В обосновании этого предложения говорилось, что Давид уже имеет чин кесаря и теперь, как сын императора, должен получить и царский венец. Предполагалось, что сразу же после венчания Давид примет более благозвучное для царя имя Тиберий. Но до этого не дошло, поскольку Валентин Аршакуни отказался на предложенные условия, хотя среди посольства находился и новый Константинопольский патриарх Павел II (641–654).

Вскоре после этого наступила и развязка давно запущенной интриги. Мартина окончательно потеряла уважение при царском дворе, и о ней было составлено подложное письмо, будто августа желает физически устранить детей св. Константина III, выйти замуж за одного из римских полководцев и захватить власть в свои руки. Оглашение этого письма произвело страшное волнение, и ничто уже не могло спасти Мартину. Ей был отрезан язык, императору Ираклону и его младшим братьям — носы, как признание незаконности царствия детей императора от греховного, кровосмесительного брака. После этого их сослали на остров Родос, где они впоследствии и умерли, забытые всеми людьми[674]. Наступило время нового, 27-летнего царствования очередного потомка Ираклия Великого, богатое различными событиями.