Глава 1. Смена имперской политики. Территориальные потери в Италии, Испании, Африке и война с Персией

Глава 1. Смена имперской политики. Территориальные потери в Италии, Испании, Африке и война с Персией

У св. Юстиниана не было наследников, но он имел шестерых племянников, один из которых — сын сестры царя Вигиланции Юстин женился на племяннице св. Феодоры Софии и тем самым сильно упрочил своё положение при дворце. На момент смерти святого царя ему исполнилось 45 лет. Карьера его была удачна: ещё совсем молодым человеком он удостоился титула куропалата. И, став зрелым человеком, обладая всеми качествами правителя — мужеством, умом, энергией, заботливостью о подданных и просто чувством долга перед государством, Юстин имел при своём положении все основания рассчитывать на царский трон. Кроме других качеств, его отличало великодушие, это был человек, замечает летописец, «во всех делах поступающий правильно»[336]. Намерения Юстина были чисты и благородны, и он мог с достоинством занимать свой высокий пост[337].

К сожалению, его здоровье было далеко не блестящим — нервное и психическое расстройство организма со временем приняло угрожающие черты, а по мере несения государственного служения болезнь всё более прогрессировала. Нередко Юстин совершенно впадал в беспамятство, кроме того, его мучили желудочные и иные недуги — скорее всего, болезнь простаты. Это приводило к зачастую немотивированным вспышкам гнева с его стороны и проявлению крайней раздражительности, от чего страдали и государственные дела, и подданные.

Его главным конкурентом на властном поприще являлся сын другого племянника императора св. Юстиниана Великого, которого также звали Юстин. Между двумя родственниками состоялось даже нечто соглашения, по условиям которого любой из них, пришедший к власти, обязался обеспечить второе место в Империи другому претенденту. Но чуть позднее второй Юстин после смерти своего величественного отца Германа, чья благородная натура до сих пор вызывает восхищение, попытался устроить интригу против двоюродного брата, но на собственную же погибель. Как только Юстин II пришёл к власти, он казнил второго претендента по обвинению в заговоре[338]. Впрочем, это была не последняя попытка «освободить» Юстина от престола — в 566 г. был открыт заговор некоего Еферия и Авдия, злоумышлявших на государя[339].

Воцарение нового императора не обошлось без некоторых традиционных для таких случаев легенд, запечатленных современниками в исторических хрониках. По преданию, в ночь смерти св. Юстиниана Великого Юстину привиделся сон, в котором Дева известила ему волю Небесного Отца и умершего дяди, согласно которой он должен принять на себя бразды правления. Сон был прерван стуком в дверь — открыв её, Юстин увидел склонившихся в поклоне сенаторов во главе с патрицием Каллиником, просящих его принять власть в осиротевшем государстве. Юстин колебался, рядом в нерешительности стояла его жена София, но сенаторы вновь и вновь повторяли свою просьбу, падая к его ногам и умоляя принять царство. Наконец, Юстин дал согласие. Стояла глубокая ночь, и во избежание смуты и беспорядков были приняты срочные меры, дабы известие о смерти св. Юстиниана не разнеслось по городу, — это взялся обеспечить комит экскувитов Тиверий. Юстин с Софией прошли в окружении синклита во дворец, где оплакали труп покойного государя и укрыли его специально вышитым покрывалом с изображением римских побед.

Несмотря на все меры предосторожности, слухи о смерти св. Юстиниана всё же достигли города, и утром константинопольцы поспешили на ипподром, по обыкновению заняв места раздельно, по партиям. В это время Юстин молился в храме Архангела Михаила, а его жена — в церкви Пресвятой Девы Марии. Затем все вернулись во дворец, где состоялось венчание на царство. Юстин был облачен в царские одежды, на голову ему надели солдатскую шейную цепь, а четверо солдат подняли его на щит. Находящийся рядом патриарх благословил нового царя на царство, и император Юстин II обратился к представителям народа и армии с речью, в которой обещал править разумно и по справедливости[340].

После этого царственная чета отправилась на ипподром, где их радостно приветствовал столичный люд. Из толпы вышли кредиторы казны, и их требования новый император тотчас удовлетворил из собственных средств. Юстин II тут же сделал богатые вклады в церкви и монастыри, созданные его великим предшественником, и увеличил их земельные наделы. Едва стихли крики радости, как из столичных рядов вышли женщины, чьи мужья находились в тюрьме, и просили царя о снисхождении. Их просьбы также были удовлетворены. Шествие торжественно вернулось во дворец, и после полудня произошло погребение св. Юстиниана. Торжества по случаю воцарения нового императора случились лишь после этого траурного мероприятия, однако, по обыкновению, были роскошными[341].

Став царём, Юстин II был вынужден срочно решать многие накопившиеся проблемы, в первую очередь — финансовую. Он так описывает в своей новелле состояние дел: «Мы нашли казну, разорённую долгами и доведённую до крайней нищеты, и армию до такой степени расстроенную, что государство предоставлено было непрерывным нашествиям и нападениям варваров»[342]. Со всех концов державы к нему обращались с просьбами завершить войну и облегчить финансовые повинности подданных. Впрочем, как уже отмечалось ранее, серьёзные проблемы породили даже не столько многочисленные, практически не прекращавшиеся войны при св. Юстиниане, сколько бубонная чума, совершенно разорившая восточные области и подорвавшая экономику Империи.

Чтобы хоть как-то помочь римлянам, император объявил о сложении недоимок в бюджет, начиная с 560 г. А императрица София — женщина весьма деятельная и решительная, в третий год правления супруга вызвала к себе во дворец столичных ростовщиков и потребовала от них вернуть все векселя их должникам. Такие чрезвычайные меры были, по-видимому, действительно необходимы, и они немало способствовали росту авторитета Юстина II среди населения[343]. Следует отметить, что императрица действовала самостоятельно не только в финансовых вопросах. В условиях, когда болезни отнимали у Юстина II последние силы, и он нередко просто не мог двигаться, София имела безусловное влияние на дела государства. Всё же, хотя София и пыталась копировать императрицу св. Феодору, она явно уступала ей по уму и талантам. Поэтому, нередко её инициатива была не всегда удачной для Империи.

Падение благосостояния населения неизменно вызывает народные волнения различной степени. Не был исключением и Константинополь, где при св. Юстиниане регулярно происходили кровавые столкновения партий. Надо отдать должное тому способу, которым новый царь успокоил вечно борющихся за влияние на особу императора венетов и прасинов. Понимая, что любой его положительный выбор немедленно приведёт к уличным боям между двумя партиями, он заявил их представителям буквально следующее. Венетам он сказал: «Царь Юстиниан для вас умер», а прасинам: «Царь Юстиниан для вас жив». Поняв этот прозрачный намёк, партии присмирели и более не проявляли вражды друг к другу[344].

Всё же, при всех положительных качествах, Юстин II заметно уступал своему предшественнику в понимании государственных проблем. Кроме того, он был довольно непоследователен в выборе решений. Искренне любивший своё Отечество, император считал ниже римского достоинства склонять голову перед варварами и уплачивать им дань. Он категорично не желал по примеру св. Юстиниана Великого покупать мир у варваров. Однако это решение — само по себе ни плохое и ни хорошее — неизбежно вело к войне, к которой следовало должным образом готовиться. Но Юстин II не проявлял большого желания воевать, поскольку состояние войска было далеко не блестящим. Таким образом, в итоге император получил войну в самой неудачной редакции и в самый неподходящий момент — денег не было, а армия была не способна выполнить поставленные перед ней задачи. Наконец, утратив чувство объективности, при расстроенных армии и финансах, император неосмотрительно оттолкнул от себя союзников из варваров, до этого времени верно исполнявших свои обязательства перед Римской империей.

Перемены в имперской политике проявились довольно быстро. Вскоре после того, как Юстин II стал императором, в царский дворец явилось аварское посольство. Авары потребовали уплаты денег, которые ранее выплачивались разгромленным ими союзникам Византии утургурам и кутургурам. Очевидно, это предложение было небезвыгодно для Константинополя — в конце концов, какая разница, кто будет защищать дунайские границы? Но император долгих 7 дней советовался с приближёнными и, наконец, приняв посольство, в гордых выражениях отказал им в удовлетворении требований. Послы с позором удалились прочь. Желая продемонстрировать величие царского титула и показать свою приверженность старым римским традициям, новый император восстановил консульство, упразднённое св. Юстинианом почти 25 лет тому назад[345]. Празднества прошли пышно, с обыкновенной раздачей денег и подарков. Всё было бы хорошо, но если Юстин II питал надежды, что такие внешне гордые демонстрации величия римского духа испугают варваров, то он глубоко ошибался. Эти народы ценили в основном силу или, во всяком случае, её демонстрацию.

Затем Юстину II пришлось, хотя вынужденно, но деятельно вмешаться в спор между лангобардами и гепидами — двумя народами, состоявшими в союзе с Византией. Кроме прежних причин вражды — территориальные разногласия — вмешалось новое, почти романтическое обстоятельство. Новый царь лангобардов Альбоин влюбился в дочь царя гепидов Розамунду и похитил её. Отец девушки Кунимунд немедленно объявил ему войну, но в жарком сражении победа досталась лангобардам. Тогда король гепидов обратился за помощью к Юстину II, дав обещание в случае успешного исхода кампании отказаться от владения Второй Паннонии. Царь принял это условие и направил на помощь гепидам своего зятя Бадуария. Союзники разгромили врага, но тут вдруг выяснилось, что свои обещания Кунимунд выполнил только частично. Тем временем Альбоин договорился с Аварским ханом, они совместно вторглись во владения врага, и в 567 г. Гепидское королевство перестало существовать. Из черепа павшего Кунимунда Альбоин сделал себе чашу, а его отношения к поверженным врагам не отличалось терпимостью. Часть гепидской знати, успевшая бежать от лангобардов, осела в Константинополе, другие находились в зависимости от аваров[346].

Но попавшие на римские земли авары не удовольствовались добычей, полученной от лангобардов. Они заявили претензии на римский город Сирмий и, грозя войной, требовали уплаты им отступного. Император не соглашался, авары наседали, и один раз даже попытались овладеть спорным городом, хотя и неудачно. Два года длились переговоры, в которых принимал участие его близкий сановник Тиверий. К сожалению, император недостаточно объективно оценил свои силы и объявил поход на аваров. Однако в завязавшейся войне римляне потерпели поражение; верный комит экскувитов Тиверий едва не погиб в бою, чудом выскользнув из рук врагов. Аварский хан вновь отправил посольство в Константинополь, и в 570 г. мир был заключён на унизительных для Империи условиях ежегодной выплаты варварам 80 тыс. золотых солидов.

Как не печально, но это был только первый горький урок императору, из которого он вынес немного пользы для себя. Стеснённые грозными союзниками, легко переходящими в статус врагов, лангобарды решили переселиться в Италию. Собрав довольно большое войско из числа своих соплеменников, гепидов, болгар и славян, Альбоин отправился на Запад, отдав свою землю аварам при условии, что в случае неудачного похода вправе вернуться и потребовать её обратно.

Одна беда шла вслед за другой. Внезапно Италия оказалась под властью бубной чумы, люди сгорали от болезни в 3 дня; страна резко обезлюдела. «Повсюду был траур и плач, — писал современник, — дома были покинуты жителями и стояли пусты, обитаемые лишь собаками. Стада оставались одни на полях, без пастухов. И можно было видеть, как города и деревни, ещё недавно полные толп народа, на следующий день стояли в мертвой тишине. Сыновья бежали от непогребённых тел своих родителей; родители бессердечно забывали свои обязанности и оставляли детей лежать в смертельном бреду. Хоронящие сами умирали во время похорон. Посевы оставались стоять после жатвы и, непотревоженные, ожидали жнецов, но никто не приходил. Можно было подумать, что мир снова погрузился в первозданную тишину: не было ни шума на полях, ни свистков пастухов, ни диких зверей, поджидающих скот, не причинялось вреда домашней птице»[347].

Ослабленная недавней остготской войной, Италия не имела сил сопротивляться, и вскоре лангобарды отторгли от Римской империи значительные территории, включая Венецию и Медиолан. Как всегда, начались спешные поиски виновника бед, по обыкновению, приведшие к фигуре, не имевшей никакого отношения к этим поражениям. На этот раз гнев судьбы пал на спасителя Италии полководца Нарзеса, которого отстранили от дел и срочно отозвали в Константинополь. Полководца банально оболгали римские сановники, а его реакция на незаслуженные обвинения лишь убыстрила дело. Римский папа горячо просил военачальника не покидать Италии и организовать её оборону от лангобардов. Тот согласился, но в самый разгар военных приготовлений скончался. Останки Нарзеса поместили в свинцовый гроб, который встречал в столице сам император. Прах полководца поместили в построенном им неподалеку от Константинополя монастыре, где он намеревался закончить земную жизнь[348].

Собираясь в поход на Италию, Лангобардский король Альбион привлёк на свою сторону более 20 тыс. саксов вместе с их семьями — на их места тут же переселились швабы, и в апреле 568 г. двинулся в путь. Лангобарды вступили в область Венеции, которую король решил предоставить в качестве герцогства своему племяннику Гизульфу. Они захватили города Верону, Винченцию и остальные населённые пункты побережья, за исключением городов Монселике, Падуи и Манути. 1 сентября 569 г. Альбион въехал в Милан, а затем продолжил экспансию, овладел полностью Лигурией; только Рим и Равенна не достались победителю[349].

Не имея достаточных воинских подразделений для борьбы с варварами, преемник Нарзеса полководец Лонгин решил действовать методами тайной дипломатии. Он удачно использовал ненависть Розамунды, не простившей своему супругу смерть отца, и организовал удачный заговор, вследствие которого погиб Альбион, а потом вскоре и сама Розамунда со своим новым мужем Гельмихесом. Эта история также не лишена интереса. Узнав, что лангобарды, скорбевшие о смерти своего короля, задумали умертвить её и мужа, Розамунда обратилась с тайным посланием к Лонгину, дабы тот прислал ей корабль, на котором она может бежать. Тот с радостью согласился, но поставил условием смерть Гельмисеха, после чего пообещал женщине свою руку и сердце. Мало озадачиваясь вопросами совести, Розамунда поднесла своему супругу чашу с ядом, но тот, почувствовав неладное, потребовал от супруги допить остатки отравленного вина. Как следствие, умерли оба[350].

Новым царём лангобардов стал Клеф, которого его же соплеменники через полтора года свергли с престола и убили. Полагая, что в этих условиях есть шанс победить варваров, император в 573 г. направил в Италию своего зятя Бадуария, но, моментально забыв внутренние розни и объединившись, лангобарды разгромили его армию. В этой битве погиб сам римский полководец.

После этого почти 10 лет лангобарды жили без царя, и это событие многократно приумножило бедствия итальянцев, которых систематически и беззастенчиво грабили многочисленные суверенные герцоги, устроившие свои владения на завоёванных землях. Поскольку лангобарды были арианами, от их произвола тяжело страдала и Церковь: как утверждают современники, многих знатных римлян и священников лангобарды предавали смерти.

Открывшиеся вскоре военные действия на Востоке не позволили Константинополю воспрепятствовать открытому разграблению своих западных провинций, включая Африку. Император Юстин II прилагал деятельные усилия для исправления прежних ошибок, но сохранить римское влияние в Африке не сумел. В 569 г. в борьбе с маврами погиб префект Африки Феодор, в 570 г. был разбит маврами и погиб в бою магистр армии Феоктист, а в 571 г. та же участь постигла магистра армии Амабилиса. Территориальные потери ожидали Империю и в Испании. В 570 г. Вестготский король Леовегильд опустошил области городов Малаки и Бастеты, в 571 г. он захватил город Асидону, а в 572 г. отвоевал Кордобу. Римское влияние на Западе резко сокращалось[351].

Не лучше обстояли дела и на Востоке. Юстин II уже давно откровенно тяготился миром с Персией, заключённым при св. Юстиниане I на 50 лет. Не вполне отдавая себе отчёт в силе персов, он решил заявить Хосрову территориальные претензии, отказ в удовлетворении которых даст ему желанный повод расторгнуть мирный договор. Вот, что из этого получилось.

Соблюдая дипломатический протокол, император по восшествию на престол отправил посольство к Персидскому царю Хосрову. Римские дипломаты должны были известить Хосрова о смене императора и попытаться договориться о судьбе Свании, находившейся под властью персов. Но последнее задание не было исполнено: персы наотрез отказались от римских предложений. Юстин II был очень недоволен этим результатом, и когда пришло известие о скором прибытии ответного посольства от персов, сделал всё, чтобы затянуть его путешествие в Константинополь. Тем не менее, пусть и не без проблем, персидское посольство прибыло в столицу, но император в категоричной форме не допустил до аудиенции арабов, которые входили в его состав, чем сильно их обидел. Те отказались оставаться в Константинополе и в ответ на недоброжелательство римлян вскоре организовали набег на византийские земли. Это несколько охладило царя, и после некоторых перипетий в 569 г. мирный договор был всё же продлён сроком на 10 лет[352].

Но этот мир был крайне ненадёжен: византийцы завязали сношения с турками, враждебными персам, и Хосров был очень недоволен инициативами Константинополя. Когда же турки в очередном набеге разгромили персидские области в направлении Гурджана (область на юго-востоке Каспийского моря), персы в отместку захватили и подчинили своей власти христианское царство химьяритов в южной Аравии. Нечего и говорить, что этот инцидент глубоко обидел Римского царя, и он решил показать свою силу. Юстин II излишне оптимистично полагал, будто, имея турок в качестве союзников, можно сокрушить мощь персов и, таким образом, прекратить уплату столь неприятной для него ежегодной дани. Войне способствовали события, неожиданно произошедшие в персидской Армении.

По внушению магов Хосров решил соорудить в городе Двине, что в Армении, храм огня. Будучи христианами, армяне возмутились, подняли восстание, разбили персидское войско, а голову персидского военачальника Сурены отправили в качестве дара магистру римской армии Юстиниану, находившемуся в Феодосиополе. Патриарх и представители армянской знати обратились к Юстину II с просьбой принять их в своё подданство, и в 571 г. Римский царь публично объявил о присоединении этой провинции к своему государству и обещал защищать Армению от персов[353].

Прибывшего посла Хосрова царь принял очень высокомерно и гордо отказался платить персам дань. Желая отсрочить войну, казавшуюся уже неизбежной, персидский посол благоразумно не касался вопроса о состоянии дел в персидской Армении, но Юстин II сам затронул эту тему и объявил, что не уступит христианскую страну Хосрову[354]. Это было фактически открытое объявление войны Персии. Ближайшие советники предлагали царю несколько умерить свой пыл, но, увы, они не были услышаны.

Между тем восстание в Армении разгоралось. На помощь армянам выступили иверы, и вместе с подошедшими римскими войсками в первом сражении объединённые силы союзников нанесли персидской армии поражение. Но затем Хосров прислал второе, более многочисленное войско, и восстание было жестоко подавлено. Вождь восставших Вардан бежал в Константинополь, византийцы не имели свободных воинских подразделений, чтобы помочь армянам, и персы буквально утопили страну в крови[355].

В 572 г., собравшись силами, римляне возобновили военные действия. Родственник императора полководец Маркиан, правда с незначительными силами, вторгся в персидскую провинцию Арзанену. На его счастье, население было захвачено врасплох, и трёхтысячный римский отряд, захватив богатую добычу, благополучно вернулся обратно. Ранней весной 573 г. Маркиан выступил из крепости Дары и у города Саргафа разбил персидское войско. Персы потеряли более 1200 воинов и множество пленных, потери римлян составили всего 7 человек. Но дальнейшие действия Маркиана, несмотря на резкие и категоричные приказы императора, были не очень активны — его войска явно не хватало для широкомасштабных мероприятий. Тем не менее Маркиан осадил крепость Нисибину и стал вокруг неё лагерем, не решаясь штурмовать её. В это время Хосров направил шеститысячный отряд на Сирию, и персы, захватывая один за другим слабо защищенные римские города, дошли до самой Антиохии.

Разгневанный бездействием, как ему казалось, Маркиана, император Юстин II сместил полководца с должности, прислав на смену полководца Акакия, сына Архелая. Это было далеко не самое лучшее решение — менять военачальника во время боевых действий всегда опасно, а Маркиан был далеко не худший полководец в римской армии и пользовался благорасположением солдат. Понимая, что Нисибина вот-вот падёт, Маркиан просил Акакия дать ему небольшой срок, чтобы завершить осаду, но новый начальник повёл себя грубо и бесцеремонно: он публично ударил Маркиана по лицу, сорвал его знамя, по старой традиции должное возвышаться в центре лагеря над палаткой полководца, и отослал прочь. Римские солдаты без восторга приняли нового командующего, многие из них вообще отказывались подчиняться ему — в лагере византийцев возникло замешательство, чем и воспользовались осаждённые персы. Они сделали внезапную вылазку и опрокинули римлян. Те поспешно бежали в ближайшую крепость Мардах, где, осаждённые персами, беспомощно оставались безучастными свидетелями грядущих событий. Антиохийский патриарх Григорий попытался в переписке с царём оправдать Маркиана, но тот высокомерно отверг его доводы[356].

Узнав об удачном снятии осады Нисибины, Хосров перевёз брошенные римлянами осадные орудия и вместе с войском подступил к многострадальной крепости Даре. Зимой с 573 на 574 г. он плотно окружил город и предложил гарнизону сдаться. Но его условия были резко отвергнуты: у римских солдат и горожан сохранялась уверенность в неприступности крепости. И вскоре Хосров понял всю ошибочность своего решения. Штурмовать Дару было бессмысленно, и персам ничего другого не оставалось, как вести пассивную осаду в самое неподходящее для этого время года. Зимняя непогода делала своё дело: варвары во множестве болели, роптали, умирали, и сам Персидский царь испытывал серьёзное недомогание[357].

Он уже почти решился снять осаду, но тут ему неожиданно повезло. Полагая, что победа уже не за горами, римские солдаты начали проявлять беспечность в несении караульной службы: многие из них уходили с крепостных стен греться в дома, оставляя посты. Конечно, Хосров тут же воспользовался этим удачным обстоятельством и как-то ночью отдал приказ штурмовать город. Когда римляне опомнились, персы уже были в городе. Почти семь дней шёл бой внутри города, но опрокинуть врага персы так и не могли. Тогда они решились на хитрость: через парламентёра они предложили римским солдатам сложить оружие, пообещав им жизнь, свободу и часть награбленной добычи. Те легкомысленно согласились, но, безоружные, были перебиты варварами. Так пала римская твердыня на персидской границе, основанная ещё во времена императора Анастасия I[358].

Но и силы Хосрова были далеко не беспредельны. Сразу после взятия Дара он отправил к императору посла с письмом, в котором обвинял Римского самодержца в развязывании этой войны, но в заключение предлагал мир. Персидского посла сопровождал личный врач Хосрова, которого тот, зная о недугах царя, любезно предоставил больному Римскому императору. Хотя Юстин II и был против инициатив Персидского царя, императрица София всё же уговорила его согласиться на мирный договор, и за 45 тыс. золотых монет мир был заключён сроком на 1 год. Причём за Хосровом было признано право на персидскую Армению[359]. Надо прямо сказать — смена внешнеполитического курса и ошибки царя дорого обошлись Римскому государству. Византийцы не только потеряли сильную крепость Дара на границе, но и вынуждены были довольствоваться далеко не самыми выгодными условиями мира с Персией, что сильно ослабило внешний авторитет Римской империи. Состояние дел на Западе также едва ли может быть занесено в актив политики императора Юстина II.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.