Камуфлированная законность

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Камуфлированная законность

Мой правовой ликбез. В один из осенних дней 1932 года я впервые переступил порог служебного здания прокуратуры. Это было в небольшом районном центре Венев Тульской области.

Меня пригласил районный прокурор Дмитрий Тимофеевич Никифоров и объявил, что я рекомендован райкомом комсомола в «группу содействия прокуратуре». Существовала тогда такая общественная форма привлечения населения и тем более комсомола к работе в государственных органах.

Был я тогда очень молод. Смерть отца, большая семья, нужда заставили сразу же по окончании школы-семилетки пойти работать. В то время через станцию Венев проходило строительство вторых путей Москва — Донбасс. Взяли меня в рабочую колонну подносить «костыли» и избрали секретарем комсомольской организации. Одним словом, молодой представитель рабочего класса с «чугунки»…

После обстоятельной, благожелательной беседы Д. Т. Никифоров заключил:

«Пойдешь… Со временем прокурором станешь… А пока возьми вот эту папку… Здесь есть что почитать и знать надо…»

Самым первым документом, переданным мне на ознакомление, было письмо В. И. Ленина «О «двойном» подчинении и законности». Если сказать правду, я тогда не понимал, в чем вред «двойного» подчинения, каково оно есть на самом деле и каким должно быть. Местную власть я представлял себе четко. Знал, что все вопросы в районе решаются в райкоме партии, большим авторитетом пользуется предРИК. А чтобы прокурор не подчинялся ни райкому, ни РИК, этого я не допускал.

Изучив письмо В. И. Ленина, я с большим интересом прочел постановление «о революционной законности». С понятием «законность» столкнулся тогда впервые. Понравилось мне, что начиналось это постановление с положительной оценки: «Отмечая десятилетие организации Прокуратуры и достигнутые за этот период в Союзе ССР успехи в деле укрепления революционной законности, являющейся одним из важнейших средств укрепления пролетарской диктатуры, защиты интересов рабочих и трудящихся крестьян и борьбы с классовыми врагами трудящихся (кулачеством, перекупщиками-спекулянтами, буржуазными вредителями) и их контрреволюционной политической агентурой, Центральный Исполнительный Комитет и Совет Народных Комиссаров Союза ССР особо указывают…»

Из прочитанного становилась понятной суть «революционной законности», и я испытывал какое-то удовлетворение от того, что эти успехи зависят от прокуратуры и конкретно от Д. Т. Никифорова, с которым только что беседовал и от кого получил эти документы…

Оказалось, что «Центральный Исполнительный Комитет и Совет Народных Комиссаров Союза ССР особо указывают на наличие все еще значительного числа нарушений революционной законности со стороны должностных лиц и искривлений в практике ее проведения, особенно в деревне».

Правительствам союзных и автономных республик, органам прокуратуры и краевым (областным) исполнительным комитетам предписывалось осуществить ряд мер по предупреждению и устранению нарушений законности.

Среди этих мер было требование «устранить факты наложения твердых заданий, раскулачивания и т. п., допущенные в нарушение законов Советской власти в отношении отдельных колхозников и единоличных середняцких хозяйств»…

Судам и прокуратуре было предложено «привлекать к строгой ответственности должностных лиц во всех случаях нарушения прав трудящихся, в особенности в случаях незаконных арестов, обысков, конфискаций или изъятия имущества, налагать на виновных строгие меры наказания». Особо были выделены вопросы соблюдения законности в отношении колхозов. В п. 5 было сказано: «Центральный Исполнительный Комитет и Совет Народных Комиссаров Союза ССР обращают внимание всех местных органов Советской власти и прокуратуры на то, что задача строжайшего соблюдения революционной законности в отношении колхозов и всей массы колхозников является задачей особо важной в условиях, когда большинство трудящихся крестьян объединилось в колхозы».

Далее приводится перечень этих нарушений. Было предложено местным органам Советской власти и прокуратуре «неуклонно привлекать к строгой ответственности всех должностных лиц, виновных в нарушении основных начал колхозного строительства».

Вместе с тем содержалось предупреждение последовательно проводить «установленные советскими законами задания и меры в отношении кулацких элементов».

Заканчивалось это постановление тем, что в целях дальнейшего укрепления революционной законности, улучшения и поднятия значения судебно-прокурорских органов категорически запретить снятие или перемещение народных судей или прокуроров иначе, как по постановлению краевых (областных) исполнительных комитетов (в отношении судей) или решением краевого (областного) прокурора или вышестоящих органов прокуратуры (в отношении прокуроров)[138].

Вызвало большое удовлетворение и то, что это постановление подкреплялось Обращением ЦК ВКП(б): «Ко всем краевым и областным партийным комитетам, ЦК национальных республик и всем районным партийным комитетам.

ЦК ВКП(б) обращает внимание всех партийных организаций на публикуемое 27 июня постановление ЦИК и СНК СССР о мероприятиях по укреплению революционной законности[139] и требует от всех партийных организаций принятия самых серьезных мер по полному проведению его в жизнь.

Отмечая особую роль, которую в деле укрепления революционной законности должен сыграть суд и прокуратура, ЦК предлагает всем партийным организациям:

1. Обеспечить им всяческую помощь и поддержку в деле укрепления революционной законности.

2. Последовательно проводить в жизнь указания партии о строжайшей ответственности коммунистов за малейшую попытку нарушения законов.

ЦК ВКП(б)»[140]

Нетрудно представить себе, какое чувство удовлетворения испытывали работники суда и прокуратуры от принятых решений по укреплению законности и обеспечению им всяческой помощи и поддержки.

Было подчеркнуто, что в нашей стране происходит острая классовая борьба, и «чем шире размах социалистического строительства, чем острее классовая борьба, тем важнее значение революционной законности». Следовательно, борьба продолжается, но в рамках законности, с соблюдением ее.

Сильное впечатление произвела на меня речь М. И. Калинина на торжественном заседании по поводу 10-летия Советской прокуратуры: «…Я хочу,, чтобы Вы прониклись сознанием, что все те законы, которые проводятся нами, все политические призывы, вся Ваша работа будет иметь наибольшие результаты тогда, когда судебные органы, в первую очередь прокуратура, поставят своей задачей действительно беречь человека. Чтобы она умела всегда, когда чувствует, что с человеком неправильно расправляются, умела бы этого человека защищать. И если каждый гражданин Советской республики твердо будет знать, что общество не только от него требует, но общество его и бережет целым рядом своих институтов и, главным образом, основным карающим (как это кажется внешне) институтом, если это сознание будет привито народу, тогда я не сомневаюсь, что прокуратура справится со своей задачей, тогда без сомнения, судебный рычаг будет одним из могучих рычагов строительства социализма»[141].

Возвращая прочитанные мною документы Д. Т. Никифорову, я услышал:

— Ну понял, что к чему?

— Не совсем. Но кое-что усвоил.

— Со временем познаешь больше…

— Усвоил, например, что могу вас поздравить с юбилеем, с успехами, которые достигнуты при участии прокуратуры.

— Да, все это так. И в то же время не так просто… Очевидно, обратил внимание на это место в письме Ленина?..

Дмитрий Тимофеевич взял ленинское письмо и зачитал: «Есть ли высокомерие в том взгляде, что законность не может быть калужская и казанская, а должна быть единая всероссийская и даже единая для всей федерации Советских республик?.. Не учитывать во всех этих вопросах местных отличий значило бы впадать в бюрократический централизм и т. п., значило бы мешать местным работникам, в том учете местных различий, который является основой разумной работы. Между тем, законность должна быть одна, и основным злом во всей нашей жизни и во всей нашей некультурности является попустительство». Д. Т. Никифоров повторил слово «попустительство» несколько раз для лучшего, видимо, моего понимания его смысла.

«Теперь ты уже знаешь, — сказал Никифоров, — наша Прокуратура построена на ленинских принципах. Его аргументация возобладала. 3-я сессия ВЦИК приняла Положение о централизованном прокурорском надзоре. С этого дня и ведем мы счет своему возрасту. Уже десять лет существуем, но до претворения в жизнь всех этих ленинских принципов о законности еще далеко. Надо отметить, что сказываются до сих пор взгляды среди многих товарищей на то, что законность мешает социалистическому строительству, прокуратура не нужна… Мы благодарны Михаилу Ивановичу Калинину. Он не единожды разъяснял сущность и необходимость укрепления законности. Говорил добрые слова о суде, прокуратуре…

Так закончилась моя первая встреча с будущим моим наставником и учителем и мое приобщение к «Храму правосудия»…

За ширмой законности. Обоснованное применение мер репрессии, в том числе и крайне суровых в отношении действительных опасных преступников-террористов-кулаков и т. д., сопровождалось и многочисленными фактами грубейшего нарушения законности, заканчивавшихся нередко трагичнр. Из многих сигналов об этом, доходивших до Сталина, можно упомянуть, например, письмо писателя М. А. Шолохова.

Приведем некоторые выдержки из этого письма:

«20 апреля 1932 г.

Тов. Сталин!

Постановление ЦК «О принудительном обобществлении скота» находится в прямом противоречии с планом мясозаготовок на 1932 год по Вешенскому району. Судите сами: по району имеется коров в колхозном обобществленном стаде — 2025, в личном пользовании колхозников — 6787, у единоличников — 526, всего — 9328…

По хуторам происходила война сельисполнителей и других, приходивших за коровами, били чем попало, били преимущественно бабы и детишки (подростки), сами колхозники ввязывались редко, а где ввязывались, там дело кончалось убийством. Так, был убит колхозником Антиповского сельсовета уполномоченный сельсовета, пришедший забирать корову.

После того как до района дошло постановление ЦК от 26 марта, положение усложнилось, колхозники стали защищаться уже не только кольями, но и постановлением ЦК, ссылаясь на него: «задача партии состоит в том, чтобы у каждого колхозника была своя корова».

Противоречие между постановлением ЦК и мясозаготовительным планом столь очевидно, что районная парторганизация чувствует себя вовсе неуверенно. И если Вешенский райком ВКП(б) и молчит, то, по-моему, только потому, что в прошлом году, когда крайком предложил сдать на мясо 3 тыс. рабочих быков, а райком вздумал ходатайствовать о снижении, то получил от крайкома выговор.

Считаю, что вопрос этот имеет для районного колхозного хозяйства первостепенное значение, поэтому решил обратиться к Вам.

С коммунистическим приветом М. Шолохов».

На письмо Сталин никак не отреагировал. Возможно «кому-то поручил разобраться»… но нарушения законности в деревне не прекращались…

Пока шло разъяснение, каким должна быть революционная законность, Сталин готовил закон, во многом определивший всю суть законности на предстоящее будущее…

7 августа 1932 г. Центральный Исполнительный Комитет и Совет Народных Комиссаров СССР приняли особое постановление «Об охране имущества государственных предприятий, колхозов и кооперации и укреплении общественной (социалистической) собственности».

В преамбуле говорилось: «За последнее время участились жалобы рабочих и колхозников на хищения (воровство) грузов на железнодорожном и водном транспорте и хищения (воровство) кооперативного и колхозного имущества со стороны хулиганствующих и вообще противообщественных элементов. Равным образом участились жалобы на насилия и угрозы кулацких элементов в отношении колхозников, не желающих выйти из колхозов и честно и самоотверженно работающих за укрепление последних.

Центральный Исполнительный Комитет и Совет Народных Комиссаров Союза ССР считают, что общественная собственность (государственная, колхозная, кооперативная) является основой советского строя, она священна и неприкосновенна, и люди, покушающиеся на общественную собственность, должны быть рассматриваемы как враги народа, ввиду чего решительная борьба с расхитителями общественного имущества является первейшей обязанностью органов Советской власти». Закон был суров. По нему могло быть привлечено к ответственности любое лицо (даже подросток) за хищение (воровство) в любом размере, и даже осуждено к высшей мере социальной защиты — расстрелу.

Вспоминались высказывания И. Сталина в 1926 году: «вор, расхищающий народное добро и подкапывающийся под интересы народного хозяйства, есть тот же шпион и предатель, если не хуже»[142].

После принятия Закона от 7 августа 1932 г. он подкрепил свою оценку, назвав воровство «контрреволюционным безобразием», а самих воров «врагами народа»[143].

С тонкостями юридических определений Сталин никогда не считался, и его никто не посмел поправить.

По данным, опубликованным в печати[144], к началу 1933 года, за неполные пять месяцев, по этому закону было осуждено 54 645 человек. Из них 2110 — к высшей мере наказания. Закон применялся еще много лет, жестоко, неосмотрительно и даже без достаточных к его применению оснований и доказательств. В деревне его окрестили «Закон о пяти колосках», ибо имели место случаи осуждения даже за сбор колосков на убранном колхозном поле. Во время введения этого закона почти повсеместно в стране был голод.

Вот какой была тогда обстановка в деревне:

на Северном Кавказе, нижней и средней Волге, Украине колхозы не смогли в 1932 году выполнить заданий по сдаче хлеба. Когда Сталину доложили, что руководители Ореховского района Днепропетровской области разрешили колхозам оставить себе фонды на посев, засыпать страхфонд, он впал в неистовый гнев. 7 декабря 1932 г. за его подписью всем партийным органам был разослан циркуляр, в котором Сталин объявил этих руководителей «обманщиками партии и жуликами, которые искусно проводят кулацкую политику под флагом своего «согласия» с генеральной линией партии». Он потребовал «немедленно арестовать и наградить их по заслугам, т. е. дать им от пяти до десяти лет тюремного заключения каждому». Такой же срок по его требованию давался «саботажникам» хлебозаготовок и в других районах. В Сталинградский округ была послана подписанная Сталиным и Молотовым телеграмма, требовавшая «преступников», повинных в прекращении сдачи хлеба, «немедленно судить и дать пять, лучше десять лет тюремного заключения».

В эти районы были командированы чрезвычайные комиссии. На Северный Кавказ выехала группа в составе Л. М. Кагановича (руководитель), М. А. Чернова, А. И. Микояна, М. Ф. Шкирятова, Г. А. Юркина, Г. Г. Ягоды и др. На Украине чрезвычайную комиссию возглавлял В. М. Молотов. Репрессии стали средством проведения хлебозаготовок.

В сложнейшей социально-экономической обстановке в стране Сталин счел возможным на январском Пленуме ЦК (7— 12 января 1933 г.) заявить: «В итоге осуществления пятилетки в области промышленности, сельского хозяйства и торговли мы утвердили во всех сферах народного хозяйства принцип социализма, изгнав оттуда капиталистические элементы».

К чему это должно было привести в отношении капиталистических элементов и к чему оно на самом деле привело?

Это привело к тому, что оказались вышибленными из колеи последние остатки умирающих классов: частные промышленники и их челядь, частные торговцы и их приспешники, бывшие дворяне и попы, кулаки и подкулачники, бывшие белые офицеры и урядники, бывшие полицейские и жандармы, всякого рода буржуазные интеллигенты шовинистического толка и все прочие антисоветские элементы».

Чтобы предупредить свертывание репрессии, он разъяснил:

«Будучи вышибленными из колеи и разбросавшиеся по лицу всего СССР, эти бывшие люди расползлись по нашим заводам и фабрикам, по нашим учреждениям и торговым организациям, по предприятиям железнодорожного и водного транспорта и, главным образом, — по колхозам и совхозам.

Расползлись и укрылись они там, накинув маску «рабочих» и «крестьян», причем кое-кто их них пролез даже в партию.

С чем они пришли туда? Конечно, с чувством ненависти к Советской власти, с чувством лютой вражды к новым формам хозяйства, быта, культуры.

Пойти в прямую атаку против Советской власти эти господа уже не в силах. Они и их классы несколько раз вели уже такие атаки, но были разбиты и рассеяны. Поэтому единственное, что остается им делать — это пакостить и вредить рабочим, колхозникам, Советской власти, партии. И они пакостят как только могут, действуя тихой сапой. Поджигают склады и ломают машины. Организуют вредительство в колхозах и совхозах»[145].

В ходе работы этого Пленума ЦК Сталин выступил со специальной речью «О работе в деревне» (11 января 1933 г.), в которой обрисовал облик замаскировавшегося в деревне врага и дал советы как его разоблачить. Он прежде всего потребовал обратить внимание на то, что «враг понял изменившуюся обстановку, понял силу и могущество нового строя в деревне и, поняв это, перестроился, изменил тактику — перешел от прямой атаки против колхозов к работе тихой сапой…

…Ищут классового врага вне колхозов, ищут его в виде людей, с зверской физиономией, с громадными зубами, с толстой шеей, с обрезом в руках. Ищут кулака, каким мы его знаем из плакатов. Но таких кулаков давно уже нет на поверхности. Нынешние кулаки и подкулачники, нынешние антисоветские элементы в деревне — это большей частью люди «тихие», «сладенькие», почти «святые». Их не нужно искать далеко от колхоза, они сидят в самом колхозе и занимают там должности кладовщиков, завхозов, счетоводов, секретарей и т. д. Они никогда не скажут — «долой колхозы». Они «за» колхозы. Но они ведут в колхозах такую саботажническую и вредительскую работу, что колхозам от них не поздоровится…

Чтобы разглядеть такого ловкого врага и не поддаться демагогии, нужно обладать революционной бдительностью, нужно обладать способностью сорвать маску с врага и показать колхозникам его действительное контрреволюционное лицо. Но много ли имеется у нас в деревне коммунистов, обладающих этими качествами? Коммунисты нередко не только не разоблачают таких классовых врагов, а, наоборот, сами поддаются их жульнической демагогии и плетутся за ними в хвосте»[146].

На январском Пленуме ЦК Сталин дал определение революционной законности в будущем. Он, конечно, был знаком с высказываниями о содержании законности М. И. Калинина (о необходимости «беречь человека, ограждать его от произвола»), П. П. Постышева (перевоспитывать «деклассированных элементов», т. е. вышибленных из колеи бывших) и др.

Однако считал, что он, Сталин, — единственно верно истолковывающий идеи Ленина, должен внести ясность и в этот вопрос.

«Говорят, что революционная законность нашего времени ничем не отличается от революционной законности первого периода нэпа. Это совершенно неверно. Революционная законность первого периода нэпа обращалась своим острием главным образом против крайности военного коммунизма, против «незаконных» конфискаций и поборов. Она гарантировала частному хозяину, единоличнику, капиталисту сохранность их имущества при условии строжайшего соблюдения ими советских законов. Совершенно по-иному обстоит дело с революционной законностью в наше время. Революционная законность нашего времени направлена своим острием не против крайностей военного коммунизма, которых давно уже нет в природе, а против воров и вредителей в общественном хозяйстве, против хулиганов и расхитителей общественной собственности. Основная забота революционной законности в наше время состоит, следовательно, в охране общественной собственности, а не в чем-либо другом.

Вот почему борьба за охрану общественной собственности, борьба всеми мерами и всеми средствами, представленными в наше распоряжение законами Советской власти, является одной из основных задач партии».

Утверждая, что главное в «деятельности» бывших людей — массовое воровство и хищение государственного, кооперативного имущества, колхозной собственности, Сталин грозно предупреждал и дал свою юридическую квалификацию этому явлению: «Допускать воровство и хищение общественной собственности — все равно, идет ли дело о собственности государственной или собственности кооперативной и колхозной или проходить мимо подобных контрреволюционных безобразий — значит содействовать подрыву советского строя, опирающегося на общественную собственность, как на свою базу. Из этого исходило наше Советское правительство, когда оно издало…закон об охране общественной собственности (установлено, что Сталиным в текст закона внесены слова «и люди, покушающиеся на общественную собственность, должны быть рассматриваемы как враги народа». — Прим. автора).

Этот закон есть основа революционной законности в настоящий момент»[147].

Как ни значима охрана общественной собственности, но в выступлениях Сталина на январском Пленуме ЦК ни слова не было сказано об охране прав советского человека, не были осуждены факты грубых нарушений этих прав и строго не предупреждены об ответственности за их нарушения в будущем. Все это означало, что «революционная законность» становилась «пустой фразой».

Более того, после выступлений Сталина на январском (1933 г.) Пленуме ЦК директивными органами принимались решения, явно направленные на расширительное применение закона от 7 августа 1932 г.

3-я сессия ЦИК СССР VI созыва приняла решение считать особыми формами хищений обман в деле учета колхозной продукции, труда и урожая[148].

СНК СССР предписал специальным своим постановлением привлекать к уголовной ответственности руководителей тех торговых организаций, где обнаружены хищения и растраты[149].

Президиум Верховного Суда РСФСР 28 мая 1933 г. дал указание судебным органам: «применять суровые меры как в отношении непосредственных воров, так и тех лиц, которые своей бездеятельностью или слабостью руководства и контроля способствовали и попустительствовали этим преступлениям, и применять к ним наравне меры, предусмотренные законом от 7 августа 1932 г.».

Нарком юстиции РСФСР Н. В. Крыленко в своей книге «Об охране и укреплении общественной (социалистической) собственности», изданной в 1932 году, привел факты, когда в судах Москвы, Ленинграда, Харькова и других был рассмотрен ряд дел на растратчиков в системе торговли и вместе с непосредственными виновными были приговорены к высшей мере наказания и расстреляны несколько руководителей торговых предприятий (не доглядевшие или проявившие слабый контроль и т. д.).

Массовое необоснованное, противоречащее соблюдению истинных принципов советского правосудия и законности осуждение осуществлялось не только в отношении лиц, обвиненных по закону от 7 августа 1932 г., но и тех, кто выступал против насаждения и расширения в стране беззакония и произвола.

Ознакомившись с архивными материалами, характеризующими состояние прокурорского надзора за деятельностью ОГПУ — НКВД в те годы, мы получили определенное представление, необходимое для правильной ориентации в работе по пересмотру дел того времени. Важные сведения содержались в «Товарищеском письме», адресованном прокурорам, надзирающим за органами ОГПУ, и подписанном помощником Прокурора Верховного Суда СССР Катаняном. В нем отмечалось: «За последнее время среди идущих с мест дел стали поступать дела с неправильной квалификацией и со слишком расширительным толкованием статей, предусмотренных главой о государственных преступлениях».

В «Письме» имелись рекомендации:

«необоснованно не применять ст. 5810 (антисоветская агитация) например, лишь за высказывание критических замечаний;

правильно толковать ст. 587 (вредительство) и не путать вредительство с халатным отношением;

при предъявлении обвинения за участие в контрреволюционной организации обязательно выяснить конкретную роль обвиняемого в составе организации, детализировать его преступные действия;

не допускать осуждения лишь за факт службы в белой армии.

В нем подчеркивалось, что количество возбужденных дел «давило на прокуратуру, и она лишена возможности наблюдать за законностью».

Прокурорам напоминалось, что за все недочеты следствия наряду с органами ОГПУ отвечают в равной мере и они. «Письмо» призывало к тому «чтобы те полномочия, которые прокуратура имеет, были полностью использованы для действительного, а не бумажного надзора».

Как свидетельствовали последующие документы, коренного улучшения прокурорского надзора за деятельностью ОГПУ достичь не удалось.

На состоявшемся 17 февраля 1932 г. Всесоюзном совещании прокуроров, наблюдающих за ОГПУ, отмечалось, что, вследствие недостаточности перестройки прокуратуры и массовости операций в расследовании и рассмотрении дел по существу были допущены значительные ошибки, сводящиеся к вынесению «тройками» обвинительных приговоров по недоследованным делам, к необоснованному осуждению социально близких элементов и т. п. Часто под категорию кулака подводился «мощный середняк», «крепкий середняк». Кулаками считали даже тех, кому во время революции было по 10–12 лет. Не удовлетворительно была поставлена работа и по рассмотрению жалоб на необоснованное осуждение во внесудебном порядке «тройками».

По жалобам, требующим расследования по вновь открывшимся обстоятельствам, прокуратура не использует на это свои полномочия.

Обращалось внимание на возрастание количества дел, возбужденных на сотрудников ОГПУ. Участились случаи самовольных расстрелов, изнасилований, избиения, издевательств, хищений из продовольственных баз продуктов, присвоения личного имущества спецпоселенцев.

От прокуроров было потребовано принять меры к пресечению этих преступлений, наряду с мерами, принятыми коллегией ОГПУ, шире разъяснять спецпоселенцам их право на обращение к прокурору[150].

После принятия постановления ЦИК СССР «О революционной законности» масштабы беззакония, допускаемые в стране определенными представителями административных органов, в особенности ОГПУ, не только не сократились, но и возросли. Различным репрессивным мерам со стороны ОГПУ подвергались тысячи честных, невиновных людей, искусственно превращенных во врагов народа.

Тем не менее Сталин продолжал последовательно ограждать ОГПУ от всякой критики. В 1927 году он «отчитал» представителей иностранных рабочих делегаций за то, что они поддались пожеланиям врагов народа ликвидировать ОГПУ. В 1931 году на беседе с немецким писателем Эмилем Людвигом «отмел» его предположение, что значительная часть населения Советского Союза живет в обстановке страха.

Приветствуя в декабре 1932 года работников и бойцов с 15-летием ОГПУ, Сталин воодушевил их, что они честно выполняют свой долг, и призвал ОГПУ к «искоренению врагов» с помощью «обнаженного меча».

Все это было на руку пробравшимся в ОГПУ авантюристам, использовавшим свое служебное положение в карьеристских целях. А Сталину данные органы были нужны для сохранения надежной опоры в укреплении своего диктаторского положения.

С ведома Сталина и по просьбе группы прокуроров, надзирающих за ОГПУ, на Всесоюзном совещании в феврале 1932 года была принята резолюция, в которой было сказано: «…учитывая особые условия, совещание высказалось за необходимость военизации аппарата прокуратуры по надзору за ГПУ как в центре, так и на местах».

Просьба была удовлетворена.

В апреле 1932 года были созданы в областях, краях и республиках специальные военные прокуратуры ОГПУ, а Положением о Прокуратуре Союза ССР, утвержденным ЦИК и

СНК СССР 17 декабря 1933 г., учреждалась в составе Прокуратуры СССР — прокуратура по спецделам. В Положении указывалось, что надзор за законностью и правильностью действий ОГПУ осуществляется на основе особого положения.

Для разбора дел о контрреволюционных преступлениях в 1934 году были учреждены особые суды — спецколлегии. Они были организованы в Верховном Суде Союза ССР, верховных судах союзных и автономных республик, краевых, областных и окружных.

Меры по укреплению законности, и в частности по обеспечению прокурорского надзора и судебного контроля за правильным применением уголовного законодательства по делам о контрреволюционных преступлениях, в значительной мере ослаблялись установлением разного рода изъятий в осуществлении этого контроля и надзора по делам данной категории.

Так было положено начало обособлению прокурорского надзора и судебных органов, существованию ведомственной системы прокуратуры и трибуналов[151], что пагубно сказалось на всей последующей практике их независимого функционирования.

У меня сохранился документ, зафиксировавший положение о надзоре за законностью, а точнее, разгул беззакония в стране в 30-е годы. Содержал он и меры по выходу из создавшегося крайне напряженного состояния. Это — Инструкция от 8 мая 1933 г., адресованная «всем партийно-советским работникам и всем органам ОГПУ, суда и прокуратуры» и подписанная Председателем Совета Народных Комиссаров СССР В. Молотовым (Скрябиным), Секретарем ЦК ВКП(б) И. Сталиным.

Вручая мне копию данной Инструкции (я тогда уже был штатным работником прокуратуры — народным следователем района), прокурор Дмитрий Тимофеевич Никифоров напутствовал:

«Держись этой Инструкции, но, помни, за каждый неправильный арест будешь отвечать только ты… Понял ты… И никто другой».

Вспомнил обо всем этом и, в частности, об Инструкции, когда пришлось возглавить работу специального аппарата в Главной военной прокуратуре, занятого пересмотром дел прошлого.

Так как никто из товарищей, которые работали в этом аппарате не знали Инструкции от 8 мая 1933 г., мы организовали коллективное ознакомление с ней, сопроводив комментариями. Начали, конечно, с преамбулы, в которой отмечалось:

«Отчаянное сопротивление кулачества колхозному движению трудящихся крестьян, развернувшееся еще в конце 1929 года и принявшее форму поджогов и террористических актов против колхозных деятелей, создало необходимость применения Советской властью массовых арестов и острых форм репрессий, в виде массового выселения кулаков и подкулачников в северные и дальние края».

Пришлось пояснить, что это коснулось 1,3 млн. кулацких хозяйств, в семьях которых насчитывалось до 6 млн. человек. Присовокупить к ним надо было еще и семьи «подкулачников». Таким образом, вырисовывались огромные масштабы массовых выселений, исчисляемых миллионами людей…

Массовые репрессии продолжались еще несколько лет. В Инструкции это объяснялось так:

«Дальнейшее сопротивление кулацких элементов, вредительство в колхозах и совхозах, вскрытое в 1932 году, широко распространившиеся массовые хищения колхозного и совхозного имущества потребовали дальнейшего усиления репрессивных мер против кулацких элементов, воров и всякого рода саботажников».

И делался вывод:

«Таким образом, три последних года нашей работы в деревне были годами борьбы за ликвидацию кулачества и победу колхозов.

И эти три года борьбы привели к разгрому сил наших классовых врагов в деревне, к окончательному укреплению наших советских социалистических позиций в деревне…»

«ЦК и СНК считают, что в результате наших успехов в деревне наступил момент, когда мы уже не нуждаемся в массовых репрессиях, задевающих, как известно, не только кулаков, но и единоличников и часть колхозников».

В Инструкции отмечалось, что обстановка в деревне дает возможность прекратить применение массовых выселений и острых форм репрессий, однако в ЦК и СНК имеются заявки на немедленное выселение из областей и краев около 100 тыс. семей.

Политическая работа в целях изоляции кулацких и антиколхозных элементов часто подменяется административно-чекистскими «операциями» органов ГПУ и милиции. Между тем, метод массового выселения крестьян за пределы края в условиях новой обстановки изжил себя, выселение может применяться лишь в частичном и единичном порядке и лишь к главарям и организаторам борьбы против колхозов, производство’ арестов должно быть ограничено и строго контролируемо соответствующими органами, что аресты должны применяться лишь к активным врагам Советской власти.

Со свойственной ему манерой Сталин обвинил в массовом выселении крестьянских семей лишь местных партийных и советских работников и предусмотрительно в духе своей репрессивной концепции предупредил исполнителей этой Инструкции:

«Было бы неправильно думать, что наличие новой обстановки и необходимость перехода к новым методам работы означают ликвидацию или хотя бы ослабление классовой борьбы в деревне. Наоборот, классовая борьба в деревне будет неизбежно обостряться. Она будет обостряться, так как классовый враг видит, что колхозы победили, он видит, что наступили последние дни его существования, — и он не может не хвататься с отчаяния за самые острые формы борьбы с Советской властью. Поэтому не может быть и речи об ослаблении нашей борьбы с классовым врагом. Наоборот, наша борьба должна быть всемерно усилена, наша бдительность — всемерно заострена. Речь идет, стало быть, об усилении нашей борьбы с классовым врагом. Но дело в том, что усилить борьбу с классовым врагом и ликвидировать его при помощи старых методов работы — невозможно в нынешней новой обстановке, ибо они, эти методы, изжили себя. Речь идет о том, чтобы улучшить старые способы борьбы, рационализировать их и сделать наши удары более меткими и организованными. Речь идет, наконец, о том, — чтобы каждый наш удар был заранее подготовлен политически, чтобы каждый наш удар подкреплялся действиями широких масс крестьянства. Ибо только при подобных способах улучшения методов нашей работы можем добиться того, чтобы окончательно ликвидировать классового врага в деревне».

Между тем в Инструкции было записано:

«Немедленно прекратить всякие массовые выселения крестьян. В то же время выселения допускать только в индивидуальном и частичном порядке и в отношении только тех хозяйств, главы которых ведут активную борьбу против колхозов и организуют отказ от сева и заготовок».

Кто и как должен определять таких виновных, ничего не сказано, зато даны контрольные цифры:

«Выселение допустить только из следующих областей и в следующих предельных количествах:

Из приведенных данных видно, что они были сокращены в 10 раз против запроса с мест. Однако те, кто запрашивал в десять раз больше, остались на своих местах… Как были соблюдены контрольные цифры, установленные центром, сведений нам получить не удалось. Да и какого-либо строгого учета высланных, лишенных избирательных прав в масштабе страны, по той информации, какую мы имели, не велось. А из отрывочных сведений, например, только по 24-м районам Московской области, значилось 12,5 тыс. середняков, незаконно лишенных избирательных прав и сосланных. Как правило, их из места поселения не возвращали, так как все хозяйство было конфисковано.

Специальный раздел Инструкции был посвящен «Упорядочению производства арестов». Констатировались такие факты:

В ЦК ВКП(б) и СНК имеются сведения, из которых видно, что массовые беспорядочные аресты в деревне все еще продолжают существовать в практике наших работников. Арестовывают председатели колхозов и члены правлений колхозов, председатели сельсоветов и секретари ячеек, районные и краевые уполномоченные… — все, кому только не лень и кто не имеет никакого права арестовывать. Не удивительно, что при таком разгуле практики арестов органы, имеющие право ареста, в том числе и органы ОГПУ, и особенно милиция, теряют чувство меры и зачастую производят аресты без всякого основания, действуя по правилу: «сначала арестовать, а потом разобраться».

Не трудно представить себе, что пережили тысячи людей, подпавшие под такие самостийные аресты. Понимая, видимо, это, авторы Инструкции в категорической форме предписывали:

воспретить производство арестов лицами, на то не уполномоченными по закону, — председателями РИК, районными и краевыми уполномоченными, председателями сельсоветов, председателями колхозов и колхозных объединений, секретарями ячеек и пр.

Аресты производить только органами прокуратуры, ОГПУ или начальниками милиции.

Следователям производить аресты только с предварительной санкции прокурора.

Аресты, производимые начальниками милиции, должны быть подтверждены или отменены районными уполномоченными ОГПУ или прокуратурой по принадлежности не позднее 48 часов после ареста.

Запретить органам прокуратуры, ОГПУ, милиции применять в качестве меры пресечения заключение под стражу до суда за маловажные преступления.

В качестве меры пресечения могут быть заключаемые под стражу до суда только лица, обвиняемые по делам: о контрреволюции, о терактах, о вредительстве, о бандитизме и грабеже, о шпионаже, переходе границы и контрабанде, об убийстве и тяжелых ранениях, о крупных хищениях и растратах, о профессиональной спекуляции, о валютчиках, о фальшивомонетчиках, злостном хулиганстве и профессиональных рецидивистах.

Установить при производстве арестов органами ОГПУ предварительное согласие прокурорского надзора по всем делам, кроме дел о террористических актах, взрывах, поджогах, шпионаже и перебежчиках, политическом бандитизме…Обязать прокурора СССР и ОГПУ обеспечить неуклонное исполнение Инструкции 1932 года о порядке прокурорского контроля за производством арестов и содержанием под стражей лиц, арестованных ОГПУ.

Сталин и на этот раз вывел ОГПУ из-под контроля прокуратуры: запись о том, что ОГПУ испрашивает предварительное согласие прокурорского надзора на арест, была сведена на нет. По делам, которыми занималось ОГПУ, оно по-прежнему могло арестовывать без согласия прокурора…

Вскоре после XVII съезда ВКП(б) Михаил Иванович Калинин выступил с речью на торжественном заседании, посвященном 10-летию Верховного Суда Союза ССР (26 апреля 1934 г.).

В отличие от Сталина, который прислал Верховному Суду СССР такое приветствие: «Да будет он карающей рукой пролетариата, направленной против врагов Советской власти», Калинин сказал: «Мы очень часто говорим, что народный суд должен проводить правильную классовую линию во всей своей работе. Кое-кто понимает это подчас необычайно шаблонно, упрощенно. Некоторые думают, что проведение правильной классовой линии примерно сводится к тому, что если обвиняемый — выходец из буржуазного класса, то при всех случаях надо его бить и в хвост, и в гриву. Такое упрощенчество, конечно, сугубо неправильно. Наш суд должен бить активных врагов, тех, которые борются против линии партии, тех, которые любыми формами и методами сопротивляются мероприятиям партии. Но наш суд не должен бить только за то, что тот или иной человек является выходцем из разгромленных, ликвидированных эксплуататорских классов. Ведь и наша карательная политика является не только карательной, она ставит перед собой задачу карать и одновременно воспитывать, перевоспитывать».

Понравились мне высказывания Михаила Ивановича Калинина и о прокуроре:

«Наш районный прокурор работает в довольно-таки сложной, трудной обстановке. Мы требуем и вправе требовать от прокурора, чтобы ни один невиновный не был привлечен к суду. Мы требуем от него такой постановки и такого обоснования обвинения, которые действительно помогли бы судье разобраться в деле.

Мы требуем от прокурора такой постановки работы, такой организации борьбы за социалистическую законность, при которой каждый рабочий, каждый колхозник, каждое советское учреждение были бы гарантированы от бюрократических извращений, каждый был бы уверен, что его законные права и интересы охраняются, что на страже этих интересов стоит специально поставленный Советской властью прокурор».

Жесткие требования, которые он предъявлял к работникам советской юстиции, неизменно сочетались с заботой о соблюдении законности, об охране прав и интересов советского человека.

Выполнению этих требований послужило состоявшееся 23–27 апреля 1934 г. Первое Всесоюзное совещание судебно-прокурорских работников и Первое Всесоюзное совещание прокурорских работников.

На первом совещании были заслушаны и обсуждены доклады Прокурора Союза ССР А. Н. Винокурова «О задачах органов юстиции в связи с решениями XVII партсъезда» и наркома юстиции Крыленко Н. В. «О практике применения закона от 7 августа 1932 г.».

В принятой по этим докладам резолюции отмечалось, что «задачи окончательной ликвидации капиталистических элементов и создания бесклассового общества, поставленные XVII партсъездом, требуют усиления органов диктатуры пролетариата. Укрепление пролетарской диктатуры неразрывно связано с ростом социалистического правосознания и усилением значения социалистической законности…

В этих условиях приобретает особое значение крепость и незыблемость советского закона и укрепление стоящих на страже его органов юстиции».

Революция призывала к успешному выполнению постановления ЦИК СССР «О революционной законности», закона от 7 августа 1932 г. и Инструкции ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 8 мая 1933 г. Одновременно придавалось особое значение тому факту, что «в целях укрепления социалистической законности на территории всего Союза Советских Социалистических Республик 20 июня 1933 г. была учреждена Прокуратура СССР»[152].

В резолюции содержалось и признание того факта, что «Основными недостатками в работе судебно-прокурорских органов является наличие политических извращений и ошибок при применении законов от 7 августа 1932 г. и 8 декабря 1933 г. (которым была усилена ответственность за выпуск недоброкачественной продукции и предложено рассматривать выпуск как тяжкое противогосударственное преступление).

Содержание этих извращений заключалось, с «одной стороны, в смазывании политического значения этих важнейших законов, а с другой стороны, в увлечении массовыми репрессиями» (курсив мой. — Б. В.).

В своих докладах, с которыми выступили на совещании Н. В. Крыленко (о применении закона от 7 августа 1932 г.) и Г. К. Рогинский (о применении закона от 8 декабря 1933 г.), все извращения в практике применения этих законов были проиллюстрированы многими примерами и фактами. Однако острой оценки их нетерпимости дано не было и мер к пресечению не принято.

Особый интерес представлял доклад заместителя прокурора СССР А. Я. Вышинского «О мероприятиях по улучшению качества судебно-прокурорской работы». Его содержание сводилось к тому, чтобы вся деятельность судебно-прокурорских органов в борьбе с последними остатками классового врага и его агентуры сочеталась со строгим и неукоснительным соблюдением в следственном и судебном производстве норм советского уголовно-процессуального законодательства. Выдвигалось требование повышения контроля и надзора за соблюдением законности во всей деятельности суда и прокуратуры.

По итогам этого совещания было Циркулярное письмо Прокуратуры Союза ССР в адрес всех районных прокуроров. В нем подчеркивалось, что «районная прокуратура является основным оперативным звеном всего прокурорского аппарата. От четкой, гибкой и активной работы районного прокурора в значительной степени зависит качество работы всей прокурорской системы и суда»[153].

В этом же 1934 году вышла книга Н. В. Крыленко «Ленин о суде и уголовной политике», приуроченная в десятилетию со дня смерти Владимира Ильича Ленина, с таким посвящением: «Величайшему продолжателю дела Ленина, вождю ленинской коммунистической партии И. В. Сталину посвящает автор свой труд».

Она углубляла познания о ленинском понимании роли и значении революционной законности в строительстве социализма с момента создания государственной власти и основ планового хозяйства. В ней подробно освещались организационные принципы и основные задачи советского суда, его деятельность не только как карательного органа, но и органа по воспитанию трудящихся к соблюдению дисциплины. Подчеркивалась обязанность суда обосновывать применение той или иной меры наказания и обеспечивать строгое соблюдение процессуальной формы в его работе.

В таком же духе выступала тогда и наша пресса. Из ряда ее публикаций обращала на себя внимание передовая статья «Правды» от 7 августа 1934 г.:

«Советский закон — не мертвая дог)ла, он — живое и оперативное выражение воли партии и правительства, проникнутое духом борьбы за коммунизм. Пренебрежение формальными требованиями советского закона есть замаскированные попытки подорвать основы законности. Советские законы чужды консервативности, наше правительство изменяет законодательство в соответствии с потребностями коммунистического строительства, — именно поэтому точное исполнение каждого требования советских законов совершенно обязательно для всего населения нашей страны и для всех звеньев государственного аппарата.

Надо раз и навсегда ликвидировать безответственную болтовню о том, что требование строжайшего соблюдения советских законов по существу и по форме есть якобы бюрократическая формалистика».

Между тем одновременно с рассуждениями об укреплении правовых основ в деятельности Советского государства и органов правосудия шло разрушение основ законности. Это наглядно видно из принятого 8 июня 1934 г. Закона об уголовной ответственности за измену Родине. Обоснованно выделив повышенную ответственность за данный вид преступления для военнослужащих, законодатель в то же время устанавливал уголовную ответственность для всех совершеннолетних членов его семьи, независимо от проживания с ним и какой-либо конкретной их вины, лишь за родство с изменником Родины. Такого объективного вменения еще не было в советском уголовном праве.

О том, как истолковывался и применялся на практике этот противозаконный акт, имеются многочисленные свидетельства, поражающие трагизмом.

В еще большей степени подрывало основы законности и принципы советского правосудия принятое 5 ноября 1934 г. постановление ЦИК и СНК СССР об учреждении особого совещания при народном комиссаре внутренних дел СССР. Проект этого постановления, как теперь стало известно, был подготовлен Кагановичем и одобрен Сталиным.